На острие

— Божественный наследник пойдёт со мной. Голос Гэнитиро доносится до Волка издалека; он плавает в мутном мареве боли и не чувствует ничего — ни отчаяния, ни разочарования, ни горечи. Полевые цветы щекочут лицо, и это прикосновение кажется ему почти ласковым. Он не слышит голоса господина Куро, не слышит шагов — в его мире не осталось звуков. Он не справился. Это воспоминание, одно из немногих, что у него есть — призрак ночи. Волк отбрасывает одеяло, выпрямляется и старается не вспоминать подробности очередного кошмара, но с прошлым не справиться так легко. Волк знает, что господин давно простил его, он говорил об этом много раз, но сам Волк простить себя не может. Он подверг господина Куро опасности, подвёл его — а значит, и самого себя. И остаться без руки — меньшее наказание из тех, что он заслуживал. Это давно позади. Но на ошибках учатся — это долгий и болезненный, но необходимый процесс. Так говорил отец. И Волк всегда слушал. В разрушенном храме тихо. Резчик едва слышно ворчит, склонившись над протезом и встраивая в него очередной инструмент — Волк смотрит, как завороженный, как легко и быстро двигаются его пальцы, и бездумно слушает весёлый треск пламени. Очередной Будда в ногах Резчика злобно скалится — Волк бросает на статуэтку мимолётный взгляд и отворачивается. — Готово, — хмуро оповещает его Резчик спустя несколько минут. — Носи с удовольствием. Волк молча кивает — он слышит слова, но не улавливает интонации; он никогда не умел в них разбираться. Зная Резчика, это очередная почти-грубость, но Волк не обращает на это внимания: он слишком привык к старику. Резчик вдруг заходится кашлем и прикрывает лицо ладонью. — Иди уже отсюда, — хрипит он сквозь приступы. — Иди-иди. Волку нечего сказать. Он прекрасно знает, что это его вина — не умирай он так часто, не будь он так слаб, поветрия бы не было. Но оно медленно расползается по землям Асина, окутывая всех, кого он знал, и это закономерно. За свою слабость нужно платить. Волк не просит прощения у Резчика — он знает, что старик пошлёт его далеко и надолго. И правильно сделает. Просить прощения не нужно, нужно исправлять то, что ты натворил. Он исцелял поветрие уже много раз — наверняка каждый раз заболевшие чувствовали немыслимое облегчение. А когда липкие сети болезни снова опутывали их лёгкие, они теряли надежду снова. Снова и снова. Волк не знает наверняка, но это чувство беспомощности перед судьбой должно быть ужасным. Он не хочет такой участи ни для кого из них. Верный крюк позволяет передвигаться быстро и почти бесшумно. И когда Волк приземляется перед торговцем, он видит на смуглом лице небольшое замешательство. Однако оно почти сразу сменяется напускным дружелюбием. — Здравствуй, старый друг. Волк только коротко кивает — он не любит долгих приветствий. — Хочешь купить что? Выбирай, у меня много чего интересного. — Божественную каплю крови. Волк слышит свой хриплый и надтреснутый голос и не узнаёт его. Он слишком давно ни с кем не разговаривал. Торговец улыбается — и морщинки на его лбу разглаживаются. — Её нет. Выбери что-то другое. Волк не сразу осознаёт услышанное: ему требуется пару секунд. — Нет? — Ну, я же сказал. Ты плохой слушатель. У него есть капля — не может не быть: Волк видел маленький бутылёк среди товаров ещё несколько недель назад. Но торговец приподнимает уголки губ и разводит руками: — Ты опоздал, синоби. Сложить два и два легко. — Кто купил её? Улыбка торговца вдруг кажется Волку ехидной. — Тот, с кем тебе не совладать. Он подавляет желание обнажить меч — так можно получить информацию намного быстрее. Однако отец учил его выдержке, и Волк усвоил этот урок. — Говори. Торговец едва заметно пожимает плечами: — Как знаешь. Не смотри на меня так, синоби. Я просто делаю свою работу. — Ближе к делу. Торговец еле слышно вздыхает. — Гэнитиро Асина. Уверен, тебе знакомо это имя. Глухой голос снова звучит в его голове, отпечатываясь на стенках черепа изнутри: перед тобой Гэнитиро Асина, и Волк сцепляет зубы. Это имя знакомо ему слишком хорошо. Волк уходит — больше здесь делать нечего. И слышит брошенное вдогонку не то сочувственное, не то ехидное: — Ты не найдёшь её, синоби. Больше нет. Страха нет — но и уверенности нет тоже. Волк не представляет, с чего начинать поиски, но в том, что искать необходимо, не сомневается. Гэнитиро не может не знать, что такое драконье поветрие — а значит, наверняка согласится отдать каплю крови. О том, зачем он вообще купил её, Волк предпочитает не думать. Он не знает о Гэнитиро ровным счётом ничего, поэтому едва ли смог бы понять его мотивы. Дорога до башни замка не занимает много времени — он