Мы – это бескрайний космос

      Люмин знает, что она совершенна.       Ее ядро — крупное и одинаково крепкое с обеих сторон от растущих по периметру лепестков. С той стороны, которую Люмин полагает внутренней, лепестки выстланы мириадами глаз. Обратная сторона лепестков — гладкая и упругая; Люмин может сделать ее до того твердой, что об нее сломается любой клинок и разобьется любое заклятие. Когда Люмин в безопасности, она держит лепестки открытыми. Иногда поднимает их над той стороной ядра, которую полагает внешней, чтобы из них получилась усыпанная глазами башенка. В такие моменты Люмин опирается на растущие между и вокруг лепестков щупальца — гибкие, подвижные и пушистые от великого множества растущих на них ресничек. Рассыпанная в воздухе питательная пыльца и споры очень удобно липнут к ресничкам, так что Люмин даже не приходится отвлекаться, чтобы поесть, когда она исследует лабиринт.       Или когда убегает от нянек — как сейчас.       Няньки, конечно, не хотят причинить Люмин зла. Их обязанность и сама цель их существования — забота о новорожденных великих близнецах, Люмин и ее брате Эфире. Но так уж сложилось, что маленькие великие поспорили, кому дольше удастся избегать загребущих рук нянек, и Люмин не собирается проигрывать.       Перебирая щупальцами, она несется по коридорам лабиринта. Ее башенный взгляд позволяет ей смотреть во все стороны разом — и вовремя заметить вторую няньку, затаившуюся за колонной впереди. Люмин пружинисто отталкивается от пола всеми щупальцами и запрыгивает на стену, очень вовремя избегая костлявых пальцев первой няньки — и когда та только успела ее нагнать?       Похоже, Люмин недооценила прыть нянек. Вынужденные уходить из лабиринта наверх, чтобы добывать для Люмин и Эфира самую питательную пищу, няньки стали слишком похожи на людей. О людях Люмин знает только то, что они маленькие, слабые и совсем не совершенные, как она и весь ее род. Няньки — тоже не великие, да к тому же принимают людской облик до того часто, что изменились по их подобию; конечностей у них всего четыре, а ходят они так и вовсе на двух. Люмин справедливо полагала, что на жалких двух ногах нянька за ней не угонится. Зря. Люмин недооценила нянек — в первый и последний раз. Пусть они и не великие, как Люмин и Эфир, но они и не люди. Это она запомнит.       Уже четыре длинные и бледные руки тянутся к ней. Люмин карабкается выше по стене лабиринта, но та, поросшая мхом и осклизлая, не дает хорошо за себя зацепиться, и Люмин рискует соскользнуть вниз прямо в растопыренные пальцы нянек. Как назло именно в этот момент она замечает Эфира — брат свободно парит под высоким потолком в полной безопасности от нянек. Его пышные, дымчатые крылья похожи на две грозовые тучки, между которыми извивается длинный и узкий жгут светлого тела. Все глаза брата, ровным рядом рассредоточенные вдоль боков, ехидно щурятся. Его смех разливается по лабиринту — высокий и дробный, похожий на перестук капель о камень. Эфир закручивается в замысловатое кружево, демонстрируя, что ему висеть под потолком легко и спокойно. В отличие от кое-кого.       Люмин зло выдергивает щупальце из пальцев нянек — когда они успели за нее ухватиться?! — и сосредотачивается изо всех сил. Нечто в ее ядре приходит в движение. Люмин становится тепло и странно, как всегда, когда она заставляет нечто очнуться. Нечто дает Люмин великие силы, но требует великих трат — голод уже подкрадывается ближе, а позже придет и слабость, из-за которой Люмин долго придется лежать с закрытыми лепестками. Но это будет потом, после того, как она выиграет их с братом глупый маленький спор!       