***
Чжучжи-лан никогда не боялся людей. Почти всю свою жизнь он вовсе не думал о людях. Когда он был ребенком, живущим в царстве демонов, его жизнь состояла из ежедневного ползания, поиска воды и еды и отбивания от тех, кто в лучшем случае затеял с ним драку. До того, как он поступил на службу к Тяньлан-цзюню, он даже не знал, что такое люди. И даже в то время, когда он регулярно следовал за Тяньлан-цзюнем в людские театры, человечество все еще не особо его интересовало. Тем не менее, теперь, когда Тяньлан-цзюнь стал в сто раз сильнее, чем до возрождения, Чжучжи-лан обнаружил, что не мог упустить своего Властелина из поля зрения. Не облегчало задачу и то, что они должны путешествовать пешком: без меча Синьмо у них не было возможности открыть ворота между мирами. На обратном пути в царство демонов Чжучжи-лан держал ухо востро при каждом малейшем звуке, всегда готовый дать отпор. Сколько бы раз Тяньлан-цзюнь не сравнивал его с суетливой старой нянькой, он не отступал, оставаясь в состоянии повышенной готовности на протяжении всего их путешествия. Только когда они вернулись в царство демонов, он вздохнул свободнее, но даже тогда оставался начеку каждую секунду. Раньше он не считал людей ни милыми, ни страшными, но теперь он не мог думать так же. (По правде говоря, в этом мире немного людей, которые нравятся Чжучжи-лану, и они далеко друг от друга.) — Это было так давно, — весело восклицает Тяньлан-цзюнь прямо над его ухом, посмеиваясь и зевая одновременно. Ни малейшего намека на манеры, и все же он светится своей легкой, непринужденной элегантностью. Чжучжи-лан делает шаг в сторону, уступая место своему Повелителю. Комната довольно маленькая, скудная и простая, со стенами и занавесками из бамбука, а мебели лишь немного больше, чем кровать у стены и крохотный чайный столик посредине. Это место — одна из многочисленных второстепенных баз, разбросанных по царству демонов, которые Тяньлан-цзюнь унаследовал от своего клана и почти никогда не пользовался ими. На самом деле существует много типов второстепенных баз — некоторые полностью оборудованы для длительного пребывания, некоторые — просто грубые убежища для быстрой остановки. Дом этот, крохотный и с двумя едва раздельными комнатами, явно относится ко второму типу, далекому от роскошных особняков, в которых жил его Государь. Именно поэтому он и стоит так вот уже почти двадцать лет. – Должно быть, прошло тысячелетие с тех пор, как я последний раз ложился на кровать, – Тяньлан-цзюнь удовлетворенно хмыкает и бесцеремонно плюхается на матрас. Чжучжи-лан отворачивается, готовый осмотреть дом и проверить, не отсутствует ли в нем чего-то самого необходимого, чтобы в следующий раз достать это на рынке, а затем нужно проверить колодец, есть ли в нем вода… — Эй, Чжучжи-лан, — улыбаясь, машет рукой Тяньлан-цзюнь. — Что такое, мой Повелитель? Тяньлан-цзюнь слегка хмурится. – Что ты имеешь ввиду под «что такое»? Я только говорю тебе подойти сюда. Почему ты все еще стоишь? Чжучжи-лан кивает и подходит ближе, останавливаясь у изножья кровати. Тяньлан-цзюнь хмурится еще больше, между его бровями залегает складка. — Ты все еще стоишь? Я думал, ты хочешь лечь и отдохнуть.