***
— И долго нам ждать? Долгий зимний день, начало которого объявила всеобщая суматоха на улицах и топанье сапог по мокрому снегу. Солнечные зайчики вальсируют по рыхлости и обливают недовольные лица прохожих. Снеговики лежат друг на друге, как герои погибшие в средневековом бою, а их украшения складываются в однотипную мозайку, неинтересную детям из-за серости и взрослым, так как останавливаться и играть времени нет. Оно летит орлом над всеми поселениями города, подталкивая ветер и вместе с тем юные минуты подростков. — Адам! — Веер снежинок осыпают капюшон и серебряные пряди от приятной на вид швабры. Дома крадутся высоченными столбами, а живот мучим голодовкой из-за неимения денег под рукой, — Ну, Ааааадам. Адам оборачивается к еле поспевающей «метле» и фыркает от глупых канучиваний парня. Останавливается с красными щеками и пытается шевелить пальцами в карманах, но закрытое всем пространство не заключает в себя жар, а лишь бесполезные пустоты. Шарф, нацеленный на чувствительный нос, сползает и проходится по губам, пересекая линию подбородка. Ледяные глаза колючие, не злые, просто не привыкшие к родной среде спустя два месяца метаний погоды. Зернистые, полные мороза и застывших в агонии падения сосулек. Шапка на голове образует выразительный шар, как основание у снежных баб. Джинсы и легкая куртка поверх кофты не срабатывают вторым способом отступления холодов от тела. — Нет, — Адам разглядывает пушистый горизонт и покорно склоняет глаза к беспокойному Джоне, — Часа два до встречи. Раз. Два. Три. — Только кричать не надо! — Адам предупреждающе прижимает палец к губам и повышает голос впервые за этот месяц. Именно в этот особенный день, — Джона, не раздражай, — Адам дотрагивается подушечками пальцев студенных щек и отворачивается, чуть задевая пышным капюшоном куртки его лицо. Колючий, но по-приятному, как щекотка острыми концами ногтей, как острая усмешка Адама с видом на клыки. Джона ставит себя на место «прохожего» — настолько он далек от этих неземных спокойных глаз. Так и рост влияет. — Какой ты грубый! — Джона прирожденный артист — опущенные брови и надутые губы показывают недовольство театральной «куклы», ведь злится он совсем по-другому, — Я потерплю лишь ради Сезаренка и его чудика! Адам отвратителен в умении подыгрывать, поэтому проскочившая искра в глазах не раскрывается, но поворот лица в сторону делает всё хуже для шоу «холодного принца». Большая снежинка красуется на скуле и Джона ее стирает, оставляя холодный след, от чего Адам жмурится и льнет ближе. Маршалл зарывается в волосы парня и мнет непослушное, но всегда красивое гнездо, вырывая их из шапки. Обводит уши большими пальцами, прочерчивая большие дуги, особенно подчеркивает хрящика, усеянные скрытыми от чужих глаз пирсингами. — Пере-естань, — Адам не противиться нежности и открытости Джоны, но упертость из него так и рвется. Он всё пытается не смотреть, не дышать, не двигаться, но грудь еле поднимается, а зрачки увеличиваются и дрожат, и расфокусируются, словно возбужденный кот. У Джоны на уме лишь ассоциации с котами, их мягкой шерсткой, сравнимой с гладкой белоснежностью кожи, лопоухие уши, похожие на кошачьи и язык, длинный, большой и шершавый. Рука зарывается вглубь одежды и Джона очерчивает ранее названные вещи. Скулы, вершину ушей и хватают за подбородок, сминая шарф. Склонившийся в две погибели Адам разгибается. Поправляет шарф до носа и вновь смотрит на всё, что угодно, кроме Маршалла напротив. Алый нос и лоб. Сморщенный. Иней замерзает второй кожей на дряблых ветках. Солнце прячется за снежной ватой на облаках. Ветер поддувает холодные постройки от недавних игр детей, а белый цвет впервые играет не одним синим цветом, но и другими от света гирлянд и тени огромных елок в парке — до сих пор стоят, припозднившись. Так же разбросаны валентинки