добирается туда на заре. Эмма оборачивается к нему почти сразу же — Волк видит книгу в её руках — и почтительно склоняет голову: — Здравствуйте, господин Волк. — Здравствуй. Волк смотрит на Эмму и не узнаёт её. Лицо осталось тем же, но тёмные глаза неуловимо изменились — в их глубине живёт что-то болезненное, словно поветрие коснулось и её. Эмма нарушает тишину первой: — Вы выглядите уставшим. Я могу чем-то помочь? Волк кивает. — Да. Где Гэнитиро Асина? Эмма остаётся невозмутимой, хотя он ожидал совершенно противоположной реакции. — Этого я не знаю. Господин Гэнитиро давно не появлялся в замке — с тех самых пор, как вы его победили. Волк оценивает ответ: безликий и вежливый. И понимает: если он не настоит, то так ничего и не узнает. — Где он может быть? В глазах Эммы появляется удивление: — Вы хотите встретиться с господином Гэнитиро? Зачем? Волк едва уловимо качает головой. Борьба с поветрием — это его личное дело. И Эмма понимает намёки. — Если хотите, я могу спросить у господина Иссина. Он наверняка должен знать, куда отправился его внук. Волк кивает. И остаётся ждать Эмму в башне, провожая взглядом удаляющуюся спину. Поветрие разрастается, словно опухоль — в карманах Волка появляются всё новые эмблемы. Он задумчиво перебирает их, слушая негромкий стук, и смотрит на резные символы. Торговец. Большой ребёнок. Верующая старуха. Резчик. Он знает этих людей. Кому-то он помогал, кто-то помог ему. И если они умрут, ничего не изменится: солнце будет точно так же вставать над землями Асина, космея — цвести, а замок останется нерушимой каменной громадой, неподвластной времени. Безмятежно-удушающее спокойствие, преследующее его, не нарушить ничем: господина Куро поветрие не коснётся, не коснётся оно и его самого. Тогда зачем?.. Глубоко внутри что-то больно царапается: это его вина. Это его ответственность. Именно поэтому он найдёт Гэнитиро Асина. Эмма ходит легко и неслышно, поэтому Волк, погружённый в свои мысли, не сразу замечает её. Она снова склоняет голову, не глядя ему в глаза, и тихо вздыхает. — Господин Иссин сказал, что не знает, где господин Гэнитиро. Смутное разочарование сплетается с глухим бешенством. — Я найду его. Чего бы мне это ни стоило. Волк никогда не говорит вслух то, о чём думает, и этот раз не становится исключением. — Это будет непросто, — голос Эммы звучит задумчиво. — Но если хотите знать моё мнение… Она выдерживает паузу и впервые смотрит на Волка — взгляд тёмных глаз пристальный. Волк привычно молчит, ожидая продолжения — молчание не гнетёт его. Он научился молчать ещё раньше, чем впервые взял в руки меч. Эмма ожидаемо сдаётся первой. — Я думаю, что господин Гэнитиро не покидал земли Асина. Они слишком дороги ему. Волк кивает снова. И, подумав, всё же говорит: — Спасибо, Эмма. Она мягко улыбается, и едва заметные морщинки вокруг её глаз разглаживаются. — Не за что, господин Волк. Волк цепляется крюком за ближайшее дерево, потом — за следующее, и когда он оборачивается, то может разглядеть только едва различимую чёрную точку среди камней. На мгновение ему хочется вернуться в башню, чтобы увидеть господина Куро и убедиться, что с ним всё хорошо, но он привычно подавляет смутную тревогу, не давая ей перерасти в страх. Синоби должен уметь владеть своими чувствами, и Волк умеет это лучше кого бы то ни было. Отец был хорошим учителем. На то, чтобы обыскать окрестности, уходит всего несколько часов — оставшиеся часы до заката Волк бездумно бродит по деревне. Несколько раз его окликают — голоса даже кажется ему знакомыми, — но он не оборачивается — только быстро цепляется крюком за ближайшую крышу. В уединении Волк чувствует себя спокойно. Когда же ему приходится смотреть в чьё-то лицо и искать слова, внутри каждый раз будто что-то ломается. Без слов ему спокойно и хорошо, когда же их нити сплетаются в пустоте разума, ему становится не по себе — он научился подавлять это чувство, но так и не смог избавиться от него полностью. Он мимолётно надеется, что с Гэнитиро ему не придётся разговаривать — в конце концов, все прошлые их встречи заканчивались далеко не разговорами. Если ему придётся сражаться, чтобы получить желаемое, это будет намного проще — это будет привычно. Потому что отец… Мысль обрывается — и Волк не пытается воскресить её в уставшем сознании. Он и так в последнее время думает слишком о многом. На закате второго дня Волк всё же возвращается в храм, чтобы поесть и немного отдохнуть. Он перебрасывается парой слов с Ханбэем — они давно уже не тренируются, — ужинает и под хриплый кашель Резчика проваливается в тревожный неглубокий сон. Руку чуть ниже плеча пронзает болью — острой, ослепляющей, невыносимой. Волк пошатывается и падает; травинки щекочут лицо. Спокойный и размеренный голос Гэнитиро — последнее, что слышит Волк перед тем, как его мир полностью окрашивается алым. Он просыпается на рассвете — розоватое небо ещё совсем блёклое — и встаёт почти сразу же, сбрасывая с себя сонное оцепенение. Этот сон снится ему уже далеко не в первый раз — и, наверное, не в последний. Такое поражение не забывается. Он исследует деревню заново — когда он оказывается возле замка, солнце уже совсем высоко, — но не находит ни малейшего следа Гэнитиро. Куда он бы мог отправиться? Волк не знает о нём ничего, кроме того, что он страшен в своём отчаянии. Поэтому действует наугад, быстро перемещаясь по землям Асина — рано или поздно они должны столкнуться волей случая. Так, в бесконечных и беспорядочных поисках, проходит шесть дней — Волк возвращается в храм всего дважды, и с каждым разом кашель Резчика становится всё надсаднее и глуше. Это значит одно: он умирает. Отточенные движения становятся судорожными; крюк нередко соскальзывает с веток, и Волк только чудом избегает падения. Его руки мелко подрагивают, когда он сидит у стены и вглядывается в весёлое пламя факела — в нём ему мерещится высокий силуэт. Тот самый сон больше не снится ему — не то баку наконец-то смилостивились, не то он просто слишком устал даже для кошмаров. На седьмой день Волк бездумно обыскивает окрестности замка. И только когда солнце скрывается за горизонтом, он вспоминает про тайный проход под мостом, где они с Гэнитиро впервые встретились. Это глупая идея — в одну реку нельзя войти дважды; у Волка нет никаких оснований полагать, что внук Иссина снова будет там, но волчье шестое чувство подсказывает, что ему всё же придётся снова пережить свой ночной кошмар. Высокие стебли достают ему до пояса; Волк садится прямо на землю и закрывает воспалённые глаза. Он умеет ждать. И когда первые солнечные лучи разгоняют темноту, Волк впервые за много дней чувствует чудовищное облегчение. Гэнитиро Асина стоит к нему спиной, поэтому Волку приходится прислушаться, чтобы разобрать его слова. — Я знал, что мы встретимся снова. Волк хмурится, но не отвечает. Гэнитиро поворачивается к нему, и Волк, стараясь двигаться не суетливо, а уверенно, медленно встаёт и поправляет ножны. Уголки губ Гэнитиро едва заметно дёргаются. — Синоби божественного наследника. Чем обязан? Слова рождаются медленно — в его голове обращение к Гэнитиро колеблется от просьбы к угрозе. Волк не без труда отгоняет их — начать нужно с малого — и размыкает губы: — У тебя есть божественная капля крови. Гэнитиро медленно кивает. — Верно. Есть. И ты пришёл за ней, ведь так? Ни просить, ни угрожать не пришлось — и Волк мимолётно радуется этому. — Да. Гэнитиро стоит на месте, не делая попыток приблизиться к нему или отойти, однако Волк всё равно чувствует исходящую от него угрозу — его рука привычно лежит на рукояти меча. — Зачем она тебе? Волк хмурится и молчит. Гэнитиро должен знать, что у этой капли крови всего одно применение — и зачем-то он купил её. И зачем-то провоцирует его на ответ, хотя ответ очевиден. Гэнитиро ведёт какую-то игру. И Волк должен разобраться, чего он хочет. — Вижу, ты не настроен разговаривать. Что ж, я отвечу за тебя: ты хочешь излечить поветрие. Верно, синоби? Волк кивает — как и всегда, молча. Гэнитиро склоняет голову. — Драконье поветрие — это большая беда, — говорит он медленно, пристально глядя Волку в глаза. — Говорят, оно способно убить человека за две недели. Сколько ты искал меня? — Семь дней. — Значит, у тех, кого ты хочешь исцелить, осталось меньше недели. Голос Гэнитиро абсолютно спокойный, но в этом спокойствии Волку слышится призрачная насмешка. И это заставляет его сцепить зубы и перейти из обороны в нападение. — Отдай мне её. Гэнитиро кивает снова. — Отдам. Волк удивлённо моргает — он не ожидал, что всё окажется так просто. Но Гэнитиро, небрежно поглаживающий рукоять, вдруг сжимает пальцы — и обнажает меч. С Асина не бывает просто. — Я отдам её тебе, — всё так же медленно, делая акцент на каждом слове, говорит Гэнитиро, — если ты победишь меня. — Я уже побеждал тебя, — отзывается Волк сквозь сжатые зубы, и Гэнитиро вдруг скупо улыбается. — Тогда тебе не составит труда сделать это снова. — Зачем? — спрашивает Волк вместо ответа. Гэнитиро качает головой и поднимает меч. — Это не имеет значения. Тебе нужна капля божественной крови. У меня она есть. Тебе нужно её забрать. Всё очень просто, синоби божественного наследника. Считай, что ты покупаешь её у меня и платишь кровью вместо монет. Твоей кровью, хочет ответить Волк, но не отвечает ничего, чтобы не