Мистер Y

POV Мистер Y Шершавые бетонные стены. Неприятный запах, раздражающий чуткое обоняние. Полное отсутствие человеческого тепла. Только нагло ухмыляющиеся морды конвоиров со звериными оскалами. А в чем я, собственно, провинился? Мысли путаются. Холод голой бетонной стены мурашками бежит по спине и путается в нечесаных волосах. Жить всем хочется. Долго и счастливо. Но не всем дано. – Заключенный №6378, встать! Лицом к стене, ноги на ширине плеч! – злобно сверкнули в маленьком дверном окошке бешеные глаза. Ненавижу этот скрипучий голос, его обладатель мне абсолютно не импонирует. Грубые руки схватили меня за плечи и вытолкнули в коридор. – Шагай, – звериный оскал на лице моего конвоира стал еще шире, а в спину уперлась дубинка. – Быстрее. Серые, монотонные стены сопровождали меня. Рваные лучики весеннего солнца бледными пятнами гуляли по заплеванному полу. Раньше у меня было имя, фамилия, пол и возраст. У меня было место в жизни, дом, работа и старый потрепанный мотоцикл. А теперь я – просто заключенный №6378. За этими цифрами скрылось все – мечты, надежды на светлое завтра и моя личность. Теперь я – вечный узник этих серых стен, которые сделали меня таким же бледным и монотонным, как и они сами, бесформенным пятном на грязном полу. Я – никто, просто заключенный №6378. Четыре цифры заменили всю биографию. Но не это важно. К счастью, во мне еще осталась искра. Тот маленький огонек борьбы, жизни. Монотонность серых стен еще не успела полностью поглотить его, и он медленно тлеет, грея внутри меня надежду на что-то большее. Это одиночество поглощает. Оно затаскивает в пучину горестей, обид, страхов. Оно сводит с ума. Стены… Мне кажется, здесь они живые. Они питаются нашими мыслями, чувствами, страхами. Они с удовольствием выпивают нашу душу до дна, медленно, глоток за глотком, осушая ее до дна, испаряя все, что могло бы зажечь в тебе огонек борьбы. До меня они не успели добраться, по счастью. И им больше не представиться такой возможности. У меня осталось четыре дня. Четыре дня на жизнь. А нужны ли они мне? – Заходи, – злобный рык за ухом и ощутимый удар в поясницу. Что я сделал этому конвоиру? Или он просто всех ненавидит… Надо будет подумать об этом. На досуге. – Здравствуйте, – на меня смотрел, лучезарно улыбаясь, молодой мужчина. Я, кажется, знаю его. Смутные образы пронеслись перед глазами, не рождая ощущения четкой картины. По-моему, это он вынес обвинительный приговор. Или он был прокурором? Не помню. Видно, стены добрались до моей памяти. – Я рад вас видеть, мистер… э-э-э… – Называйте меня мистер Y, – легкая ухмылка скривила мои губы. Я и сам уже толком не помню, как меня зовут. Я даже не помню, кем я был раньше. От меня просто остался один номер – 6378. – Хорошо, мистер Y, я – Джейк Дэвидсон, я вел ваше дело, – мужчина на секунду задумался. – А почему, собственно, Y? – На свете много мистеров X, а мистер Y – только один, – это сложно объяснить, этот человек не поймет всего полета мысли. – Не любите быть частью толпы? – Дэвидсон с иронией окинул взглядом мою сутулую фигуру. – Присаживайтесь, мистер Y, у меня к вам серьезный разговор. – Самый серьезный разговор у нас был вчера в суде, – я аккуратно присел на край точеного стула. Этот кабинет напоминает мне один из дворцов, куда меня в детстве часто водили на экскурсии. Резная мебель, дорогие ткани, современная техника – все это признаки отнюдь не кабинета рядового следователя. – И его вердикт несказанно обрадовал прокурора. – Мистер Y, ваши действия были противоправны. Мы не можем поступить иначе, – тонкие крылья прямого носа следователя гневно задрожали, а в глазах появился стальной блеск. – Право – понятие относительное. Оно зависит от решения тех, кто наверху протирает штаны, притворяясь, будто рождает великую идею во благо всего человечества, – едко выплюнув эту фразу, я заглянул в глаза Дэвидсону. Слишком он педантичен для этого мира. – Послушайте, мистер Y, вы не имеете права оскорблять нашего вождя! – следователь сорвался на крик. Гнев, исходящий от него, можно было почувствовать почти тактильно. – Оскорбляя его, вы унижаете всю нацию и ставите под сомнение авторитет всего государства! – Зачем вы цитируете мне фразы с растяжек над городом? Я прекрасно умею читать, – издевательски ухмыльнувшись, я закинул ногу на ногу. – Мне не понятен один момент. Я говорю лишь о том, что наш вождь не может управлять государством. Это претензия к конкретному человеку, причем тут вся нация? У вас странное восприятие ситуации, мистер Дэвидсон. – Ну, знаете… – мелко дрожащая жилка на виске не оставляла сомнений: Джейк Дэвидсон был на грани истерики. – Это уже слишком! Вы… вы… – Ну