на каждом шагу, а крупный шар заключает в себе замочки недавно или наоборот, давно женившихся пар. Красные, розовые, бордовые, ни одного выделяющегося броским оттенком. Адам гипнотизирует этот злополучный круг и в голову лезет все самое нелучшее. Годовщина. Родители. Такой глупый день, а многие выбирают для хорошей даты бракосочетания или вот просто так совпало. Но зная свою маму, любившую всё милое и приторное в молодости, решение кажется неудивительным явлением, а на языке появляется горечь белого шоколада, приготовленного однажды всей семьей. В детстве. Адам деревенеет. — Вот чёрт, — Джона хватается за тяжелый локоть, — Давай сегодня без них. И Адам пытается позабыть. И на секунду получается, а потом ему помогают. — Сейчас перед тобой я, — Поглаживания рук в карманах и, они оба греются под болезненным жаром Адама, — Ни мамы, ни отца, никого. Лишь. Я. Адам вдыхает и выдыхает, как можно протяжней, надолго закрывает глаза, и открывая находит только Джону. Беспокойного, неулыбчивого, испуганного, серьезного, как никогда не был при нем. Всё так нелепо, глупо и стыд подкрадывается за спиной, но Джона же говорил, что кроме него больше никого не существует, поэтому он поверит ему и продолжит так думать. Ему улыбаются — неискренне, а для поддержки и Адам повторяет с одинаковым движением, словно выполняет роль зеркала. — Всё? — Всё, — Адам проделывает то же самое и выныривает из моря тиши на громкую, яркую улицу. Люди спешат, кричат, воркуют и идут в никуда с пустыми головами. И Мюррей воспринимает всё более четче и понятнее, чем раньше, — Я в полном порядке был— — А теперь помолчи, — Джона мнет костяшки и возращает ладони в укрытие широких карманов Адама — надежное укрытие от всех прелестей окоченения, — Не порть мне праздник. «И окружающим также». Добавляет про себя мрачный Адам и идет дальше, ближе к аллее, чтобы погреться в магазинных лавках и навлечь на себя романтическое настроение вновь. Полюбоваться на слащавые украшения, на таких же парочек и маленьких детей под их ногами. Мюррей кивает на некогда любимый магазинчик сладостей, и Джона с превеликим удовольствием соглашается на приглашение. До встречи остается час.***
— Твою мать! — В сердцах кричит Марк и через одно мгновение затихает. В потемках длинных коридоров их дома ни черта не видно. Уличный свет совсем не помогает, — Сара! — Что? — Выходя из угла, Марка встречает диван и выглянувшая из него сестра с самой стоической ленью на земле. Руки свисают без намека на волю, а пустые глаза уставились на брата, — Видишь, я страдаю. Марк разглядывает не расчесанные волосы, крупные синяки под глазами и помятую футболку. Та сбежать собиралась, но вес Сары придавил ее без возможности выбора. Занавески просвечиваются, синие небо проглядывается и зовет с собой, побыстрее на встречу с Сезарем. Но он спросит для начала, прежде чем в попыхах убегать, позабыв ключи, мозг и совесть по пути. Так ему посоветовала вчера сама сестра. — Сара, у меня нет времени на твои преддепрессионные периоды, — Марк топчется не в силах уцепиться взглядом за необходимые вещи. И останавливается, понимая что Сара намного лучше знает всю эту сладкую тему, — Ты знаешь, что можно подарить Сезу? — Мозг, может, еще сердце и клоунский нос, думаю, ему подойдет, — Сара разглядывает потолок в поисках чего-то и машет рукой на подгорающую спичку в руках — на Марка, — Конфетки, розочки, хоть себя подари в ленточной обертке, я думаю, ему не важно какой подарок, ты ж даришь. — Че кислая такая? — Марк дергает Сару за плечо, вынуждая сесть, а не умирать ленивым тюленем. Хитклифф исследует ее, пытаясь зацепиться не только за плохой вид из-за какой-то проблемы, но и возможные последствия от низ, ведь в голове так и не растаял огромный снеговик накатанный парнем Сары. Ресница на щеках сестры попадается и Марк ее встряхивает в