пропустить первый удар. Гэнитиро двигается настолько быстро, что Волк едва успевает следить за ним — в их прошлых сражениях он был медленнее; клинки скрещиваются с громким лязгом — Волк умело парирует серию быстрых ударов. Спасибо, Ханбэй, думает он отстранённо, когда Гэнитиро широко замахивается. Прыжок. Уворот. Гэнитиро сосредоточен: Волк видит, как на его щеках проступают желваки. Он наносит удары один за другим — и последний из серии всё же заставляет Волка пошатнуться и едва не выронить меч. Лязг. Звук рвущейся плоти. Боль. Волк смотрит на свою грудь и видит рукоять клинка. А потом — падает на землю, прямо как тогда, когда… Мысли путаются; Гэнитиро небрежно вытирает окровавленное лезвие — это последнее, что видит Волк перед тем, как провалиться во тьму. Он смотрит на свою ладонь — красные контуры расплываются, словно дрожат на ветру; он стоит над собственным телом. Умереть? Воскреснуть? Волк ныряет в своё тело, как в воду. Сердце бьётся неохотно, но — бьётся. Этого достаточно, чтобы открыть глаза. И он открывает. — Божественная кровь, — голос Гэнитиро звучит задумчиво. — Я знал, что не убью тебя так просто. Волк не отвечает: он разминает затёкшие мышцы и, подобрав меч, медленно поднимается с земли. Гэнитиро усмехается и переводит взгляд на крохотный бутылёк, лежащий на его ладони. — Ты не отдашь мне кровь, — констатирует Волк мрачно. На этот раз не отвечает Гэнитиро. Они молча смотрят, как солнечные блики пляшут на хрупком стекле. — Эта кровь исцелит поветрие, — говорит Гэнитиро наконец, глядя Волку в глаза. — Но чем больше ты умираешь, тем ближе к смерти становятся те, кого ты хочешь спасти. Стоит ли сражаться? Тихий шелест травы режет тишину. Волк поднимает меч, глядя в серые глаза. — Всегда, — говорит он негромко. И бросается вперёд. На этот раз он не собирается отсиживаться в обороне — клинок стремительно высекает искры из чужого. Но Гэнитиро парирует все удары — и, стоит Волку остановиться всего на мгновение, как он делает резкий выпад. Меч входит чуть ниже плеча и резко распарывает кожу до бедра — вся грудь превращается в огромную рваную рану; Волк глухо рычит — не останавливайся, мальчишка, звучит в голове набатом. Удар — блок. Удар — уклонение. Удар. Удар. Удар!.. Волк едва стоит на ногах — сам же Гэнитиро, кажется, совершенно не устал: в их последней битве он делал короткие передышки. Сейчас — нет. Не останавливайся. В ушах звенит; Волк откатывается от Гэнитиро и достаёт флягу, едва держась на ногах — лекарство, скорее, скорее… Стрела вонзается прямо в центр раны. Волк тихо рычит от боли. И падает — снова. Не оста… Он не видит и не осязает — всё вокруг подёрнуто алой дымкой. Но слышит негромкое: — Завтра на рассвете. Чёртова стрела. Чёртов… Мысль обрывается. Всё исчезает. Когда Волк открывает глаза снова, он не сразу понимает, где оказался — в полутьме сложно что-то разглядеть. А поняв, сцепляет зубы и медленно поднимается с земли. Идол Резчика смотрит на него немигающим взглядом; голубое пламя на мгновение вспыхивает и тут же гаснет. Завтра на рассвете. Волк не знает точно, как работает поветрие, но одну закономерность он вычислил: чем больше он умирает, тем хуже становится заболевшим. Гэнитиро тоже говорил об этом — откуда это известно ему?.. Как он вообще… Мысль исчезает так же быстро, как и появляется — думать об этом бессмысленно, намного важнее определить, сколько попыток у него осталось. Десять? Пять? Две?.. Одна?.. Волк сидит у идола до тех пор, пока на небе не начинает заниматься зарево. Лекарство плещется на самом донышке фляги, но — Волк знает — оно восстановится. Главное — не забывать про стрелы. Главное — не забывать. Гэнитиро снова стоит к нему спиной. — Я люблю это место. Здесь тихо. Волк обнажает меч, но Гэнитиро не спешит оборачиваться — он стоит и смотрит куда-то вдаль, туда, где алое смешивается с розовым. — Я часто приходил сюда после нашей битвы. Здесь я чувствую себя спокойно. Волк поднимает меч и коротко бросает: — Начинай. Гэнитиро наконец оборачивается — серые глаза задумчивы. — Так спешишь умереть? — Мне нужна капля, — говорит Волк отрывисто; слова царапают глотку. — Я готов платить. На лице Гэнитиро появляется тень улыбки. — Что ж, хорошо. Волк легко отражает первый удар; Гэнитиро, ловкий и быстрый, кружит вокруг него — Волк только и успевает, что парировать. Хватит отсиживаться, думает он зло и делает выпад — Гэнитиро отражает его, но пошатывается. Это — шанс. Удар. Удар. Удар!.. На этот раз удача на его стороне — Гэнитиро рвано выдыхает и падает на колени; Волк вонзает меч ему в шею и тут же отпрыгивает, тяжело дыша. Рубашка неприятно липнет к телу; он опускает