***
beware by deftones
«Нет, ты меня просто не понимаешь!» Грегори касается переносицы пальцами, задевает очки и про себя ругается. Каждый раз, когда они с Себастьяном выбираются из Хогвартса в попытке найти что-то, что поможет его сестре, вечер заканчивается так. В темной гостиной Слизерина, перекрикиваясь и кидаясь друг в друга ядом, который копился в них весь день, словно проклятые силы гоблинов перетекали к ним с каждым убитым. Сэллоу хватает его за руку, сжимая запястье с такой силой, будто желает ее сломать. Наложить Куруциатус для него было проще простого — они заслужили ненависть друг друга настолько же, насколько заслужили дружбу и привязанность, которая выстроилась между ними крайне стремительно. Почти нездоровая привязанность, когда Хоффман тайком мог ходить за другом по школе от кабинета до кабинета в дни, когда прогуливал уроки, а темноволосый, в свою очередь, неприязненно интересовался, где и с кем он был, стоило только появиться в спальне гораздо позже комендантского часа. «Смотри мне в глаза, когда я говорю» Себастьян хватает друга за щеки, не позволяя двинуть головой. Огонь в чужих глазах горит так ярко, он почти видит себя, горящем в этом костре — все, что дает ему Грегори, он заслуживает. Они уничтожают друг друга: тихо и громко, про себя и вслух, шепотом и криком, как сейчас. Хоффман хорош со своей палочкой, но в грубой силе превосходит именно Сэллоу. Оба знают это, но блондин просто-напросто сжимает кулаки, поджимая губы. «Мне надоели твои друзья гоблины, Грегори. Они сделали это с Анной, а ты продолжаешь с ними возиться, со своим… Лод-как-его-там?!», Себастьян почти выплевывает его имя, как ругательство, заставляя Грегори охнуть. «Его зовут Лодгок!» «И ты помнишь его имя! Об этом я и говорю, ты никогда меня не слушаешь: ни одному гоблину нельзя доверять», черты его лица на секунду смягчаются, а ладонь перетекает на щеку, поглаживая скулу со шрамом большим пальцем. «Ты же как пушишка: такой же мягкий снаружи и внутри, но, признаю, с таким же длинным и острым языком. Кто-то должен направлять тебя в сторону правды о магическом мире…» Внимательные карие глаза изучали чужие черты как можно внимательнее: от бровей, до глаз, до носа и губ. Грегори усмехнулся, хмурясь, и вцепился зубами в мягкую часть ладони Себастьяна. Маленькая капелька крови скользнула из уголка его губ по подбородку. «Сын потас!..» Прежде чем Сэллоу успел закончить оскорбление, прижимая к груди ладонь, по которой тоненькими ниточками текли капельки крови, Хоффман накинулся на него, толкая. Они упали, опрокидывая одно из кресел. Грегори ударил его раз, два, даже не смотря, куда бьет, прежде чем Себастьян перекатил их, прижимая чужие руки к полу. Хоффман вгляделся в чужие черты, которые стали чуть хуже заметны: расстояние перед ними прибавилось, но темнота осталась. На щеку упала капля, вторая упала чуть ниже губ, и он инстинктивно потянулся к ней языком, пока не понял, что это кровь. Из чужого синеющего носа шла кровь, а на щеке красовался огромный синяк с царапиной от его ногтей. Почти черные из-за увеличившегося зрачка глаза опасно блеснули, заставляя блондина вздрогнуть. Взгляд человека, желающего причинить боль. Взгляд, горящий желанием. «Хочешь еще раз испытать на себе круцио? В этот раз я не буду нянчить тебя, а оставлю лежать посреди комнаты, сотрясаясь от боли. Вдруг кто-то найдет такую милую беспомощную мордашку очаровательной», Грегори задергался всем телом, пытаясь вырваться из хватки, придавливающей его к полу. Рука скользнула к его шее, горячие пальцы провели по кадыку, надавили. «Я ни за что не сделаю такого с тобой, как бы не злился», Отсутствующе сказал парень, ослабляя хватку в пользу поглаживаний: шея, челюсть, шея, ключицы. Хоффман дернулся, толкнулся плечом, скидывая с себя темноволосого. Тот впечатался в кресло, с тяжестью выпустив из себя весь воздух, но встал: шатаясь и