Астра

- Перед домом росли астры, - Уилл разминает пальцы и, сложив ладони в замок, кладет их между колен. – Дурацкие цветы… Мы ездили за семенами каждый июнь, сразу после Дня независимости. Вставать нужно было утром, около девяти часов, чтобы приехать на цветочный рынок первыми. В округе никого не было: ни одной машины, ни одного человека, только конфетти после праздника и горы звездно-полосатых сдутых шаров. И повсюду флаги. Это я помню очень хорошо. Мы не жили в районе таких отчаянных патриотов, которые, показывая на луну, объясняли детям, что однажды она станет штатом нашей страны, только вот на 4 июля все сходили с ума и сметали рулоны ткани, чтобы вывесить у себя во дворе, - он запрокидывает голову и разминает плечи. - Отец выкатывал на подъездную дорожку темно-синий бьюик – неповоротливое, уродливое детище американского машиностроения – который он любил, наверное, больше меня и моей мамы. Он проводил с ним буквально все свободное время, - Уилл фыркает и переводит взгляд на стеллажи с книгами. – Тер воском капот, пылесосил салон, а однажды, - полуулыбка, - купил для машины на Рождество пахучую елочку – знаете, такой кусок картона с резким хвойным запахом – и сказал, что подарок в этом году заслужил только его бьюик, потому что он хотя бы его не разочаровывал. - А вы, Уилл? Вы разочаровывали своего отца? Грэм прикрывает глаза и закусывает щеку. - Моего отца разочаровывало все, и в первую очередь – его жизнь… Машина была нагрета солнцем – дотрагиваться до металла было больно, но мама в спину назойливо шипела «Быстрее, быстрее, черт тебя подери!» и пихала меня в плечо, - Уилл дотрагивается до ключицы и надавливает пальцами, разминая мышцу. – Внутри душно, играет кантри; отец курит Мальборо и выпускает дым через очень узкую щелку в окне, а мама говорит: «Ты хочешь, чтобы у меня был рак?» - Грэм кривит губы и визгливо продолжает: – «Скажи, ты хочешь моей смерти, да?! Ты хочешь, чтобы я подохла, и ты мог все время проводить со своей машиной?!» Мама складывает платок в узкую полоску и повязывает его на голову, вот так, - он проводит пальцем от виска до виска и спускается пальцами к ушной раковине, - а потом долго смотрит на себя в зеркало и, сплюснув губы, размазывает помаду. Сзади очень жарко – я утыкаюсь носом в окно и вижу, как отец хмурится и цедит: «Оставишь следы», пока мама заботливо перебирает в сумке пакетики для семян. Поездка длится минут двадцать, но родители молчат в лучшем случае минуты две: они все время переругиваются, - длинные морщины через весь лоб, и брови страдальчески изгибаются. – «Эти твои идиотские сорняки…» - «Уж лучше тебя, бесполезный кретин!» - Как вы чувствовали себя? - Я чувствовал себя… - Уилл разжимает руки, вытирает ладони о брюки и с силой сжимает запястье. – Незаметным. Я чувствовал, как будто меня вообще не было в этой машине. Я чувствовал себя… - теряется со словом и поднимает глаза, ища поддержки. В голосе звучат участливость, дружелюбие и желание помочь, а не навредить своим предположением, которое делается слишком мягко, слишком ненавязчиво: - Вы чувствовали себя бесполезным? - Да, - выпаливает Уилл, и на щеках появляется румянец, как будто он сказал бранное слово. - Я чувствовал себя бесполезным, потому что я не мог прекратить эту бессмысленную череду обвинений. «Ты испортил мою жизнь! Я отдала тебе все, а взамен получила даже не мужчину – вымазанного в мазуте механика!..» На цветочном рынке была пара продавцов – мама махала им, едва заметив, и, когда мы парковались, орала, высунувшись из окна: «Эдит, выглядишь очаровательно! Отличный костюм, Джон!». А потом, как только машина останавливалась, она быстро распахивала дверь и бежала к продавцам, знаете, как спешащая к друзьям девочка, которую все лето продержали взаперти за городом в окружении ненавистных бабушки и дедушки. Уилл поджимает губы и, опершись о ручку кресла, поднимается; он задерживает взгляд на носках