Врач всегда за пациента

«Гроздья винограду появились перед Маргаритой на столике, и она расхохоталась - ножкой вазы служил золотой фаллос. Хохоча, Маргарита тронула его, и он ожил в ее руке. Заливаясь хохотом и отплëвываясь, Маргарита отдëрнула руку. Тут подсели с двух сторон. Один мохнатый с горящими глазами прильнул к левому уху и зашептал обольстительные непристойности, другой - фрачник - привалился к правому боку и стал нежно обнимать за талию. Девчонка уселась на корточки перед Маргаритой, начала целовать ее колени» Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита. Черновики. Третья редакция. Глава 17» «Мои симпатии были всецело на стороне белых», — слова будто сами сорвались с губ. Подходящее место для откровений — допрос в ОГПУ. Булгаков удивился тогда, как это его сразу не «пустили в расход». Но не «пустили», а спокойно дали уйти, учтиво пожелав «всего хорошего». Прошло уже несколько дней, но Михаил всё никак не мог прийти в себя. Даже сидя в гостях, даже отпивая из бокала рубинового цвета сладкое вино, даже слушая лёгкую музыку из патефона и смотря на беззаботно танцующих — он не мог успокоиться. «Зачем я это сказал? Кому нужна моя откровенность? И мои убеждения, скажите на милость? Чëрт, глупо так...» — А кто это к нам пришёл?! — радостно продекламировала хозяйка дома — миловидная блондинка в модном лёгком платье, ведя под руку крупного высокого мужчину. — А сам начальник Штаба РККА (аббревиатура далась женщине непросто)! Какая честь! — Ну что вы, Шурочка, — гость галантно поцеловал хозяйкины изящные пальцы в золотых кольцах. — Это честь для меня! Булгаков поморщился: даже прослушав название должности со всеми аббревиатурами, он без труда узнал бы в госте Михаила Тухачевского. И даже не из-за военной формы. «Тёзка нашёлся». Мужчин действительно объединяло лишь имя: в отличие от Булгакова, Тухачевский принял Революцию сразу и стал уже видным партийным деятелем. Но не в партийной деятельности было дело: Булгаков прекрасно помнил, кто несколько лет назад жестоко подавил Кронштадтское восстание и восстание крестьян Тамбовской губернии... — Присаживайтесь рядом с тëзкой, — хозяйка указала гостю на свободный стул рядом с Булгаковым. — Скоро чай пить будем. Женщина улыбнулась Тухачевскому и пошла на кухню. — О, Михаил Афанасьевич, — Тухачевский, кажется, искренне обрадовался Булгакову. — Здравствуйте! Давно мечтал с вами познакомиться. «А я с вами нет». — Здравствуйте, — Булгаков пожал протянутую руку. — Мне очень понравились ваши «Похождения Чичикова»... «А «Белая гвардия» товарищу не понравилась?» — Но сейчас, если позволите, мне бы хотелось поговорить с вами о другом, — Тухачевский понизил голос. Булгаков посмотрел на соседа и едва сдержал усмешку: с таким просительно-виноватым выражением лица не обращаются к литератору — так смотрят на врача, от которого ждут помощи. «Хм, красный командир насобирал «букет»?» — Я слышал, что по образованию вы — врач, — тихо спросил Тухачевский. — Да, венеролог, — стараясь не улыбаться, ответил Булгаков, гладя кончиками пальцев хрустальную ножку бокала. Тухачевский просиял. — Прекрасно. Не могли бы вы помочь мне... — Я давно уже не практикую. Думаю, вам лучше обратиться к практикующему врачу... — ...