Реабилитация по-татищевски

Звонок в дверь отдаётся в ушах. Косте так похуй, что он не встаёт с нагретого места и всё так же бестолково пялится в потолок. В груди зудит от нескончаемой печали, мотивации делать что-то нет. Вот вообще. Костя никогда не страдал суицидальными мыслями, но сейчас он полностью готов сорваться в этот омут с головой. Что лучше? Прыгнуть с крыши? Порезать вены? Может, повеситься? Наглотаться таблеток? Или с моста броситься, на автомагистраль? Звонок снова орёт, разносится по тихой квартире. Сквозняк колышет тонкую занавеску. В комнате темно. В душе у Кости абсолютно пусто. В голове ни одной мысли, кроме способов избавиться от ненавистной жизни, и те ползут еле-еле. Ещё раз звонок. Костя закрывает глаза. Они немного болят, но сердце в разы сильнее. Оно рвётся и рвётся, рвётся и рвётся, рвётся и рвётся… Костя так зациклен на своих ощущениях, что не слышит скрежет ключа в замке. Тихое щёлканье открывающейся двери заставляет его снова разлепить глаза. Ничего в душе не откликается ни страхом, ни радостью. Душа молчит, молчит и сердце, продолжая тягуче и медленно разрываться, доводя до исступления мозг. По коже бегут мурашки — это из-за сквозняка. Снова скрежещет замок, закрываясь. Шагов не слышит, чувствует, что кто-то подошёл. Да зачем это загадочное «кто-то», ключи от его квартиры есть только у одного человека. Юра садится на пол бесшумно, прислоняется головой к подлокотнику с обратной стороны. Заледеневшими безвольными пальцами Костя ощущает, как близко его волосы, но шевелиться нет никакого желания. Потолок белый. Ветерок холодный. В душе бесконечно тихо. Может, достать из сейфа пистолет и к виску, чтоб сразу? Костя смотрит и смотрит в потолок. Его ноги вытянуты к окну, правая рука — на подлокотнике, левая — на животе. Костя мерно дышит. Когда Юра шевелится в следующий раз, Костя чувствует лишь притуплённое изумление — надо же, он ещё здесь. Всё равно. Так всё равно, что Косте смеяться хочется. Он знает, что не получится выдавить из себя и звука. С надеждой на хоть какую-то взаимность покончено, и Костя сдался. Теперь нечего и говорить даже о дружбе. Никто не может: ни он, ни Юра, ни Аня. Костя искренне не понимает, что у Камской и Татищева пошло не так, но у него всё было заебись: депрессия, алкоголь, наркотики — он не мог в трезвом уме пережить их отношения, в которых они медленно, но верно уничтожали друг друга. А потом в очередном приходе, корчась у холодной стены какой-то подворотни, он принял самое тупое решение в своей жизни. Решил, что можно что-то исправить, признавшись. Проспался даже ради этого, чтобы не идти в заёбаном виде. Пришёл. Сказал. Прямо сказал, при Ане, когда открыли дверь. Их взгляды, их выражение лица, их слова — Костя развернулся и ушёл. Аня звонила. Он не брал. Звонить прекратила. Юра звонил намного позже того, как Ане сделалось безразлично. Костя не взял. Юра позвонил ещё несколько раз и тоже прекратил. Костя не знал, сколько времени прошло. Он думал, что их крепкая дружба — это навсегда, но она развалилась, как карточный домик, и все поехали головой — потому что их дружба была единственным, на чём они держались. А она закончилась — и всё закончилось. И у Кости тоже всё закончилось. Вся жизнь. Он не видел дальше своего будущего без Юры, без Ани, без них. В первую неделю он думал, что друзья его примут, когда эмоции сойдут на нет. Ничего подобного. Аня, скорее всего, звонила для проформы, Юра тоже. Только сейчас приехал ещё зачем-то. Косте он не нужен был больше. Косте вообще ничего не нужно было больше. И их дружба треклятая тоже. Зачем, если всё заканчивается так? Он бы не вернулся во времени назад, чтобы что-то исправить, если всё равно из-за каких-то взглядов и недопониманий они могут так поссориться. Костя глубоко вздыхает. Может, утопиться? Вдруг чувствует движение у ног. Понимает, что Юра стоит рядом с ним уже какое-то время, только когда он безвольной тушей падает сверху. От него несёт перегаром. Костя даже не дёргается. Инстинкты отключились вместе с чувствами. Тяжесть Юриного тела, свернувшегося комочком у него на коленях и груди, наверное, приятна. Костя отдал бы всё, чтобы сидеть вот так, но несколько месяцев назад. Сейчас ему противно, что Юра настолько жалеет его, что готов вот так вот… рядом быть. Он ведь отвернулся от него, когда так нужна была его поддержка, хоть слово, хоть знак, что всё устаканится. Что он не будет сердиться из-за чувств Кости, а, возможно, поможет с ними справиться: поговорит, объяснит, простит. Но