Следуя за тобой

Она бежит вперёд, навстречу битвам и громкой славе, мечтая однажды стать такой же великой, как её отец. Не замечая его усталого взгляда ей вслед, не видя, как взгляд его стекленеет — призраков прошлого не так-то просто отпустить, — и как сердце его отчего-то быстро-быстро бьётся под ладонью рядом с ней. Она прекрасно знает, что такое горечь потери — жила с этим долгие-бесконечные пять лет, проведённые в окружении тетрадей с домашним заданиям и старым дневником дедушки, пытаясь отыскать дрожащими пальцами, что очерчивают каждую формулу, что-то, способное его вернуть. Ради него она бросается в омут знаний с головой, забывая о том течении жизни, в котором ей предстоит сейчас жить, где есть место первым неудачным свиданиям, ярким дискотекам и той семье, что у неё есть здесь и сейчас. И снова без него. Все эти пять лет она провела в бессонных ночах, запираясь надолго в лаборатории дедушки, терпя ошибки в вычислениях и неудачи в создании изобретения — всё не то. А по ночам бесшумно плачет в подушку, сдерживая слёзы и испуганный крик — тот самый, которым кричат маленькие дети, оставшиеся одни в большом чужом мире. Потому что только с ним она чувствовала себе в безопасности. Потому что без него ей не хочется жить в том мире, что окружает её сейчас. Каждый раз он солнечно улыбается ей в ответ, совсем по-детски треплет её по голове, словно она всё та же его маленькая Кэсси, и дарит томные-сладкие улыбки улыбающейся рядом Хоуп. Не замечая, как Кэсси сжимает до тремора пальцы под столом, как бледное лицо искажается натянутой улыбкой, а в родных глазах плещется незнакомая обида. Он совершенно не хочет знать — потому что знает всё наперёд, — причину, не хочет замечать эти случайные-неслучайные недомолвки между ними, недосказанные, сдерживаемые за семью замками (потому что неправильно, нельзя) чувства и множество прикосновений: когда она передаёт ему любимую кружку с кофе, их пальцы неприлично-долго касаются друг друга, будто желая продлить этот миг; когда он улыбается ей такой знакомой и родной улыбкой, она давит в груди трепетный вздох, ощущая, как предательски горят щёки под его пристальным взглядом. Они одинаково боятся того, что их ждёт; боятся сделать первый шаг вперёд, навстречу пугающей неизвестности, и назад, ещё больше страшась потерять друг друга навсегда. Когда они вместе падают в квантовую дыру, судьба, словно специально, выстраивает для них совместный путь — где им предстоит наконец разобраться в себе, где есть место необходимым касаниям в момент страха перед смертью — бежа с ней под грохот взрывов, становится так правильно держать её за ладонь, уверенно сжимая в своей, — где есть место тому, что они так долго таили друг от друга, противореча всему. И сейчас, стоя перед порталом в ожидании чуда — что он вновь вернётся к ней (а не Хоуп), живо и невредимый, и они снова, как прежде, отправятся в ближайшее кофе за мороженым, считая из окна проезжающие машины, — она не замечает, как делает первые шаги к неотвратимому. Как в ней вселятся странная уверенность, что сейчас она должна сделать выбор, принять решение и сделать то, чего не смогла сделать раньше. Хэнк это замечает раньше всех — прячет лукавую усмешку в белизне усов, а осознание за притворно-обеспокоенным взглядом, крепко держа локоть вырывающейся дочери — он убьёт тебя, Кэсси, остановись!, — и тихо-тихо, одними губами шепчет вслед той, кто стала ему как вторая дочь: «Берегите себя». Когда они, раненные и чертовски уставшие, обнимают друг друга, стоя на руинах того, кто осмелился возомнить себя богом, Скотт совсем не по-отечески целует её в висок, опаляя кожу тяжёлым горячим дыханием, а она доверчиво кладёт ему на плечо голову, прикрывая глаза и не сдерживая больше слёз радости. Впереди им предстоит долгий путь: восстановить разрушенный город, помочь тем, кого они призвались защищать и жить в мире, который станет их новым домом… И в конце концов понять, что у них есть они сами — и никто им не нужен больше.