Все тело Люмин гудит от напряжения. Она отдает нечто команду — вперед! — напрягает щупальца, чтобы оттолкнуться ими от стены… и вдруг, вместо того чтобы пулей метнуться вперед, впечатывается обратно в стену так резко и сильно, что крошит камень.       Глазами на одном поникшем лепестке Люмин видит, как няньки всполошено булькают и подпрыгивают, пытаясь дотянуться до нее. Еще видит смазанный от быстрого движения силуэт Эфира — брат бросается к ней на помощь. Вниз по стене Люмин не сползает только потому, что силой удара разбила в ней нишу для собственного тела.       Люмин понимает, что случилось — нечто сделало вперед… не в ту сторону. Должно было выпустить пульс из внутренней части ядра Люмин, а вместо этого выпустило из внешней. Так что Люмин как будто стукнула себя по макушке, вогнав глубоко в каменную стену. Стыдно!              Но все равно не так стыдно, как было во время Великого Инцидента с Дверью.       Однажды, когда Люмин и Эфир были совсем маленькими великими, они пытались открыть один из выходов лабиринта, запечатанный их старшей сестрой Ибраитас. Не сразу, но все же в конце концов у них получилось — огромная каменная дверь дрогнула и сама по себе начала скользить вверх, открывая взглядам близнецов новый, неизведанный рукав древних коридоров. Эфир, как всегда, скользнул вперед первым. Люмин задержалась на пороге. Она так и не поняла, что именно пошло не так: может, Эфир впереди зацепил какой-нибудь рычаг или заклинание Ибраитас, а может, это изначально была ловушка. Как бы там ни было, открывшаяся дверь вдруг рухнула вниз — прямо на Люмин. Ядро выдержало, не разбилось и даже не треснуло. Но Люмин оказалась зажата между дверью и полом. Ей даже не было больно, только обидно и страшно. Вместе с Эфиром они пытались поднять дверь, но их великих маленьких сил на это не хватило, как не хватило и сил двух прибежавших на крик нянек. Пока те суетились, кряхтя и булькая, Люмин била по камню щупальцами и плакала. Затихла она, только когда Эфир плотно обвился вокруг ее ядра — зазора между полом и дверью хватило, чтобы брат окружил Люмин собою в пять тугих витков. Так, обнявшись, они дождались Ибраитас. Старшая сестра без труда подняла дверь, вызволила маленьких близнецов из ловушки, и даже не стала их отчитывать за нарушение самого главного правила: не покидать лабиринт великого Исза. Этот урок они усвоили и так.       Эфир не расплетался вокруг ядра Люмин еще долго. Она не гнала его. Совершенная, по-настоящему полноценной она чувствовала себя только в объятиях брата.       Нет ничего естественней, чем быть с ним.       Вот и сейчас ей хочется принять его протянутые руки, дать оплестись вокруг своего ядра и плотно закрыть лепестки. Она может оставить два зазора чуть выше ядра, через которые Эфир выпустит крылья — и вместе близнецы будут парить в вышине сколько захотят.       Но чем тогда закончится их спор? Ничьей? Пф. Ну уж нет.       Люмин все еще тепло и странно. Есть силы на второй пульс.       Ниша в стене достаточно глубокая, чтобы Люмин могла подобрать в нее все свои щупальца. Няньки внизу булькают громче, реагируя на ее движение — рады, что она в порядке, но беспокоятся, хотят убедиться сами. Эфир, так и паря в воздухе перед Люмин, недовольно сжимает кулаки, все восемь, а может и больше — сейчас он расплел тело так, что Люмин не видит дальнего его конца, тоже увенчанного четырьмя парами рук. Что, не нравится, когда она не дается ему в руки? Ну а ей не нравятся сами его руки — на ее вкус, слишком похожие на человеческие. В них больше суставов, чем в людских, и количество пальцев на каждой руке разное, а сами они разной длины. Насколько Люмин знает, это не очень по-человечески. Но все равно гораздо более по-человечески, чем ее прекрасные щупальца с ресничками!       