– Он садится и внимательно изучает Чжучжи-лана, чуть склонив голову. — Ты разве совсем не устал? Глаза юноши расширились. Его Повелитель никогда раньше не задавал ему таких вопросов. В основном потому, что Чжучжи-лан всегда укладывал его в постель, иногда не слишком успешно, ведь когда Тяньлан-цзюнь чувствовал, что хочет проводить ночи напролет, читая стихи, его было не остановить, хоть Чжучжи-лан и был достаточно упрям. Но теперь это его Повелитель сам велит ему отдыхать. Он вежливо поклонился. — Этот слуга подчиняется. Затем отвернулся, чтобы найти бамбуковую циновку. Тяньлан-цзюнь встал, быстро хватая его за руку. Его пальцы длинные и тонкие, так легко обвились вокруг худого запястья Чжучжи-лана. Эта рука музыканта на свежем обновленном теле, ни разу не прошедшем войну, такая необыкновенно мягкая, теплая, как сладкое пламя очага, нежная, на извечно прохладной коже Чжучжи-лана. — Чжу-эр, — неожиданно серьезно говорит Тяньлан-цзюнь, — куда ты идешь? Как я могу позволить своему племяннику спать на полу, пока я занимаю такую огромную кровать? Чжучжи-лан потерял дар речи. В конце концов, он никогда не делил постель со своим Повелителем. Даже когда они были заточены под горой Байлу, он был не более чем змеей, свернувшейся в углу пещеры. По правде говоря, он не возражает против этой идеи, но попросту не считает себя достойным. Его Повелитель — демон-аристократ, старше его и к тому же старший брат его покойной матери — он выше Чжучжи-лана, несмотря ни на что. Чжучжи-лан мог постирать свою одежду, мог превратиться в гигантскую змею и позволить своему Повелителю ездить у себя на голове, чтобы они могли быстро путешествовать в человеческом царстве, но все эти вещи лишь являются частью его служения. Делить постель — значит переходить черту, брать больше, чем ему положено, а это неправильно… — А, так ты не хочешь?– Тяньлан-цзюнь вздыхает, отпускает его и тихонько хихикает. – хорошо, я понимаю — молодость и все такое. Если ты не хочешь, я не буду тебя заставлять. — Не против, — быстро отвечает Чжучжи-лан. Он садится на кровать, скидывает туфли, пояс и верхнее одеяние и быстро складывает одежду аккуратной стопкой. Затем он ложится на край матраса лицом к стене свернувшись так, что его тело занимает не более трети кровати, а его волосы перекинуты через шею. Он слышит, как Тяньлан-цзюнь снова вздыхает, смеется тихонько, а затем ложится. Он похлопывает Чжучжи-лана по плечу и даже натягивает одеяло на них обоих. — Ты самый странный ребенок, которого я когда-либо встречал. «Но не такой странный, как ты, мой Повелитель»,– думает Чжучжи-лан, закрывая глаза.***
С этого момента они остаются в этом доме, и он становится их основным жилищем. Каждый день Чжучжи-лан носит домой воду, стирает; иногда охотится, хотя им обоим не требуется много еды. Но чаще всего, он каждую неделю, или даже чаще следует за Тяньлан-цзюнем в человеческое царство в поисках поэтических сборников и романов, включая, конечно, более чувственные их разновидности. Они также купили новую одежду, иногда декоративные веера, чтобы расставить их на полках, свитки с росписью, чтобы повесить их на стены, вышитые ширмы, шелковые занавески, и даже красивое одеяло. Постепенно полки снова заполняются книгами, в вазе на столе стоят цветы, и крошечная вторичная база начинает сиять элегантностью поэтической комнаты в особняке десятилетней давности. Разница только в ночное время, когда у Чжучжи-лана нет другого места, куда можно было бы вернуться. Это потому, что этот дом слишком мал, а его щедрый Повелитель слишком жалеет его, чтобы позволить ему спать на полу. Он благодарен, зная свое место и больше никогда об этом не упоминая. Каждую ночь он просто гасил свет, забирался на кровать, плотно прижимаясь к стене и молча ощущая тепло своего Повелителя прямо за спиной. Однако он больше не мог быть таким беззаботным, как когда-то. Каждый раз, когда они отправляются в человеческое царство, он следует за Тяньлан-цзюнем ближе, чем тень, его нервы натянуты до предела, когда они находятся в толпе. Тяньлан-цзюнь показывает ему книжки с картинками