сторону. Необходимый ритуал, — Тот парень… — Чарли, — Сара, как на иголках сидит, поза неестественная и хрупкая до неузнаваемости, — Он забыл обо мне. Марк поверить не может, что такая причина станет корнем горя Сары. Взбалмошной веселой девчонки, которая превращается в своего брата, когда ее капризы не выполняют, оправдывая всё тем, что ей не уделяют внимания и любви. Недалеко две истерички друг от друга ушли, но Хит спешит, ему некогда разбираться с тараканами сестры, иначе на него устроит облаву что-то похуже, чем букашки. — Ты же в курсе, что он еще может спать? — Марк трет переносицу и вздыхает для полного спокойствия, и погружения в одну мысль — купить конфеты, — весь день впереди. Сара поднимает глаза, как две огромные луны, и Марк утешает ее поглаживаниями по голове. Волосы скользят по пальцам, приятно обволакивая запахом мятного шампуня. Сестра благополучно забывается и обратно засыпает без следов истерики. Ему бы так. Марк скрывает окна занавесками, пытается без лишних шумов выйти из квартиры. Что получается у него отлично. Мерзкий холодок тянется по плечам, забирается под капюшон и Марк проклинает свое решение выходить куда-то. Солнце слепит. Небо ясно. Сдувает уложенную прическу ветер-шалун.***
Сезар давно не видел столь прекрасной погоды. Ни три месяца назад, не пять, ни все двенадцать. Вся красота приходит лишь в один день и несколько часов длится без перерыва. Без снегопада, но с кучей белых равнин. Без облаков, скрывающих настоящие радости холодного времени года. Под ногами хрустит. Руки облегают перчатки, а на душе спокойствие вперемешку с морозом. В руках прячутся анемоны, малюсенькие, но увесистые в своем значение. Огромная искренность и прямая, как рельсы, правда скрывается в их лепесточках. Невесомое касание нежности и непохожий на остальные запахи аромат. Среднее между цветущим цветком и осеннем, словно вытканное специально для середины февраля. Сезар вдыхает тягучие нотки зимнего воздуха. Ощущает красные щеки. Наушники плотным кольцом защищают кудри, и нос совсем зарделся, похожий на спелую ягоду малины. Кругом гам и смех, и Сезар не подвластен над счастьем, поэтому мягкая улыбка появляется на щеках. Чужое веселье — то чему Торресы всегда рады. Сезар млеет у двери магазина, пытаясь разглядеть самый лучший, самый прелестный и милый подарок, который выберет девочка внутри, но глаз цепляется за резкое движение и непривычную для обычного человека неуклюжесть, только если он не упал, но вариант отметается сразу, когда Сезар видит «шуструю» тень. Он продолжает наблюдать за тяжелой дилеммой девчушки, прикидывая что ей понравится больше — медведь, акула или конфетки и не обращает внимания на «яркую» личность. До того момента, пока не увидит его возле кассира. Сезар оглядывается, присматривается к остановившимся прохожим и не чувствует на спине чужого взгляда — никому нет дела до него. И больше не отдает себе отчета, что ему делать и как, так как побыть тем, кто видит Марка со стороны «бога», никогда не удавалось при всей Хитклиффской осторожности, поэтому сейчас среди толпы людей никто не заметит, тем более Марк. Сезар подкрадывается к стеклу чуть ближе, трет и следит за каждым микродвижением, словно робот. Путь туда, обратно, сюда, спросить, попросить, неловко улыбнуться, пожать плечами, махнуть головой, отойти, а после снова повторить всё перечисленное до удущающего легкие смущения. Продавец на удивление (Марка) спокоен и даже невинно смеется над попытками Хитклиффа самому выбрать подарок. Торрес прячет в кулаке длиннющую улыбку и опирается телом на окно, ожидая продолжения, кульминации и естественного конца маленькой магазинной истории. Марк долго и усердно разглядывает цены цветов, охает и ахает от них — Сезар делает вывод по рукам, лезущим в волосы. Окончательно выбирает двое растений и решить взять тот