туфель доктора Лектера и продолжает, глядя в пол: - Она усаживалась перед мешками и закрывала глаза, запуская руку в семена, которые, как это помню я, были похожи на тлю, обгоревшую на солнце: мелкие сероватые катышки. Мама зажмуривалась от удовольствия и очень широко улыбалась, как будто это было лучшим, что происходило с ней в жизни, - Уилл отворачивается от доктора Лектера и делает шаг к его столу, останавливаясь посредине комнаты. – Она говорила, что астра – это символ несбыточной надежды, - голос переходит на хриплый шепот. – Что астра – это звезда, которая не попадет на небо. - Почему вашей маме нравились эти цветы? – аккуратный поворот головы вбок. Уилл скалится от боли и зажимает ладонью локоть. - Она хотела стать врачом, но забеременела мной, и отец настоял на том, чтобы она бросила обучение. Мама думала, что мы будем жить такой среднестатической американской семьей, в которой жена ухаживает за домом, а муж приносит деньги, а по выходным балует ребенка и свою любимую поездками за город или мелкими подарками, предлагает вместе провести время, поехать на кемпинг или к Ниагаре… Но так не получилось. И вышло, что от маминой жертвы не было никаких дивидендов. - Для нее астры были символом ее самой? - Для нее астры были символом жизни, которой у нее никогда не будет. Где ее любят, ценят, где она нужна. И каждое лето я выходил из дома и видел напоминание о том, что моя мама мечтает оказаться за тысячу километров отсюда. Что жизнь, которую она ведет, ей продолжать невыносимо, - Грэм прижимает ко рту ладонь, и лицо искажается, словно самого Уилла очень больно ударили, и он старается проморгаться, чтобы не потекли слезы. - Уилл… - доктор Лектер поднимается с кресла и, остановившись позади Уилла, аккуратно дотрагивается до его локтя. – Вы не виноваты в том, что ваша мать была несчастна. - Если бы она не забеременела, она смогла бы… - Нет, Уилл, - Ганнибал нажимает на его руку, разворачивая к себе. – Она сделала выбор. И ее выбором было родить вас. Она была несчастна из-за того, что не смогла привести вас в жизнь, которую представляла, а заставила жить в месте, где она и ваш отец ругались. Вы понимаете это? Уилл внимательно смотрит на него, ожидая, что доктор Лектер рассмеется и скажет, что это шутка. Мать Уилла ненавидит его – вот правда. Ни один человек не способен полюбить его, потому что он приносит только неприятности и неудобства. - Сейчас, Уилл, вы находитесь в месте, где вас ценят таким, какой вы есть. Где вам рады в любое время. Где вам всегда готовы помочь, - доктор Лектер улыбается и указывает ладонью на смежную комнату: - Я бы хотел, чтобы на сегодня мы прекратили быть друг для друга врачом и пациентом, а смогли провести остаток вечера как друзья. Вас ждет кусок вырезки и отличная компания. - Я… - Уилл закусывает губу и чуть кивает. – Спасибо. Он быстро выходит из кабинета и закрывает за собой дверь в туалет, чтобы, запустив пальцы в волосы, зажать голову между колен и пережить паническую атаку. «Не за что, мальчик», - Ганнибал закрывает тетрадь и гасит свет в комнате. ** Наверное, так выглядят семейные вечера у счастливых людей: вкусное вино, идеально проглаженная скатерть, от которой пахнет лавандой, мягкое, сочное мясо и приятный, неспешный разговор. На столе – темно-бордовая свечка, которая всполохами отражается в блестящих приборах, создавая видимость огня на столе. - Что это? Гвоздика? – Уилл принюхивается, когда Лектер наклоняется, чтобы капнуть соус на край его тарелки. - Это – тайна, а не гвоздика… Почему у вас столько собак, Уилл? – Ганнибал садится напротив и, перекинув ногу за ногу, медленно тянется за бокалом. - Я чувствую себя лучше, когда помогаю брошенной собаке. Знаете, я мою ее, покупаю ей ошейник, миску, одеяло… - Уилл щурится и с наслаждением прожевывает мясо. – Вкусно. - Я рад, - улыбка. – Вы чувствуете себя лучше оттого, что дарите этим собакам место, где они могут чувствовать