Ультранасилие

Я ломал себе ребра выплёвывал зубы свои Я мог стать кем угодно Но стал лишь наивным ребенком Который так хочет любви. Но молчит.

Мел растворился так быстро, что Киса не помнил, был ли он на самом деле. Кажется, его снова уносило в невменоз, хотя он сунул в себя лишь малую часть того, что мог. Просто так, чтобы расслабиться. И перестать думать о том, о чем не следовало бы. Раз — перед глазами пронесся костер. Два — чье-то тело прижалось к груди. Три — отпустило. А мысли остались. Киса натягивал дежурный оскал, обращая на себя внимание со стороны и кружил от одного края толпы до другого, пока окончательно не впал в ступор. Голова закружилась, и колени подкосило. Он отбрел подальше от всех, чтобы перевести дух. Песок рассыпался под его шагами, как будто заманивал в смертельную ловушку, но Кисе было плевать. Пиздец как плевать, поэтому он лишь сдавленно хмыкнул и свалился у скалы, выпустив пальцы в холодный песок. Он приятно щекотал пальцы и шелестел, а Киса без остановки набирал его полную руку и наблюдал, как он плавно высыпается обратно в песчаную кучу. Невменоз миновал. Вместо этого в голову забралось воспоминание о матери. — Сука, тварь конченая, — пробубнел он себе под нос. — Гребанный ментяра. Придумал себе сказочку про хорошего-плохого копа и стелет. Как же хочется его… Киса не понимал, какого хрена батя Хэнка влезал в их отношения с матерью. Прилип, чтоб его, как банный лист, да строит из себя великого примирителя. Черта с два! Они с мамой и сами справиться могут! — Столько лет без чужого носа справлялись, — продолжал он бормотать. — Сука! Кулак вмазался прямо в скалу за спиной. Киса поморщился, но желание никуда не делось. — Н-на, сука! Выкуси! — он продолжал колотить острую горную породу, даже не обращая внимания на боль и выступившую кровь на руках. Это в какой-то степени даже спасало его. Приглушало то, что накопилось внутри. А в голове снова всплыли грустные глаза матери. В них снова читалось полнейшее разочарование и безнадега, и от этого становилось только хуже. А кем, черт возьми, Киса мог еще быть, если был предоставлен сам себе? Этот ментяра может выебываться, его детки пригретые, откормленные и под крыльями взращенные. А Киса без отца рос. И теплого тыла в роли погон у него никогда не было и не будет. — Для всех, сука, ненормальный, не такой, — плевался он, пока находил в себе силы подняться. — Блять, как будто я один на всем свете не заслуживаю чего-то хорошего. Губы предательски скривились, а лоб сморщился. Киса плюнул себе под ноги, избегая позорной влажности в глазах и отшатнулся от скалы. Руки горели адским пламенем, но ему было плевать. Плевать, плевать и еще раз плевать… — Зато я бы неплохо смотрелся в могиле, — слова вылетели на выдохе, и Киса шагнул в сторону тропы. Брел, сам не зная куда, лишь бы хоть на немного отделаться от всего дерьма, что свалилось на него в жизни. Тропа уходила на самый верх, откуда открывался вид на все побережье. Киса уже насмотрелся на эти камни, на сине-зеленые переливы морской воды и пузыри белоснежной пены. Наслушался до тошноты крика чаек, ударов волн о скалы и всплеск воды о грубый песок. Но все равно шел, вглядываясь вперед. И теперь к общей картине пейзажа добавились кровавые картинки дуэлей. Выстрел эхом отозвался в черепной коробке, и Киса даже на мгновение подумал, что услышал его в реале. А затем размозженная башка бармена мелькнула перед глазами, и следом за ней — тянущийся кровавый след на песке. Киса остановился. Он ухмыльнулся, вспоминая на ком в этот раз висел труп. Гребаный ментеныш нарушил устав и пальнул без предупреждения, шокировав всех. Даже здесь поганая ментовская кровь вмешалась. Но, в этот раз Киса почему-то им восхитился. — Есть в нем все же что-то не от оборотня… Киса вдруг осознал, что с Хэнком никто так и не перетер с того момента. Он исчез, изолировался ото всех и уполз в свое логово. А что, если сдуру папаше своему все спалит? Киса заволновался. В эту же секунду на другом конце тропы он заметил огонек. Кто-то поджег сигарету. Киса дернулся с места и быстро засеменил прямо туда. — Здарова, хенкалина! К удивлению, на самой высокой точке побережья сидел Хэнк. Легок на помине, но взгляд его ощущался тяжело. Он сверкнул глазами в темноте в сторону Кисы и вновь уставился куда-то перед собой, продолжая держать в дрожащих пальцах зажженную сигарету. — Че, батя отпустил вечерком на закат полюбоваться? — прыснул Киса и нагло забрал сигарету из его руки, усаживаясь рядом. — Мож те че покруче дать? Сиги говно. Хэнк будто его не замечал. Продолжал