Лапка

             Длинная мантия хлещет тебя по коленям, когда узкие коридоры замка смываются в единую размытую картину, а лестницы швыряют под ноги неудобно-высокие ступени – бежать тебе не позволяют строгие правила и любопытные взгляды студентов, но панически быстрый шаг твой перестукивает уходящими секундами, что так необходимы горячему комочку, который ты прижимаешь к груди – ладони становятся липкими от подсыхающей крови, и ты задушено всхлипываешь, опасаясь опоздать окончательно.       Мысли в голове несутся ещё быстрее собственных ног, но единственно возможная сейчас цель виднеется на границе сознания кристально чётко – потемневшая от времени, дубово-тяжёлая дверь, ведущая в подземелье – место, в которое многие студенты, казалось бы, заглядывают только при крайней необходимости, – но хорошо знакомое тебе из-за дополнительных занятий, что преследуют тебя каждую минуту: пять лет программы сложно распределить в одном семестре, но ты отчаянно пытаешься, растягиваешь собственные, уже истончившиеся, возможности – а как иначе? невозможно быть частью волшебного мира, если не владеешь даже базовыми заклинаниями.       Профессор Шарп обычно идёт навстречу в этом вопросе – пусть и чуть хмурится, раздумывая, решая – но всё же соглашается, и обучает не только тонкостям зельеварения – но и основам защитных чар: отбрасывающие, режущие, проявляющие, связывающие – у него, как у бывшего мракоборца, их более чем достаточно; а беспокойная ситуация, участницей которой ты оказываешься, несмотря на все запреты, и за которой вы наблюдаете с первых рядов – заставляет хвататься за любую возможность обезопасить себя.       Профессор это понимает, темнеет лицом от невозможности защитить своих студентов – и продолжает помогать: его опыт боевой, кровавый, настоящий и до сих пор используемый – ты узнала об этом из письма, которое не должна была видеть; а Шарп, в свою очередь, догадывается, что ты владеешь подобной информацией – поэтому лишь досадливо качает головой на твои осторожные вопросы, и не фиксирует на этом свое внимание, сосредотачиваясь на ваших занятиях.       Вот и сейчас ты – в надежде на помощь, – поспешно преодолеваешь последний лестничный пролёт, выстукивая квадратными каблуками неровный ритм, который повторяешь на закрытой двери кабинета зельеварения – живой свёрток в руках беспокойно вздрагивает и обмякает – пульс твой подскакивает, новой волной отчаяния разрушая все намёки на воспитанность и вежливость, и заставляет тебя дрожащей ладонью резко толкнуть деревянную поверхность, не дожидаясь приглашения.       — Профессор! — влетаешь стремительно, зовёшь отчаянно-громко, и каменеешь от неловкости – преподаватель стоит неожиданно близко, – у самого края последнего ряда столов, – с уже поднятой рукой, намереваясь открыть дверь, когда ты встречаешь его удивлённо-хмурый взгляд.       — Уверены, что сможете объяснить своё поведение? — спрашивает Шарп, – слишком спокойно для того, в чью аудиторию врываются растрёпанные студенты, – когда ты, сбрасывая оцепенение, торопливо шагаешь вглубь класса.       Зельевар выглядит привычно – тёмная ткань пальто на широких плечах, ослабленный узел галстука, распахнутый ворот рубахи – школьные правила и так требуют слишком много от волшебника, который не привык к подобному: окровавленные лохмотья ближе, когда, изголодавшийся и измученный, выслеживаешь тёмного мага в подворотне на Риджент-стрит – для мракоборца накрахмаленный воротничок непринципиален – о чём Шарп и пытается донести директору, встречая исключительную заносчивость и замечания о смене вида его деятельности.       Ты осторожно отодвигаешь рулоны пергамента локтем – остатки вежливости в тебе всё-таки остаются.       — Помогите ему, сэр, прошу вас, — укладываешь мягкий комок на преподавательский стол и оборачиваешься к профессору – тот смотрит на тебя хмуро, но всё-таки приближается, едва заметно прихрамывая – похоже, сегодня нога донимает не так сильно, отмечаешь неосознанно.       — Показывайте, — разрешает кивком головы, и ты разворачиваешь края своего шарфа – серебристо-синие цвета Когтеврана потемнели от крови, дымчатая шерсть спуталась и безжизненно потускнела, умные, непропорционально большие глаза теперь спрятаны за подрагивающими, лишенными ресниц, веками; на левый бок существа стараешься не смотреть, и без того помнишь, что там: алое пятно и раздробленная, изувеченная лапка.       — Карликовая пушишка? — профессор склоняется к столешнице, в излюбленном жесте простукивает пальцами по дереву. — Что произошло?       — Я нашла его на лужайке, недалеко от дороги в Хогсмид. Он попал в капкан браконьеров, — всхлипываешь жалостливо, и тут же сжимаешь зубы зло – ненависть разжигается в груди горячими углями, пробуждая желание схватить палочку и броситься на поиски ближайшего лагеря злобных уродов – всего лишь ради отработки изученных заклинаний, не более, разумеется.       — Удивительно, как с вашей самоотверженностью распределительная шляпа не отправила вас в Пуффендуй, — преподаватель замечает резкую смену твоего настроения и бегло усмехается, рисуя паутинки морщинок в уголках своих глаз. — Почему не обратились к профессору Ховин? — Шарп уже ласково прощупывает мягкое тельце зверька и осторожно обводит пальцами маленькую лапку.       — К вам было ближе, сэр. Вы же... вы поможете? — как-то неожиданно и неуместно пугаешься.       Вместо ответа он бросает на тебя колкий взгляд, заставляющий устыдиться в вопросе, – и тянется к глубоким ящикам стола, перебирая пальцами зазвеневшие склянки – ты почему-то не можешь перестать наблюдать за уверенными и быстрыми движениями – тебе самой не хватает твердости и скорости, когда дело касается зельеварения – слишком уж опасливо работаешь с ингредиентами и рецептами.       Профессор иногда делает замечание по этому поводу, добродушно сообщая о том, что мандрагоры у него три мешка в чулане и что можно не переживать испортить какой-то корешок.       — С одной стороны, вы делаете все совершенно правильно, зельеварение – точный предмет. Но если бояться неправильно измельчить веточку мяты – можно добиться того, что зелье будет испорчено только по причине своего испарения из котла.       Конечно, ему говорить легко – часть его свободного времени и карманных денег не уходит на восполнение испорченных ингредиентов.       И сейчас наблюдаешь за движениями зельевара восхищённо-завистливо – он откладывает и откупоривает тугие баночки легко и непринужденно, и ты заставляешь себя сосредоточить свое внимание на раненом животном – эгоистка! отвлекаешься на всякое.       — Костерост придется готовить прямо сейчас, а без него здесь точно не обойтись, — Шарп снова оказывается рядом, склонив голову в сторону и задумчиво-испытующе глядя на неспокойно дышащего зверька. — Зажмите и держите нижнюю челюсть, это крововосполняющее зелье и рябиновый отвар, — киваешь и осторожно цепляешься пальцами за по-кошачьи мягкий подбородок.       — Вот так дружок, давай, — профессор опрокидывает крохотные скляночки с хирургической точностью, поддерживая широкой ладонью маленькое тело пушишки – он вмещается почти полностью в крепких пальцах, которые касаются бережно, но твердо, и ты как-то резко сглатываешь, ощущая неожиданный огонь на щеках, когда не можешь удержать дурацкие мысли.       Оказывается, оставаться наедине с профессором удушающе-приятно.       Шарп давно привык к чрезмерно внимательным взглядам студентов, но твой почему-то замечает.       — Ставьте драконью кровь на огонь. На нижней полке, слева, бутыль из темного стекла.       С этим рецептом ты знакома только в теории – но точно помнишь, что зелье требует большого количества терпеливого ожидания: разогреть на медленном огне, варить пять минут, девять помешиваний против часовой стрелке, варить семь минут... – пока на столе вздрагивает крохотное существо, хрупкое и беззащитное, требующее помощи.       Каждая секунда стоит его времени.       Желание увеличить жар и ускорить процесс нагревания драконьей крови захватывает тебя крепкой удавкой, не давая думать о чем-то другом, – и ты точно не удержалась бы, испортила бы всю порцию, запуская весь процесс с самого начала, отнимая ещё больше шансов на благополучное выздоровление зверька, спасти которого желаешь всем своим естеством – если бы профессор Шарп, – словно почувствовав твоё намерение, – не оказался за твоим левым плечом, близко-близко у границы аккуратно собранных уже волос, извлекая деревянную ложку из твоих пальцев.       — Нельзя торопиться, — тихо, но твердо. — Вы же знаете, — категорично, но понимающе.       Его спокойный голос оседает жаром чужого присутствия, заставляет спину твою окаменеть встревоженно и как-то неправильно-предвкушающе – края его пальто и твоей мантии соприкасаются, тихо шурша тканью, посылая мелкие волны вибрации по телу.       Хочется обернуться – лицом к лицу, обжигая поясницу огнём котла, а шею – огнём прикосновения.       Но ты смаргиваешь наваждение, внимательно высматриваешь что-то в тёмной глубине драконьей крови, и послушно отступаешь в сторону.       — Займитесь пока ложечницей и подготовьте мандрагору.       Зелёные стебли марают твои пальцы терпким соком, каменный нож постукивает по деревянной дощечке монотонно, воздух наполняется спутанными запахами, что так привычны только для этого кабинета: сладость сушёных трав, горечь вязкого варева в котле, острая нотка металлических изделий – ты почти физически осязаешь покой, который незаметно укутывает в этом небольшом пространстве.       За спиной чувствуется уверенное присутствие мастера зелий, и губ твоих непроизвольно касается тонкая улыбка – под защитой мракоборца даже дышится спокойнее.       Сжимая в руках ступку с корнем мандрагоры, ты находишься достаточно далеко, чтобы не испытывать столь сильного напряжения, но колкое смущение все равно обжигающей волной скользит по твоим щекам – собственные движения оказываются неловко-неуверенными, а расстояние – ничтожным, когда профессор Шарп отстраняет тебя от столешницы одним движением, острым взглядом рассматривая содержимое деревянной дощечки.       Бывших авроров не бывает – понимаешь, и тебя опутывает осознанием его силы, вызывающей восхищение и трепет.       — Ещё пять минут, и можно будет добавить крапиву, — киваешь, пока сердце твоё бьётся где-то совсем под кожей, в десяти сантиметрах от тяжёлой ткани его пальто.       — Спасибо, профессор.       Он не отвечает, но позволяет доброй насмешке приподнять уголок строго изогнутых губ.

***

      Пепельный комочек на преподавательском столе попискивает, внимательно исследуя ровные стопки студенческих сочинений и пыльных учебников – зверёк выглядит намного лучше, чем тридцать минут назад, но задняя лапка все равно не позволяет ему взять разгон, неловко подворачиваясь при соприкосновении с дубовой поверхностью.       Костерост своё дело сделал, но стальные челюсти капкана не оставляют шансов таким хрупким существам.       Ногти зло вонзаются в ладони, когда ты неосознанно сжимаешь кулаки.       — Я поговорю с директором, — Шарп скрещивает руки на груди и становится рядом, следя за опасливо-медлительными движениями пушишки. — Давно пора заняться браконьерами.       — Можно оставить его у вас? — смелый и безрассудный вопрос, и в воздух быстро готов сорваться отрицательный ответ, ты чувствуешь это кожей, – но в последнюю секунду зельевар почему-то глушит в груди отказ и устало вздыхает:       — Так уж и быть. Пусть пока остаётся.       — Вы дадите ему имя?       — Это что ещё за глупости? Избавьте меня от подобного, — Шарп поднимает ладони и качает головой, но ты все равно замечаешь весёлый блеск в его глазах.       — Тогда он будет Ворчуном. Вам подходит такой питомиц, профессор, — улыбаешься на его поднятые брови.       — Кость вряд ли восстановится окончательно, — замечает зельевар, и тебе отчётливо слышится сожаление в его голосе: он слишком понимающе наблюдает за осторожными попытками пушишки встать ровно, и лица его касается тень, обнажая острые края шрама – ты цепляешься за это с испугавшим тебя саму вниманием, и неловко роняешь:       — Ничего... ему даже идёт. Боевая травма.       — Никого не красят увечья, — Шарп чуть морщится, бросает на тебя колкий взгляд, и ты осознаешь, что речь идёт не только о пушишке.       И почему пальцы преподавателя не сжимают набалдашник трости – осознаешь тоже.       — Красота в глазах смотрящего, сэр, — твердо отвечаешь, чуть вскидывая подбородок – ты сможешь легко отстоять своё мнение, пусть только попробует его высмеять.       Но профессор лишь мягко хмыкает:       — И всё-таки Пуффендуй вам ближе.