Юра с ошарашенным видом полил его такой грязью, что Костя до сих пор ощущал себя опороченным. Юрины ботинки упираются в колени, скрытые под брюками, и, наверное, вот это неприятно. Костя чувствует себя таким мёртвым, что не ощущает дискомфорт. Юрины волосы почему-то царапают подбородок — подстригся? Ну и ладно. Костя тоже… покрасился. Так похер на всё, что Костя закрывает глаза. Вспыхивает и гаснет, как свечка на ветру, желание обнять Юру, а потом так же мимолётно задувается пламя мысли скинуть его с себя на пол. Рука, на которой лежит Юра, начинает затекать. Тепло от его тела такое маленькое, что Костя его почти не чувствует. Он немного совсем испытывает какую-то злость, когда Юрины пальцы скользят по его запястью, по локтю и обхватывают предплечье. «Хватит, — хочет попросить он, но тяжело даже открыть рот. — Хватит давать мне грёбаную надежду, когда ты и так всё испортил. Когда я всё растоптал, а ты ещё сверху добавил». Шея, откинутая поверх спинки, зудит — Костя в последний раз вставал этим утром, чтобы сходить в туалет, и тут же сел обратно. Он не ел уже дня два. Не хотелось, хотя в холодильнике были привезённые Сашей салаты и замороженные блины. Что-то касается его кадыка, когда Юра шевелится. Костя не сразу понимает, что это губы. Возможно, в этот момент в душе что-то звякает неуверенно, но Костя не успевает расслышать. Потолок у него красивый — белый и простой, с несколькими серыми лампочками, расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга. Ещё одно касание он чувствует через несколько минут. В то же место, только теперь Юра ещё и мажет чем-то мокрым. Языком? Он возится, пересаживаясь как-то по-другому, надавливает на Костину руку, лежащую на подлокотнике, коленкой колет живот. Видимо, он скидывает ботинки, потому что Костя не может объяснить тихий двойной стук иначе. Губы касаются выше на этот раз, всё так же несмело. Горячее дыхание щекочет шею, и Костя резко сглатывает — инстинкты всё же никуда не делись, заснули просто на какое-то время. Пальцы на руках дёргаются, чтобы остановить Юру, когда он целует шею ещё выше. Костя не собирается наблюдать, как Татищев едет башкой окончательно. И участвовать в этом тоже не собирается. Только бывший друг тонкими дрожащими пальцами прижимает его запястья, переложив левую руку с живота на подлокотник, и довольно больно надавливает коленом в бедро. Вот это Костя чувствует. Он еле-еле лениво двигается, пытаясь вырвать свои руки, но всё зря — Юра держит крепко. И откуда столько силы? Или это он так ослаб? Следующее касание приходится в подбородок, и Костя даже удивляется, почувствовав на ногах мурашки и в животе какое-то шевеление. Ещё одно касание между губами и подбородком, долгое и тёплое. Костя всё глядит и глядит в потолок, но теперь в поле его зрения маячит бледный лоб Юры и его короткие волосы. Он вдруг начинает снова возиться, и Костя ощущает, как между его боками и креслом пролезают коленки, а на бёдра косточками давит Юрина задница. Уралов немного заинтересованно опускает взгляд и видит, как Юра с взволнованным лицом устраивается на нём поудобнее, смотря куда-то в его грудь. Костя вздыхает ещё раз и закрывает глаза. Серьёзно, может, стоит прекратить Юрины мучения и просто свалить его на пол? Екатеринбург чувствует, что застывший Юра теперь совсем близко. Его прокуренное дыхание щекочет Косте нос. Он думает: неужели Юра собирается поцеловать его? И тут же мозг затихает, снова заскучав. Костя знает, что Юра не будет целовать его. Юра целует его так трепетно, что Костя даже воскресает. Все чувства включаются разом: шершавая обивка кресла под пальцами, отваливающаяся от боли шея, затёкшие ноги и пятая точка, которую он уже не чувствует. Просыпается желудок, требует пищи. Но Костя не слушает все эти ощущения, потому что главное всё же вес Юры, прижимающего его к креслу своим телом и сжимающего по бокам ногами. И, конечно, целующего его. Костя так и лежит, несмотря на нахлынувшие чувства, и не отвечает на поцелуй. Зачем? Есть смысл? Юра что-то проверяет, Костя не будет ему мешать. Пускай делает что угодно с ним. Но Юра отстраняется, мазнув напоследок языком по плотно сжатым губам, и его тяжесть переносится на пах, когда он садится ровно. Руки Кости вдруг оказываются свободны, когда Юрины ладони упираются ему в грудь, нажимают, и Татищев снова целует его. Наверное, Юра всё же сошёл с ума, как Костя и боялся. Боялся, конечно, в начале, а потом уже старался не вспоминать. Костя не мог по щелчку пальцев раздавить