теребить пальцами, даже когда они опустели, и не моргая смотрел сквозь пространство. Киса не стал тревожить его своей болтовней и заткнулся на время, пока не докурил. — Ко мне Илья приходил, — хрипло выдал Хэнк. — Че, отсосать хотел в благодарность? — Нет. — Хэнк помедлил. — Просто на словах поблагодарил. Киса хмыкнул, и некоторое время они сидели вдвоем в полной тишине. Хэнк дышал медленно, тяжело всасывая воздух в легкие. Как будто старался прийти в себя, но не мог. Киса кожей ощущал его напряжение, но напрямую спрашивать — не его натура. Он и в обычное время состоянием окружающих никогда не интересовался, а под дурью — тем более. — Хэнк, — позвал он его все же. — Все по справедливости. Помнишь? Хрен на этого баклана кладешь вот так, оп! И все! — Киса хлопнул ладонями в воздухе и загоготал, прижимаясь поближе к хмурому Хэнку. А тот и бровью не повел. — Да прекрати ты, он же тварь конченая, — не унимался Киса. — Я знаю, — буркнул наконец Хэнк. — Но понимаешь, Илья же сам хотел с ним разобраться. Это личное, семейное. А я просто не мог… Не мог смотреть, как эта мразь лыбу давит. Киса его понимал. Сам едва не подпрыгивал от злобы, когда Илья вытянул короткую спичку и приставил к своей башке ствол. Но правила есть правила, и дуэль есть дуэль. И хоть Хэнк полностью испортил им весь план, смотрелся он зрелищно. Киса вспоминал, как тогда не дрогнула его рука и как он замер, глядя смерти прямо в глаза. И вся обида на его семейку, на отца отошла куда-то на второй план. Хэнк как кремень, без лишних слов поперся с ними поздно ночью в чужую квартиру, подчищать следы. Действовал хладнокровно и сдержанно. И Киса молча восхищался тому, как горели его глаза в пламени костра из вещей мертвого бармена. Чертов ментеныш задал жару. — Че с руками? — спросил Хэнк, когда Киса закинул свою руку ему на плечи. — Да забей, это так, мимолетная слабость. Один оборотень в погонах денек подгадил, а так все заебись. — Че у тебя, с батей моим опять проблемы? — напрягся Хэнк, и ухмылка с Кисиного лица испарилась. — Никаких проблем, гражданин начальник, — деловито выплюнул он. — Батю своего на привязи держи, чтобы нос в чужие семьи не совал, да и все. А то своих отпрысков мало, он меня учить вздумал, как с матерью общаться. Хэнк перевел на него нечитаемый взгляд. Тело Кисы напряглось, и он убрал руку, откидываясь назад на локтях. — Меньше банчить надо. И так мне прилетает вечно, чтобы я с тобой не общался. Ты только все усложняешь. — Че усложняю? — тон Кисы с каждым словом все нарастал. — Дурь моя все усложняет? Сука, да вы как соберетесь тусить, сразу свистите, мол, Киса, а где наша чудесная травка? Лицемеры ебаные! Киса вдруг вскочил на ноги и прижал лицо Хэнка прямо к своему, да так, что ощущал на коже его разгоряченное дыхание и тяжелый пронизывающий взгляд. — Думаешь, мне по кайфу этим всем заниматься? Думаешь, я не знаю, какой я хреновый? — цедил он сквозь зубы, сжимая затылок Хэнка рукой. — Да только выбирать было не из чего. Судьба, конченая, обделила меня одним родителем, понимаешь? Хотя нет, не понимаешь. Вы, менты, только друг друга понимаете. Последняя фраза была решающей. В нос Кисе прилетел лоб Хэнка. Боль в ту же секунду развеяла остатки дури, заставив Кису нечеловечески зарычать и наброситься на обидчика в ответ. Они дрались так, будто никогда и не были друзьями. В Кисе бушевала накопленная обида не сколько на Хэнка, сколько на свою судьбу. Хэнк же прямо сейчас не видел в Кисе друга, а лишь выплескивал все подавленные чувства и злость на самого себя. Со временем лица обоих превратились в кровавое месиво. Киса вновь рыкнул и с разбега завалился прямо на Хэнка, и они оба кубарем скатились в самый низ, на холодный песок побережья. Озлобленный и избитый, Киса забрался на бедра Хэнка и принялся колотить по его груди, плечам и лицу. Он не видел кровь, ослепленный собственной, не чувствовал боль в окаменевших руках. Лишь изредка до слуха доносились тихие всхлипы в перерывах между побоями, от которых Киса немного пришел в себя. — Торч ебаный, — плевался Хэнк. — Ты бы принял седативных своих, раз в руках себя держать не можешь. — Слышь, я тебе сейчас их в глотку суну, — обессиленно промычал Киса, комкая вздернутую футболку Хэнка, и не спешил подниматься. — Ты первый это все начал. — Гнать на меня с гонором меньше надо, обдолбыш, — выдохнул Хэнк. Почувствовав струйку крови на губах, Киса высунул язык и жадно слизал ее, продолжая буравить взглядом Хэнка. Тот даже побитым выглядел не менее зрелищно, чем с заряженным пистолетом в руке. Гордый, непоколебимый