и другие безделушки, а он может только кивать и мычать в ответ, так как не может заставить себя даже посмотреть. Это не имеет значения; Тяньлан-цзюню лишь нравится звук собственного голоса, а его собственное мнение было лишь показухой и вряд ли являлось большой потерей. По крайней мере, он так считал.. — Эй, — внезапно спрашивает Тяньлан-цзюнь, — ты заболел? Чжучжи-лан ставит мешок с товарами на землю, его голова забита тем, как расставить новые книги на полках. — Ваш подчиненный в порядке. Тяньлан-цзюнь, кажется, счел его ответ неудовлетворительным. Он стал на одно колено рядом с Чжучжи-ланом, цепляя его подбородок двумя пальцами и поворачивая его лицо к себе. Он долго-долго изучал Чжучжи-лана, достаточно долго, чтобы юноша невольно обратил внимание на его ресницы, длинные, густые и курчавые, легкая улыбка, таящаяся в морщинках уголков глаз смягчала его острый, как меч, взгляд. Его губы слегка приоткрылись, как будто у него на уме было так много всего, что он не мог выбрать, о чем сказать первым. — Чжу-эр, — торжественно сказал наконец Тяньлан-цзюнь. — Я думаю, ты все же нездоров. Есть и это. Его Повелитель раньше обращался к Чжучжи-лану только по имени, которое он дал, но в последнее время он все чаще и чаще стал называть его Чжу-эр. Чжучжи-лан так и не понял, почему, но, пройдя через все вдвоем, даже обновив собственные тела, небольшая смена имен не должна была его волновать. — Этот скромный в порядке, — повторяет Чжучжи-лан. Он должен отстраниться и отступить, но рука Повелителя под его подбородком такая теплая, что он не может заставить себя отпрянуть, как бы ему ни было стыдно. – Мой Повелитель, пожалуйста, не утруждайте себя этим. –Мне трудно не волноваться.– Тяньлан-цзюнь качает головой. — В течение нескольких недель ты почти не говорил ни слова, бледнеешь, как полотно, всякий раз, когда мы отправляемся в человеческое царство. Я подумал, что если привезти тебя туда, чтобы посмотреть на красивые пейзажи и посетить знакомые места, это поможет тебе снова привыкнуть к миру и почувствовать себя лучше. Кажется, я слишком много навязал тебе.– он огорченно вздыхает. – Последние двадцать лет, которые мы провели в человеческом мире всегда были либо заключением, либо враждебностью. Если ты был напуган до отчаяния, я понимаю. Я же говорил тебе: если ты не хочешь, я бы не стал тебя заставлять. Я знаю, что тебе нравится следовать за мной; если ты так боишься, я больше не пойду в человеческое царство. Пока ты не выздоровеешь. Чжучжи-лан еще молчал, когда Тяньлан-цзюнь вновь продолжил. — Ты должен сказать мне, если что-то не так, слышишь? Несмотря ни на что, мы разделяем кровь. Кроме того, ты мой единственный оставшийся родственник. Если с тобой что-нибудь случится… я буду не в восторге. Чжучжи-лан потерял способность складно мыслить. Для демонов кровные отношения не имеют большого значения. Его покойная мать была младшей сестрой Тяньлан-цзюня, и все же, когда Тяньлан-цзюнь упомянул о ее смерти, он сделал это с равнодушной улыбкой. Он всегда избегал разговоров о собственном сыне, говоря о нем только в шутку или легкомысленно спрашивая, похож ли на него тот молодой человек. Вот до какой степени он заботится о главной ветви своего клана, а теперь говорит о родстве со своим племянником, да и к тому же бездарным и уродливым по натуре. Да ещё и с такой бесконечной заботой. Чжучжи-лан не смог бы как следует отреагировать, даже если бы у него была неделя на то, чтобы сообразить, что к чему. – Ваш подчиненный…,– Он колеблется, взволнованный. — …очень… очень благодарен, Повелитель. Если что-нибудь случится, этот скромный слуга непременно расскажет вам. Тяньлан-цзюнь улыбается. – Хороший мальчик. Итак, ты болен? Или просто боишься? Чжучжи-лан часто моргает – и вдруг смеется. Он никогда раньше не чувствовал себя так, непрошенный смех все порывался вырваться из горла. Прикрывая рот, он качает головой. – Этот подчиненный не болен и не боится.