Михаил Афанасьевич, — в тоне Тухачевского появилась мольба. — Прошу вас. — Вас прямо здесь осмотреть? — едва сдержал усмешку Булгаков. — Нет, что вы, — мягко засмеялся Тухачевский. — Где вам удобно. И когда вам удобно. Михаил Афанасьевич, о деньгах можете... — Хорошо, я осмотрю вас завтра, — поняв, что от «пациента» не отвязаться, Булгаков достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и карандаш. — Приходите к полудню. Надеюсь, я сумею вам помочь. * * * Булгаков закурил, задумчиво глядя в окно на одетые золотом молодые липы. День выдался солнечный и по-летнему тёплый. Михаил предпочёл бы прогуляться по какому-нибудь парку с женой, а не разбираться с последствиями половой распущенности неприятного ему человека. «Почему он выбрал именно меня? И почему я согласился? Нет, конечно, помочь такому «товарисчу» — дело во всех смыслах выгодное. Может, он даже от чекистов защитит при случае... Но всё-таки». Булгаков пригласил Тухачевского в квартиру своего уехавшего на месяц в командировку приятеля и сейчас искренне этому приятелю завидовал: квартира была действительно прекрасна — высокие потолки, просторные комнаты, изящная мебель, картины на стенах. Гостиная с бледно-розовыми обоями, строгий синий кабинет, белоснежная ванная очаровали Михаила. Спальня же ему категорически не понравилась. «Мещанство, как оно есть». Золотистые обои, комод со множеством ящичков, прикрытый белой вязаной салфеточкой, белые же занавесочки и огромная кровать с пуховой периной. Булгаков только хмыкнул, машинально открывая ящички комода один за одним. В среднем ящичке обнаружился прикрытый полотенцем стеклянный фаллоимитатор и крем к нему. «Надеюсь, это — игрушка какой-нибудь гостьи, а не хозяина». Посмеиваясь, Булгаков вернулся в кабинет, где стоял принесённый им саквояж с врачебными инструментами. ...Тухачевский пришёл за десять минут до полудня. Одет мужчина был в гражданское — тëмно-серый, добротной ткани костюм, галстук в полоску. «Хорошо, что он не «при мундире». Так мне легче воспринимать его как обычного пациента». Без лишних разговоров мужчины прошли в кабинет. — Снимайте брюки, — Булгаков растëр и так тщательно вымытые мылом руки спиртом. — И ложитесь на диван. Можете и пиджак снять, чтоб не помялся. Тухачевский разделся и лëг на спину. «Так, поглядим, чем товарищ начальник штаба нас порадует». «Радость» представляли собой три небольшие атеромы на яичках. Тухачевский тщательно обстригал волосы на мошонке, поэтому врачу обзор открывался отличный. Одна из атером воспалилась, но опасности для жизни всё равно не представляла. Ожидавший увидеть как минимум третичный сифилис, Булгаков разочарованно вздохнул, посмотрев на Тухачевского. Тот задумчиво изучал взглядом золочëнную люстру. «Нервничает, хоть и скрывает. Сказать ему: «Михал Николаич, ваше дело — дрянь. Через неделю ваш половой член почернеет и отвалится ко всем чертям»». Но вслух Булгаков произнёс следующее: — Так, ничего страшного я не вижу. Это атеромы — у них не инфекционное происхождение, просто закупорка протока сальной железы. Одна воспалилась, видимо, вы её задели... Тухачевский облегчëнно выдохнул. — Если появятся новые, нужно будет разбираться в причинах: могут быть проблемы с почками. Но, возможно, это — разовый случай. Эти же нужно удалить. — А вы можете это сделать? — Я удалял атеромы раньше, — покачал головой Булгаков. — Но удобнее будет, если операцию сделают в клинике. У меня нет обезболивающего... — Михал Афанасьевич, вы думаете, я боюсь боли? — надменно усмехнулся Тухачевский. «Ну, сам напросился «товарисч»», — с каким-то злорадством подумал Булгаков. Но тут же этого злорадства устыдился. — В принципе, мы можем использовать в качестве обезболивающего водку, — Булгаков подошёл к стоящему на столе саквояжу. — Я видел графин на кухне. Швы накладывать, думаю, не понадобится. Обработаю ранки «бриллиантово—зелëным», проще говоря, «зелёнкой», она у меня с собой. — Как на Пасху яйца красить... — рассмеялся Тухачевский. «Сейчас посмотрим, как вы смеяться будете, когда я вашу мошонку резать начну». — В гостиной стол крепкий