Напрягшись, Люмин снова взывает к нечто. Теперь все работает правильно — Люмин пулей вылетает из своей ниши прямо в брата и впечатывается во все его кольца тела, руки, кулаки и крылья. От силы удара их, сплетшихся в запутанный клубок, кувыркает в воздухе, пока не впечатывает в противоположенную стену. К счастью, не так сильно, чтобы сделать новую нишу.       Эфир встряхивается, приходя в себя после удара. Крылья крепко держат его тело в воздухе, а Люмин — крепко держится щупальцами за его тело. Она ждет, что брат начнет выкручиваться из ее хватки, чтобы сбросить ее вниз — туда, где кружат, воркуя, встревоженные няньки. Люмин держит лепестки растопыренными, готовая в любой момент захлопнуть их на теле Эфира так, чтобы смять его крылья. Если уж падать, то только вдвоем! Неожиданно брат оборачивается вокруг ее ядра. Одним витком и неплотно. Это — знак примирения и тихий вопрос: ты в порядке?       Вот дурак. Конечно, она в порядке. От первого удара об стену несколько ее глаз на заднем лепестке лопнули, но они восстановятся быстро, надо только поесть. Люмин в сотни раз живучей Эфира. Это ей надо волноваться за него, а не наоборот!       Она опускает несколько лепестков, поглаживая ими крылья брата. В порядке. А ты?       Он складывается новым витком вокруг ее ядра и радостно затягивается туже.       Что ж, похоже, это все-таки ничья. Ну и ладно.       Няньки так и бродят внизу, будто самим своим видом и негромким воркованием могут убедить близнецов спуститься из-под потолка. Теперь, когда спор окончился ничьей (по крайней мере, это не поражение, пусть и не победа!), идея вернуться к нянькам начинает казаться Люмин соблазнительной. Особенно когда одна из нянек выпускает из-под капюшона своей рваной хламиды пухлый перламутровый хоботок, и в воздухе разливается запах еды — обещание тайного знания, сводящих с ума откровений. Это — та самая пища, за которой няньки уходят из лабиринта к людям, чтобы вскрыть им черепа и высосать разбухший от озарения мозг. С упругого хоботка няньки капает серо-красная жижа. Люмин так, так хочется есть… После двух пульсов нечто от голода у Люмин сводит все тело, покатывает, будто иголками. Но, чтобы спуститься, придется просить Эфира или расплестись от нее, или подлететь вместе с ней к нянькам. А Люмин так, так не любит о чем-то просить брата…       Решить, что же делать, она не успевает. Нянька вдруг резко втягивает хоботок обратно под капюшон и слитым движением вместе с другой нянькой оборачивается к одному из рукавов коридора. Позже и Люмин слышит и звук, и запах, насторожившие нянек.       Шаги. Вонь пороха и мокрой шерсти. Кровь. Не их, великая и древняя, а гнилостная чужая.       К ним приближается человек.       Охотник.       С громким, скрежещущим звуком — кр-р-ри-и-и-ик… крак! — складывается его жуткое оружие. К зубцам пилы прилипла бурая шерсть и длинные, все еще сияющие волоски. Охотник не просто сломал печать на двери лабиринта, но и убил охранявших вход стражей. Не отвлеки близнецы нянек своим глупым великим маленьким спором, те наверняка услышали или почувствовали бы охотника раньше и смогли его обезвредить…       Няньки неспешно обходят охотника по кругу. Он один, их — двое. Он человек, они — нечто большее, пусть и не великое. Беспокоиться не о чем, думает ей Эфир.       Будто споря с ним, одна из нянек булькает: бегите. Задержим. Дочь Космоса.       Они хотят, чтобы близнецы бежали к Ибраитас?.. Но ведь охотник один одинешенек! Няньки не единожды убивали таких — близнецы знают, потому что кормились мозгом и знанием охотников из хоботков нянек. Этот что, какой-то особенный?       