в себе чувства, теплящиеся в нём два века, но он мог заставить себя не думать о них и о Юре, прекрасно обозначившем свою позицию. Если бы Костя не знал Челябинск и не помнил, что случилось между ними, то, наверное, он бы подумал, что нравится Юре, с таким отчаянием тот целовал его губы. Но это было не так, и Костя слишком хорошо усвоил урок. Юрин рот бестолково прижимается к его, но когда язык пробует скользнуть внутрь, раздвинуть Костины губы у него не выходит. Тогда Юра отстраняется и елозит бёдрами, задевая всё, что можно задеть там, где задевать вообще ничего не желательно. — Кать. — Хриплый шёпот Юры слишком громкий для Костиного слуха, привыкшего за столько времени к тишине. — Кать, я хочу. Костя с усилием сгибает шею, поднимая голову. Крутит ею во все стороны, пытаясь справиться с режущей болью. Пока разминает, разглядывает безразлично Юру, снова поёрзавшего на нём. Юра похудел ещё больше и выглядит каким-то… напуганным. Из-за того, что он сидит сейчас на Косте, да задницей прямо на его члене? Ну и ладно, сам залез. Ещё и поцеловал так, будто серьёзно имел на это право. И вообще, с каких пор Юра целует его? — Хочешь… — Костя кашляет, попытавшись что-то сказать, когда в горле першит. — Хочешь чего? — Голос безэмоциональный и осипший, наверное, его продуло. Окно всё время приоткрыто. Юрины чёрные глаза, всё так же широко распахнутые, мечутся на его грудь, прячась там, а потом его пальцы спускаются вниз, скользят под Костину водолазку. Костя наблюдает за Челябинском, сидящим на нём в растянутой футболке и джинсах, и в душе что-то медленно и очень тихо шипит. Возможно, отвращение. Но это не отвращение. Потому что если бы Юра был Косте так противен, как казалось ему ещё пару минут назад, то разве стал бы он целовать его, услышав тихое, но уверенное «Тебя»? Да нет, не стал бы. А набрасывается: обхватывает поперёк спины руками, притягивает к себе так резко, что Юра болезненно выдыхает от столкновения их рёбер. Костя сжимает его в руках и настойчиво целует в горькие губы. Резко вталкивает язык и одновременно с этим руками, оплетающими Юрину костлявую спину и лежащими на его плечах, давит вниз, чтобы Татищев непременно почувствовал, на чём сидит. Костя уверен, что, покажи он, какие у него намерения, Юра точно выскользнет из хватки и, отплёвываясь, убежит. Опять уйдёт. Но Юра не уходит, только подмахивает бёдрами и пошире открывает рот. В Косте снова просыпается что-то. Ещё, может быть, засыпают мысли о самоубийстве. Потому что это странно; стоит разобраться, почему Юра так искренне отвечает на поцелуй и всё водит бёдрами вверх-вниз. Почему он снова, как и множество тысяч раз до этого, заставляет Костю верить в то, чего не будет? И всё же пока это есть. Готов ли Костя довольствоваться одним разом? Подняв бёдра в тот момент, когда Юра опускает свои вниз, Костя очухивается от своего заторможенного состояния окончательно. Вдруг всё становиться слишком реальным — и собственный стояк, и Юрин рот, в котором он по-хозяйски водит языком, и Юрин зад, и Юрин запах, и Юрины руки под кофтой, застывшие у живота, и сам Юра, трезвый и бывший таким родным ещё недавно. Косте кажется, что если он сейчас отстранится или сдвинет руки, то Юра исчезнет. Вполне вероятно, что он принял наркотики и не помнит этого, а на нём сидит видение друга, которого он так любил. Но в глубине несмело шебуршащей души Костя знает, что это правда, в трипе всё не так. Он резко отодвигается и смотрит в лицо тяжело дышащему Юре. Тот всё так же напуган, но в его чёрных диких глазах горят маленькие огонёчки жизни. Волосы у него и правда отрезаны под корень, и Костя, осмелившись оторвать от его спины руку, проводит по ним, заставляя Юру запрокинуть голову. Целует в шею, как делал до этого Юра с ним, но только жадно, внезапно поставив свою метку. Снова отстранившись, он оценивает тёмное пятнышко на Юриной бледной коже, видное даже в темноте. — Зачем ты хочешь? — шепчет немного пьяно, хотя абсолютно чист. Юра лежит головой на его широкой ладони и отвечает не сразу, сглотнув и прочистив горло: — Хочу всё исправить. Попробовать, как было бы с тобой. Я же написал это. — Думаешь, я захочу тебя теперь? Юрина шея дёргается ещё раз, и он поднимает голову, смотрит испуганно на Костю. Может, это у него взгляд просто такой стал, потому что голос его ровный, а пальцы, вдруг зацепившиеся за пояс Костиных брюк, не дрожат. — Да. И я тебя… тоже. Костя сдаётся, когда руки Юры с силой дёргают штаны вниз, а глаза зажигаются решительностью.