– Он делает паузу на мгновение, затем, тушуясь, опускает взгляд, бормоча: «Этот вел себя так… из-за беспокойства». Тяньлан-цзюнь ошеломленно смотрит на него. – Волноваться? За кого, за меня? Чжучжи-лан кивает. Тяньлан-цзюнь громко смеется, поднимая руку, чтобы взъерошить темные мягкие волосы. — Глупый ребенок!– Практически хохоча, он притягивает голову Чжужи-лана к своей груди и убаюкивает его. От него хорошо пахнет – сандаловое дерево, и по непонятной причине на щеках Чжучжи-лана вспыхивает легкий румянец. – Я, кажется, не должен удивляться. От старых привычек действительно трудно избавиться, не так ли? Тяньлан-цзюнь держит его еще несколько мгновений, прежде чем отпустить, поправляя его волосы и ярко улыбаясь ему. – Такое беспокойство для такого молодого человека. Я обещаю тебе, что никогда больше никому не позволю устроить засаду и заточить себя под горой, хорошо? А теперь попробуй немного расслабиться — ты заболеешь, если будешь постоянно волноваться. Как можно было сдержать такое обещание? Если когда-нибудь настанет день, когда его Властитель проявит чувства к еще одной могущественной заклинательнице, Чжучжи-лан не стиснет зубы, не подавит свои инстинкты и больше не будет стоять в стороне. Но, несмотря на несогласие, Чжучжи-лан только кивает, потому что ни с того, ни с сего его внимание внезапно приковано лишь к двум словам: такой молодой. Он действительно слишком молод для Тяньлан-цзюня?***
— Ты такой холодный, знаешь? Однажды, поздно ночью, после того, как погасли свечи, его Повелитель сказал ему это. Чжучжи-лан снова просыпается, не шевелясь, смотрит в стену. – Мой Повелитель, змеи не могут согреться сами по себе. Тяньлан-цзюнь тихонько выдыхает, словно размышляя о чем-то отвлеченном, к чему Чжучжи-лан совершенно не причастен. Несколько минут спустя он отвечает только: «Понятно». Чжучжи-лан не знает, как это воспринимать. – Если моему Государю это не нравится, этот смиренный уйдет спать в другое место… – Да ладно, кто сказал, что мне это не нравится? Хотя Тяньлан-цзюнь приближается к среднему возрасту, то, как он сейчас говорит, напоминает надутых героинь в тех пьесах, которые они так часто смотрят. После еще одной минутной тишины, когда сонливость уходит, Чжучжи-лан начинает чувствовать себя немного неловко. – Вашему подчиненному не холодно,— скромно говорит он. – Это только кажется. Нет нужды обращать на это внимание, мой Повелитель. Матрас тихо поскрипывает и прогибается. Тяньлан-цзюнь переворачивается на бок лицом к Чжучжи-лану. – Может быть, и так, но мне все равно холодно из-за тебя, — говорит Тяньлан-цзюнь с легкой хрипотцой в голосе тихом, низком и отстраненном, несколько меланхоличном. Обычно его голос мелодичный и яркий с музыкальностью, был наполнен скорее напевный поддразниванием, чем серьезностью, и даже когда он не шутил, то звучал довольно весело. Такое как сейчас бывает редко, этот голос звучал почти так же, как когда Тяньлан-цзюнь пел сам себе старые арии, будучи прикован цепью под горой Байлу. Подумав об этом, Чжучжи-лан вдруг, не раздумывая, откидывается назад. К тому времени, когда он понимает, что он сделал, уже слишком поздно. Он прижат спиной к крепкой груди Тяньлан-цзюня, его голова покоится на сгибе шеи, его ухо чуть ниже губ Тяньлан-цзюня, и он чувствует его горячее дыхание, опаляющее щеку, и ниже, шею и