Сон-маленькая смерть

𝐴𝑛𝑑 ℎ𝑒 𝑤𝑎𝑠 ℎ𝑎𝑝𝑝𝑦 𝑖𝑛 𝑎 𝑑𝑟𝑒𝑎𝑚, 𝑎𝑛𝑑 𝑖𝑛 𝑎 𝑑𝑟𝑒𝑎𝑚 ℎ𝑒 𝑤𝑎𝑠 𝑝𝑖𝑒𝑟𝑐𝑖𝑛𝑔𝑙𝑦 𝑠𝑎𝑑, 𝑘𝑛𝑜𝑤𝑖𝑛𝑔 𝑡ℎ𝑎𝑡 𝑡ℎ𝑖𝑠 𝑖𝑠 𝑎 𝑑𝑟𝑒𝑎𝑚, 𝑎𝑛𝑑 𝑠𝑜𝑜𝑛𝑒𝑟 𝑜𝑟 𝑙𝑎𝑡𝑒𝑟 𝑡ℎ𝑒 𝑑𝑟𝑒𝑎𝑚 𝑚𝑢𝑠𝑡 𝑒𝑛𝑑. . Сон, словно маленькая смерть, всё что отличает эти два состояния это работа легких и подвижность тела. Порой мы являемся третьим лицом лицезрея из тени, действия марионеток, кукловодом которых является наша фантазия, а иногда мы сами являемся марионеткой нашей фантазии, и вот он смыкает свои окольцованые пальцы на шее шатена, оставляя на ней багровые следы, а в следующий момент льнет губами к такой желанной бледной кожи, с россыпью родинок на животе, оставляя отметины зубами, после чего словно послушный пёс зализывать содеянное. Накахара судорожно расцеловал грудную клетку Осаму, слушая сумасшедший ритм сердца задыхающегося шатена. Крепко, накрепко зажмурившись он прижимается своими влажными от слюны губами, к полуоткрытым, искусаным, сухим губам Дазая, целуя его как никогда не делал это с кем либо ещё, жадно, властно, но в то же время нежно и трепетно. - Открой, - хриплый голос Дазая заставляет вздрогнуть. Чуя отстраняется от худощавого тела. Не совсем понимая просьбу парня. - Что? - звук получился невнятный, хриплый, но выражение лица рыжего говорит само за себя. - Глаза - шатен очертил форму глаз, провел большим пальцем по веку, длинные, рыжее ресницы опустились отбрасывая тени на скуластое лицо, - глаза, некогда не смей закрывать их во время таких приторно сладких поцелуев, смотри на меня, я хочу видеть в них горячее желание, утопать в их глубине, любоваться ими. Обладатель тех самых голубых очей ухмыляется, пропуская темный кудри с медовым отливом через пальцы, чтобы притянуть для нового, мокрого, жадного поцелуя. Губы у Дазая сладкие как мед, но настолько искусные что из них сочится кровь, поцелуй выходит со вкусом железа, язык проникает в рот, в давно изведанные территории, языки парней переплетаются, и они падают, летят через время и пространство, цепляясь лишь за худощавые тела друг друга, впиваясь пальцами в бока, и вонзая полумесяцы ногтей в напряжённую спину, оставляя на ней отметены. Однажды Дазай сказал что лучший способ для смерти, это умереть от нехватки воздуха во время поцелуя, вот и сейчас они целуются так жадно, так долго, что легкие горят, а в глазах расплывается лицо шатена, вовлекая Накахару в смертельный танец со тьмой. Юноши отстраняются друг от друга, лишь когда хватка Чуи в волосах Осаму становится совсем слабой, руку не убирает лишь для опоры в смертельном танце. Голова Дазая падает на подушку, волосы небрежно рассыпаются по поверхности красно-кровавого бархата, пока руки бесстыдно изучают шрамы на поверхности бледной кожи рыжика, руки плавно соскальзывают со спины, поглаживая бока, опускаясь всё ниже и ниже, Осаму вращением меняет позиции, оказываясь сверху, кладет руку на живот, изучающе наблюдая за реакцией Чуи, после чего не выдерживает и опускает лицо, почти соприкасаясь носами, они всматриваться в глаза друг друга. Глаза Чуи словно морская глубина, Дазай мечтает утонуть в их глубизне, глаза его партнера дарят ему новую, прекрасную, беззаботную жизнь, ресницы словно солнечные лучи на фоне синеватого неба, где не наблюдается не единого облака, иногда взор его глаз становится интимние прикосновений... Не выдерживая томного взгляда он медленно проводит языком по глазному яблоку, Накахара щурится от прикосновения к такому чувствительному органу, но не останавливает, как бы надеясь на продолжение сладких пыток. Глаз окутывает пелена из слёз и слюны, видеть становится тяжко, так как глаз режет, а объекты становятся всё размытие от количества жидкости. Веки смыкаются и медовые ресницы трепещут под прикосновениям горячих губ к верхнему веку, опускаясь ниже, целуя кончик носа, обхватывая руками веснушчатые плечи. Дверь ведущая на балкон с грохотом распахивается, впуская холодный, утренний, февральский воздух, дверь ходит ходуном от ветра, стукаясь пластиковой ручкой об тумбу. Медленно высунув макушку из под одеяла, приоткрыв глаза, осознание начинает возвращаться разбитыми кусочками, складываясь в полноценный пазл, он лежит совершенно один, утопая в красном бархате, сильнее укутываясь в одеяло из-за сквозняка что пробирает до костей. Дазай покинул мафию уже как несколько лет, но его мозг все не хочет воспринимать эту информацию, превращая забытую подростковую симпатию в полноценную тоску из-за потери близкого ему человека. Как бы сильно он не распинался перед шатеном, стоит признать действительно крепкую эмоциональную связь между ними, как бы он не хотел отпустить его, он не может это сделать, что злит его ещё больше, он зол на себя, на него, на весь грёбаный мир, за то что он не может простить и отпустить этого ублюдка, что сломал ему жизнь. Медленно вставая с кровати он бредет на балкон, захватив с собой пачку любим вишневых сигарет, первая затяжка, вторая, мир обретает болезненную четкость, он глядит на смартфон и осознаёт что проспал начало рабочего дня, усталость накатывает на него тяжким, неподъемным грузом. - Извинись за все, за то что сломал мою жизнь, за то что ушел не попрощавшись, за то что я не могу тебя отпустить Дазай, - слетает с его уст, вместе с выпущенным клубком дыма, в тот же момент подхваченный и унесённый ветром... - Прости, прости, прости, - губы Осаму произносят слова как молитву, как заклинание, как заговор, стоя на своём балконе, на другом конце города и лишь шепча извинения которые рыжий некогда не услышит.