***

Юра такой бледный… Он в последнее время всегда был таким, но вот сейчас прям живой труп. И ещё эти его перепуганные глаза, пялящиеся на него так, будто бы Костя делает что-то ужасное, а он сам не насаживается больше, кусая губы и рвано дыша. Челябинск выглядит слишком инородно на его кровати, куда Костя принёс его на себе, сидящего на бёдрах и держащегося за плечи. Ещё страннее то, что он на кровати совершенно голый — его одежду Костя снял первым делом и бросил её на пол, чтобы не мешала. Но более всего необычно, как Юра закидывает стриженную голову и шипит сквозь стиснутые зубы, как хватает Костю за плечи тонкими пальцами и как активно подмахивает бёдрами, когда пальцы Кости бьют по простате. Его живот липкий от спермы — Костя уже заставил его кончить один раз. Впрочем, необычность не мешает туману в Костиной голове клубиться. Потому что возбуждённый Юра на его пальцах, Юра, разложенный поперёк его кровати, Юра, так шумно дышащий через нос и кряхтящий, когда особенно приятно… Это всё слишком для Кости, чтобы не возбудиться. Возбуждение такое болезненное и так сильно тянет всю паховую область, что Костя еле держится, чтобы не прекратить это мучение и не вставить. Только пусть Юра тоже помучается, поумирает немного и поймёт, что он упустил. Костины колени расставлены по бокам от Юриных бёдер, одна напряжённая рука — у головы, вторая в Юре толкается тремя пальцами в тесноту, обильно смазанная маслом, завалявшимся в Костиной тумбочке для этого случая и нашедшем применение только спустя пятнадцать лет после приобретения. Челябинск смотрит прямо ему в лицо, и на его впалых щеках играет едва заметный румянец. Ну ничего себе он смелым стал! Костя тоже совершенно голый — пусть Юра видит и понимает, насколько он хочет его. Пусть. У Кости в душе звон становится только горестнее, нарастая, и всё больше болит дыра в сердце. Он пытается не думать о том, что этого — Юры, изгибающегося от его пальцев — не должно происходить вовсе. Но оно происходит. Всего одна ночь — всё, что у него есть. И Костя хочет почувствовать себя счастливым хоть ещё раз в жизни; в последний раз, когда его любовь будет рядом. — Всё, всё! — хнычет Юра исступлённо, поворачивая голову вбок и упираясь морщащимся лбом в его запястье. Костя не вовремя вспоминает, что в его фантазиях из этого места уже множество раз текла такая же алая кровь, какая течёт сейчас из прокушенной Юриной губы. Торшер с тёплым светом за их спинами — единственное освещение в комнате, но и его хватает, чтобы Костя мог видеть содеянное с Юрой. Множество бордовых пятнышек раскиданы по его телу в хаотичном беспорядке, красные следы зубов на плечах и вокруг мокрых сосков несколькими слоями — это Костя так постарался, чтобы хоть что-то оставить на память об этой ночи. Он уверен, что Юра больше не вернётся. Костя отталкивается рукой, садится между своих пяток на покрывало и, схватив Юру за запястья, тянет к себе. Юра с его помощью залезает на бёдра, утыкается губами в ухо, положив голову на плечо. Доверчиво, как раньше. Костя знает — ничего уже не будет как раньше. И Юра ему теперь совсем чужой. Его Юра бы не стал спать с ним. Его Юра бы никогда не сказал, что тоже хочет этого. Этот новый Юра с обкорнанными волосами и со страшными глазами с тихим шипением опускается, направляемый Костей, на его член. Уралов кусает губу, чтобы не закричать от удовольствия — Юра такой тесный, так офигенно сжимается, пытаясь сесть до конца, так хватается за Костины русые волосы… — Всё? — осведомляется Костя тихо, уткнувшись головой в его ключицы, и Юра выдыхает ему в волосы облегчённо. — Всё, — соглашается так же тихо, прямо в ухо, и Костя, тоже вздохнув, посильнее обхватывает его талию руками и осторожно двигается внутри, щекой прижимаясь к Юриной груди. Через минуту эти аккуратные движения превращаются в быстрое хлюпанье масла и частое горячее дыхание. Юра поднимается вместе с движениями Кости, с зажмуренными глазами опускается обратно, хватается дрожащими пальцами за