себя в безопасности? - Да, думаю да. Уилл выводит у собак блох, подстригает им шерсть, чистит зубы; он кормит и поит их, он старается сделать их жизнь более сносной – Ганнибал Лектер переводит взгляд на окно и отклоняется на спинку стула, поднося бокал ко рту. Может, и для самого Лектера Уилл - точно такая же собака, которая заставляет его чувствовать себя лучше из-за того, что он помогает ей? Ганнибал готовит для него, следит за его сном, выписывает лекарства и контролирует их прием – чем его забота о Уилле отличается от желания обезопасить его и предоставить место, где бы он мог чувствовать себя защищенным? Ганнибал делает глоток и прикрывает глаза, восстанавливая образ Грэма. Грустный щенок, который слишком долгое время провел без хозяина: у него ссадины по всему телу, и он разве что не визжит от боли, когда к нему притрагиваются. Лектеру хочется потрогать его, как дети хотят прикоснуться к лишайному коту, покрытому струпьями отмершей кожи, а потом кричат: «Мама, можно мы возьмем его домой?». Лектеру хочется намазать его кремом и укутать в одеяло, чтобы он смог отоспаться. Лектеру хочется купить ему тонкий красный ошейник и написать там свой адрес, чтобы, каждый раз, когда Грэм проснется в двадцати милях от дома, его везли туда, где о нем позаботятся. - Уилл, уже поздно. Я могу предложить вам остаться у меня. Грэм краснеет и откладывает приборы. - Я… смогу доехать, - он отдергивает рукав рубашки, открывая часы. Половина двенадцатого – это значит, что он доедет домой через два часа, и останется один на один с бессонницей в мокрой от пота кровати. - Я настаиваю, - Лектер поднимает бокал и кивает в подтверждение своих слов. – Вы можете занять гостиную. Уилл хочет ему возразить, и, подняв голову, он даже находит какие-то слова отказа, которые, правда, вязнут на его языке и проваливаются внутрь горла, выдавливая хрип. Ганнибал считает разговор оконченным – он поднимается и собирает тарелки. - Я могу дать вам майку. И спортивные штаны. - Спасибо, - во второй раз говорить «Спасибо» еще труднее, чем в первый, но Грэм справляется. Он проводит в ванной не больше десяти минут, чувствуя, как накатывает странная мягкая усталость, как будто он провел день в пригороде, шатаясь по лесу, а теперь приехал обратно в город и просто очень хочет спать. Уилл выдавливает на ладонь шампунь с резким морским запахом и, быстро смыв шапку пены, наскоро вытирается, надевая одежду Ганнибала. Он не чувствует себя в гостях – и это отчасти пугает его, когда он спускается вниз по лестнице, которая приятно, по-домашнему скрипит от каждого шага, и останавливается на лестничном пролете, глядя на спину Лектера, стелющего постель. Уилл чувствует себя… дома. Ему хочется забраться под одеяло и завернуться во вкусно пахнущую простыню, оставив на поверхности голову, чтобы на затылок опустилась тяжелая ладонь и ласково погладила его: «Спокойной ночи». Уилл Грэм сглатывает, но продолжает смотреть на то, как Ганнибал взбивает его подушку и, отвернув манжеты рубашки, поправляет одеяло. - Чувствуйте себя как дома, Уилл, - Лектер даже не оборачивается к нему. Скрип ступеньки под ногой. - Я уже, - Уилл пытается выдавить смешок, но получается только неровное шипение. - Я рад. Спокойной ночи. Высыпайтесь. Не волнуйтесь из-за… - Ганнибал оборачивается к нему и делает неопределенное движение рукой в воздухе. – Из-за вашего лунатизма. Я чутко сплю. Так что, если вы собираетесь покинуть мой дом, прикрыв свой уход ночными прогулками, я разоблачу вашу ложь. Уилл говорит «спасибо» в третий раз и забирается под тяжелое, теплое одеяло. ** От него пахнет миндалем. Молоком и миндалем - Ганнибал опускается ниже к подушке и втягивает тонкий запах. Как от ребенка, честное слово, будто Грэму завтра только-только исполнится восемь лет. Еще такой глупый и неумелый мальчишка – в темноте не видно, что Уилл улыбается во сне чему-то, возможно, этой беспомощной мысли, которая