Новое бульканье — громче, просительней. Бегите. Скорее. Сейчас.       Охотник следит за няньками исподлобья. Так же неспешно, как они двигаются, он достает из-за пазухи странную тряпицу и вытирает ею кровь и шерсть с зубьев своего страшного оружия… Следом за тряпицей по пиле разбегаются молнии. Новая нота прошивает окружающую охотника вонь — озон, гулкая свежесть в воздухе перед грозой.       Нянька громко булькает и, резко крутанув головой, выбрасывает из-под капюшона хоботок во всю длину — длинный и толстый жгут мышц бьет охотника наотмашь по шее. Нет, не бьет — охотник успевает закрыться пилой. Брызги красного и серого, которые близнецы сначала принимают за кровь и мозг охотника, которому нянька сбила голову с плеч — на самом деле кровь и мозг, брызнувшие из рассеченного хоботка няньки.       Бежать уже не кажется такой уж плохой идеей. Близнецы впервые видят человека — охотника — в лабиринте. До этого они видели подобных ему только в снах после плотной трапезы мозгами и знаниями. В этих видениях близнецы сами были охотниками и убивали стражей лабиринта, бродящих наверху, среди людей. Во сне близнецы считали стражей чудовищами. Им было противно и страшно. А еще — азартно и весело. Голодно.       Нянька с отрезанным хоботком покачивается, но не падает. Она снова пытается булькнуть — наверное, очередное бегите — но охотник бросается вперед и бьет пилой поперек ее груди. Нянька падает; охотник наваливается на нее сверху и с силой опускает пилу ей на горло.       Вторая нянька не может приказать близнецам бежать, потому что складывает заклинание. Вокруг груди охотника проявляется тонкое светящееся кольцо… Стоит тому стать ярче и начать затягиваться, как охотник живо подныривает под него и каким-то текучим, нечеловечески быстрым движением скользит к колдующей няньке. И все равно — та стоит достаточно далеко от него, чтобы успеть сложить новое заклинание раньше, чем охотник приблизится на расстояние удара пилой. Так близнецы думают, пока с новым кр-р-ри-и-ик… клац! пила охотника не раскладывается, становясь вдвое длиннее. Зубчатое лезвие вгрызается в молитвенное сложенные руки няньки — и ломает их как сухие ветви.       Бежать. Бежать, бежать, бежать к Ибраитас!       В спешке Эфир прижимается к ядру Люмин одним комком, а не оплетает ее аккуратными и тугими витками. Из-за этого ей не сразу удается закрыть лепестки — брат торчит тут и там, не может даже правильно подобрать к себе трусящиеся от страха руки. Приходится его придавить, подгоняя. Это помогает. Лепестки защелкиваются с шипящим вздохом. Люмин даже удается закрыть их так, чтобы одно крыло Эфира осталось снаружи, позволяя им парить высоко в воздухе.       Последнее, что близнецы успевают увидеть глазами — это как безрукая нянька запрыгивает на охотника и сдавливает его ногами, а хоботок оплетает вокруг горла.       Оставшимися чувствами Люмин внимательно наблюдает за их борьбой, пока Эфир панически извивается внутри ее сложенных лепестков — пытается и не может найти паз для второго крыла. Люмин указывает на паз взглядами всех своих глаз, и Эфир наконец выталкивает второе крыло наружу.       К тому времени, как охотник добивает вторую няньку, близнецы уже полностью готовы лететь прочь. Эфир медлит — может, он нас не заметил. Зачем давать ему цель? Разумно. Близнецы, конечно, великие, но пока не настолько физически велики, чтобы бросаться в глаза. Особенно сейчас, с закрытыми лепестками Люмин и расслабленными крыльями Эфира. В питательной взвеси высоко под потолком лабиринта их, наверное, и не заметишь, если не знаешь, что именно искать.       