или иной сорт не может. Сезар пытается подглядеть, что там за выбор такой, но их прикрывает Марк спиной. Всё. Теперь Торрес о подарке никак не узнает, пока ему в нос не тыкнут, лишь знает, что цветы. Хитклифф со смелыми потугами подходит к кассиру, указывает на нужные цветы и ему их отдают в букете. А Сезар этого уже не видел, отойдя в сторону, ближе к месту встречи. Сезару уже девятнадцать, но его до сих пор колышет мнение матери. Злое, надменное в сторону Марка оно вызывало ненависть. Она собиралась внутри его, липла к сердцу кипящей карамелью, кислой до невозможности. А всё так стало после внезапного признания перед Хитклиффов год назад, в этом самом феврале. Перед глазами матери, у которой нет мужа и есть лишь сын, помогающей ей во всем. В домашней работе и поддержке. Поэтому она начала ревновать Сезара. Беситься, если сыночка нет дома, и ругать за вещи, которым внимания не уделяла раньше. И винить Марка. А Сезар не железный, ему нервы трепал Марк со своими психологическими проблемами, асоциальной жизнью, одноклассники и школа, с подступающим ближе колледжем. Терпение кончилось и сразу через месяц маминого трёпа он съехал в дом ныне мертвой бабули, отданный в наследство на восемнадцатилетие. И сейчас он здесь. Окружен любовью Марка и не беспокоится о маминых словах, мыслях и угрозах кары от бога. Угрозах о том, что она выдаст его замуж за дочку соседки. За необычную девчонку, болезнь которой ограждала от других колючей стеной. Сезару ее было жаль да сейчас тоже. Это так отвратительно выглядело, когда он от нее отмахивался перед всеми. Словно с удовольствием унижал, лелеял то, что хотели рядом собравшиеся. Но он молчал. И она молчала. Колокол. Сезар отрывает блестящие глаза от снега и сталкивается глазами с Марком. Точно. Он же хотел отойди. Совсем позабыл. — Прив-вет, — Сезар пружинит взглядом на оконца домов рядом. Грусть выползает на ухмылку, но, кажись, Марк ничего не увидел. Ничегошеньки, — Подарок выбирал? Марк сверлит в Сезаре дырочку, чтоб в нее глазком заглянуть и убедиться, что всё в норме. Но не всё в норме. — Конечно, — Марк смелеет и подбирается ближе, стискивая Торреса в медвежьи объятья. Сезар на секунду удивляется, а после льнет ласковым котом, — Розы твои любимые купил. И перед носом Сезара появляется солнце — желтые розы расплескались меж прозрачных лент. И теперь Торрес ахает и охает не от цен, конечно, но от красоты сего подарка. Синий букет поднимает и Марку так же вручает. — Ух ты, — Марк искренне удивляется непонятному виду цветов, аккуратно берет букет и отдает свой, — Никогда таких в городе не видел, они не дорогущие? Сезар смотрит долго, с хитрым прищуром. С удовольствием принюхивается к цветочкам и продолжает скрытую насмешку. — Вот ты черт, — Марк смеется и легонько толкает Торреса в бок, — За что ты мне такой достался. — Много чего хорошего сделал в прошлой жизни. Наверное, хорошее. Эта маленькая традиция у них с детства. Как один раз Сезар сорвал с клумбы цветок, так Марк через день принес другой, более красивый и стройный. Тогда всё казалось заманчивым соперничеством, сейчас принимается напрямую, как укоренившееся решение между семьями. Ведь и Мисс Хитклифф дарит мисс Торрес цветы. По весомым праздникам — по типу Рождества, 14 февраля, Дня рождения и так далее. А Сезар первый дает смысл тому, что дарит. Все цветы обозначали ту или иную симпатию, влюбленность, а Марк и не вдуплял ни разу, поэтому пришлось собраться с силами и самому сдвинуть их отношения с мертвой точки. Так Хитклифф наконец понял. Сезар берет руку Марка в варежке и топится в ней, ведь они больше, чем руки Хитклиффа. Букет прислоняет к носу и до сих пор не прекращает попыток почувствовать тепло и радость от этих цветочков, ведь они все вместе огромное солнце и если хоть одну убрать, оно расколется и больше не будет наполнять Сезара счастьем, будто от него оторвут привычки, или черты характера. Это будет не он. Марк делает, так же, но он лишь всматривается в их каждую детальку, словно пазл собирает. С такой легкостью, что подозрения зарождаются. Один почти расколотое солнце, другой интересный пазл, сломанный на миллиард кусочков.***