и по высоте подходящий для операции. Пройдёмте туда... Спустя несколько минут приготовлений, выпивший стакан водки Тухачевский расслабленно лëг на спину на большой круглый стол, свесив с него ноги. Булгаков, снявший пиджак и галстук и надевший найденный на кухне передник, встал между ног мужчины, держа в руках скальпель. — Так, кожу немного оттянем и будете её держать, — говорил Булгаков спокойно, но внутри его всё дрожало. Он вдруг понял, что Тухачевский — этот «демон Гражданской войны» — сейчас перед ним, Булгаковым, полностью беззащитен. «Я ведь могу его сейчас оскопить». Булгаков замер, в оцепенении смотря на лицо Тухачевского: голубые слегка навыкате глаза начальника Штаба отрешённо уставились куда-то в потолок, губы, которые он то и дело прикусывал, раскраснелись. «Да, резануть скальпелем со всей силы. Потом скажу, что случайно — рука, мол, дрогнула». Булгаков опустил взгляд: длинные нервные пальцы Тухачевского добросовестно оттягивали кожу яичек. Член сжался и вяло лежал его на животе. «А толку-то что? Ну, травмирую я «товарисча», ну, заведут на меня дело. Ну, посадят меня. Как это поможет кронштадтским восставшим и тамбовским мужикам?» — Начинаем, — Булгаков решил идти «по нарастающей», удалив первой самую маленькую из атером. Несмотря на охватившее всё его существо волнение, мужчина ловко и осторожно рассëк скальпелем кожу. Тухачевский дëрнулся и сжал губы. Булгаков заметил, что на висках мужчины выступили капельки пота. Булгаков и сам вспотел от напряжения. — Всё хорошо? — пальцы легли на края ранки, вылущивая содержимое атеромы. — Вполне, — улыбнулся бледный Тухачевский. — Михаил Афанасьевич, спасибо за заботу. Но я ведь не барышня, а красный командир. «А может, мне вас прирезать, товарищ красный командир? Не по мошонке скальпелем, а по горлу?». Булгаков вытащил пинцетом оболочку атеромы, сразу же обрабатывая ранку «зелёнкой». Кровотечения почти не было. — Приступаем ко второй... «А труп куда спрятать? Оставить здесь в подарок хозяину квартиры? Но он-то ведь знает, кому давал ключи. Я, конечно, могу начать всё отрицать. Но я знаю, как они допрашивают». Вторая атерома поддалась также легко. Тухачевский устало улыбался, изо всех сил стараясь делать вид, что ему почти не больно. — Сейчас самое сложное, — предупредил Булгаков, глядя на воспалëнную («Сейчас запахом гноя насладимся») третью атерому. «Ну что, кончаем «товарисча» начальника Штаба? За всё зло красных». Скальпель надрезал кожу. Вонючий бело-жëлтый гной потëк из раны. Тухачевский зажмурился, на его ресницах Булгаков заметил дрожащие слëзы. «Нет, я не могу. Мне даже боль причинять ему совестно. Я не убийца, я врач. А врач всегда должен быть за пациента». Булгаков быстро собрал вытекший гной и принялся вылущивать капсулу. Затем вытащил пинцетом её саму. Закончив, он осторожно тронул пальцами плечо Тухачевского, тот открыл глаза. — Ещё чуть-чуть, — взгляды мужчин встретились. Взмокший, бледный (только губы по-прежнему алели) Тухачевский, в глазах которого стояли слëзы, устало кивнул. Булгаков подумал, что мало кто из пациентов (да и не только пациентов) смотрел на него с такой нежностью. — Здесь мне придётся наложить шов... *** — ...