меч и настороженно смотрит на Гэнитиро, но тот встаёт, небрежно поправляет шлем и становится в боевую стойку. — Ты ещё не победил меня, синоби. Тебе просто повезло. Волк знает: чтобы убить его, нужно ударить трижды, и третий раз не дастся так легко, как первые два — он до сих пор помнит, как уворачивался от молний. На мгновение Волку становится интересно, станет ли Гэнитиро снова использовать эту технику, но лишь на мгновение; у него не остаётся времени думать об этом — клинки снова скрещиваются. Волк едва успевает отпрыгнуть от особо опасной атаки; пропускает размашистый удар — назад!.. Он пьёт лекарство — стрела проносится у самого виска. Гэнитиро молниеносно возвращает лук за спину и поднимает клинок. — Второй раз не попадёшься? Волк резко качает головой и бросается вперёд. Лязг — вдох. Треск — выдох. Время то тянется тягучей патокой, то утекает сквозь пальцы; Волк сосредоточен до предела. Он не продумывает, что будет делать — в голове мелькают точечные обрывки действий — удар-взмах-удар-блок-удар, — и пока ему это удаётся. Ровно до тех пор, пока щиколотки не пронзает болью. Земля под ладонями рыхлая, мокрая; Волк сильно отталкивается — меч Гэнитиро вонзается туда, где он был секунду назад; лекарство — не успею, не успею… Широкий клинок рассекает грудь и входит прямо в сердце. Волк отрывается от своего тела, невесомый, словно пёрышко. Умереть? Воскреснуть? Он медленно встаёт, держась за плечо — руку хватает судорога. Гэнитиро стоит и смотрит на него, и на этот раз его взгляд серьёзен. — Ты готов продолжать, синоби? В прошлый раз он не спрашивал этого — просто бросился в атаку; это — передышка, и ею нужно воспользоваться. Волк надеялся, что говорить не придётся — он не умеет и не хочет, — но выбора нет — только не сейчас, когда он так близок. — Зачем тебе это всё? Гэнитиро склоняет голову набок и смотрит вопросительно. — Что именно? — Эта… битва. Слова выталкиваются из глотки с трудом — говорить с врагом непривычно, сложно и немного, самую малость страшно, — но Волк давит этот страх, как и привык — в зародыше. — Можешь считать, что я хочу восстановить справедливость. Ты всё-таки убил меня. — Но ты не умер. Гэнитиро кивает. Серые глаза смотрят пристально, цепко. — Да. Но я не привык сомневаться в своём мастерстве, а ты заставил меня это сделать. Можешь считать, что я хочу отплатить тебе той же монетой. Волк задумчиво хмурится; мотивы Гэнитиро становятся яснее, но — ненамного. Зачем он купил каплю? Зачем?.. — Вижу, ты удивлён, — голос Гэнитиро по-прежнему спокоен, но в глубине его глаз скрывается что-то нехорошее — Волк не знает наверняка, но чует. — Да, я много раз вспоминал нашу битву. Волк медленно моргает: Гэнитиро сбил его с мысли. Однако это слишком важно, чтобы просто забыть. И мозаика складывается. — Ты купил божественную каплю крови, чтобы найти меня. Волк надеется задеть Гэнитиро, но тот не выглядит уязвлённым, даже наоборот — на его лице снова появляется скупая улыбка. — Нет, синоби. Я купил её, чтобы ты нашёл меня. И ты здесь. Тело уже не такое ватное — клинок послушно ложится в руку. А это значит, что разговор можно заканчивать. Кажется, Гэнитиро тоже понимает это. Волк уходит от первой атаки, меняет инструмент в протезе; петарды грохочут — и Гэнитиро с рёвом закрывает лицо рукой. Волк не даёт ему опомниться — бьёт; меч рассекает кожу с треском. Волк увлекается и едва не пропускает удар — назад. Успокойся, мальчик, звучит глухой голос Ханбэя. Сосредоточься. Протез щёлкает — на Гэнитиро обрушивается топор; кровь мажет запястья, течёт по пальцам, но это неважно. Важно… Гэнитиро падает на колени. Сейчас!.. Клинок входит ему в шею до основания. Да. Так. — Неплохо, — голос Гэнитиро становится хриплым; он вытирает кровь и медленно встаёт — зияющая рана на его шее мгновенно затягивается; Волк отпрыгивает и замирает натянутой струной. — Ты стал сильнее, как я и ожидал. Но ты не победишь — не в этот раз. Волк сжимает меч крепче — так, что рукоять впивается в ладонь. — Посмотрим. Клинки скрещиваются. Удары становятся жёстче — земля и небо пляшут перед глазами, сливаясь воедино; Волк пропускает быстрый удар, замирает всего на секунду… Нет, мальчик. Нет. Клинок Гэнитиро входит глубоко в горло; Волк зажимает шею, пытаясь остановить струящуюся кровь… Но — падает. Гэнитиро вытирает окровавленное лезвие и склоняет голову. — Ты почти победил. Но этого оказалось недостаточно, — говорит он негромко — Волку приходится прислушиваться, чтобы разобрать слова; всё вокруг плывёт. — Завтра на рассвете я снова буду ждать тебя. Волк хочет подняться, хочет сжать меч, но тьма распахивает пасть и он падает снова. Я ведь не так