Побочный эффект

Скотт уверен — это ошибка; побочный эффект, насмешка судьбы, сломанная деталь в механизме вселенной. Потому что нельзя так сильно, так страстно, до дрожи в коленях, желать собственную дочь. Всё начинается с безобидных касаний — всё начинается между ними именно с них, — и тонких шуток, за которыми ощущается двойное дно. Азарта в глазах, шаловливых пальцев на теле, желанием на пересохших губах. Они улыбаются друг другу одинаково озорливо, предвкушающе… ...и лифт как некстати — наверняка сбой, будут говорить другие, — останавливается до заветного этажа, где каждого из них ждёт тёплая постель, здоровый крепкий сон и удушающее одиночество в четырёх стенах. Хотя, это может подождать потом. Кэсси плавится в его умелых руках подобно тягучему воску, ластится к каждому касанию, жмётся всё ближе к его сильному телу — такому родному, такому любимому, что не хочется отпускать вовсе, — путается пальцами в его растрёпанных после битвы волосах и усмехаясь едва игриво ему в раскрытые губы, прежде чем он накрывает их своими — они у неё такие сладкие, словно посыпанные сахарной пудрой, от которых невозможно оторваться. От которых не хочется отрываться никогда. Он прижимает её ласково к холодной стене — мурашки табуном спускаются с тонкой беззащитной шеи в самый низ, теряясь в воротнике костюма, где между ног уже сладко тянет от предвкушения грядущего. Одна его рука путается в её шёлковых прядях, играясь и приглаживая их, — и Скотт незаметно упоённо вдыхает запах её волос: ноздри сладко щекочет запах яблок и малины, настолько вкусно и знакомо звучит аромат, что он тяжело сглатывает вязкую слюну, — пока другая играючи-медленно тянется от самый шеи, оглаживая её, всё ниже, ниже к заветным креплениям, которые не дают свободно вздохнуть молодому телу, стягивая мысли и тело в мучительный плен. Она запрокидывает голову назад, не скрывая больше счастливой улыбки и прикрыв глаза, чувствуя, как совсем рядом от одного её вида теряет — пытается не потерять — голову отец, её Скотт. Её тонкие руки меж тем обхватывают широкие плечи, поглаживая их и умоляюще царапая, требуя заветного продолжения. — Терпения, малышка, — не узнаёт он свой голос, низкий, голодный, словно рык дикого животного. Он прижимается к ней всем телом, интуитивно толкаясь бёдрами, и тянет с завязками, ловко, мгновенно — воровские трюки не так-то просто забыть, да, Скотти? — развязывая их, даря свободу его малышки — и ему. Небо за их спинами, за панорамными стёклами лифта сходит с ума: переливается ближе к вечеру яркими цветами, обводя каждое здание и улочки разнообразными оттенками — от самых ярких до чего-то тихого, интимного. Кэсси недовольно — всего на мгновение, — стреляет глазами в его сторону, мазая губами жёсткую щетину на щеках, пока руки её тянутся к заветному, возясь с пряжками ремня и тихо бормоча под нос ругательства. Скотту, как приличному отцу, отругать бы её, пресечь попытки говорить такие грязные слова из её невинного рта — мысли о её влажных, сомкнутых губах заставляют хрипло застонать вполголоса, — да только всё это осталось в прошлом, где днём и ночью между ними возводилась дистанция… …в прах рассыпающаяся здесь и сейчас у их ног. Всего минута ему требуется, чтобы освободить её от костюма, открывая своим глазам молочно-белое чистое тело, налитую грудь с аккуратными ареолами розовых сосков и округлые бёдра, которые хочется сжать в своих руках, да посильнее: до синяков на коже, до жжения на кончиках огрубевших пальцев, до вскрика, пронзительно слетающего с её губ. Он взглядам ласкают ею всю, от шершавых коленок — которые хочется обвести языком, посасывая кожу на них, — до тонкой линии ключиц, в которые так хочется совсем легко вцепиться зубами, тут же зацеловывая ранки. Под его тёмным взглядом она вся дрожит, смущённо прикрывая груди и задыхаясь — в тесном лифте совсем не осталось кислорода. Он почти-ласково целуют её в губы — как никогда не делал с Хоуп: с ней всегда он предпочитал вести себя более деликатно, — кусая тонкую кожицу и мгновенно обводя их языком, встречаясь с её. Пальцы тем временем оглаживают внутреннюю сторону бёдер, совсем легонько (он старается) щипают их — чем вызывает недовольный полустон-полувздох от неё и лукавую усмешку у него, после чего теряются в самом сокровенном, ощущая липкую влагу и кончиком касаясь клитора. Кэсси будто током пытают; она извивается в кольце его рук, теряется в пространстве и закатывает глаза от всесильного удовольствия, которое дарят его умелые руки. Её рука намертво впиваются в ткань его костюма, беспощадно царапая, пока другая спускается к пульсирующему органу, уверенно обхватывая подрагивающей ладонью и устанавливая равномерный темп. Теперь голову теряет и он; прислоняется к её оголённому плечу губами, шепча непристойности и слова любви, толкаясь навстречу её руке и сдерживая в глотке рык. Они останавливаются от ласк всего-то на какое-то жалкое мгновение — чтобы потом стать одним целым, вцепиться друг в друга, словно утопающей за спасательный круг. Да только они уже давно утонули и не хотят браться за треклятый круг. — Папочка, — слетает с её влажных полуоткрытых губ в миллиметрах от его. От прямого взгляда сразу всё мутнеет, размывается и становится таким неважным, когда они здесь — совершенно одни и такие безумные в своей нездоровой привязанности друг к другу. Скотт понимает её без слов: они оба давно стали продолжения одного к другому — достаточно лишь одного касания, взгляда и изгиба губ, чтобы понять, о чём думает каждый из них. И сейчас желание у них, как кстати, совпадает. Он позволяет её стройной ноге обвиться лозой вокруг его бедёр, пока рука его так до-смешного галантно придерживает её за талию в случаи падения, подходит к ней почти вплотную и, скрывая с желанных губ очередной обжигающий поцелуй, входит неё, утопая во влаге её тела. Кэсси стонет громко, звонко, что стены лифта в сто раз увеличивают эхо её стонов. Они двигаются равномерно, глядя друг в другу в глаза, видя в отражении очертания самих себя, улыбаясь почти идиентично, видя себя насквозь… Постепенно толчки ускоряются, проникают с каждым разом всё глубже, а её стоны настолько громкие, что их, пожалуй, может услышать любой зевака, по случайности проходящий мимо этажей, между которыми они «застряли». — Девочка моя, — хрипло оседает у неё на слуху, и Кэсси чувствует, что снова сходит с ума, снова падает в манящую темноту их безумия и происходящего сейчас. Небо окрашивает их тела в иссиня-чёрные тона, от чего глаза у обоих — кристально-чистые, тёмные на дне зрачков до самых потаённых мыслей, — сияют в темноте. Она улыбается ему совершенно ласково, нежно, поочерёдно касаясь губами его вспотевшего лба и скул, прижимаясь доверчиво к щеке и тихонько постанывая на ухо, обдавая то частым дыханием. Когда они чувствуют приближение конца, пика удовольствия, оба намертво вцепляются друг в друга, как того хотели с самого начала, становясь одним целым. А с их губ слетает искреннее «Люблю».