Не побачимось

Жить тяжело и неуютно, Зато уютно умирать. Я уже не помню, с чего всё это началось. Предположительно, с самого моего рождения. Я не должен был появляться на этом свете. Мне рассказывали как моя мать словно последняя тварь чуть не выбросила меня под проезжавший мимо поезд. И я верил в это всю свою жизнь. Уже тогда — безпомощный, в привакзальных трущёбах, я не был нужен никому, даже собственным родителям. Очень плохо помню своё раннее детство — никогда не отличался хорошей памятью. Опять таки, отец любил припоминать как мама оставляла меня на целые сутки лежать поленом в люльке, а сама обкалывалась. Я почему-то всегда охотно верил ему. Он пил. С каждым годом я всё больше замечал Россию в нетрезвом состоянии, но почти никогда не заикался об этом. Когда я пошёл в школу, на меня все косо смотрели. У меня не было товарищей, мне казалось что все шепчутся за моей спиной. Один раз, во втором классе надо мной пошутил какой-то пацан, мне показалось очень обидно и я сильно ударил его. Так начались вечные проблемы в школе, приследовавшие меня вплоть до её окончания. Дома ситуация была не лучше. Родители постоянно ругались, так, что соседи вызывали пару раз полицию из-за черезчур громких криков. Почти всегда мать запирала меня в комнате, чтобы мне вдруг не прилетело. Я прислонялся ухом к двери и слышал её приглушённые но от этого не менее невыносимые вопли, звуки ударов и пьяные ругательства отца. Возможно, я мог бы выйти, я мог бы как-то помешать, но вместо этого сидел и дрожал как мелкое животное. Ещё хуже было когда я не успевал убежать в комнату. Я просто забивался в уголок и смотрел, как он пиздит Украину головой об стенку и как она в истерике пыталась дать хоть какой-то отпор. Отец учил меня воспринимать это как должное. Дескать, это и есть любовь, он просто заботится о маме и она сама всегда начинает все перепалки. Отец всегда был для меня автаритетом, в любых вопросах я прислушивался именно к нему. Мать всегда молчала. Молчала, сидя в заперти по его велению, молчала месяцы, годы. А потом. просто исчезла. Ушла, ничего не сказав. И тихо капает из крана И жизнь растрёпана как блядь... Даже при своей рассеянности, я дитально помню тот день. Я подрался очередной раз в школе, да так, что меня выгнали с предпоследнего урока. Я приплёлся домой раньше младших братьев, застав только маму. Она сидела на кухне заплаканная, на руках и ногах огромные гиматомы, а на голове кровавый подтёк. Она мне улыбалась, её светло-серые глаза запечатались в моей голове до конца, как бы я не старался их стереть — они пугают меня по ночам и сейчас. Она гладила мои волосы, садила за стол и накормила драниками. А потом мы решили немного прибраться. Я с радостью ей помогал, складывая небольшое количество необходимых вещей в её сумку. Я был счастлив. Счастлив, что тут только я и мама, и она такая нежная и добрая. Обувшись, она поцеловала меня в макушку и сказала вести себя хорошо. Что ж, я не выполнил её наказа. По началу её ухода никто не заметил. Отец вернулся с работы затемно, сразу ложась спать, братьям я сказал что она ушла в магазин и скоро прийдёт, искренне веря в это сам. День, другой, а матери всё нет. Тут и батька спохватился. Она не взяла телефон, ушла в неизвестном направлении. В сторону полиции Россия разумееется не смотрел, опасаясь реакции на нашу неблагополучную несостаявшуюся семейку. Он ревел. Ревел, как маленький ребёнок. Наверное, это самое чудовищное, что я видел в своей коротенькой жизни. Он аливался алкаголем, бил посуду даже резал руки. И я пытаюсь приподняться Хочу в глаза ей поглядеть Взглянуть в глаза и разрыдаться И никогда не умереть, никогда не умереть… Всю последующую жизнь мы слышали от отца тирады о том, какая наша мать дрянь и шлюха, как она предала и кинула нас на произвол судьбы. И мы возненавидели её не меньше, чем он. И так как агрессию вымещать больше было не начем, он переключил её на нас. Я же вымещал всё на посторонних людях. И каждый раз меня будто буравили из неоткуда светло-серые глаза. Да, я не выполнил её наказа. И сейчас, стоя перед трупами братьев, смотря на дуло пистолета в руках отца, весь в крови, я жалею о садеяном.