и что вы мне сделаете? – кривая ухмылка и быстрый взгляд на взвинченного следователя. – Высшая мера, вы не забыли? Мне и так четыре дня осталось, неужели сократите срок ожидания? Тогда позвольте мне вам пожать руку. Ожидание удручает. – Знаете, мистер Y! – если он будет продолжать визжать, скоро сюда соберутся летучие мыши. – Вы… вы… вы – свинья! – Джейк, остынь, – на плечо следователя упала тяжелая рука. Господин судья. Серые патлы по-прежнему свисают вдоль одутловатого лица с рыбьими глазами и бесформенным носом, мясистые толстые губы противно чмокают после каждого произнесенного слова, а на гладком лоснящемся лбу выступила испарина. – Ты его не за этим позвал сюда. – Да, простите, мистер Блэк, – Дэвидсон нервно дернулся и взял в руки бумагу. – Мистер Y, в связи с выходом поправки к закону о смертной казни вам предлагается на выбор несколько услуг. Воспользоваться вы сможете только одной. Итак, вы можете исповедаться у священника, встретиться с родственниками или позвать юриста для составления завещания. – Как это мило со стороны нашего правителя! – саркастическое настроение не покидало меня. – И такие интересные предложения! Даже не знаю, чем воспользоваться! – Прекратите ерничать! – судья ударил ладонью по столу. Громкий хлопок гулом пронесся по комнате, отражаясь от увешанных картинами стен и больно отдаваясь в моей голове. Слух мой за время сидения в уже ставшей родной камере №29-33 резко обострился, любой громкий звук неминуемо вызывал приступ мигрени. С трудом подавив подступившую к горлу тошноту и стараясь не обращать внимания на ноющую боль в висках, я нервно улыбнулся. – Я и не думал. Просто, к сожалению, не имею надобности ни в одном из предложенных услуг, – голову просто разрывало от приступа, а комок в горле все сильнее разрастался, давя на нежные стенки глотки. – В Бога не верю, родственников не имею, имущество у меня конфисковали. Спасибо правительству за чудесную поправку, мне она очень пригодилась. – В таком случае… – Дэвидсон с торжествующей ухмылкой собрал бумагу в пачку. – Но у меня есть другое предложение, – безумная мысль закралась в коридоры моего сознания. Внезапно стало ясно, что конец – вот он. Старуха с косой уже стоит за спиной, нервно дыша в затылок, а о моей истории так никто и не узнает. – Я хочу писателя. – У вас… кхм… неординарные потребности… – удивленно протянул Блэк, окинув меня взглядом, полным понимания. – Именно писателя? Да, возможно, мы перешагнем через принципы и пришлем вам девушку, но ответьте, почему именно писателя? – Вы меня не так поняли! – эти озабоченные будничными проблемами люди меня ни сколько не вдохновляют. – Я хочу, чтобы вы пригласили сюда журналиста. Я хочу рассказать ему свою историю. – Но… это… это за гранью разумного! – яростно взмахнул руками следователь. – Это уже слишком! Никаких журналистов здесь! – Постойте, – задумчиво протянул судья. – У меня есть одна мысль… Но нам надо посоветоваться. Они растворились в темноте коридора, а я остался один. Снова один. Я часто слышу, что люди хотят остаться одни, они кричат: «Оставьте нас в покое, мы хотим одиночества!» А ведь они даже не представляют, что это такое – остаться наедине с собственными мыслями. Когда единственный голос. Который ты слышишь, – это твой собственный. Когда единственная тень, которую ты видишь, принадлежит твоей фигуре. Когда теряешь ощущения времени и реальности, когда все кажется обычным сном, который вот-вот закончится. Одиночество – это пытка. Искусная, изощренная пытка сознания. Оно убивает медленно, съедая тебя изнутри, опустошая твою голову, загоняя в клетку собственных мыслей. Есть одна вещь хуже одиночества – ожидание. Оно терзает сознание гораздо сильнее. Особенно, когда ждешь чего-то, как спасения. Минуты тянулись томительно. За дверью постоянно слышались чьи-то шаги, нервные обрывки фраз. Это напрягало сильнее, чем абсолютная тишина. – Вам повезло, мистер Y, – дверь в кабинет распахнулась. На пороге стоял взлохмаченный Дэвидсон, с остервенением крутящий пуговицу собственного пиджака. Лицо его покинула былая усмешка и злорадство, на нем теперь была только холодная ненависть. Я не понимаю его. Я всего лишь высказал свое мнение по поводу политики. Я же не оскорблял его? Видимо, мозги ему промыли основательно. – Вам разрешили поговорить с журналистом. Он придет завтра, к девяти. Будьте готовы. – Спасибо, – но внутри почему-то нет никакой радости. Возможно, я уже разучился чувствовать что-то, кроме тупой боли и злости на самого себя. – Уводите, – конвоир мгновенно возник в проеме. Звериный оскал теперь был злобным, а движения его – более резкими. За что они меня все так ненавидят? Я не понимаю…