Костины плечи, выдыхает шумно в волосы. Костя позволяет себе не держать Юру за талию, а обнять его за спину, как делал до этого, и разрешить ему насаживаться, а самому лишь двигать бёдрами, сильнее вбиваясь в него. Объятия замедляют движения, но Косте так важно держать Юру в своих руках, словно это удержит его навсегда. Происходящее кажется Косте и невероятно сюрреалистичным, и потрясающе реальным в одно и то же время. Он не уверен, сколько времени прошло с их последней встречи, но знает одно точно — то, что произошло там, в квартире Юры, между ним, Татищевым и Камской, а в особенности между ним и Юрой, никак не исправить. Душа, до этого тихо гудящая, вдруг с ужасом осознания срывается на визг, и до Кости не сразу доходит, почему Юра так дёргается и почему по квартире разносится отчаянный крик. Когда понимает, что он сам воспроизводит эти кошмарные звуки, то остановиться уже не получается, и Костя орёт и орёт в шею поднимающемуся и опускающемуся Юре, больно схватившемуся за его волосы. Костя больше не хочет заниматься сексом. Он бы с радостью прекратил сейчас, если бы это могло значить, что всё вернётся на круги своя. Но невозможно вернуться назад, и Костя помнит, что ещё совсем недавно думал о недопустимости этого и о том, что всё равно они бы рассорились. И после всего произошедшего Юра так сильно цепляется за его пидорские волосы, льнёт к его пидорскому телу, и Косте остаётся лишь прятать лицо в его непидорской груди, искусанной и зацелованной, и выплёскивать через крик всю накопившуюся боль. Он слишком долго запирал её в себе, и её очень и очень много. Костя тонет в ней, обнимая Юру ещё крепче и почти тормозя его движения, но Юра всё равно умудряется довести их обоих до разрядки: его мышцы сокращаются, он стукается лбом о Костино плечо и царапает короткими ногтями спину, обессиленно повалившись на него. Костя не чувствует свой оргазм за тем букетом горестных чувств, что испытывает, только понимает, что он всё же произошёл, по опустошённости тела. Душа тоже опустошена, зато теперь дышит спокойно, не сдерживаясь и не пытаясь быть кем-то другим. Снимая вялого Юру со своего члена, Костя удивительно сильно чувствует себя на своём месте. Но место рядом с Юрой, где бы они ни находились, не его. Юра лениво цепляется за его шею, когда Костя пытается перевернуть его тело и положить головой на подушку, и медленно целует. Уралов, наконец справившись, ложится рядом, отвечает нежно, гладит по коротко остриженной голове. Юрин испуганный взгляд смягчается, напряжённое лицо расслабляется. Он, отстранившись, зарывается носом в Костину подушку, вытягивается во весь рост и устало выдыхает. Костя, оглядев его голое тело и испачканный зад, решительно накрывает их одеялом. В любой другой ситуации он бы помыл Юру тряпками или отнёс бы его в душ… Но Костя знает, что завтра проснётся один, а забота после секса — это для парочек. И всё же Костя не может не переплести свою ногу с Юриными, не обнять его осторожно рукой и не ткнуться в шею, и сзади алеющую засосом. Притягивает к себе несильно, чтобы, когда Юра будет уходить, не проснуться. Костя не хочет этого видеть. Юра довольно сопит, успокаивая дыхание, и Костя сжимает зубы. Теперь, после случившегося, легче. Состояние, в котором он пребывал до прихода Юры несколько недель, кажется далёким и вообще нереальным. Выплеснув чувства, Костя с удовлетворением понимает, что простил и Юру, и Аню. Он готов отпустить их, насколько это возможно, унести в будущее только хорошие воспоминания о годах их дружбы и научиться жить одному. В конце концов, у него есть Саша, который всегда поддержит… В душе играет тоскливая мелодия, и даже с ней Костя снова ощущает себя полноценным человеком, а не тем отбросом, каким чувствовал себя из-за необдуманных слов бывших друзей. Он чётко понимает, что и правда уже ничего не вернуть. И всё равно Костя, болезненно жмурясь, пытается запомнить ощущение разморённого Юры в своих объятиях и целует его невесомо в загривок. В последний раз.

