Признание

      — Стас, постой.       Его голос ниже и приглушеннее обычного, разобраться, какую эмоцию он отображает, не получается. Пальцы рук сжимают рукав кожаной дубленки, тянут назад, поближе к себе. Стас застывает на месте, поворачивая голову в сторону Леона, он не скрывает возникшей заинтересованности.       Светлый и просторный коридор пуст, за этим поворотом никого, только они вдвоем. В животе отчего-то волнительно сжимаются мышцы, когда Стас смотрит Леону в глаза, они у того как будто блестят и смотрят так напряженно и задумчиво.       — Что-то случилось? — задает ему вопрос он, чувствует, как хватка руки крепчает.       — Я… — протянул тот, он не смог всматриваться в его лицо и отвел взгляд вправо. Леон промолчал некоторое время, и это время казалось неестественно долгим, — Я все-таки уеду в Испанию обратно. Я лично хочу разобраться с этим вирусом, — поспешно заговорил Леон, однако более бдительный человек приметил бы, что его голос немного дрожит, — и, по возможности, отыскать тело Луиса. Он заслуживает достойных похорон после всего, что он для нас сделал…       — А… — только и может проговорить после сказанного Стас и с пониманием кивает, — да, конечно, поезжай.       Этот разговор не дает ему покоя, что-то в нем не так, ощущается какая-та недосказанность. Стас сместил брови к переносице и досадливо выдыхает через нос, как назло находящаяся за спиной подушка становится вместе с этим неудобной и продавленной. Он слегка привстает, взбивает ее и по-удобнее устраивается на мягком махровом ковре, вытягивая ноги поближе к зажженному камину. От пылающего рыжего огня исходил уютный и приятный жар, вводил в некоторую сонливость, расслабленность.       — Вот, держи, — Эшли ступает тихо в своих толстых вязаных носках, Стас не сразу примечает ее появление и чуть вздрагивает плечами.       Она нагибается вниз, к нему, и протягивает пузатую кружку с забавным рисунком собаки, тот растягивает губы в полуулыбке и обхватывает ладонями чашку. Кожа нагревается, совсем немного обжигается. Налитый туда какао отдавался тонким, но еле горьковатым ароматом, который заглушался ванильным запахом растекшимся на поверхности маршмеллоу. Эшли подсаживается к нему почти вплотную, берет в руки мягкий плед и заботливо накрывает их ноги, делает несколько первых глотков своего напитка.       — И что же случилось с ними дальше? — сразу же стала с любопытством расспрашивать его Эшли.       Они неспешно пили какао с кружек, у Эшли появились забавные «усики» над верхней губой из-за подтаявшего маршмеллоу, над которыми они иногда посмеивались, и делились веселыми и радостными воспоминаниями детства. Эшли игриво хихикала, выслушивая, как маленькие девочки Лена и Полина устраивали драки и споры за самого красивого мальчика во дворе, Антона, наряжаясь в мамины бусы и майки, получая за подобное полный нагоняй от самих родительниц. А Стас с широко раскрытыми глазами слушал рассказ о том, как та из-за местных мальчишек в детстве чуть не утонула в озере, когда они рассказали страшилку об озерной русалке, которая похищает детей, и взяли наивную в ту пору Эшли на слабо.       Прошло около недели с тех пор, как мистер Грэхэм, как и было обещано, с удовольствием позволил Стасу остаться на какое-то время в их доме, пока тем временем будут создаваться справки и документы для него. Для человека, который прожил всю сознательную жизнь в бедности и видя богатство только со стороны, было непривычно первое время находится в таком месте, где кругом обставлена дорогая и роскошная мебель, а на стол подавались вкусные и красивые блюда. Эшли добродушно хмыкала и всякий раз просила его ни о чем не переживать и без какой-либо тревоги пользоваться всеми вещами.       