придерживаясь того же кресла. И встретился с чужой палочкой. «Если я тебя не понимаю, так пусть же никто тебя не понимает» Как только эти слова были произнесены, Себастьян почувствовал странное жжение: все тело горело, как после долгих часов на солнце, но особенно больно было горлу: он хотел закричать, но что-то мешало ему. Невидимая рука сжалась, перекрыв путь к воздуху. Он почувствовал на плече стальную хватку, услышал хлопок, а после упал на мраморный пол неизвестно комнаты. Грегори сидел перед ним на корточках, внимательно разглядывая. В руках у него была влажная ткань, которой он принялся аккуратно вытирать лицо своего врага-друга-кого-то-больше. «Я тебя ненавижу» Хотел сказать он, но вместо этого из его рта вырвались непонятные подавленные звуки. Как у самого настоящего дитя леса: потерявшихся некогда детей, которые были выращены затем животными. Далеко не человеческая речь, но и не внятные звуки. Уродливые, уродливые скуления, будто он был непонятным отродьем. Хоффман, все еще сидящий перед ним, хмурился: понимал ли он хоть слово, была ли это иллюзия для самого Себастьяна — было не понятно. «Я. Тебя. Ненавижу!» Повторил Сэллоу с еще большим нажимом… только чтобы вновь услышать уродливые нечленоразделительные звуки, вызывающие в глубине души панику. Парень поджал губы, осматриваясь. «Я перенес нас сюда, потому что мы слишком много шумели. Здесь никого, кроме нас, не будет» Себастьян закатил глаза: еще бы. Куда же вечно предусмотрительный Грегори Хоффман мог перенести их. Но одно было точно: его скулений он не понимал. Он действительно не понимал его больше. Проклятье до смешного простое, до смешного эффективное, и до ничтожного мелочное: маленькая милая месть. Хочешь, чтобы я молчал, значит? Он встал, возвышаясь над все еще сидящим парнем. Несмотря на зачатки паники, внутри бушевала гроза негодования и злости. Маленький голос шептал, что он должен сделать: заставить страдать, прямо здесь, прямо сейчас, и от одной сладкой мысли о том, что блондин тоже будет страдать, будет страдать еще хуже чем он, кровь забурлила. Себастьян схватил его за волосы, поднимая голову на себя. Только попробуй, пальцем начертил на чужой щеке, пиная руку с палочкой и вызывая вскрик боли. Ты красивый, последовало за этим. Грегори облизал губы, отворачиваясь. Его лицо, которому и так свойственен румянец, стало пунцовым от краешков ушей до шеи. Я не хотел тебя обижать, постарался исправиться Себастьян. Он действительно имел особенный подход к словам, которые предназначались каждому. И новенький тому не исключение. Обделенный любовью матери, воспитанный братом, которому не очень хотелось нести такую ответственность. Почти не знающий отца. И я говорил очень грубые слова. Кнутом и пряником — только так их отношения работают. Грубая ладонь смягчается, приглаживает распушившиеся волосы. Без драк? Он кивает. Успокоился, значит. Снимешь проклятье? «Такое дело, Тьян…» Робко начал Грегори, хватаясь за его руку, как за спасительный канат. Он потянул парня на себя, приглашая присоединиться на полу. «Я не знаю как его отменить. То есть, я не понимаю правильную формулировку и эмоции, которые должны стоять за этим» Волна раздражения, идущая от Себастьяна, кажется осязаемой, потому что парень отодвигается от него, отодвигается от его ладони, которая до этого покоилась на его. Эта же ладонь с силой опускается на холодный пол: кожа на костяшках раходится, в ранах наливается кровь. Влажная тряпица ложится поверх, и Хоффман тут как тут рядом. Действительно успокоился и вернулся в свое привычное состояние пушишки. Мягкий, податливый, услужливый. Всю следующую неделю Грегори находится рядом. Не пропадает, даже ночью, сидит рядом и читает, читает, читает. Вечно что-то читает: до ужаса похож на самого Себастьяна, когда тот искал в книгах способ излечить свою сестру… от проклятья. Смешная параллель, которая ему не нравится своими