ключицы. Тепло тела мужчины просачивается сквозь два тонких слоя ткани нижних одеяний до самой кожи. Рука Тяньлан-цзюня легко прижимает его к своей груди. Возможно, Тяньлан-цзюнь был прав. Ему Чжучжи-лан должен казаться маленьким, очень маленьким. – Температура тела змей зависит от внешней среды, не так ли? — говорит Тяньлан-цзюнь. Это не шепот, но его голос тих, как озеро в безветренную ночь. — Тебя бы согрело такое? Голос в его сердце твердит: «Да, очень даже», он никогда не был таким теплым, как сейчас. Чжучжи-лан сглатывает ком в горле, чувствуя себя таким хрупким внутри, что не осмеливается дышать слишком громко. Это его согревает, но если все это делается из жалости, то он этого не хочет. – Мой повелитель, этот скромный подчиненный умоляет вас больше не смеяться над ним. — Если ты не хочешь, я не буду накалять ситуацию, — спокойно говорит Тяньлан-цзюнь. — Так скажи мне, ты не хочешь этого? Тяньлан-цзюнь жалеет его только потому, что Чжучжи-лан его племянник, вот и все. Такая эгоистичная мысль только что пронеслась в голове Чжучжи-лана, он абсолютно никогда не мог бы признаться. Если бы он это сделал, его бы сразу же выбросили, или Властелин больше не захотел бы даже смотреть на него. Чжучжи-лан закрывает лицо руками. Внутри болит, но он качает головой. Тяньлан-цзюнь медленно отстраняется и перекатывается на спину. Его тепло исчезло, Чжучжи-лану стало так холодно, будто его только что бросили в ледяную реку.***
Как бы маловероятно это ни звучало, но наступает день, когда Чжучжи-лан заболевает. По правде говоря, он никогда не думал, что когда-нибудь окажется прикованным к постели, в то время как его тело совершенно цело, без единой царапины. Говорили, что такие змеелюди, как он, никогда не болеют, и он тоже в это верил. Прожив более дюжины с половиной лет под горой Байлу, вселяясь в настолько изуродованное тело, что оно кажется ни змеей, ни человеком, он почти не ел и только пил немного глотков воды из озера Солнца и Луны - и он все еще жил, еще находил в себе силы затем участвовать в бесчисленных битвах. Он пережил разъедающую силу меча Синьмо. А теперь, когда он якобы мощнее прежнего, он заболел? Тяньлан-цзюнь не из тех, кто умеет заботиться о других людях. Чжучжи-лан и не мечтает о том, чтобы его повелитель заботился о нем — по правде говоря, если Тяньлан-цзюнь будет относиться к нему с нежностью, это может действительно ухудшить его состояние. Чжучжи-лан обладает острым чутьем. Он знает, это болезнь души, сердца. Он хочет спрятаться. Если бы только можно было притвориться, что он путешествует, он мог бы уйти в лес и справиться с этим в одиночку. К сожалению, когда симптомы были просто головной болью и одышкой, он недооценивал их, отказываясь верить, что такой легкий дискомфорт может перерасти в столь сильную болезнь. Теперь у него гудит в ушах, и его голова слишком тяжелая чтобы поднять ее. Он почти без сознания, даже не помнит, как его уложили в кровать. Все, что он чувствует, это то, что его тело тонет в матрасе, а поверх лежат слои одеял, и даже так, ему до сих пор холодно. Он не может регулировать температуру своего тела, чтобы она соответствовала температуре окружающей среды. Из-за этого ему становится холодно и жарко одновременно, на его лице и груди из-за температуры сохнут и трескаются змеиные чешуйки. – Чжу-эр.