Время встречи настало. А назначающие встречу до сих пор не явились. Джона пыхтит уже не милым котенком, а голодной пумой, готовой съесть не то что мышь, целый Сезар поместится. А Адам высматривает в небе облака и всё не может сосчитать их было — 20 или 15. Или час назад всё заливалось синим… — Как думаешь, они скоро? — Адам равнодушно проскальзывает глазами по физиономии Джоны и закатывает их, — Прошла лишь минута, не кипятись. — Я хочу есть И, как самое разумеющееся в такой ситуации, желудок Джоны бурлит в агонии. А Адам, как обычно, бурчит под нос что-то острое, что обязательно не услышат первые лица. Тишина длится минуту. Переваливает за две, три, пока на горизонте не виднеется двое спешащих опоздунов. Адам смотрит на них, словно сквозь, а Джона позабыл, что сердится, и пошел им навстречу. Ведь они выглядели счастливей всех людей, даже их. Букеты слегка растрепались, прическа Сезара оставляет лучшего, но очарованные друг другом он и Марк смотрели в чужие глаза. Спотыкались на каждом шагу, но продолжали шествовать именно так. Один раз Торрес оторвался менее радостно улыбнулся Джоне и дальше продолжил гляделки. В еще эти подарки. Маршаллу на душе легче стало, что опоздание не из-за проблем каких-то. А Адам продолжал смотреть на Марка и о чем-то думать. О непонятном, расплывчатом и странном. — И, что же, никто не показал на вас пальцем и не сказал ваши знаменитые имена? — Сезар с отчетливым придыханием спросил скорее у Джоны, но также обращаясь к Адаму, просто не посмотрев в его сторону, что странновато, — Я думал, именно поэтому будут разрушены наши планы. — Всем не до этого, — Джона посмотрел на парочку сзади и хихикнул, — Всем сегодня пофиг. Сезар с одобрением кивнул и предложил наконец пройти в кафешку, а не стоять на морозе посреди дороги. Маршалл пошел вслед за ним, а Марк чуть помедлил. Адам смущал сей внимательностью к нему. Он одними губами спросил «что?», а от него отвернулись. Отличный ответ. Чуть раздраженный Хитклифф прошел вследом за парнями и уже после Мюррей. Чудесные удобные диванчики сразу для двоих. Стойка, у которой стоят множество стульев. Яркие вывески, картинки, хвастающиеся постеры с тем, что это местечко лучше остальных кафешек Манделы. Блестящие от стерильности пола в черно-белую клетку и такой же потолок (как только достали?). Столы свистят от чистоты, и дружелюбные люди, заполнившие часть столиков, сидят и флиртуют, перегибаясь через весь стол. Некоторые попивают в одиночестве кофе, а другие поедают сладости, не жалуясь ни на что. — Какая гадость, — Марк особенное внимание отдает двум некомпетентным людям, — не в общественном же месте. Никто не обращает внимание на злой бубнеж, а Сезар хлопает ему по плечу и трет в поддержку. «Действительно». Они проходят в дальний угол, где на удивление ничего не занято и садятся. Только Сезар отходит с цветами, чтобы попросить вазы для них. И Марк остается один на один со страхом прошлой встречи. Сглотнуть без шума не выходит, поэтому Джона с Адамом услышали его беспокойство. Джона хмыкает, а Адам продолжает. Разглядывать Хитклиффа. Может, на самом деле не всё так плохо? Да и вообще с чего такая заинтересованность им и в этот раз и в прошлый, будто они его в команду пригласить хотят (чего Марк меньше всего хотел бы). Что у них в голове? Или эта очередная паранойя работает лишь на этих двух парнях, а на окружении нет. Дыхание у Марка становится тяжелым, хотя причин нет. Руки мелко подрагивают, а глаза вторят окружению, что он в полном порядке. — Начнем