жжет чужой висок. Глупый, красивый мальчик… Лектер аккуратно поправляет выбившуюся темную прядь волос за ухо и коротко дотрагивается до ушной раковины, обводя кромку. Ему не нужно ловить убийц, ему не нужно преследовать маньяков – его нужно отдать в школу для послушных, но очень несчастных детей, где его бы кормили вкусной едой и показывали смешные мультфильмы. Ганнибал резко выдыхает и забирается пальцами в чужие густые волосы, укладывая ладонь на затылок Уилла, а тот тянется к нему во сне и, с глухим причмокиванием приоткрыв губы, что-то очень тихо произносит. Пальцы ласково проводят по шее и спускаются к ключицам, проводя по тонким косточкам. Уилл Грэм не специалист по бихевиористике – он испуганный мальчишка, которому причинили очень много вреда, и ему нужен хоть кто-нибудь, кто сможет его защитить. Лектер поднимает ладонь к его рту и легко надавливает на губы, грея пальцы в теплом дыхании. Уилл повторяет то, что говорил, только теперь куда разборчивее: - Ляг. Ганнибал знает, что он может лечь к нему. Он даже хочет это сделать. Забраться под нагретое одеяло, развернуть к себе Грэма лопатками и перехватить его рукой через живот, прижимая к себе, чтобы он не смог никуда уйти, чтобы его никто не смог забрать. Ганнибалу хочется коснуться губами его шеи, а потом, заставив сонного мальчика открыть глаза, забрать у него поцелуй и хриплое: «Останься со мной» Грэм не вспомнит ни о чем этом, но Лектер все равно поднимается с края кровати, подтыкает одеяло под бок Уилла и целует его в щеку. Холодная вода больно бьет в спину, но Лектер, открыв рот, не замечает этого. Он не замечает того, что пальцы почти онемели, он не замечает, что его бьет дрожь. Он с силой зажимает член и быстро двигает ладонью, надеясь получить разрядку. Ганнибал представляет, как он приходит в дом с кучей собак, и эти собаки облизывают его руки, а он злится и идет мыть их на кухню. Где Уилл, копошась в листах с лекции, пьет кофе и что-то печатает на компьютере. Он проворачивает головку члена и со сдавленным стоном утыкается лбом в холодный кафель, чтобы, раздвинув ноги, опереться коленом о стену и медленно провести пальцем по уздечке, ощущая, как в спазме прогибается тело. Ганнибал думает о том, что после кофе у Грэма будут горькие губы, хотя сам он ужасно сладкий, и Лектер представляет, как надавливает языком на эти губы в кофейной крошке и открывает рот, чтобы поймать чужой язык. Лектер сжимает и разжимает кулак, с хлюпаньем подаваясь бедрами назад, и зажмурившись, думает о том, что, наверное, они могли бы зайти с Уиллом дальше поцелуев. Он бы мог усадить его поверх исписанных бумаг и забраться руками под его рубашку, чтоб согреть пальцы на его животе. Ганнибал был бы с ним очень осторожным и очень внимательным: он бы не торопил Уилла, не заставлял делать того, что он не хочет – он был бы чересчур предупредительным с Уиллом Грэмом. Он бы никогда не забывал о его дне рождения, о его крестинах, о каких-то годовщинах и общепринятых праздниках. Он бы заботился о нем и защищал его. Лектер выгибается и сдавливает член у основания, резко поднимая ладонь к концу, размазывая по члену смазку. Он бы любил Уилла Грэма так, как его не любит никто. Ганнибал раздосадовано морщится и подносит ладонь под воду. ** Уилл просыпается в половине девятого из-за сладкого запаха оладий, который вытягивают его из кровати. - Доброе утро, - он улыбается Лектеру в фартуке. - Доброе. Чашку для кофе возьми в шкафу и садись в столовой, - Ганнибал вытирает лоб запястьем и поворачивается к плите, разливая тесто. Тарелки стоят рядом друг с другом, а не на противоположных концах стола, как вчера, и Уилл, довольно потягиваясь, садится за стол, поправляя вазу с цветами. - Астры оказались на редкость красивыми, - Ганнибал ставит перед ним блюдо с оладьями и поливает их ванильным сиропом. – Чудесно вписываются в интерьер. - Да, - кивает Уилл и дотрагивается до острых лепестков.