тебя учил. В голосе — укоризна; Волк резко открывает глаза, но Гэнитиро уже нет поблизости. Нет никого — только он и его поражение. Тело слушается неохотно; Волк медленно поднимается и на подгибающихся ногах заходит в полуразрушенный храм. Внутри темно — Волку не сразу удаётся найти Резчика, а когда он видит его, скрючившегося у дальней стены, сердце пронзает острое сожаление. Он подходит к Резчику, садится на одно колено и негромко спрашивает: — Как ты? В тишине храма его голос звучит раскатами грома. Резчик не шевелится — глухой смех переходит в кашель. — Глупый вопрос. Подумай ещё. Волк осекается. Он ищет новые слова, правильные и спокойные, но не успевает подобрать их — Резчик опережает его: — Я умираю. И понимаю это. Что может быть лучше, а? — Ты закончил Будду? — спрашивает Волк, просто чтобы не оставаться в этой оглушающей тишине. Резчик дёргает головой и заходится новым приступом кашля. Он быстро прячет ладонь и вытирает её об одежду, но Волк успевает заметить бурые подтёки. — Я… нет. Не успел вырезать оскал. Иронично, да? — он выдерживает паузу. — Они всегда полны боли и гнева, и теперь, когда ими полон я сам, моя статуэтка остаётся равнодушной. Не этого я хотел. Да что тебе слушать старика, уходи. Голос Резчика настигает его в дверях. — Если я выживу, это будет чудом. Но я знаю, что чудес не бывает. Ты выживешь, думает Волк. Обязательно. Но не говорит ни слова. Он понимает ясно, как никогда: у него осталась последняя попытка. Спать не хочется. Волк честно ворочается на узкой лежанке, но как только он закрывает глаза, во мраке мгновенно проступает лицо Гэнитиро. Гэнитиро смотрит на него и нарочито медленно обнажает меч; Волк пытается прогнать этот образ, но всё, что ему остаётся — смотреть, как широкое лезвие входит ему прямо в сердце. Грудь царапает страх, острый, как никогда: что, если их следующая встреча закончится именно этим?.. Волк представляет, как он возвращается в храм и видит остывшее тело Резчика, и ему становится муторно. Когда божественные капли продавались повсюду за бесценок и он подавлял поветрие ещё в зародыше, как только в карманах появлялась первая эмблема, Волк знал: он легко справится с этим, как справлялся и со всем остальным. Он знал, что никто не умрёт. Теперь — нет. Волк сцепляет зубы; грудь царапает и жжёт. Он лежит неподвижно ещё несколько часов и смотрит на небо — до тех пор, пока оно не начинает светлеть. Гнев внутри прочно сплетается с обречённостью, но Волк старается не думать об этом — не думать ни о чём, — молча втягивает воздух носом, считая до десяти, и выдыхает ртом. Эти техники помогают успокоиться — им его научил отец. Небо становится розовым; он поднимается с лежанки, стараясь удержать хрупкое спокойствие как можно дольше, и цепляется крюком за ближайшую ветку. На этот раз Гэнитиро не стоит к нему спиной — Волк видит, как в серых глазах отражается солнце. — Ты всё же пришёл. Успокойся. Сосредоточься. — Я не мог не прийти. Волк говорит это и только потом понимает, что слова прозвучали совсем не так, как должны звучать — не равнодушно, а откровенно. Непозволительно. Гэнитиро, кажется, не собирается упрекать его в этом — он привычно склоняет голову набок, и взгляд его глаз, как и обычно, пристальный. — Ты говорил с заболевшим. Верно? Волку не нравится эта осведомлённость, но он не подаёт виду. — С чего ты взял? Гэнитиро слабо улыбается — и тут же снова становится серьёзным. — Когда нам недостаёт решимости, мы черпаем её из чувства долга. Исцелить поветрие — твой долг, синоби. По крайней мере, ты в этом уверен. Что служит лучшим напоминанием о долге, как не лицо друга, пострадавшего от твоей слабости? Эти слова в точности копируют его мысли — Волк мимолётно удивляется этому, но всё же отвечает, стиснув зубы: — Я не слаб. Ты знаешь об этом. Гэнитиро медленно кивает: — Да. Ты силён. Но недостаточно. Иначе бы тебе не приходилось воскресать снова и снова. Парировать нечем — Волк прекрасно понимает это. Поэтому молча обнажает меч и становится в боевую стойку. — Хочешь начать? Я думал, мы поговорим ещё. Гэнитиро держится так расслабленно, словно и не собирается сражаться, но Волк знает: он — собирается, — поэтому резко качает головой. Будь внимателен, мальчик. Когда ты начнёшь, пути назад уже не будет. Его и не было, откликается Волк. Верно. Поэтому ты должен справиться. Если ты проиграешь, у тебя не останется ничего — только горькая память, только чужая земля. Волк отражает первый размашистый удар — и голос-из-прошлого затихает. Он справится. Он обязателньно справится. Протез щёлкает — Гэнитиро едва успевает отразить сюрикен. — Хороший приём, — говорит он спокойно. — Не