с чистого листа, да, Хитклифф? — Джона подпирает руками подбородок и во всё внимание смотрит на Марка, — прошлый раз же у нас не вышел? — А-ага, — Марка привлекает больше стены помещения, чем насмешливые нотки в голосе Джоны. И этот взгляд, словами не опишешь, насколько Хитклиффу неуютно под вниманием этих персон. Может ему быть проще и сделать первый шаг? — Что вы друг другу подарили? Наверняка, плохой вопрос. Марк до боли стискивает палец и жмурится до заветного ответа. — Что и обычно, — Джона руками держится за край куртки Адама, а тот не возмущается, лишь на руки Маршалла взгляд перевёл. Марк чуть-чуть расслабляется, — Конфетки, цветочки, мы еще не накопили на что-то стоющее, а вот на день рождение… — Джона подозрительно смотрит на Адама, — может быть что-то получше купим. — А мы… — Джона намекает на то, что и без него знает. Марк сглатывает и нервная обстановка, держащая его в состояние «убежать» продолжается, — А как вы— — А вот и я! — Познакомились, — Марк оборачивается, вздрагивает и мозг на секунду собирается бежать, но фокусированный взгляд набредает на Сезара и весь мир становится в сотню раз спокойнее. — Ничего особенного, — Адам заговорил резко, словно обиделся или был зол, но ни то, ни другое не подходили под его сонливое состояние — в колледже, в первый же день. Сезар ставит пышные букеты посередине. Сначала он на Адама взглянет, после на Джону и в конечном итоге задержится на Марке. Ситуация чуть лучше, чем в тот раз, но не достаточно, поэтому Торрес убегает уже по-другой причине. — Пойду заказ сделаю! — Так официант сам подойдет.? — Сезар пропадает из поле зрения у барной стойки, — Кхм, и это всё? Я думал, что-нибудь интересное будет. — Пока рано тебе знать, — Джона щелкает пальцами и с недовольным тоном подмечает, — Надеюсь Сезар закажет то, что мы просили до этого. — Наверное. И Марка оставляют в покое на некоторое время. Джона с Адамом шушукаются с смешками и улыбками, не смотря на Хитклиффа от чего ему становится намного легче привыкнуть к обстановке кафе. Небо за окном заполонили тучи. Синие завитки скрылись за ними и с тем же успехом настроение Хитклиффа скатывается вниз, ведь он не знает чем они будут заниматься. Говорить обо всем или же только о нем? Коварные вопросы, дразнилки? Марк надеялся на то, что они разойдутся с хорошими впечатлениями. — Вот! — Сезар ставит перед Марком тройной латте с ванильным мороженым, Джоне эспрессо ничем не разбавленное с кусочком торта и Адаму фредо, в который добавили больше сиропа и молока. Плюс ультра сладкий молочный коктейль. А Сезар же решился лишь на обычное кофе с молоком, — Приятного аппетита! Марк кивнул, Адам с Джоной поблагодарили, один тихо, другой чуть ли не на всю кофейню. Торрес наконец уселся рядом с Хитклиффом и заместо того, чтобы пить напиток продолжил смотреть на него. — Что? — Марк облизал губы и недовольными глазами окинул Сезара. Постучал ложкой по мороженому и засунул обратно. Аппетит пропал. — Тебе не нравится? — Сезар молит одним взором, чтобы он сказал, что всё не так плохо, но и врать себе не хочет. — Нравится, просто напрягает… — Марк оборачивается на увлеченных едой персон и замолкает. — Свидание на то и свидание, что должно всё пройти хорошо и мило, — Сезар неустанно пытается доказать это в первую очередь себе, Марк и так знает(?), — Поэтому попробуй не обращать внимание на то, что они делают, только говорят. Марк с сомнением смотрит на Сезаря, ему с закрытыми глазами сидеть? — Нет-нет-нет, просто не смотри на них. А лучше в глаза или лоб, так проще. И Марк попытается так делать до конца дня пока не свалится от усталости в кровать, не заснет с кошмаром про этих двух чудиков. Хитклифф применяет тактику Сезара в действие и видит весомый результат. Точнее ощущает — ужасающих мурашек нет, как и колких навязчивых мыслей. Руки дрожат, но