Победитель

Король Франции стоял подле вынесенного в середину открытой террасы стола и барабанил пальцами по развернутой на нем карте. Ричард не сразу понял, что это признак раздражения, а поняв, насторожился еще сильнее. Это давало повод думать, что грядет очередной спор, а в подобных столкновениях со своим царственным братом король английский всегда чувствовал себя слепым кутенком. Не для изощренных словесных поединков был он создан, нет. Стук прекратился. Филипп Август отнял от карты руку и тяжело опустился в укрытое пятнистой шкурой кресло. Его все еще потряхивало после недавней лихорадки, и темные круги вокруг внимательных светлых глаз не успели сойти то ли из-за изнурительной болезни, то ли из-за бессонных ночей. Ричард невольно отвел взгляд и немедленно себя за это обругал. Куда же это годится, начинать поединок с отступления? Потому он поспешил исправиться: шевельнулся в кресле, расправляя плечи, сложил на груди руки и, рассеяно скользнув взглядом по той же карте, невзначай спросил: – Так о чем вы хотели поговорить, любезный брат? – прозвучало это достаточно уверенно. А мать всегда говорила: главное – не терять уверенности. Даже в самых безнадежных обстоятельствах. Всё как на поле боя. – Я размышлял о том, каковы будут дальнейшие действия крестоносного войска в Святой земле, – произнес Филипп. Голос его прозвучал тихо, и Ричард вдруг задумался о том, а не перейдет ли в скором времени французская корона в руки четырехлетнего ребенка. Это в корне изменило бы весь расклад сил в западных землях… Но он тут же себя остановил: об этом после. – Разве здесь есть о чем размышлять? Мы прибыли вернуть Иерусалим. Решим вопрос с пленными и выступим на юг. Через Хайфу и Яффу. Филипп Август согласно покачал головой. Его тень шевельнулась на каменном полу террасы. – Вы правы. Несмотря на то, что нас покинул герцог Леопольд, сил для продолжения похода все еще довольно. Ричард удержался от презрительного жеста и только пожал плечами. Леопольд Австрийский возомнил себя ровней королям и поспешил сбежать, когда его поставили на место. А что до всего немецкого войска, то оно, потеряв единственного достойного предводителя, лишь путалось под ногами. – У Леопольда было не так уж и много людей. Наши воины за пару недель успеют достаточно отдохнуть в городе. А пока что я получил послание от Саладина – он готов рассмотреть обмен пленными на наших условиях. – Да, пара недель – подходящий срок… Значит, в августе можно будет выступить на юг… – вяло подтвердил Филипп, и Ричард решил, что довольно уже ходить вокруг да около: – У вас есть какие-то соображения? – Возможно. Но, по правде, я хотел поговорить о другом. – О другом? – Ричард опешил и тут же почувствовал себя в дураках. Это было весьма в манере французского короля: как бы между делом завести речь об одном, вынудить собеседника ответить, а затем самому улизнуть в сторону. Да, пожалуй, Ричард зря успел понадеяться, что сегодня болезнь «любезного брата» сыграет ему на руку. С другой стороны, намедни их спор о Кипре закончился в его пользу, несмотря на все доводы Филиппа. Не собирался Ричард делиться новыми владениями. Даже ради сохранения приязненных отношений. – Меня интересует вопрос об иерусалимской короне, – оборвал размышления собеседника «любезный брат» и плотнее завернулся в пятнистую леопардовую шкуру. На кое-как укрытой остатками пальм террасе, что обнаружилась в каком-то приличном и подходящем для постоя доме, было почти душно. Сам английский король уже не раз прикладывал к лицу прохладный винный кубок, но вот Филиппа, должно быть, знобило. А поднятый вопрос Ричарда не обрадовал. Он нахмурился: – Вы хотели сказать, вокруг иерусалимского короля? Они уже не раз сталкивались лбами по этому поводу: сам он успел по достоинству оценить верное и отважное сердце Ги де Лузиньяна, а Филипп на пару с треклятым Леопольдом все норовил протолкнуть вперед выскочку Конрада. Это обстоятельство неизменно вызывало раздражение. – Можно и так, – король Франции охотно кивнул и продолжил: – мне известно, что вы привечаете мужа покойной королевы Сибиллы и поддерживаете его безосновательные притязания на иерусалимский трон… – Ги де Лузиньян – законный король Иерусалима! – Ричард не выдержал и повысил голос. – Он был законно провозглашен, к тому же он опытный