Охотник, как выясняется, знает. Обманчиво ленивым движением он достает маленький фиал из кармана, опрокидывает в рот густую алую жидкость из него и вздыхает… А потом вскидывает пистолет и стреляет прямо в Люмин. Пуля отскакивает от ее лепестка, не оставив и царапины, но дальше испытывать судьбу Люмин не решается. Два пульса нечто отняли у нее слишком много сил. Она не знает, как долго еще сможет держать поверхность лепестков твердой, а их самих — плотно закрытыми. За себя Люмин не боится — даже если охотник вырвет ей все щупальца и лепестки, он ничего не сможет сделать с ее ядром. Но Эфир… Остается только надеяться, что в случае опасности брат успеет улететь к Ибраитас. Он ловчее и быстрее Люмин, но совсем не такой крепкий.       Охотник гонится за близнецами так шумно, что на грохот его шагов и выстрелов сбегаются все жители лабиринта. Кого-то охотник сметает с пути ударами пилы, кого-то просто перепрыгивает. В спину ему летит вой, и клекот, и плевки яда, и маленькие кометы небесных эмиссаров. Всех атак охотник избегает, уходя в то самое текучее состояние, которое стоило рук второй няньке. Похоже, он серьезно намерен убить именно близнецов.       На крыльях Эфира они мчатся по рукавам лабиринта — узкие коридоры постепенно сменяются более просторными и богато украшенными, пока не достигают таких размеров, что по ним могла бы промаршировать целая армия. Или проползти одна Ибраитас. Они уже рядом, так близко!       Очередная пуля высекает из лепестка Люмин искру — и оставляет след. Царапина маленькая, но это очень, очень плохой знак. Если Эфир не поторопится…       К счастью, в этот момент они достигают покоев Ибраитас. Вход в пещеру открыт — она ждет их! Эфир влетает ей прямо в протянутые белые щупальца, и Ибраитас ту же оплетает их вокруг близнецов плотно-плотно. Люмин принимается ворочаться в хватке старшей сестры — слышит шаги охотника и то, как он из коридора ступает в покои Ибраитас: дробный стук каблуков по камню сменяется звонким хлюпаньем, потому что пол здесь залит водой и слизью. Люмин, и Эфир вместе с нею, принимаются ворочаться в десять раз активней — они хотят увидеть глазами, что Ибраитас сделает с охотником!       Старшая неохотно расплетает щупальца. Люмин раскрывает лепестки, и близнецы впервые встречаются взглядом с охотником.       У него яркие голубые глаза — так выглядит в солнечный день вода подо льдом. Близнецы знают, потому что видели это в чьих-то воспоминаниях. Во время погони охотник где-то потерял треуголку, и теперь его светлые волосы торчат во все стороны неаккуратными лохмами. У него высокие скулы и ровный, прямой нос с острым кончиком. На узких, плотно сжатых губах еще видны остатки крови — той, что он пил из фиала после боя с няньками.       Красив ли он?       Люмин не знает, кто именно задается этим вопросом — она или Эфир. Когда их тела так близко друг другу, она думает мысли брата как свои, чувствует его желания и страхи как свои. Никому из них уже не страшно, но желают и думают оба: надеюсь, что да.       Охотник движется без спешки и плавно, почти лениво. Как хищник, крадущийся к жертве. Похвальная смелость, учитывая, что Ибраитас возвышается над ним горой, а обличье ее настолько далеко от человеческого, что один взгляд на нее способен свести с ума слабых духом.       Охотник держится до тех пор, пока Ибраитас не складывает заклинание.       Взгляд охотника отдергивает от глаз близнецов так резко, будто кто-то потянул за поводок. Охотник запрокидывает голову вверх и замирает, пораженный красотой колдовства Ибраитас. По потолку пещеры расстилается необъятная гладь далекого космоса — дома их, Ибраитас и близнецов, рода. От переливчатого блеска незнакомых звезд у охотника захватывает дыхание. Губы его дрожат. Из глаз по щекам бегут слезы.       