– Знакомый голос прорезает туман боли во всем теле. — Сейчас же выпей воды. Чашка с водой прикасается к губам. Он неаккуратно глотает воду, не обращая внимания на капли, которые стекают с уголков рта, стекают на шею и под исподнее. Его веки смежены, они кажутся тяжелыми, словно запечатаны свинцом; он все пытается, но никак не может открыть глаза. Тем не менее, с утолением жажды и теплом руки на лбу головная боль немного ослабевает. Он снова погружается в беспамятство. Все еще ужасно холодно, как будто он находится посреди снежного пейзажа. Чернильная тьма озаряется туманными, расплывчатыми пятнами света. Воздух кажется тяжелым и вязким. Ему требуется мгновение, чтобы перефокусироваться и понять, что это фонари. Он… был в трактире, а они все возвращались из Святого Мавзолея. На другом конце комнаты стояла медная чаша с раскаленными углями, которую он использовал для избавления от растений-паразитов для Мастера Шеня. В этой части комнаты, прямо перед ним, стоял Тяньлан-цзюнь. Тело его, недавно восстановленное, было серым, гниющим и полным открытых ран. На его плече виднелась линия шва, где Чжучжи-лан пришил руку к туловищу. – Почему ты все еще здесь?– Голос его Повелителя был морознее ночного тумана, холоднее капли пота, стекающей по виску Чжучжи-лана. – Владыка, ваш подчиненный выполнил задание и вернулся.– Чжучжи-лан склонил голову. Он чувствовал, как холод распространяется от его груди к конечностям, вплоть до пальцев рук и ног, но его щеки как будто обожгло огнем. Уголок рта Тяньлан-цзюня дернулся в уничижительной ухмылке. Взгляд его был холоден и проницателен, словно осколок льда. «Как ты говоришь, выполнил свою задачу? Разве ты уже не решился? Разве ты уже не последователь великого Мастера Шеня? Чжучжи-лан моргнул, нахмурив брови. Хотя Тяньлан-цзюнь снова и снова пытался уговорить его найти кого-нибудь другого, с кем он мог бы провести свою жизнь, он никогда не говорил на эту тему с Чжучжи-ланом в таком жестоком и холодном тоне. Пытался ли он снова посягнуть на его достоинство, чтобы рассердить или утомить и заставить его уйти? — Государь, ваш подчиненный поклялся… – Не забывай, ты тоже родился с кровью демона-аристократа. — беззаботно сказал Тяньлан-цзюнь, его голос звучал нараспев, хотя каждое слово было кинжалом, вонзающимся в плоть. – Я хочу для тебя самого лучшего, вот почему я говорю это. Ты взял на себя обязательство преклонить колено и жить жизнью бездумного раба — не стыдно ли тебе? Губы Чжучжи-лана приоткрылись, руки сжались в кулаки. Мир закружился вокруг него, и ему было трудно оставаться в вертикальном положении, его ноги казались ватными. В дверь ворвался резкий порыв ветра. Чжучжи-лан дрожал, его колени подогнулись, ноги едва держали его. Свет фонарей снова стал расплывчатым, огонь мерцал. — Ты такой надоедливый, — усмехнулся Тяньлан-цзюнь. Чжучжи-лан действительно рухнул на колени. Он обхватил голову обеими руками, впиваясь ногтями в скальп. Ему казалось, что внутри него течет ледяная река, а вокруг горит вулканическая магма. Слова, сказанные его Повелителем продолжали крутиться в голове, терзая его воспаленный разум, как стая бесчувственных волков. Нет, он не мог продолжать думать так. Даже если его Повелитель ненавидит его, Чжучжи-лан все равно должен следовать за ним до самого конца. Он обещал, обещал этому человеку, обещал своему сердцу. Небольшая душевная боль ничего не стоит; он мог бы стерпеть в десять, в сто раз больше. Так он сказал себе. Это то, что он говорит себе, но его слезы продолжают литься. Его грудь часто вздымается и опускается, дыхание прерывистое. Он не может дышать. «Чжу-эр… Чжу-эр…» Кто-то трясет его за плечо. «Просыпайся, Чжучжи…» Это Тяньлан-цзюнь. — Государь, — выкрикивает Чжучжи-лан едва слышным хриплым шепотом, надрывая горло. Его влажная от пота ладонь вслепую цепляется за рукав Тяньлан-цзюня. Его лицо уже мокрое от текущих неизвестно с каких пор слез. Он задыхается, его грудь болит, сердце