Знаете, Михаил Афанасьевич, я буду скучать по вашему лечению, — улыбнулся Тухачевский. — Хотя и понимаю, как глупо это звучит. Швы были сняты неделю назад, сегодня проходил «финальный» осмотр. За задëрнутыми шторами окнами уныло накрапывал холодный дождь. Булгаков зажёг все лампы в квартире, будто борясь с неумолимо наступающей осенней тьмой. — Я рад, что лечение не оставило у вас дурных впечатлений, — Булгаков смотрел на вновь лежащего на диване пациента. В этот день он был в военной форме — перед осмотром присутствовал на каком-то совещании. «Глупо, но я тоже, кажется, буду скучать». Булгаков привык к Тухачевскому за этот месяц. Тем более, что тот оказался идеальным пациентом: хорошо заплатил и исполнял все рекомендации. Да и короткие беседы, случавшиеся между мужчинами, оказались для Булгакова интересны: товарищ начальник Штаба прекрасно разбирался в литературе. «Но всё же он — идейный красный. Пока я ему нужен, да. А потом первый же меня и сдаст. Но сейчас он мой пациент... Надо, пожалуй, проверить, не появились ли свежие новообразования. Вдруг это правда почки и одним локальным лечением не обойтись». — Знаете, Михаил Афанасьевич, — весело говорил Тухачевский, пока Булгаков привычно растирал спиртом руки. — Что было самым сложным для меня в лечении? — Что же? — пальцы Булгакова коснулись яичек пациента, ощупывая их. — Воздержание, — пояснил Тухачевский. — Очень я к любовным утехам слаб. И дня без них прожить не могу, а тут несколько недель... И как будто в подтверждении его слов, член мужчины начал твердеть. «Кобелина ты большевистская». — Простите, — смутился Тухачевский, но, как показалось Булгакову, не совсем искренне. — Ничего страшного, за свою практику я многое повидал, — Булгаков насмешливо посмотрел на пациента. — Михаил Николаевич, я выйду. Вы лежите-отдыхайте, сколько будет угодно. Новых атером я не обнаружил. Всё хорошо. — Спасибо... ...Вымыв руки, Булгаков зашёл на кухню. «Так, и что мне делать, пока «товарисч» сам с собой... ведёт беседу о твёрдых убеждениях марксизма?» Взгляд Булгакова упал на стеклянные створки буфета: за ними соблазнительно поблескивал графин с водкой. Улыбнувшись, мужчина достал графин и рюмку. — Наше обезболивающее, — водка весело полилась в рюмку. Михаил выпил залпом, чувствуя, как тепло разливается по телу. Расслабленно улыбнулся, поправив клетчатый галстук-бабочку. «Наверное, надо ему полотенце какое-то отнести вытереться. А то заляпанный он, что ли, уйдёт?». Булгаков прошёл в «мещанскую» спальню и, взяв из комода полотенце, осторожно приоткрыл дверь в кабинет. Тухачевский всё так же лежал на диване. Сначала Булгаков не понял, зачем мужчина снял брюки с сапогами. «Брюк расстëгнутых «товарисчу» не достаточно? А, понял. Чëрт, он совсем, что ли?» Неспешно водя одной рукой по своему стоящему члену, пальцами второй руки Тухачевский старательно проникал в себя. «Вот мы значит какие утехи предпочитаем? Ну, сейчас...» Булгаков вернулся на кухню и, выпив ещё рюмку водки, решительно пошёл в спальню. Там из ящика комода он достал фаллоимитатор и крем. Булгаков и сам не понимал, почему действия Тухачевского так его задели: действительно ведь многое повидал за время врачебной практики. Да и вообще, не мальчик уже. «Но всё же есть что-то отвратительное в этом. Статный мужчина, офицер в форменной гимнастëрке...». Без стука и с папиросой в зубах Булгаков зашёл в кабинет. Бросил полотенце на стол и встал над всё так же ласкающим себя Тухачевским. — Михаил Николаевич, я вам фаллос принёс. Застигнутый врасплох Тухачевский изумлённо посмотрел сначала на Булгакова, потом на фаллоимитатор в его руках. — Ну, вы же такие утехи любите, — усмехнулся Булгаков. — Нормальная же любовь для такого прогрессивного большевика, как вы, скучна. Вот вам для удобства. Пальцы — это, право слово, не солидно. «Что я несу?! Он же меня пристрелит!» — Михаил Афанасьевич, — тяжело дышащий Тухачевский вдруг виновато улыбнулся. — А вы можете ввести в меня эту... прекрасную игрушку? Вы понимаете? Теперь изумился уже Булгаков. «Такого бесстыдства я ещё не встречал». — Если вам так хочется, — играя невозмутимость, Булгаков