жалеешь, что потерял руку? В его голосе нет ни намёка на насмешку, но глухая ярость всё равно царапает грудь — и Волк сцепляет зубы. — Хочешь проверить на себе? Гэнитиро качает головой — и легко отражает новый удар. Клинки скрещиваются. Волк рвётся назад, а потом — выбрасывает крюк; отличный приём, малыш; Гэнитиро вскидывает меч, но Волк бьёт, не давая ему опомниться — клинок входит глубоко в бедро. Осталось сделать это ещё два раза. Всего два раза. И всё будет хорошо. Гэнитиро встаёт — рана на его шее зарастает; Волк едва успевает отражать его удары — выверенные, быстрые. Кажется, он разозлился. Удар. Дуга. Укол… Волк опускает клинок — всего на мгновение — ошибка. Лезвие рассекает его горло. Плохо, но не смертельно, верно?.. Он бьётся на земле, тщетно пытаясь вдохнуть, но только расплёскивает кровь. Умереть? Воскреснуть? Гэнитиро стоит над ним, опустив меч. — Следующая твоя смерть будет последней, — говорит он негромко. — Ты готов? Его слова звучат безразлично, но за ними явно что-то кроется. Если бы Гэнитиро действительно было всё равно, он бы не начинал все эти в высшей степени бессмысленные разговоры, он бы просто убил его и насладился своей победой. Значит, он что-то недоговаривает. Волк прокручивает это в голове за секунду и почти приходит к какому-то выводу, но мысль ускользает — последние силы Волк тратит на то, чтобы подавить эту глупую тревогу. Я спокоен. Я сосредоточен. Я готов. Он встаёт с земли, поднимает меч, и мысли исчезают, сменяясь кристальной пустотой. — Я готов. Гэнитиро едва заметно кивает ему в ответ. И бросается вперёд. Мысли привычно дробятся: прыжок-удар-уворот-удар-прыжок… Гэнитиро делает крошечную паузу между ударами — раньше Волк не увидел бы её, но не после стольких попыток. Петарды взрываются с грохотом. Гэнитиро падает на колени. Ещё один раз, думает Волк устало, и всё закончится. Гэнитиро встаёт уже не так легко, как в прошлый раз — он немного пошатывается и держится за шею; Волк бьёт, бьёт-бьёт-бьёт, но только два удара достигают цели. Гэнитиро замахивается. Волк рвётся назад. Лекарство — стрела, осторожно; прыжок — ближе… Крюк. Оказавшись рядом с Гэнитиро, Волк вскидывает меч — сейчас, сейчас, сейчас!.. Колено вдруг пронзает болью — острой и ослепляющей; Волк роняет меч — я проиграл?.. Я — проиграл?.. Но Гэнитиро, вместо того, чтобы всадить клинок ему в сердце, вдруг резко хватает его за плечо и разворачивает к себе спиной. Волк закрывает глаза, чувствуя прикосновение прохладной стали к горлу. Сейчас — он знает — наступит смерть. Та самая, которая не отнимет у него жизнь, зато отнимет всё, что ему дорого. Но Волк ошибается. — Ты проиграл, синоби. — Да, — отзывается он глухо. И зачем-то добавляет: — Я был так близок к победе. Это… несправедливо. Тихое дыхание обжигает ухо; сталь прижимается плотнее — так, что на шее набухает свежий порез. — Да. Так обычно и случается. Тишина давит на плечи, впервые за много лет. И вопрос, столько времени крутившийся на кончике языка, наконец звучит. Теперь — можно. — Зачем ты затеял всё это? Гэнитиро отзывается почти сразу: — Я же сказал, что хотел отомстить. Это очевидно. — Нет, — Волк выдерживает паузу. — Ты давал мне передышки. Ты разговаривал со мной. С врагами так не поступают. На этот раз Гэнитиро молчит чуть дольше — и Волк впервые жалеет, что не видит его лица. — Ты мне не враг, синоби. Его голос звучит тихо, едва различимо; эти слова почему-то кажутся Волку откровением. — Но мы сражались. Я убил тебя. Значит, я твой враг. Волк слышит смешок — впрочем, такой тихий, что ему могло послышаться. — Это я стал твоим врагом после похищения божественного наследника. Но я умею признавать поражение. И умею восхищаться тем, кто окажется достаточно силён, чтобы победить меня. Слова не осознаются — Волк пытается сложить их воедино, но раз за разом терпит поражение. Дыхание становится громче — теперь оно звучит у самого уха. — Ты достойно сражаешься, синоби. Именно поэтому я не убью тебя. Я дам тебе выбор. — Выбор? — отзывается Волк глухо; о чём это он?.. — Да. Неуловимое движение за спиной — и Волк видит краем глаза заветный бутылёк; в груди что-то тоскливо сжимается. — О чём ты думаешь, когда видишь его? Волк упрямо не смотрит на бутылёк, но алая капля всё равно притягивает взгляд. Ответить честно? Солгать? Промолчать?.. Разницы нет — он проиграл. — Я не справился. — Да. Не справился. И подвёл тех, кто так надеялся на исцеление, — голос Гэнитиро звучит задумчиво. — Теперь они умрут. Или же нет. Выбор за тобой, синоби. Слова ускользают — он слишком устал. Волк моргает — солнце слепит. — Что? — Это стекло очень хрупкое. Один удар — и оно