***

Когда Костя открывает глаза, в комнате всё так же горит торшер и задёрнуты шторы. А ещё Юра сопит под его рукой, отвернувшись в другую сторону, и Костя с ужасом старается заснуть обратно, чтобы Юра успел уйти. Но когда он просыпается в следующий раз, то ещё с закрытыми глазами чувствует горячее голое тело Юры, всё так же сопящее под боком. Сердце у Кости стучит так быстро и гулко, что отдаётся в горле. Он, стиснув зубы, осторожно вылезает из тёплой кровати, которую они разделили с Юрой этой ночью. Ему очень хочется покрепче обнять Татищева и ещё полежать рядом, уткнувшись носом в обстриженные волосы и охраняя его сон, но нельзя. В том, что Юра не смылся в тот момент, когда Костя уже готов отпустить его и сам справиться со своими чувствами, нет какого-то сакрального значения, он просто дрыхнет после секса и, скорее всего, бессонницы, которой мучался, судя по его здоровью. Костя, заставляя себя не оглядываться, направляется в ванную. Из зеркала на него смотрит не он — слишком странно выглядит на его лице такое печальное выражение, а русые волосы — необычно. Впервые после Юриных слов, брошенных ещё задолго до рокового дня в запале спора, он задумывается над тем, чтобы смыть краску и вернуть себе «гейский» сплит. Потому что Юра вчера был таким же геем, как и он сам. Костя не понимает, что за перемены с Татищевым произошли и почему он так внезапно решил «соблазниться» им, но сам факт имеет значение. И от осознания этого у Кости щемит в груди: комплексы, выработанные отношением окружающих к его сексуальной ориентации, постепенно отходят на второй план. Он, наконец решившись посмотреть своему отражению в глаза, поддерживающе улыбается краешками губ: всё у него получится. Надо выползать из этого ужасного тоскливого состояния — тут главное пережить невзаимные чувства, но ничего. Костя и похуже вещи испытывал за свою длинную жизнь. Он решительно кивает сам себе и заходит в душевую кабинку.