потушил папиросу в стоящей на столе пепельнице и, закурив по новой, сел на диван «в ногах» мужчины, намазывая фаллоимитатор кремом. — Нет ничего проще! «Врач всегда должен быть за пациента. Но чëрт возьми?!». Стеклянная головка легко скользнула сквозь кольцо мышц ануса. Тухачевский одобрительно застонал. — Скучал я по этому... Булгаков только хмыкнул, ритмично двигая рукой. Тухачевский прогибался, гладя ладонью свой член с налившимися венками — от яичек к головке и обратно, тихо и сладко всхлипывая. Свободной рукой Булгаков опëрся на бедро пациента. — Ох, Михаил, вы прелесть! — Тухачевский глянул на Булгакова и, улыбнувшись, закрыл глаза. «Я тебе сейчас такую прелесть сделаю. Железу найти только...» Булгаков не был возбуждён. Его охватил азарт, сродни азарту охотника. Ему хотелось, чтоб этот красивый, статный мужчина в гимнастёрке со знаками различия Красной армии стонал от его ласк, будто теряющая невинность гимназистка. И он добился своего. По телу Тухачевского пробежала сладостная дрожь. — Мишель, чëрт! — голубые, слегка навыкате, глаза раскрылись. Булгаков смотрел в них, не скрывая торжества. — Вот так, ещё... Сделайте, пожалуйста! Чëрт, дери меня! — Но я не смею, — Булгаков откровенно издевался. Он снова повёл «игрушкой», ища заветную железу. — Михаил Николаевич... Тухачевский громко застонал, теребя свой член. — Мишенька, дери меня, ну что же ты?! — Но вы же — начальник Штаба РККА, — Булгаков почти вытащил фаллоимитатор. Только стеклянная головка ещё растягивала анус Тухачевского. — Красный командир, правоверный большевик... — Но я хочу... — Тухачевский прихватил губами большой палец своей свободной руки, обсасывая его. — Чтобы внутри... Это так хорошо! Мишель, пожалуйста... Я как шалава, да... Но я не могу больше! Мишенька, еби меня уже, блядь! Против такой эмоциональной просьбы Булгаков устоять не мог. Стеклянная «игрушка» снова начала движение. Тухачевский стонал, лаская себя и обсасывая собственный палец. «Да, Михаил Николаевич, не каждая шалава сравнится с вами». — Ох, да! — Тухачевский сам стал двигаться навстречу фаллоимитатору. — Да, чëрт! Да! Как же... Из головки сжимаемого длинными пальцами члена брызнуло семя. Тухачевский зажал себе рот ладонью, чтоб не закричать. «Напрасно, думаю, соседи уже в курсе успешного окончания лечения». Тухачевский откинулся на подушки дивана. Булгаков осторожно вынул из пациента фаллоимитатор. Взгляды мужчин снова встретились. — Михаил Афанасьевич, — на лице Тухачевского было написано такое удовольствие, что Булгакову стало неловко. — Простите меня, пожалуйста... Но спасибо вам! — Пожалуйста, — только и смог сказать Булгаков. Поднявшись с дивана и выкинув папиросу в пепельницу, он стремительно покинул кабинет. «Помешательство какое-то! Чëрт его возьми!» Фаллоимитатор Булгаков взял с собой. «Надо его вымыть. И спрятать. А лучше выкинуть. Чëртова фантазия! Вот зачем я это сделал?». Больше всего Булгакову было неприятно то, что, вопреки ожиданиям, он не чувствовал себя победителем. Он не унизил Красного командира. Это Красный командир использовал его, как дополнение к «прекрасной игрушке». «Он и правда, как шалава. Распутник, которому решительно всё равно, с кем сношаться. Или с чем!» Вымыв и вытерев «игрушку», Булгаков поспешил спрятать её в комоде. Мысленно мужчина начал ругать себя. «А ты-то сам хорош! Зачем ты влез? Чего добиться хотел? Он либо взбесился бы и пристрелил тебя, либо вот... «Мишель», отомстил красным, нечего сказать!» Выйдя на кухню, Булгаков снова налил себе водки. Выпил залпом, даже не морщась. Мужчина слышал, как его пациент прошёл в ванную, потом вернулся в кабинет. «Пусть уходит и забудем