разобьётся, а божественная капля крови впитается в землю, так и не исполнив своего предназначения. — Я не понимаю. Дыхание над ухом ровное и размеренное. Клинок немного отодвигается от горла — ровно настолько, чтобы не ранить тонкую кожу. Но холод стали всё равно чувствуется — это холод смерти, ждущей его: одно неверное слово, неверное движение — и он снова провалится в забытье, а когда очнётся, Резчика уже не будет. Он никогда больше не услышит ворчание старика, никогда не перебросится с ним парой ничего не значащих слов, никогда не принесёт ему новый инструмент… От этих мыслей, от горькой памяти ему холодно — холоднее, чем от лезвия меча. Гэнитиро вдруг убирает клинок — Волк чувствует, что снова может дышать полной грудью — облегчение. Но спустя миг лезвие оказывается у живота — и, сминая одежду, почти касается кожи. — Я бросаю бутылёк на счёт три. И только от тебя зависит, разобьётся ли он. Раз. Значит, всё закончится так — распоротым животом?.. Значит, да. Страх — тот самый, который он должен всегда подавлять в зародыше — обвивает сердце ледяной змеёй. — Два. Без пауз. Без передышек. Игры кончились. Если он поймает бутылёк, то всё равно умрёт — это просто вопрос времени. Но чтобы использовать каплю, нужно как-то добраться до идола. Разрушенный храм совсем недалеко — если перемещаться с помощью крюка. Но как он сделает это с распоротым животом?.. — Три. Бутылёк описывает в воздухе дугу; в сознании вспыхивает образ умирающего Резчика, и мысли исчезают. Волк не думает больше — просто рвётся вперёд; он слышит шорох одежды, треск кожи, но не думает, не думает, не думает об этом. Страха нет. Боли нет. Нет ничего — только он и его ответственность. Стекло холодит ладонь — поймал?.. Волк падает на землю, крепко сжимая бутылёк в руке… И едва сдерживается, чтобы не завыть. Боль повсюду; поначалу тонкий порез набухает, края зияющей раны расходятся. Кап. Кап. Кап. Тихо-тихо, но — оглушающе. — Я впечатлён. Голос Гэнитиро звучит откуда-то сверху — Волк не видит его лица. Он зажимает живот рукой и тянется к фляге, но на дне осталось всего несколько капель. Он сейчас умрёт. Он уже умирает. — Мне нужен идол. Помоги. — Идол Резчика? — голос Гэнитиро звучит заинтересованно. — Я видел одного в окрестностях. Зачем он тебе? — Распылить. Лекарство. Слова даются тяжело, всё вокруг плывёт, но Волк сжимает в ладони бутылёк и мысль о том, зачем всё это было, на краткие мгновения отрезвляет его. Лязг — Гэнитиро прячет меч в ножны. Скуластое лицо оказывается совсем близко. Тёплые ладони ложатся на спину. И земля, окровавленная и чужая, резко отдаляется. Гэнитиро несёт его осторожно, но уверенно — Волк пытается держать голову ровно, чтобы не касаться его, но на это уходит слишком много сил. Он чувствует тепло Гэнитиро даже сквозь плащ и концентрируется на этом ощущении, чтобы оставаться в сознании. Солнце слепит, но Волк упорно смотрит на небо — боль и страх растворяются в этом свете, и остаётся только одно. Надежда. Они молчат — тишина, бывшая врагом, снова становится другом: говорить бессмысленно. Бой закончился, и Гэнитиро не должно быть здесь — но он здесь и зачем-то несёт его к идолу, словно тоже хочет излечить поветрие. Нет. Если бы хотел — просто отдал бы каплю. Тогда чего он хочет? У Волка нет ни одной догадки, но они и не нужны — мотивы Гэнитиро не настолько важны, чтобы думать об этом. Он просто думает о чём-то, чтобы не умереть раньше срока. В широкой ране отчётливо проступает грязно-розовое; пусть. Оно того стоило. Сто пятьдесят девять, считает он шаги, сто шестьдесят, сто шестьдесят один… Гэнитиро останавливается — и Волк через силу поднимает голову. Идол Резчика вспыхивает голубым, словно реагируя на него. На них. — Подойди. Слова выталкиваются из горла с трудом — на губах запеклась кровавая пена. Но объяснять ничего не приходится — Гэнитиро послушно делает ещё несколько шагов и замирает прямо у идола. Бутылёк поддаётся не сразу: руки не дрожат даже — трясутся, — но поддаётся. Волк наклоняет его — капля крови падает на серые камни, и всё исчезает в сиреневой дымке. — Это и есть исцеление поветрия? — в голосе Гэнитиро слышится слабый интерес. Волк молча кивает. Волна энергии распадается на мельчайшие частицы — какое-то время они кружатся над их головами, а потом исчезают. И тоска, скребущая сердце, исчезает вместе с ними. Исчезает всё. Даже солнце. Остаётся только тихий голос. — Спи, однорукий Волк. Ты проснёшься на рассвете. Легче тумана. Чище дождя. Невесомое прикосновение сухих губ к виску. И тьма — мягкое, лоскутное одеяло. Прощай, чужая земля. Тьма-без-кошмаров. Тьма, после которой обязательно наступит рассвет. Прощай.