Дело о похищении дочери президента США благополучно замяли, они так и остались необоснованными сплетнями на устах папарацци, а сам отец Эшли заявил, что его дочь всего-навсего приболела, что подтвердил их домашний врач. Но ей не приходилось, пребывая в доме определенно назначенное время, испытывать скуку, она практически целыми днями узнавала поближе Стаса, из-за чего их дружеские отношения стремительно крепчали. Вместе оба смотрели в ее спальне, та приносила с собой попкорн или пиццу с колой, фильмы по плазменному телевизору; прогуливались несколько часов по заднему двору, наблюдая за обильным октябрьским листопадом или же прыгая в собранную садовником большую горку сухих коричневых и оранжевых листьев; сидели, прямо как сейчас, вечерами у зального камина, среди подушек и пледа, пили горячие напитки и продолжали обговаривать моменты из собственной жизни.       — Я все же немного волнуюсь перед встречей с миссис Стоун, — признается ему чуть погодя она и задумчиво проводит подушечками больших пальцев по краям кружки, — вдруг, она скажет мне, что у меня все-таки поехала крыша или что-то вроде того… Я уже второй день подряд вижу кошмары.       — Да, мне тоже…       Страшные сны стали докучать его еще с первого погружения в сон после всех пережитых событий в Испании. Он просыпается в ледяном поту, от собственного вскрика, тело покрывает мелкая и продолжительная дрожь, а по щекам щекотливо стекают крохотные слезы. Стас уже боится заснуть снова, до удушья закутывается с головой в пышное одеяло, прижимает к груди перьевую подушку, но сомкнуть веки никак не подучается. Эти образы такие живые, яркие, стоит ему ненароком даже задремать, как появляется собственная смерть, слышится тот самый пронзительных хруст костей, отчего все тело ломит от тупой и непрекращающийся боли. Видятся обезображенные лица селян, сектантов, военных, как из их прорезанных горловин выходят членистообразные паразиты и клацают своими острыми зубками. Желудок при виде них вновь и вновь судорожно жмется, горло саднит от тошноты и рвоты. Возникает его потерянная и покинутая мама, ее лицо так искажается от горя, так покрывается морщинами, что распознать Стасу удается далеко не с первого раза. Серо-зеленые, под стать ему, глаза красные и влажные, а со рта то и дело доносится надрывный крик, от которого волоски на затылке дыбом встают.       Напротив него нет того, кто мог бы прижать его к себе, успокаивающе провести ладонью по голове и плечам, прошептать на ухо о том, что увиденное всего лишь сон. Чувствуется тягучее одиночество и беззащитность в груди, Стас еле выдыхает и старается представить, как рядом находится Леон, и от этого хоть ненадолго, но становится полегче.       От того до сих пор нет никаких новостей, их боевой отряд как выбрался обратно в деревню Пуэбло неофициально и под прикрытием, так и все, ему не рассказывают ни о чем конкретном, да и сам Стас как-то не стремится выяснить самостоятельно о положении Леона. Нет, ему не было безразлично, он… он стеснялся, боялся. Произошедший разговор наводил на смешанные мысли, и почему-то казалось, что ситуация обострится и будет смущающей, если он напрямую попросит узнать, как обстоит дело с Леоном.       — Представляю ее лицо, когда мы все будем рассказывать о том, что с нами приключилось, — Эшли невесело усмехнулась и уголки губ заметно припустились вниз.       — Ей после такого самой психотерапевт понадобится, — попытался пошутить Стас, чтобы разрядить поникшую атмосферу между ними, однако вышло не так складно, как предполагалось, — давай просто постараемся не думать о плохом.       Беседовали они недолго, на настенных часах показывало почти десять часов вечера и что у Стаса, что у Эшли начали закрываться глаза, перед глазами чуть-чуть кружилось пространство от накатывающего желания спать. Оба не спали крепко и хорошо предыдущую ночь, и ожидалось, что нынешняя ночь может оказать абсолютно такой же беспокойной.