и сдержанный — лучшие качества сына мента. А если честно признаться, то никакие другие бы ему и не подошли. Киса опустил глаза ниже, уставившись в черную надпись на ребрах. Ту, которая была у него самого. Пальцы соскользнули с футболки прямо на теплую кожу с чернилами, которыми выведена «черная весна». Татуировка его украшала, его — гордого и своенравного, привлекала внимание и Кисе совсем не хотелось от него отрываться. Как будто прямо сейчас голову вновь заполонила дурь. — Слезь с меня, мудила. — Хайло прикрой, — прыснул Киса и наклонился к Хэнку, жадно целуя того в губы. Почувствовав сопротивление, он прикусил их до крови и принялся водить горящими ладонями по ребрам вверх и вниз, не понимая что творит. Хэнк, убивший у него на глазах человека, не мог справиться с напористым и внезапным желанием друга. Не мог, и лишь ухватился руками за его бедра, не силясь сбросить их прочь. А Кису уносило. Он цеплялся руками за одежду, за шею Хэнка и слизывал кровь с его лица, ощущая как в штанах становилось тесно. Даже под стаффом ему не бывало так горячо, даже тогда он не был таким безбашенным, как сейчас. Хэнк рыкнул прямо в губы и отвернул голову в сторону, высказав свой протест. Но руки с бедер не убрал. Ни Киса, ни он, не решались произнести ни слова. Шум волн заглушал их тяжелое дыхание и особенно громкие мысли в голове. Но одну все же заглушить не смог. Киса сплюнул кровь на песок и наклонился ниже, прикусив нежную кожу на шее Хэнка. Тот не ожидал, и лишь закашлял, переместив наконец руки с бедер на плечи Кисе. Он, конечно, тогда сказал Мелу, что под дурью трахаться можно и проверял сам лично, но никак не ожидал, что член будет способен встать на лучшего друга и даже после того, как они были готовы поубивать друг друга. Хоть голова все понимала, желание от этого не угасало. Оно распалялось, как тогда распалялся огонь со скинутыми вещами бармена. Сгорало, как тогда горели потемневшие и поникшие глаза Хэнка, но все такие же притягательные и полные решимости. Киса даже не думал от том, чтобы взглянуть в них сейчас — не хотел видеть в них что-то другое. Хотел лишь грубо отсосать Хэнку и ввязаться в еще одну драку с ним. — Блять, Кис, — шикнул Хэнк, посмотрев на него. — Слезь с меня нахуй. — Так а че ты не скинешь, м? — с вызовом глянул на него Киса, а сам переместился ниже и нащупал не менее внушительный стояк друга. — Мудила, — выдохнул Хэнк и зажмурился, отвернув голову. Киса загоготал, но мысленно признался, что хотел бы видеть на себе пристальный взгляд полных желания глаз. А желание там явно было, и рука не просто так скользила вверх-вниз по ткани штанов. До одури захотелось, чтобы Хэнк смотрел. И собственный стояк срывал ему крышу. Он снова гортанно рыкнул и грубо стянул его треники вниз, машинально дернув рукой пару раз по стволу. Член Хэнка уже весь был покрыт смазкой, но Киса даже не скривил лицо, когда взял его в рот и почувствовал соленый привкус. Он делал это впервые и не осознавал головой происходящее. Наверное, также, как и Хэнк. Киса отсасывал лучшему другу грубо, резко, чтобы не терзаться в собственных сомнениях. Чтобы это не отпечаталось в его израненном подсознании. Чтобы это было чем отмазать. Обдолбанный Киса, убийца Хэнк и два трупа на дне моря позади них — такое могло произойти только с ними, и это был их личный сорт романтики. Мимолетной романтики, потому что как только Хэнк со вздохом кончил в рот Кисе, тот резко поднялся на ноги и сплюнул всю сперму вперемешку с собственной кровью прямо на Хэнкову «черную весну». — Подавись, гнида ментовская, — бросил он и утер покалеченной рукой лицо. — Пошел нахуй, — устало выдохнул Хэнк и перевернулся на живот, пряча свое лицо в песке. — Расскажешь кому-нибудь об этом — на дно ляжешь с теми, — он кивнул в сторону моря и зашатался на ватных ногах. В этот момент почему-то злость на Хэнка и на все остальное вспыхнула с новой силой, и Киса от этого себя возненавидел. Возненавидел, потому что на долю секунды вообразил себе то, чего нет, не было и никогда не будет. Потому что произошедшее — лишь ошибка. Он не выдержал веса собственного тела и рухнул обратно на песок, уставившись глазами на звездное небо. Бегал по нему пустыми глазами и не мог зацепиться ни за единую мысль в голове. Они так же ярко вспыхивали, как звезды, и тут же угасали, предательски оставляя Кису в тишине. В это время рядом зашевелился Хэнк. Собрал всего себя и сел, низко опустив голову. Киса уже был готов сражаться с новой силой, но вместо удара на его плечо упала рука — и крепко стиснула его в объятиях.