рвется наружу. – Государь, пожалуйста, умоляю… пожалуйста, не прогоняйте этого подчиненного… В одно мгновение тепло Тяньлан-цзюня окутало его целиком. Его руки обвивают Чжучжи-лана, прижимая его к груди, как и в прошлый раз. Одного мгновения объятий достаточно, чтобы согреть его тело. Облегчение кажется божественным. – Не прогоню, я не прогоняю тебя, — отвечает Тяньлан-цзюнь. — Я не заставляю тебя никуда идти. Ты остаешься со мной. Никто никогда не прогонит тебя. Он гладит волосы Чжучжи-лана, целуя отметину на лбу. Чжучжи-лан ныряет ближе, крепко прижимаясь к мужчине, будто на долю секунды забывая, что это его Высочество, его Государь. Тяньлан-цзюнь не отталкивает его; он крепче обнимает Чжучжи-лана обеими руками и прижимает его так близко. Он кладет подбородок на голову Чжучжи-лана, продолжая дарить ему тепло своего тела и исцеляющий поток ци. Это поистине великолепное чувство. Он мог вылечиться от болезни именно так.***
Когда Чжучжи-лан просыпается в следующий раз, кажется, что худшее из его болезни уже позади. Больше нет морозного холода внутри и он не чувствует, что снаружи его сжигают заживо. Его конечности больше не кажутся тяжелыми, как свинец, а шум в ушах почти полностью исчез. Все его тело окутано чистым теплом, сила Тяньлан-цзюня течет в его теле, нежная, как ласка. Тяньлан-цзюнь шепчет прямо над ним. — …С этого момента я буду слушать, что ты говоришь. Я не позволю тебе больше так волноваться. Я сделаю то, что ты хочешь, дам тебе все то, что ты хочешь.– Тяньлан-цзюнь проводит рукой по его волосам, расчесывая их, а другой рукой прижимает к себе Чжучжи-лана. Юноша никогда не слышал приглушенного голоса своего Повелителя и никогда не думал, что когда-либо услышит. – Все, о чем я прошу, что бы ты снова стал здоровым. Мне действительно больше некого любить и некому доверять. Любовь и доверие? Возможно, его Повелитель просто пытается поднять его дух, чтобы помочь ему выздороветь. Но, как ни туманен сейчас разум Чжучжи-лана, он не удержался, чтобы не выпалить: – А как насчет… Девы Су? Тяньлан-цзюнь наклоняет голову, удивившись, что Чжучжи-лан проснулся. Он издает отрывистое пренебрежительное мычание, все еще крепко держа его в руках и не отпуская. — Почему ты упоминаешь это имя в такой момент? Именно в такой момент он и должен упомянуть это имя. Чжучжи-лан умеет делать вид, что ничего не видит и не слышит, но он далеко не глуп. Он провел целый год, наблюдая, как те двое обсуждают, доверяются друг другу, а затем ухаживают друг за другом. Даже если он не понимал, что это было за чувство, он знал, насколько важна Дева Су для Тяньлан-цзюня. Если его Повелитель говорит об этом так безразлично, неужели он до сих пор держит на нее обиду? – Мой повелитель, на хребте Майгу… Тяньлан-цзюнь приподнимает бровь. — Теперь ты говоришь и о хребте Майгу? Чжучжи-лан игнорирует его, чтобы продолжить. –…монах Ву сказал, что Дева Су не собиралась обманывать тебя. Она даже добровольно выпила яд, полагая, что если она это сделает, они не нападут на вас, просто… — Да, я знаю, я слышал это, когда они все разговаривали. Тяньлан-цзюнь немного нетерпеливо вмешивается в поток мыслей. – Ох уж этот ребенок, почему ты вдруг так много говоришь? Если ты чувствуешь себя лучше, есть много других вещей, о которых можно поговорить. Чжужи-лан медленно моргает, глядя на него. Он пытается отвлечься от темы; возможно, Тяньлан-цзюнь действительно все еще слишком возмущен предательством. – Мой Повелитель теперь знает правду обо всем этом. Возможно, пришло время простить ее. На лице Тяньлан-цзюня отражается замешательство. – Чжу-эр, кто сказал тебе, что я все еще злюсь на