Чуть позже — уже кровь.       Ибраитас подталкивает близнецов: он ваш.       Что, прямо… весь?       Целиком?!       Смех Ибраитас — рябь на воде; глубокая, мягкая вибрация. Забота, доброта, сила. И самую малость — издевка.       Не справитесь?..       Он пытался убить их. Он убил их нянек.       Кем он себя возомнил?       Человечишка.       Охотник.       Жертва.       Еда.       Эфир на крыльях подносит Люмин к лицу охотника. Заклятье Ибраитас держит того надежней любых цепей — он только и может что плакать кровью и пускать слюни.       Ядро Люмин не крупнее его кулака. Рядом с ним она совсем не чувствует себя великой.       Мы еще совсем маленькие, а он — совсем взрослый.       Ну да.       Но как им убить его? Они еще никогда не убивали людей.       Эфир может забить ему глотку своим телом, протянуться от зубов до самых кишок, чтобы охотник захлебнулся и задохнулся. Людям надо дышать, они умирают, когда не могут вдыхать и выдыхать воздух. Это близнецы тоже подсмотрели в чьем-то сне после трапезы.       Рабочий вариант, но у Люмин есть другой, получше. После третьего пульса нечто она будет умирать от голода и не сможет даже ресничкой пошевелить. Но ей и не понадобится — она будет окружена пищей, и охотник больше не сможет ее ранить.       Смех Эфира сливается со звонким стуком капель: воды и слизи, бегущих со сводов пещеры Ибраитас; крови, слез и слюны, бегущих с подбородка охотника.       Давай!       Люмин больше не медлит. Частью лепестков она обнимает голову охотника так, чтобы прижаться ядром к его лбу… и чтобы он нигде и никак не мог избежать ее с Эфиром взглядов. Глаза охотника метаются в глазницах — от одного глаза близнецов к другому, третьему, пятому, сотому. Эфир гладит и щипает его дрожащие губы, размазывает по ним кровь.       Давай, давай, давай! Я тоже хочу есть.       Импульс нечто посылает ядро Люмин вперед — прямо между глаз охотника.       Оказывается, человеческие кости — гораздо менее прочные, чем камень лабиринта великого Исза. От силы пульса нечто они ломаются под ядром Люмин с легкостью яичной скорлупки. В осколках костей и лоскутках кожи она влетает прямо в упругий мозг и тормозит на расстоянии волоска от затылка охотника — лишь благодаря тому, что Эфир взмахивает крыльями и гасит инерцию ее движения.       Охотник издает звуки, странно похожие на бульканье нянек. Он еще жив, а близнецы уже лакомятся его мозгом. Это самая свежая пища, которую они когда-либо ели.       Эфир поспешно затягивает все свое тело в дыру в лице охотника, принимается ворочаться и извиваться, разбивая упругую массу мозга в удобную для употребления кашицу. Люмин благодарна. Как она и ожидала, после трех пульсов нечто она не в состоянии даже моргать. Реснички кое-как шевелятся, подбирая и впитывая питательную мозговую жижу, да и все. Но и этого более чем достаточно.       В голове охотника тепло, тесно, мокро и вкусно. И очень, очень безопасно.       Близнецы чувствуют движение — это Ибраитас поднимает тело охотника и переносит его на алтарь. Старшая что-то воркует, но ни Эфир, ни тем более Люмин не разбирают, что именно. Позже. Они выслушают ее позже. Обязательно.       Сейчас же Эфир оплетает ядро Люмин в дюжину витков, обнимает всеми руками ее лепестки и щупальца, до которых может дотянуться, и засыпает вслед за сестрой, чтобы впитывать мозг и знания охотника и вместе с Люмин видеть сны его воспоминаний.       Да, быстро понимают они, по человеческим меркам он был очень красив.       Почему-то это осознание наполняет их особенной гордостью. И даже немножко — нежностью.