военачальник и доблестный воин. – Ги де Лузиньян – честолюбивый осел, – все так же спокойно возразил Филипп, – он умудрился потерять Иерусалим, оказаться в плену и без малого два года стоять под стенами Акры вплоть до подхода наших сил. Верните ему Святой город, и скоро его придется отвоевывать вновь. На этот раз Ричард успел вовремя сдержаться, несмотря на прямое оскорбление своего доблестного друга, и сумел ответить с достоинством: – Он терпел неудачи. Но он честный рыцарь и достойный правитель. Равного ему претендента нет. – Отчего же. Конрад Монферратский намного опытнее и искушеннее его в военном деле. И, что немаловажно, удачливее. Конечно, снова этот Конрад... Ричард поморщился, но припомнил советы матери и нашелся с удачным, как ему показалось, ответом: – Возможно, но ведь я говорил о чести и достоинстве. Конрад чуть ли не силой женил на себе Изабеллу, в этом нет ни капли чести. – Брак был заключен по закону. А корона Иерусалима после смерти Сибиллы в руках ее сестры. – Ги де Лузиньян был законно провозглашен королем в Святом городе, – упрямо повторил Ричард, по-бычьи склоняя вперед голову, – смерть жены не отменяет этого. – Напротив, – Филипп качнул ладонью, – он был королем только по праву брака. И мог бы стать регентом при дочерях, если бы девочки не умерли вместе с матерью. Сейчас же право на трон полноправно перешло к Изабелле и ее мужу. Вы ведь знаете, как доблестно Конрад оборонял Тир? Филипп заговорил громче, но неторопливо и вкрадчиво, будто растолковывая ребенку. Ричард даже успел заметить, как в глубине усталых глаз мелькнула искорка обычно присущей «брату» энергии. Но поддаваться на подобные уговоры он был не намерен, поэтому немедленно возразил: – Я знаю, что Конрад не впустил в Тир иерусалимских короля и королеву, когда они в том нуждались. И что он присоединился к осаде Акры, уже когда Ги де Лузиньян несколько месяцев стоял под ее стенами. И что потом он обвинял его в убийстве жены, хотя каждому было ясно, что Сибиллу с дочерьми унес мор! Он бесчестный человек и ему не место в Святом городе, Бог и я того не допустим! Тут Ричард не сдержался и стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Филипп не отвечал. Он внимательно и будто бы даже с интересом смотрел на стиснутые пальцы короля Англии и продолжал кутаться в свои шкуры. Маленький человек – впрочем, рядом с Ричардом каждый казался маленьким – с нездоровым посеревшим лицом даже не вздрогнул при виде этой вспышки гнева. Хотя подобных ей пугались и более доблестные люди. Ричард заметил это и вновь мысленно упрекнул себя за несдержанность. Заодно подумал, что будь здесь мать, переговоры шли бы куда успешнее. – Что ж, ваши доводы мне понятны. Жаль, что мы так и не сошлись во мнениях, – наконец проговорил король Франции и поднял руки ладонями вверх, – впрочем, до отвоевания Иерусалима еще далеко. Но я хотел поговорить с вами вот о чем, – закончил он и снова замолчал. Теперь Ричард готов был взорваться. Выходило, что даже этот спор был какой-то хитрой прелюдией к основной цели их беседы. – И о чем же? – как можно спокойнее спросил он, когда пауза совсем затянулась. – Вы ведь знаете, что в начале месяца умер мой добрый вассал и друг Филипп, граф Фландрии. – Да, разумеется, я знаю об этом, – в замешательстве произнес Ричард, пытаясь сообразить, с чего бы сейчас вспоминать покойного. – Тогда, возможно, вы знаете и то, что у него не осталось прямых наследников. – Это мне известно… – И мой долг, как доброго сюзерена, рассудить вопрос с передачей земель в надежные руки. Особенно теперь, когда Акра взята, и вы можете беспрепятственно действовать дальше. Поэтому вынужден сообщить вам, любезный брат, что в ближайшие дни я намерен отплыть обратно во Францию. Он смолк, и потрясенный Ричард молчал вместе с ним. Рушилась вся картина дальнейшего похода. Войско уменьшалось, число достойных полководцев сокращалось вместе с ним. Идея примирения и въезда в Град Господень французского и английских королей – рядом, рука об руку, как братья – таяла. Кроме того… – Вы неприятно поразили меня этим известием, – проговорил Ричард и замолчал, подбирая слова. – Я от всего сердца сожалею, что не смогу разделить с вами честь взятия Иерусалима, но долг сюзерена зовет меня не меньше, чем долг доброго христианина. – Да … Но в таком