Бездна

Фредж не помнил, как в то утро добрался до дома и сказал то заветное "Я сорвался...". Очнулся он вечером, когда Сосиска уже ушел в клуб. Открыв глаза в первый раз, он не понял, где очнулся. Во рту очень сильно пересохло, глаза видели все, как в тумане. Конечности сильно ломало и одеяло, лежавшее на нем, казалось непосильной ношей для тела. У Димы был жар, липкий пот покрыл все тело, из-за чего футболка прилипла к телу. Ситуацию ухудшали прозрачные сопли, которые всего-навсего были ответной реакцией организма на больную, измученную и обожженную слизистую. Было сложно дышать. Он проспал около 10 часов и не чувствовал себя отдохнувшим, а даже наоборот, очень уставшим. Когда способность ясно видеть вернулась к парню, первым делом он увидел перед собой желтые обои с разводами. Такие обои он знал только в одном месте. Осознание, что он у себя дома пришло сразу, когда взгляд пал на металлический козырек страшного балкона и рыжие грязные доски пола. Фредж так же, как и Андрей мог понимать язык их квартиры. Что говорят обои, в каком настроении сегодня паук в углу, о чем просит клён за окном. Дима так же вслушивался в темноту ночи, когда были слышны колеса поезда. Это Сосиска научил его. Они вместе по ночам засыпали, обнимаясь и представляя, как они будут на море вместе. Фредж никогда не был на море. Вместе они решили, что следующим летом они вместе поедут в путешествие. Такой вот медовый месяц. Вслушиваясь в каждый скрип двери и вой сквозняка, Андрей не терял надежды. Он думал, что это всего лишь временные трудности, что скоро все наладится. В отличии от Сосиски, Дима давно смирился со всем, он не боролся ни с чем. Давал изнутри пожирать себя своим тревожным мыслям. Отдавал в жертву себя этой квартире. Дима почему-то свыкся с мыслью, что от наркотиков отделаться нельзя, что у него нет шанса и это будет с ним всегда. Жизнь казалась для него чем-то неважным и мучительным. Думал он так, пока не встретился со смертью. Парень не мог сдвинуться с места, очень хотелось пить и в туалет. Фредж попытался издать какой-то шорох или звук, тем самым обратить на себя внимание Андрея. А тот бы ему помог, как всегда ему помогал в его тяжелые времена. Но все было безрезультатно. Тогда он слабым движением руки скинул свой телефон на пол. Телефон от удара об пол издал глухой стук, но никто не обратил на него внимания. До Димы, наконец, дошло, что дома нет никого, кроме него самого. Все его существование сейчас представлено лишь ему самому. Он страдал. Страдал физически. И дома никого не было. Никто не пожалеет, не принесет воды, не откроет это гребаное окно. Ему оставалось погибать в этой душной комнате. Может быть Сосиска найдет его поздно ночью мертвым в их же кровати. Дима усмехнулся от этой мысли и попытался привстать, но острая боль заставила его прильнуть обратно к подушке. Это уже не шутки, ему никогда не было так плохо, как сейчас. Сердце бешено забилось. Чувство безысходности вошло в его сердце и перемалывалось там на мелкие кусочки с каждым сокращением, растекаясь по телу вместе с алой кровью. По бледным щекам парня полились слезы. Все казалось таким несправедливым, таким неправильным. Почему у кого-то есть все, а у кого-то ничего. А чего не было у Димы? Родительскую любовь ему вполне заменял Андрей, хобби и работа, приносящие большой доход. Если уж кто и решился сам лишить себя будущего, так это сам Фредж. От осознания, что Дима сам нырнул в ледяную прорубь и заплыл под толстый слой льда, он расплакался еще больше. Чувство безысходности сменилось на страх. Он боялся, что умрет здесь, он боялся боли, но еще больше он боялся позвонить родителям и признаться им о своем самочувствии, о том, что он наделал с собой. Он боялся неутешительных диагнозов в больнице, ему так страшно было смотреть сейчас в зеркало. Страх, что он больше ничего не сможет сделать в этой жизни, ему не хочется жить так, но он не сможет измениться и ему страшно умирать. Терзая себя этой мыслей, Дима стонал в подушку, размазывая сопли и слезы по лицу. Он прятался под одеяло, как ребенок прячется от монстра ночью. Однако в этой комнате монстром был он сам. Внезапно все терзания молодой души отошли на второй план. Мысли и тревогу вытеснила физическая боль. Тело, лежащее без движений долгое время, не было готово к содроганиям и рыданиям, что вызвало жгучее, сжимающее чувство в груди. Фредж стал задыхаться, он не мог вздохнуть полной грудью из-за боли, но и не мог не дышать совсем. Плотное одеяло, которое сложилось большим комом на груди, усугубляло ситуацию. Тело обливалось потом. Паника охватила Фреджа. Белыми губами он, всасывая воздух, пытался ухватить те ничтожные остатки его противной жизни, которой еще пару минут назад он не дорожил. Боль стала невыносимой, губы, не смачиваемые слюной, потрескались и стали кровоточить. Дима смирился с тем, что он сейчас умрет. Внезапно потемнело в глазах. Дима очнулся на рыжем полу, левый бок неприятно ныл, видимо от падения. Неизвестно сколько времени он пролежал на холодном и пыльном полу. На улице потемнело. Луна светила прямо в окно так, что в темной комнате он мог видеть свою тень на полу. Дима оперся правой рукой об пол и вляпался в рвотные массы. Удивительно, что после произошедшего, ему удавалось лучше контролировать свое тело сейчас. Боль не чувствовалось так ярко, но и насовсем не ушла. Она была с ним всегда, как и его тень. Он обрадовался своей, хоть и временной, поправке. Дима перед тем, как потерять сознание, имел мысль, что это конец, что он умрет такой уничижительной смертью и никогда больше не увидит ни Андрея, ни родителей. Но каким-то образом он выжил. Это его шанс все исправить. Сидеть на грязном полу в рвотных массах и со сползшим с кровати одеялом продолжать нельзя было. Парень осторожно стал приподниматься, опираясь на кровать. Покачивающейся походкой он направился в ванную. Там он увидел себя, настоящего себя. Без защитных механизмов, без масок, которые он надевал в обществе, без прикрас и прекрасных черт, которые выдумывали его фанаты. Со стены на него смотрело бледно-желтое перекошенное лицо, с впавшими скулами и блестящими серыми глазами с нездорово черными расширенными зрачками. Его некогда красивые коричневые кудри спутались и неприятно обросли. Губы слиплись в кроваво-красную полосочку. Он отвел глаза и начал раздеваться. Теперь он уже мог видеть себя полноценно. Сутуловатая осанка с перекошенными плечами, на груди расцветали красные, фиолетовые и желтые цветы-синяки. Раньше он ходил в зал и имел фигуру Апполона, а сейчас, когда ребра были готовы выпрыгнуть из кожи, он был больше похож на зека. Левый бок был украшен новым синяком и неприятно ныл. Конечности были как-будто не его, они безжизненно висели по швам и казалось, что если взять их и потянуть, то их с легкостью можно было оторвать. " Андрею я нравлюсь таким",-подумал он и от осознания своей никчемности его вырвало.