***

Вся Костина решимость рушится, когда он подсоединяет телефон к зарядке и тот включается. У Уралова глаза на лоб лезут, когда на главном экране высвечиваются сотни уведомлений о новых сообщениях. Костя, пошатнувшись, опирается на кухонную поверхность и отодвигает подальше белый провод, попавший под локоть. У чатов Кургана, Тюмени, Снежинска, Магнитогорска, Санкт-Петербурга, Уфы и, что самое главное, Перми и Челябинска горят зелёные точки с цифрами новых уведомлений. У Кости во рту пересыхает, когда он понимает, что у последних двух количество сообщений превышает две сотни: У Ани двести сорок пять, у Юры вообще триста пятьдесят девять. Чайник кипит сбоку, пока Костя с комом в горле просматривает Анин верхний чат. Приветы и извинения каждый день, объяснения, раскаяния, обещания, что она примет его любым даже несмотря на свою влюблённость. Сначала сообщения короткие, но к концу переписки они всё раздуваются и раздуваются, Аня уже не говорит о себе, только спрашивает постоянно о его самочувствие и просит ответить уже хоть на сообщения, раз трубку он брать не хочет. Костя шокировано опускает голову на корпус телефона и сердито стучит себя по лбу. Чёрт… Он своим признанием не только разбил влюблённой в него Ане сердце, но и не поддержал её так, как хотел, чтобы поддержал его Юра. Почему он не подумал о ней? Ох, ещё и с Юрой этот болезненный разрыв после таких же отношений… Костя ёмко ругается себе под нос, а потом поднимает голову и, набирая и стирая буквы, стучит по экрану.

«Встретимся? Я бы хотел поговорить вживую.»

Аня почти тут же появляется в сети. Костя выдыхает, только когда она начинает печатать.

«О Боже мой, Костя! Конечно! Я уже собиралась идти к тебе и спасать из пучины грусти, ты так долго не отвечал!»

Костя тихо посмеивается и ловит себя на том, что делает это в первый раз за много недель. Лёгкость и свобода щекочутся под рёбрами: офигеть, он и не подумал, что можно не расставаться с бывшими друзьями… А попробовать создать новые отношения? Построенные на доверии, без секретов и утаек, в которые можно будет привнести лучшее из уже безвозвратно утерянных? Костя не видит причины не делать этого. Тем более он и правда любит Аню самой преданной дружеской любовью. Разрешив Ане нагрянуть к нему завтра, Костя задумывается над тем, что ему делать с человеком, которого он любит совсем иначе. Может быть, Юра тоже… пришёл «спасать его из пучины грусти»? Только куда-то не туда его занесло… если быть точными, то прямиком в Костину кровать. Костя с замиранием сердца открывает их с Юрой чат. Первые сообщения у него не такие, как у Ани, и написаны через две недели после их раздора. В них он сообщает, что Костя может прийти к нему и забрать свои наушники, забытые у него в квартире. На следующий день Юра сердится и очень много спамит, в том числе пишет, что Костя теперь забрать свои наушники не может, потому что он их уже пристроил. В некоторые дни Юра молчит, в некоторые очень много пишет. В основном ругает Костю за то, что не сказал о своей ориентации. Уралов не совсем понимает, что бы это изменило, но потом Юра начинает задавать другие вопросы:

«Почему ты испытываешь ко мне такие чувства?»

«Что во мне такого особенного, что ты в меня втюрился, а не в Аню?»

«Зачем ты так долго заботился обо мне, если очень страдал?»

«Ладно, знаю ответ на последний вопрос. Я сам делал то же самое с Анечкой»