случае я тоже должен попросить вас об… об обещании. – Я сделаю все, что в моих силах. – У нас с вами случались разногласия из-за моих владений на материке, – медленно начал Ричард, – и не все они улажены… А закон и церковь защищают крестоносца и его имущество, пока тот находится в походе. – Разумеется. И в чем же ваша просьба? – Я хочу просить вас дать обещание не нападать на мои земли в мое отсутствие. – Охотно, – легко согласился Филипп, и Ричард воодушевился: – Вы поклянетесь? На Священном Писании? – Если на то есть ваше желание. – Завтра? При свидетелях? – Согласен. Ричард подавил вздох облегчения и только улыбнулся. Кажется, сегодняшний словесный поединок полностью остался за ним. – В таком случае завтра мы увидимся вновь. Пока же я распоряжусь снова прислать к вам моего лекаря. – Уверяю, в этом нет необходимости, – качнул головой Филипп и поднялся с места. Ричард встал следом за ним. Они расцеловались, и после короткого прощания король Англии вышел из тенистого дворика навстречу жаркому солнцу оправляющейся от ран Акры. Ему хотелось надеяться, что эта маленькая победа сулит еще большие успехи на его пути. А оставшийся на террасе король Франции улыбнулся вслед гостю и неторопливо вытянул из-под карты Палестины другую. Ту, что изображала его собственные владения. Примечания: 1. «А мать всегда говорила…» – мать Ричарда, Алиенора Аквитанская. В первом браке была замужем за Людовиком VII, отцом Филиппа Августа. Во втором – за Генрихом Плантагенетом, королем Англии. Умнейшая женщина своего времени. 2. «…не перейдет ли в скором времени французская корона в руки четырехлетнего ребенка» – т.е. сына Филиппа Августа, будущего Людовика VIII. Но нет, его очередь придет нескоро. 3. «Леопольд Австрийский возомнил себя ровней королям и поспешил сбежать, когда его поставили на место» – по одной из версий Леопольд V, герцог Австрии вообще-то первым взобрался на стены Акры и водрузил в честь этого свое знамя. А английские рыцари по приказу Ричарда знамя сбросили и растоптали, ибо нечего герцогу красоваться перед королем. Леопольд справедливо обиделся и немедленно уехал. Ричард же впоследствии дорого расплатился за этот опрометчивый поступок. 4. «А что до всего немецкого войска, то оно, потеряв единственного достойного предводителя, лишь путалось под ногами» – император Фридрих Барбаросса, матерый политик и бывалый тактик, нелепо утонул 10 июня 1190 года по пути в Палестину. После его смерти значительная часть немецких рыцарей вернулась домой, и к Акре подошел не такой уж многочисленный отряд. 5. «С другой стороны, намедни их спор о Кипре закончился в его пользу, несмотря на все доводы Филиппа. Не собирался Ричард делиться новыми владениями» – по пути в Святую землю Ричард захватил Кипр. А поскольку между ним и французским королем существовала договоренность делить все земли поровну, Филипп Август предъявлял претензии на половину острова. Ричард же отказывался делиться на том основании, что в договоре де речь шла о палестинских завоеваниях, а Кипр – его личное приобретение. 6. С наследованием иерусалимской короны дело обстояло непросто. После смерти Амори I на престол вступил его сын Балдуин IV (тот самый, который прокаженный король и засветился в «Царстве небесном»). После смерти Балдуина недолго правил его маленький болезненный племянник, сын Сибиллы (которая в том же «Царстве небесном» неисторично миловалась с неисторичным Балианом д'Ибелином). А после смерти мальчика и после некоторых перипетий на престол взошла сама Сибилла, по условиям договора со знатью выбравшая себе мужа и короновавшая его. Мужем этим как раз стал Ги де Лузиньян (разумеется, никаким тамплиером он не был, в "Царстве" снова присочинили), который сам по себе прав на престол не имел, ровно как был обделен полководческими талантами. Поэтому наследование короны шло по линии Сибиллы, от нее к ее детям и к ее сводной сестре, Изабелле. И поэтому после смерти Сибиллы Конрад Монферратский (к слову, брат ее первого мужа) добился развода Изабеллы и поспешил на ней жениться. С Ги они потом долго спорили при участии обоих королей-крестоносцев и в итоге кое-как договорились. Конрад все-таки стал королем Иерусалима, Ги получил от Ричарда Кипр и быстро продал его тамплиерам. Оба оказались в выигрыше, правда, на свете не зажились.