***

      Стас вяло ковыряет вилкой хрустящий и прожаренный бекон, тыкает кончиками желток, который растекся по всей яичнице. Он вынужден заставлять себя съедать хотя бы немного, чтобы восстановить силы и проснутся, но внутри мешающая тошнота, аппетитный завтрак выглядит в его глазах каким-то отталкивающим. Разумеется, твердил самому себе он, после первого сеанса психотерапевта и принятия лекарств все беды мигом не решаться.       Вошедшая в столовую припоздавшая Эшли выглядела энергичнее, ее походка была более прыгучей, а на губах виднелась ликующая улыбка.       — Они вернулись! — тут же заявила громко она.       Стас в одно мгновение сообразил, что речь зашла об отряде и Леоне, никак не смог сдержатся и приподнял уголки губ наверх.       — Отец сказал, что все живы и никто не пострадал, — прибавила после та, присаживаясь на соседний стул, — м-м-м, — довольно замычала Эшли, принюхиваясь к приготовленному для нее завтраку, и взяла ложку, — а ты почему не ешь? Из-за кошмаров?       — Ага, — односложно ответил ей Стас, — еще с часу ночи никак не мог уснуть. Потом, вроде, получилось вздремнуть немного к шести утрам, но, знаешь, что-то мне это не очень помогло. А ты как спала? Хотя у тебя глаза как у панды, можешь не отвечать.       — Ну тебя, — Эшли наигранно надула щеки и губы, изображая обиженность, на что Стас фыркнул от смеха, внутри у него почувствовалась легкость после небольшого отвлечения, — тебе все равно нужно поесть, — в ее интонации появилась нотка серьезности, — надо поднабрать силы. Да и не поедешь же ты на голодный желудок со мной к Леону? — уголок губ ее дрогнул, а в светло-карих глазах как будто проблеснула лукавость.       Стас сконфуженно прочистил горло, которое слишком внезапно запершило, и почувствовал, как кончики ушей порозовели и словно запылали.       — Ты ведешь себя, как девчонка из подростковых фильмов, — подмечает она и кладет в рот набранную на ложку кашу.       — То же самое могу сказать о тебе, вообще-то, — по-доброму, но едко подколол Стас Эшли.       — Да ладно, — отмахнулась непринужденно она с забитым ртом.

***

      Бархатный алый ковер на полу приглушал стук каблуков на сапогах Эшли, которая без какой-либо застенчивости прямо шагала в сторону овального кабинета, где сейчас, по слухам, находился ее отец и переговаривался с Леоном и Стюартом, командиром посланного отряда. И чем ближе оба подходили с каждой секундой к рабочему кабинету президента США, тем взволнованно трепыхалось сердце у Стаса, ладони потели, сжимались внутри мышцы. Встречаться с Леоном становилось боязно, в памяти начинает всплывать их последний, даже в какой-то степени жалкий, разговор перед тем, как тот уехал.       До двери Эшли и Стас дойти не успевают, ее распахнули с противоположной стороны настежь, в холл выходят двое мужчин, одним из которых является Леон.       — Леон! — приветствует с радостной улыбкой его первой Эшли, та подбегает к нему и обхватывает руками его шею.       Тот, чуть опешив от достаточно поспешно начатых объятий, не смог вдохнуть спокойно воздух, он вышел сдавленным, но чуть погодя растягивает губы в мягкой полуулыбке и приобнимает некрепко в ответ. Стоящий напротив него Стюарт, высокий и широкоплечий, с красивым, но суровым лицом, самому себе хмыкает под нос и отводит взор, который на некоторое время задержался на замершем Стасе. Леон глядел на него первые секунды, перед тем как опустить глаза вниз, вроде бы, такое незначительное время, однако во взгляде уловилось нечто непонимающее, неловкое. Стас чуть прикусил зубами верхнюю губу и неосознанно принялся ковырять ногти на руках. Эшли расспрашивала о поездке, о том, благополучно ли добрался сюда Леон, предлагала троим немного прогуляться, Стас не настолько внимательно вникал в разговор, как и в неподробные ответы того.       — Я хочу сходить сейчас к отцу, — заявляет после небольшой беседы Эшли, — вы можете пока что подождать меня в коридоре или на улице, — она оборачивается к Стасу и красноречиво посмотрела на него, явно на что-то намекая.       Эшли покидает их мгновенно, окликает собственного отца и закрывает за собой.       — Лады, Леон, я тоже пойду, — после возникшей паузы подает голос Стюарт и легонько похлопывает того по плечу, — если все же надумаешь, то приходи. Я с парнями только буду рад твоей компании.       Тот кивает ему в знак прощания, хмыкает и наблюдает как командир отряда уходит от них в только известном ему направлении. Недалеко обговаривали что-то члены парламента, их голоса тихие и неразборчивые, однако тем не менее Леон и Стас остались одни, в молчании. Стас раскрывает чуть покусанные губы и тут же смыкает их, он понятия не имеет, что ему следует сейчас сказать, и лицу отчего-то то жарко, то холодно. Леон массирующими движениями проводит рукой по своей шее, хмуро и вдумчиво, его ясные голубые глаза глядят вниз, толи на ковер, толи на свои ботинки.       — Что? — вздернув плечами, переспросил растеряно Стас.       — Я говорю, — снова сказал Леон, устремив на того взор, — давай, может, пройдемся?       — Да, давай, — согласно закивал он, — давай пройдемся.       Струящийся поток воды из фонтана слегка поблескивал белизной от падающих солнечных лучей, однако сама вода выглядела сероватой, унылой, как сама погода. Негреющее осеннее солнце ежечасно пропадало вовсе за пышными темными облаками, сразу же за этим возникающий ветер как-то холодел и усиливался, трепал волосы и забирался под ворот одежды. Под тускнеющей травой земля сырая, промозглая, она еще не высохла после утреннего недолгого дождя. По другую часть перекрестка слишком оживленно и шумно, автомобили гудят, их моторы рычат, люди суетливо бегут через пешеходные переходы, кричат и общаются, кажется, мало кого в этот день волнует нынешняя погода.       Тело Луиса так и не было найдено, рассказывал Леон, когда ему и Стасу удалось постепенно разговориться, отряд обыскал все окрестности и сам замок Салазара вдоль и поперек, все кривые и покинутые катакомбы. Ничего неизвестно, даже остатков одежды нигде не обнаружилось, и подобная новость приводила в печаль, ведь они точно знали, что Луис не остался в живых. Зараженные перебиты, шахты разгромлены, продолжал он, он на пару с отрядом Стюарта подорвал любые пути к ним, и уже обычным способом до окаменелого паразита добраться считалось невозможным, разве что кто-то не додумается найти иное средство. Однако и мысль о хранящимся у Ады образце доминантной плаги наводило временами на мрачные исходы, сама она никому не собирается навредить, это ясно, но и та не способна быть постоянно бдительной и сильной, чтобы вирус надолго остался при ней.       — Стас, — зовет Леон того по имени, когда между ними в который раз образовывается чуть давящая тишина, — мне нужно тебе кое-что сказать…       — Что-то не так паразитом? — заданный вопрос прозвучал как-то резко и мгновенно, введя Леона в ступор на секунду другую.       — Нет, я о другом, — обескураженно поморгав глазами, продолжить говорить он, его брови совсем немного нахмурились, — когда мы с тобой разговаривали перед тем, как я уехал в Испанию, я...       Стас смотрел на него пристально, слегка встревожено, вокруг витает влажная прохлада, но его лицо почему-то пылает, почему-то дыхание притаилось от некого ожидания.       — Мне на самом деле не хотелось туда ехать, — интонация в голосе приглушенная и хрипловатая, Леон смотрит вниз, опять, ему с трудом получается задержать взгляд на лице Стаса, — понимаешь, я поначалу думал, что все сказалось на эмоциях. Но потом, когда я был в Испании, то понял, что это не так. Видимо, я правда испытываю к тебе что-то.       Тот нервно сглатывает, во рту становится сухо и неприятно, ничего не произносит в ответ. Леон решается глянуть на него и не совсем соображает, о чем говорит выражение лица Стаса, но его глаза широко раскрыты, блестят, лицо не то бледное, не то пунцовое, и как будто бы слышно его трепетное и громкое сердцебиение. Возможно, он просто слышит свой стук сердца, его колкие удары о ребра, просто не сразу подобное осознает.       В теле Стаса ощущается неимоверная легкость и в то же самое время неподъемная тяжесть, горячая кровь бурлит возбужденно, дыхание приостановилось. Ничего не слышно в округе, ничего не видно, перед ним стоит только Леон, до слуха доносятся только его слова. Ему не верится, не верится в то, что такая желанная и немыслимая фраза когда-нибудь прозвучит вслух. На миг возникает предчувствие, что все это сейчас какое-то наваждение, что такого на самом деле не случилось и все творится у него в голове. Страшно. Тревожно. Радостно.       Он выдыхает, большего Стас сделать не способен на данный момент, колени по какой-то причине мелко дрожат, и делает несколько шагов вперед. От Леона пахнет немного потом, который перемешался с освежающим дезодорантом, но ему было приятно вдыхать подобное, и ощущается, как грудь быстрее обычного вздымается и опускается у того. Леон прикасается губами к растрепанным прядям волос на макушке, улавливает почти выветрившийся аромат мяты и чайного дерева, прикрывает глаза.       Наблюдавшая через окно за обоими Эшли слегка приподнимает уголки губ, добродушно хмыкает и пока еще не торопится возвращаться к ним, позволяя Стасу и Леону еще какое-то время побыть вместе.