Каким-то образом Юра умудряется так писать сообщения, что через них Костя видит всё, что Татищев чувствует. Чёрт, почему Костя не понял, что и ему тоже тяжело? Нелегко принять, что твой друг гей, да ещё и влюблённый в тебя, когда ты сам заклятый гомофоб. И, опять же, расставание с Аней, в которую Юра был влюблён так же, как Костя в него… Костя ошарашенно моргает, наконец полностью осознавая их запутанную ситуацию. То, что он не может понять, чем руководствовался Юра, тот самый заклятый гомофоб, когда полез целоваться, настораживает. Костя задумчиво смотрит в стол и думает о Юре, о том, как он изменился, получается, всего лишь за месяц… Нет, на самом деле, именно за последний месяц не так много, ухудшаться здоровье начало ещё раньше, но вот круги у него под глазами точно потемнее стали, пальцы тонкие, взгляд непонятный, испуганный… Юра так топает босыми ногами, что его сложно не услышать. Костя замирает, всё так же опираясь на столешницу с телефоном в руках, и внимательно слушает, куда пойдёт Юра. Тот идёт умываться. Надо же. Юра у него в квартире, словно ничего не случилось месяц назад и не происходило до этого. А вообще-то ещё недавно они целовались и трахались. Прекрасно. Костя прикрывает глаза и пытается собраться с мыслями. Он мотает их чат туда-сюда, когда Юра приходит на кухню. Татищев топчется немного в дверях, а потом шлёпает прям к Косте, останавливается возле плеча, заглядывает в телефон. Костя, внутренне подобравшись, разворачивается к нему. Юра ещё заспанный, он кутается в огромное одеяло, и его бритая макушка очень странно торчит сверху. Костя уже понял, что испуганные глаза у Юры — это теперь норма, так что он обращает внимание больше на само лицо. По нему можно сказать, что Юра собирается задать какой-то важный вопрос. Костя выдерживает бесстрастное выражение, пока они играют в гляделки, а потом Юра интересуется с всё таким же настороженным видом: — А как засохшую сперму смыть? Костя еле удерживается от смешка, потому что абсурдность Юриного вопроса вместе с серьёзностью ситуации сбивают с толку. — Мочалкой можно, — предлагает Костя, и Челябинск сонно кивает, разворачивается и топает к двери. — Погоди, Юр, — хмурится Костя, следя за ним взглядом. Всё же голый и кутающийся в одеяло Юра Татищев выглядит слишком необычно на его кухне, залитой светом из окна. — А ты… не уходишь разве? Юрина рассечённая бровь ползёт вверх, а потом он опускает взгляд в пол и говорит тихо: — Могу уйти. — Да нет, я не прогоняю, — торопится пояснить Костя, откладывая телефон и в несколько шагов пересекая кухню. — Просто объясни мне, что происходит, я не могу понять. — Костя выискивает в Юрином лице ответы, но не может найти их. — Ты пришёл ко мне потрахаться или как? Не понимаю, ты же меня так ненавид… — Кость, — перебивает его тихо Юра, — краска с волос легко смывается? Если да, то смывай, если нет, то тоже смывай. — Он вздыхает, резко поднимается на носочки, влетает мягким облаком в не ожидавшего этого Костю и робко ударяется губами об его. Потом отступает так же внезапно, топчется на месте, смотря в пол, а после разворачивается и быстро идёт в ванную. — Дочитай переписку, я же говорил, что написал, — откашлявшись, говорит напоследок, тонко улыбается и не запирает за собой дверь. Костя удивлённо трогает свои губы, а потом подходит к телефону, берёт его в подрагивающие от волнения руки и листает недочитанную переписку. Юрины сообщения не приходят какое-то время, а потом он очень коротко извиняется за то, что наговорил ему гадостей ни за что. Каждое Юрино сообщение теперь лаконичное и чёткое. Он то просит прощение за что-то, то снова ругает Костю, а потом, после небольшого затишья, с его стороны приходит смс, превышающее другие по объёму:

«Слушай, Костян, нехорошо прям получилось. И все страдаем. Я не говорю этого обычно, но онлайн могу: наша дружба втроём мне очень важна. На днях мы помирились с Аней. Сели и обсудили всё тихо, начистоту. С тобой я тоже хочу так, если ты будешь не против. Потому что я, кажется, только теперь понимаю, что ты мне очень важен. Так важен, что, наверное, я могу попробовать… ну, с тобой. Я посмотрел кое-что, почитал на досуге, так что, может быть… я могу приехать?»

И следующее, совсем короткое и через час после предыдущего:

«Всё равно еду. Разберёмся на месте».

Душа у Кости несмело заводит радостную мелодию. Екатеринбург неверяще выдыхает и улыбается, заново вспоминая, как это делается.