от чрезмерного волнения в последнее время. Они продолжают беседу, начиная с обсуждения любимого вкуса мороженого, заканчивая тем насколько у Джоны с Адамом насыщенная жизнь без колледжа. Воровство, погони и самые настоящие прятки с полицией не за жизнь, а за избежание ареста. Следующий пункт питомцы, у одних коты и собаки, у других одни попугаи, а Марк не в ладах со всеми, кроме хомяков. Эта новость смешит Джону, от чего на них оборачиваются люди. Раздражает. Чего в этом смешного? Чем дальше, тем глубже и сокровенней идут темы. Отношения, родители, семья и в общем знакомые люди. И Марк никогда не слышал столько дерьма в чьей-то жизни, поэтому замолк на первом своем слове, насколько ему не очень люди попадались. Повезло здесь больше всего ему. Сезар рассказал о каком-то мутном парне, от чего у Хитклиффа закололо в груди. Ревнует? Марк все эти два часа в принципе пытался немного разболтать про себя и Сезаря — не хотелось быть открытым на виду перед кем-то еще. Единственное открытие — его предаочтения в еде и косвенные вещи с Сезарем, от которых голова кружилась и сердце учащало ритм. Время прошло быстро. И понять никто не успел, когда прошли заветные обговоренные часы. Поэтому они решили чуть задержаться — им было не принципиально уходить вровень час. За окном поблекли тучи, оранжевый закат струится иголками и Марк вздыхает, с усталым удовольствием от проведенного времени. На самом деле всё оказалось проще простого, когда ты не видишь чужих глаз и рук. Поэтому Хитклифф смог поладить с Джоной и Адамом, так как только через время они перестали издеваться над ним своебразной «проверкой». Искренне шутили, смеялись и молчали, когда надо было. Марк выходит из стола, подтягиваясь с зевком, и отходит в сторону, поджидая Сезаря. Адам и Джона с ним попрощались быстро — отличными звонками пятюнями, от чего настрой Хитклиффа закрепился до конца дня. Сезар оплачивал их заказ, а Марк всё мечтал и мечтал, словно у него каждый день будет такой. Без неловкостей, в понимании и любви других людей, кроме Сезаря. Торрес выскочил из угла и встал рядом, не мешая мыслительной идиллии. За окном снегопад. Снежинки струились одним слаженным потоком и налипали на окна заведения. Деревья терпели их вес и не жаловались. Почти. — Пойдем? — Шепчет Сезар и хватается за Марка. Марк заторможенным кивком отвечает и они выходят из кафешки. Сезар на самом деле растерян тем, насколько всё было хорошо и почему-то выглядит подозрительно, словно Марк подговорил Адама и Джону подыграть ему, чтоб стало легче Торресу. Но их маленькая дружеская симпатия выглядела со стороны односторонней. Она шла лишь от них, но не от Марка. — Марк, ты им не доверяешь? — Сезар провожает глазами почти упавшее за горизонт солнце и отворачивается, — Ты абсолютно ничего не сказал о себе. Марк ожидал вопроса и хотелось наконец сказать громкое «нет», и побыстрее свалить домой, поближе к сестре и возможно вернувшейся маме. Но это Сезар. Его любимый парень. Бросать его просто, потому что он не знает ответа на это? — Доверяю, — Марк ищет ответ в снегу, но не находит к глубочайшему сожалению, — Просто в первый раз всю поднаготную говорить странно, верно? Сезар внимательным взором окидывает и машет рукой на него. Неисправен он. Поэтому как Марк хочет, так пусть и поступает, Торрес не должен за ним ходить, как вторая мама или курица-наседка за цыпленком. По крайней мере это стоит моральных сил. — Верно… — Сезар держит ладонь Марка в своей и идет ближе к их домам, планируя не отморозиться на морозе, — Но в следующий раз расскажи хоть о семье своей. Наврятли они захотят воровать такую женщину. — И не говори. Снежинки. Тропинка. Голые деревья. И пара, скрывшаяся за поворотом быстрее, чем воры после ограбления банка. Возможно через год ситуация изменится, и Марк будет жить с ними душа в душу. Кто знает.