перспективами. Он даже хихикает вслух: странный бурлящий звук, застрявший между грудью и глоткой. Грегори, задремавший на диване гостиной, вскакивает, почти попадая темноволосому по лицу ногой, до этого лежавшей у него на коленях. Он успевает среагировать вовремя, надавливая и тем самым опуская ее, а после мягко гладит чужое колено. Оминис, сидящий напротив них, кажется, не пропускает этот жест мимо взгляда, поджимая губы. Иногда Себастьяну кажется, что он действительно видит. «Что-то случилось?» Горячо шепчет на ухо Хоффман, облизывая пересохшие губы — воистину дурная его привычка, и когда он так близко, этот влажный звук заставляет дрожать от раздражения. Он жестами показывает ему лечь обратно — пренебрежительный взмах ладонью. Ничего, чертит он. Всю неделю ничего, действительно ничего. Он не может ходить в клуб дуэлянтов, потому что не может шептать заклинания. Не может разговаривать с другими учениками, у него нет голоса. На уроках он делает вид, что очередной призрак замка, и прячется за другими учениками, чтобы его ничего не спросили. Не может поговорить с Оминисом, когда ему кажется, что он сходит с ума. Не может пожаловаться Имельде на Грегори, потому что он всегда рядом. Вся его жизнь — только Грегори Хоффман. Светловолосый. Кареглазый. Со шрамом, который идет от брови до щеки. С красными щеками и носом, будто он всегда мерзнет. По ощущению его ладони, которая всегда извиняющейся лежит в его, он действительно всегда мерзнет. По ощущению его ладони, Себастьян держится за руки с трупом. Все потихоньку расходились: кто-то шел спать, кто-то шел в душ, кто-то готовился играть в перегонки с префектами, чтобы сбежать по своим делам. Грегори тоскливо смотрел на лестницу, ведущую из подземелий, и это злило Сэллоу еще больше. Он позволил себе забрать его голос, он добровольно стал его голосом, и теперь он смеет грустить по этому поводу?! Рука с колена поднялась по бедру, сжала и опустилась до щиколотки, привлекая чужое внимание. Прекрати. «Что?» Ты знаешь. «Нет, Себастьян, что не так?» Хватит смотреть так, будто я привязал тебя к своей ноге как бездомную псину. Грегори поджал губы, фокусируясь на своей книге. Его глаза рассредоточено гуляли по строчкам и блестели. Он сейчас заплачет? Какая наглость с его стороны… Его слезы расстраивали и Себастьяна, тоже. Когда блондин плакал, что-то внутри жалобно сжималось, хотелось обнять его, хотелось сказать что все хорошо. Поэтому он баюкал его там, в подземелье Салазара, прижимая к ноющему, обливающемуся кровью сердцу. Те слезы — полностью на его совести. И эти тоже. Иди сюда. Хоффман поднял глаза к потолку, пытаясь не выпустить ни одной слезы. Эта неделя измотала его также сильно, как и самого Себастьяна. Он поднялся, подползая ближе. Его ноги, теперь согнутые в коленях, все также покоились поперек бедер Сэллоу. Голова привычно легла на плечо, и кареглазый слизеринец неожиданно понял что без раздумий зарылся ладонью в его волосы. Ледяная ладонь легла на шею. «Я хочу снова тебя понимать» «Я тоже хочу, чтоб меня понимали» Грегори в его руках столбенеет, как тогда, в Хогсмиде, когда на них напал тролль. Паника пересекает его мягкие черты, он смотрит на Себастьяна, будто видит впервые. Повтори, чертит он на чужой шее. «Я тоже хочу, чтоб меня понимали?» Уже не так уверенно говорит Сэллоу, не понимая, что не так, и- он… он говорит?! Он говорит! «Грегори! Я тебя обожаю, ты лучший!» Себастьян валит его на диван, обнимая и щекоча своим дыханием шею. «Что?! Нет! Себастьян! Ах-ха-пре-прекра-аха! Прекрати!» Почти ревет Грегори, окутанный неожиданным проявлением любви, и хватается за чужие плечи, пытаясь притянуть и оттолкнуть одновременно. «Нас же увидят!» «О, неожиданно, как только я начал говорить, это стало предметом твоих волнений?» Себастьян продолжает щекотать чужую талию и целовать шею и щеки, под громкие смешки-всхлипы, раздающиеся на всю гостиную.***