об этом дурацком вечере». — Михаил Афанасьевич, — уже одетый Тухачевский с папкой под мышкой заглянул на кухню. — Ну, я пошёл. Гонорар за визит на столе оставил. Ещё раз спасибо вам. И ещё раз простите... — Михаил Николаевич, хотите водки? — Булгаков вдруг ощутил, что не готов расстаться с этим человеком. По крайней мере, не поговорив. — Хочу, — Тухачевский прошёл на кухню. — Рюмочку-то можно. Булгаков достал из буфета вторую рюмку и наполнил её водкой почти до краëв. — Михаил Афанасьевич, — Тухачевский отложил папку и, взяв рюмку, улыбнулся Булгакову. — Я хочу выпить за вас и за ваши литературные успехи. Вы прекрасный врач, но вы и прекрасный литератор. И я верю, что вы напишете ещё много великих книг, которые полюбят люди всего мира. — Спасибо! — вопреки его желанию, Булгакову тост понравился. «Вот так, «Мишель», ты падок на лесть». Мужчины чокнулись рюмками и выпили. — И я верю, что вы ещё нас полюбите... — Не полюблю, — и снова, как на допросе, Булгаков понял, что не может соврать и хотя бы сыграть лояльность. — Мои симпатии были всецело на стороне белых. И останутся. — Вот как? — Тухачевский задумчиво прошëлся по кухне. — Знаете, Михаил Афанасьевич, я так и думал. Я прочитал несколько глав вашей «Белой гвардии» и понял — вы не с нами и никогда не будете с нами. Тон мужчины был миролюбивым, но Булгакова охватил ужас. Затылок словно сжали тисками. «Интересно, а если я припугну его тем, что расскажу на допросе о произошедшем сегодня? Он меня пристрелит? Или просто рассмеëтся, ведь мне никто не поверит. Буржуйский прихвостень оговаривает видного большевика». Откуда-то, будто издалека, до Булгакова долетели слова Тухачевского. — Скажу откровенно, мне жаль, что вы за них. И ещё откровеннее: я удивлён и рад, что вы отнеслись ко мне с такой добротой. Честно говоря, я сомневался, разумно ли просить вас о лечении, тем более, об операции... — Я врач и я не могу причинить зла пациенту, — Булгаков закрыл глаза от боли. — Даже если это Троцкий (Тухачевский засмеялся). Но, Михаил Николаевич... Вы думали, что я могу отрезать у вас... что-нибудь и всё равно обратились ко мне? — Да, — весело подтвердил Тухачевский. — Вы... Экстравагантный человек, — усмехнулся Булгаков. И поморщился. — Пожалуй, — Тухачевский вернулся к столу и взялся за графин. — И иногда делаю глупости. Но чем-то вы меня пленили. Мне нравится твёрдость вашего характера. — И вы не станете меня «закладывать»? — спросил Булгаков. Боль из затылка уходила, мужчина открыл глаза. — Не стану, — Тухачевский подал ему рюмку. — Тем более теперь, когда мне с вами было так хорошо. — Михаил Николаевич... «Вот что ему сказать? Черти его дери! Хотя, это я его драл. Чëрт!». Булгаков вздохнул. — Я понимаю, вас наверняка шокировало моё поведение, — кивнул Тухачевский. — Михаил Афанасьевич, и я догадываюсь, что вы, видимо, просто шутили. — Забудем об этом, — попросил Булгаков. — Я рад, что вы остались довольны и... — Я не хочу об этом забывать, — Тухачевский залпом опустошил свою рюмку и подошёл вплотную к Булгакову. — Мишель, пожалуйста. «Вот зачем я ему выпить предложил?! Дурак-то!» — Михаил Николаевич, я не осуждаю ваши предпочтения, — Булгаков сделал шаг назад. — Но они не по мне. Я, знаете ли, консервативен... — Я предлагаю вам быть «за мужчину», — Тухачевский ласково смотрел на Булгакова чуть сверху вниз. — Пойдёмте на диванчик, Михаил Афанасьевич. Обещаю, вы не пожалеете. «Нет ну каков?! Так спокойно себя предлагает». — Тогда уже в спальню пойдëмте, — Булгаков опрокинул в себя рюмку. В голове начало приятно шуметь. — На перинку... — ...