Су Сиянь? Чжучжи-лан опускает глаза, его уши отчаянно краснеют. – Если мой Повелитель не сердится, то почему он больше не испытывает к ней чувств? Почему она не тот человек, которого он больше всего любит и которому доверяет? Тяньлан-цзюнь замолкает. После нескольких долгих мгновений легкого замешательства он разражается смехом, настолько сильным, что ему приходится схватиться за живот, на его глаза наворачиваются слезы. Все лицо Чжучжи-лана становится алым, на оттенок ярче, чем раньше. — О, воистину такое черно-белое мышление, — говорит Тяньлан-цзюнь между приступами смеха, затем смягчается, снова гладя Чжучжи-лана по волосам. Тот наклоняет голову в ответ на прикосновение — привычка, от которой он вскоре обнаруживает, что не может избавиться. – Разве злость не означает, что я все еще могу быть влюблен? Чжучжи-лан, не находя слов, смотрит вниз. Тяньлан-цзюнь наклоняется и целует его в макушку. Юноша вздрагивает, каким-то образом придвигаясь к нему еще ближе. – Госпожа Су и я, это дело прошлого. Правда может заставить чувствовать себя немного спокойнее, но даже она не сможет вернуть мне двадцать лет обид. Поэтому я не могу говорить о доверии, когда дело доходит до нее. Что касается любви – эта любовь закончилась не из-за гнева. Любовь заканчивается, когда она заканчивается, вот и все. — Государь, ваш скромный подчиненный приносит свои извинения. Чжучжи-лан еще никогда не чувствовал себя так смущенно. Это его вина, он едва проснулся, а уже имел наглость говорить не думая, вызывая всевозможные трагические воспоминания. – Успокойся сейчас. Будь хорошим мальчиком. Ты все еще болен, никто тебя не винит.– Тяньлан-цзюнь усмехается и снова крепко и нежно обнимает его. Чжучжи-лан прячет лицо на чужом плече. Тяньлан-цзюнь молчит, затем он заканчивает тихим голосом: –…Любовь заканчивается, еще иногда потому, что ты влюбляешься в кого-то другого. Чжучжи-лан, будучи слаб, может мыслить только наполовину. Он быстро моргает, тревога поднимается к горлу, заставляя задыхаться. Он знал это. Он знал, что придет день, когда Тяньлан-цзюнь влюбится в кого-то другого. Но он ведь наблюдал так внимательно и усердно... Как Тяньлан-цзюню удалось скрыть это от него на этот раз? Инстинкты Чжучжи-лана всегда были такими острыми. Неужели все это произошло, пока он был прикован к постели? – Мой Повелитель, это человек или демон? — резко спрашивает Чжучжи-лан, поднимая глаза и глядя на него. Он сжимает одежду Тяньлан-цзюня в кулаках, будучи не в силах подавить это. – Простите этому смиренному такую дерзость, однако он должен просить своего Повелителя позаботиться о нем. Пожалуйста, не сближайся с кем-то опасным, пожалуйста… — Да, я понимаю, я знаю. Я обещал, помнишь? Тяньлан-цзюнь отвечает необычно спокойно. Он усмехается и снова гладит Чжучжи-лана по голове. – Не беспокойся. Этого человека я знаю очень давно. Он немного глуповат, но его преданность не имеет равных. Как бы грубо ему ни говорили уйти, он оставался рядом со мной и спас мне жизнь. Я уверен, что могу доверять ему. Он наклоняется и еще раз целует метку демона на лбу Чжучжи-лана. – И если я когда-либо полюблю кого-то еще в этой жизни, они все будут вторыми после этого человека. Чжучжи-лан молча изучает его лицо. Он хочет открыть рот и попросить своего Государя не дразнить его, но на лице Тяньлан-цзюня нет и следа былой шутливости. В очередной раз не зная, что сказать, Чжучжи-лан склоняет голову и утыкается ему в грудь, прижавшись ухом к сердцу, и прислушиваясь к спокойному, такому знакомому биению сердца. Он блаженно закрывает глаза, ожидая нежной руки, которая взъерошит его волосы, и непрошено улыбается.