Я буду любовь эту теплить и вынашивать так
Чтоб она разрослась во мне деревом
Чтобы кончики пальцев стали ею окрашены
На кончиках Cерёжиных пальцев — огненно-яркое, вспыхнувше-рыжее. А Волков весь — сажа и уголь, чёрная дыра, и всю эту влюблённую рыжину в неё — как в вакуум засасывает. Яркое рыжее вплелось уже, корни глубоко-глубоко пустило. Чёрная земля — самая плодородная: расти, солнце и огонь, забирай всё, что есть, только гори ярче. И горит, но не обожжёт никогда, потому что прирученное пламя не опаснее домашнего котёнка. На кончиках Cерёжиных пальцев — золотые мазки, словно он руки в гуашь окунул. Светятся, блестят, и всё к одному тянутся. Несправедливо же — чтобы у него краски так много, а у его самого родного и близкого — ничего, кроме вечно холодного чёрного. Тянутся, чтобы поделиться, чтобы смешаться, согреть и отдать-отдаться. Кончики пальцев по груди мажут, по сердцу проходятся, оставляют полыхать на трепещущем чёрно-пульсирующем огненные полосы. Теперь навсегда свой будет, теперь навсегда для каждого будет ясно, как день — в непроглядной тьме волчьего сердца горит для них двоих рыжий маяк. Серёжа видит мазки собственных пальцев на чужом теле, застывшие, переливающиеся, — молчит. В себе глубоко-глубоко лелеет. Маленькие росточки в сердце прячет, чтобы не завяли раньше времени, чтобы вымахали в огроменную рощу — чтобы любви его было, где развернуться. Молчит, чтобы сохранить — ему достаточно одному знать. Когда-нибудь его Волк увидит на себе солнцем поцелованные следы, поймёт, почему Cерёжино тело от него всегда прячется шеей и ключицами — чтобы не раскрыть раньше времени угольные линии, небрежно-случайные, судьбоносные. И тогда придёт забрать своё, — свою любовь, своё обещанное, а оно для них обоих уже разрослось и закоренело.И чтобы её во мне немерено
Немерено
Серёжа своей любовью горит, рассматривает в зеркальную гладь на себе чёрные следы, чувствует, как тянутся от них к таким же рыжим на чужом сердце нити. Он знает, что — раз должно — будет. И потому молчит. Нежно и робко надеется и ждёт, когда по четырём отметинам на грудной клетке его Волк возьмёт след, учует, ткнётся носом в такие же — но на Cерёжиной шее. В свои отметины на своём Серёже. Серёжа свою любовь знает и ждёт. Любви же, выходит, нужно чуть больше времени, чтобы понять, чья она. Серёжа ждёт, когда Любовь мажет углём — с них осыпается, словно пыль, и Любовь даже огорчается — другие сердца. Глупенький, — с нежностью думает. Даже им, этим чужим и мимолетным, сквозь одежду, сквозь слепое упрямство и холодный чёрный видны Серёжины пальцы, в которых держит он волчье сердце. Пусть распыляется, пусть в запале, в охоте убегает всё дальше его несмышлёный, невнимательный Волк — вернётся ведь. Серёжа знает и ждёт. Серёжа ждёт, когда Волк забредает совсем, совсем далеко. Когда угольный чёрный уезжает в далёкое и чужое. Когда его чёрное спит под звёздным покрывалом на не своей земле, далеко от своего огненного. Когда его чёрное мечется и кричит под разрывающе-оскольчатым, смертоносным. Маяк в чёрном сердце все еще горит, и в темноте пустынь глупый, сбившийся с верного следа зверь никак не может понять, откуда берется тёплый греющий свет. Зверь думает, что просто скучает, на обрывках бумажек черкает своими чёрными слезами свою душу — скоро вернусь, жди, обещаю. Даже в этих строчках, в неживом чернильном Сережа видит своё рыжее. Потом — как встретятся — Волк будет думать, наивно и по-детски, что звериное сердце рвётся не от того, что четыре золотых полосы на груди тянутся к чёрным на чужой-своей шее. Волк вообще о них ничего — словно слепой — ещё не знает. Серёжа ждёт, когда его чёрное режет больнее ножа — как привыкло в опасном и далеком. Волк, попавший на дикую и страшную волю, возвращается в родные края со следами старой боли, и шрамы едва не перекрывают рыжий свет. Волче рычит и, не спрашивая, доламывает — я вернусь туда, где тебя нет, потому что так надо. Серёжа ждёт, когда — впервые — их ниточки натягиваются слишком сильно, когда деревца в его сердце дрожат и трещат. Потому что знает — вернётся ведь. Серёжа ждёт, когда ждать уже нет сил. Когда лес в сердце корнями разрывает больную, истосковавшуюся душу, когда тёплое рыжее превращается в ревущее и карающее алое. Серёжа забывает о следах чёрных пальцев на ключицах и шее, потому что понимает — для Волка пустыни стали дороже его, Серёжиного, леса. Таинственного леса, о котором зверю так и не суждено узнать. Серёжа находит свои пустыни, чтобы забыться — в холодном и порочном каменном, в больном и чумном городском. Раз его огонь погас в душе родного зверя — он выжжет пламенем весь оставшийся мир. Он бушует и сжирает, золотые мазки на пальцах утопают в крови — по локоть. Серёжа уже не ждёт, когда чёрное, связанное навеки рыжим, возвращается. Побитым зверем приползает в знакомый мир, где ни одной пустыни — и уже ни одного маяка. Глупый Волк наконец взрослеет, и из внезапно открывшегося следствия на собственной груди выводит очевидную причину. Берёт знакомый след, который никогда не надо было отпускать — и мчится домой, под кроны разросшихся деревьев, цепляясь за единственную тоненькую нить, уцелевшую в сошедшем с ума огненном. Волк с диким рёвом ломает железное и сдерживающее, рвёт белое, опутывающее, бездушное. Рвёт прямо на груди, чтобы окончательно убедиться в своей черноте, размазанной по чужому телу. Чтобы — как в зеркало — смотреться в пока-не-узнающее родное и понимать, как долго его ждали. Серёжа уже не ждёт, когда Волк наконец приходит забрать своё — свою любовь, своё обещанное. На месте пронизавшего рыжее сердце леса видит обгорелые стволы, и ничего больше. Слишком долго шёл. Серёжа чувствует, что дождался, когда его зверь распахивает перед ним волчье сердце с четырьмя золотыми полосами, и из самой глубины сажает в остывшую золу угольное деревце с яркими листьями. Вновь вспыхнувшее рыжее — неверящее и робкое — отзывается позабытым теплом на призывный шум раскинувшегося во все чёрное сердце леса. В заполыхавшем былым золотисто-рыжим расползаются — исполнившейся судьбой, выполненным обещанием — чёрные корни. Волк поумнел, и теперь уже не отпустит — своё.Сколько бы сердце твоё по частям не разбивалось
Оно вновь расцветёт с новой силой
Сохрани свой свет, ведь не опустеет твоя ладонь
До тех пор, пока ты — любовь, пока ты — любовь
Пока ты — любовь