А вы можете гимнастëрку не снимать? — попросил Булгаков в спальне. — Хотите отодрать большевика? — усмехнулся Тухачевский, разуваясь. — Хорошо, а вы тогда только брюки расстегните — вам при бабочке хорошо. Булгаков разулся и лëг на мягкую перину. Тухачевский сел на край кровати и, наклонившись, потëрся щекой об его пах. — Вы будто кот, — выдохнул Булгаков. — Бегемот... — У меня в гимназии было прозвище «Бегемот», — засмеялся Тухачевский. И обхватил губами полувставший член любовника. Булгаков застонал. Сосал начальник Штаба увлечëнно, то и дело проводя языком по всей длине члена. Потом опустился к яичкам, слегка покусывая их. «Хорошо-то как! Ужасно хорошо». Булгаков положил ладонь на затылок любовника, ероша его коротко остриженные волосы. Тухачевский же продолжал: лаская член Булгакова ладонью, он принялся целовать головку, кончиком языка щекоча отверстие в ней. Потом широко лизнул уздечку. — Михаил Николаевич, — простонал Булгаков. — На спину ложитесь. Дважды просить не пришлось. Тухачевский послушно лëг, обняв навалившегося на него Булгакова за плечи. «Аромат одеколона вперемешку с пóтом. Да, утончённая любовь, ничего не скажешь». Терпения уже не оставалось. Увлажнëнные слюной пальцы проскользили по сфинктеру и почти тут же уступили место члену. — Ох, Мишенька! — Тухачевский удобнее лёг. — Ты знаешь, как я люблю... — Я помню, Михаил Николаевич... «Драть тебя надо. Интересно, много уже тебя...» Булгаков вдруг с удивлением осознал, что ревнует своего «Бегемота». Но вот уже все мысли потонули в волне вожделения. Булгаков двигался резко, придерживая любовника за бёдра. Тухачевский запрокинул голову, скользя ладонью по своему члену. — Ах, Мишель, не жалей меня! — шептал начальник Штаба. — Это грубо надо. Да! Вот так! Чëрт! Стоны любовника сводили Булгакова с ума не меньше удовольствия от его тела. Булгаков вдруг подался вперёд, слегка прихватывая Тухачевского пальцами за упитанную шею. — Грубо хотите, да? — Булгаков чувствовал, как каждое его движение, отзывается дрожью в теле Тухачевского. — Грязно. Шалава вы, Михаил Николаевич! Шлюха вы, вот кто! — Да-да-да! — взмокший Тухачевский с восторгом смотрел на любовника, принимая его рывки. — Мишель, да! Мне не стыдно... С тобой мне ничего не стыдно! Бери меня, дери! Блядь, еби меня, Мишель! — Сумасшедший! — Булгаков отпустил шею любовника и прижался разгорячëнными губами к его губам. — Испорченный мальчишка. — Да-да-да, испорченный, — шептал Тухачевский в губы Булгакова, проводя пальцами по его волосам. — Грязный мальчишка... А ты знаешь, что со мной делать! — Знаю, — Булгаков засунул в рот любовника пару пальцев, позволяя тому со стоном их обсасывать. — Но предпочёл бы не знать... «Потому что одной встречей это помешательство явно не окончится!» — Мишенька, — Тухачевский целовал пальцы Булгакова, рвано дыша. — Я больше не могу... — Я тоже, — Булгаков приподнялся и сделал несколько глубоких, одуряюще резких движений. — Сейча-а-а... Вспышка острейшего, почти болезненного наслаждения ослепила. Как сквозь туман Булгаков видел растерянно-счастливое лицо Тухачевского, слышал его восторженные стоны. Чувствовал, как его тело реагирует на финал этой внезапной («Противоестественной!») связи. «Но почему это так хорошо?! Какого чёрта?! Он такой...» Булгаков повалился рядом с Тухачевским, переводя дух. Развязал галстук и расстегнул рубашку. «Несёт от нас обоих сейчас наверное...» — Михаил Афанасьевич, не пожалели? — Ещё не понял, — честно ответил Булгаков. Тухачевский приподнялся, нависая над любовником. — А вот я в восхищении, — голубые слегка навыкате глаза с обожанием смотрели на разомлевшего Булгакова. — Мишель, я в восхищении. Тухачевский поцеловал Булгакова. Булгаков ответил на поцелуй. The End