A Different Kind of Lullaby

      Майлзу Эджворту потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что шум, разбудивший его, издавал его телефон, вибрирующий на прикроватном столике. Он слегка застонал, прищурившись смотря в потолок, когда Песс села рядом с ним, оглядываясь.       — Что мы говорили о твоём нахождении на кровати? — пробормотал Майлз без всякой злости, и Песс стукнула хвостом. Вдохнув, он заставил себя взять телефон и покоситься на часы, стоящие на прикроватном столике.       12:32       — …Кто же…? — он несколько раз моргнул, надеясь, что часы просто неправильно показывают время, но нет, они продолжали упрямо показывать тридцать две минуты первого ночи, даже когда он присмотрелся. «Кто бы это ни был, ему лучше иметь вескую причину звонить мне», — яростно думал он, нащупывая кнопку ответа.       — Здравствуйте? — сказал он. — Это Майлз Эджворт.       — Здравствуйте, мистер Эджворт, как вы думаете, папаша убил мою маму?       Майлз моргнул. А потом ещё раз. Он открыл рот и снова закрыл, а затем снова открыл только чтобы сказать одно единственное:       — Что?       — Как вы думаете, папаша убил мою маму? — повторил Себастьян так, будто это не было самой жуткой вещью, которую когда-либо слышал Майлз. — Я только понял: папаша говорил, что вы с Джастин исчезнете, как мисс Крейн, и он всегда говорил о том, что моя мама тоже исчезла, и я подумал, может быть, вы знаете, убил ли он её, как убил мисс Крейн.       — Нет, это… Я не… — Майлз не мог ничего сказать несколько мгновений, мозг внезапно перешёл к паническому вниманию, несмотря на протесты тела. — Ты…. Только что это понял?       — Д-да, эм, ну, я думаю, это пришло мне в голову час назад, — ответил Себастьян. Затем продолжил более тихим голосом. — … Стоило ли мне… понять это раньше…?       — Н-нет, я не это имел в виду! — быстро ответил Майлз. Протирая свои глаза, он нащупывает лампу на прикроватном столике, заливая спальню тусклым светом. — Я просто…. Сейчас половина.… Ты не можешь просто задать этот вопрос кому-то.… И почему ты решил, что я буду более просвещён в информацию об исчезновении твоей матери, чем ты?       — Ну, вы, вроде как, самый умный, кого я знаю, — сказал Себастьян. — А я не особо. Поэтому я подумал, что вы можете использовать эту… Эти… Эти логические штуки, и тогда вы бы поняли, умерла моя мама или нет.       Это было настолько непостижимо для Майлзла, он даже не был уверен, с чего начать. Он глубоко вздохнул, осматривая свою спальню, будто статуэтка стального самурая на соседней полке могла дать ему хоть какое-то представление о том, в каком адском разговоре он теперь замешан.       — Что насчёт судьи Кортни? — возразил он. — Она точно искусна в логике.       — Да, но Джастин всегда выключает свой телефон после десяти, — ответил Себастьян. — Так что даже если я позвоню ей, не думаю, что она возьмёт трубку.       — Д-да, — может, Майлзу стоит взять эту привычку. — Хорошо, тогда что… Что насчёт…? — о Бог, неужели нет совсем никого, кому мог бы позвонить Себастьян? Он ломал себе голову хотя бы одним именем, но никого действительно не было, не так ли? Отца Себастьяна больше не было, не то чтобы Майлз предложил бы его даже через миллион лет. Судья Кортни спала. И… ну… наверняка должен был быть хоть кто-нибудь…?       Майлз сидел, опустив ноги на деревянный пол, с тяжёлыми от сна веками, пытаясь найти какой-нибудь предлог, чтобы повесить трубку. Разве мы не можем обсудить это завтра? Неужели больше некому позвонить по этому поводу? Ты действительно думаешь, что я могу помочь тебе с этим безумным допросом?       — …. Мистер Эджворт? Вы… всё ещё тут?       — Да, Себастьян, я всё ещё тут, — вздохнув, он закрыл глаза. — Хорошо, если мы собираемся это обсудить, я чувствую, что нам следует начать с самого начала.       — П-правда?! Вы собираетесь мне помочь?!       Он бросил ещё один взгляд на часы. Двенадцать часов, тридцать четыре минуты.       — Полагаю, у меня есть время.       — Спасибо, мистер Эджворт! Вы лучший!       — Я… — как он мог так быстро потерять контроль над этим разговором? — Я не считаю справедливым делать такое заявление до того, как я сделаю что-нибудь стоящее, — он заставил себя подняться на ноги, хрустнув шеей, отчаянно пытаясь отогнать сонливость. Песс подвинулась в изножье кровати, чтобы посмотреть на него печальными глазами. «Поверь мне, я хочу бодрствовать сейчас не больше, чем ты», — подумал он, поглаживая её за ухом. — Так вот, я точно не смогу помочь тебе, не имея информации, на которую можно было бы опереться.       — Ой! Да, думаю, это правда, — он услышал, как Себастьян с грохотом запрыгнул на свою кровать. Кстати, где остановился Себастьян? До этого Эджворту и не приходило в голову, но где Себастьян жил без Блейза? Какая-то часть его предполагала, что судья Кортни приняла бы его, но если Себастьян не сможет с ней связаться… — Ладно, что тебе нужно, чтобы заниматься своими логическими штучками?       Возвращаясь в настоящее, Майлз покачал головой.       — Полагаю, люди называют это «навыками критического мышления», — ответил он, подавляя зевок и хватая пару тапочек. Конечно, если бы он относился к этому серьёзно, а он, к сожалению, был серьёзен, ему нужно было бы разузнать больше информации. Вопрос был в том, что именно ему нужно было знать? — Я… полагаю… Для начала, расскажи мне всё, что знаешь об исчезновении своей матери, — решил Майзл после недолгих размышлений. — Когда она исчезла?       — Я думаю, это было… десять лет назад? — Себастьян ответил медленно, без особой уверенности в голосе. — Я всё ещё учился начальной школе… я думаю.       — Понятно… — он провел рукой по лицу, направляясь в коридор, в основном просто для того, чтобы не заснуть. — Опиши обстоятельства, связанные с её исчезновением.       — Эм… — последовала длительная пауза. Он почти что мог представить, как шестерни прокручиваются в голове мальчика. — Я… я не знаю. Типа, ты имеешь в виду, случилось ли что-нибудь, когда она исчезла? Я просто помню, как полиция пришла поговорить с папой после того, как мама несколько дней не возвращалась домой.       — Несколько дней не возвращалась домой, — повторил Майлз, кивая, когда сел на красный бархатный диван в своей гостиной, нащупывая лампу. Песс немедленно запрыгнула рядом с ним, и Майлз нахмурился, глядя на неё. Может быть, однажды он введёт в действие правило «никаких домашних животных на мебели», которое он установил перед тем, как завести Песс…. Может быть, однажды… — Куда она должна была уйти?       — Я-я не знаю, — ответил Себастьян. — Ушла? Может быть, на работу? Или в магазин за продуктами, или… Я…. Кажется, она не сказала мне, куда идёт. Иначе я бы уже проверил там.       — Да, я полагаю, что это так, — итак, Себастьян утверждает, что она ушла из дома по собственной воле. Он постучал по колену, нахмурившись. Что бы это значило? Женщина однажды уходит из дома и никогда не возвращается. Полиция допросила Блейза, но, очевидно, никакого ареста произведено не было. Конечно, ретроспективный анализ дал плохое представление о Блейзе, но вряд ли это можно считать доказательством правонарушения в этом случае. — Твой отец когда-нибудь говорил с тобой об этом? Конечно, ты должен был спросить его в какой-то момент.       — Эээ....... — Себастьян промычал себе под нос, задумываясь. А зачем: — О, да! Однажды я спросил папу, и он сказал, что это, скорее всего, потому, что она больше не хотела быть моей мамой.       Последовала долгая пауза.       — …Мистер Эджворт, вы повесили трубку?       — Н-нет, я… всё ещё здесь, Себастьян.       Майлз Эджворт не считал себя жестоким. Он был рациональным человеком. Его оружием были его слова, его интеллект. Его острый ум был его величайшей силой, как в суде, так и вне его.       — …Вы думаете, он был прав? — слабым голосом спросил Себастьян. — Ей просто надоело быть моей мамой? Или…       Однако, если бы он, скажем, задушил Блейза Дебеста до смерти его же собственной фальшивой бородой, Майлз был почти уверен, что в тот момент ничего бы не почувствовал.       — Я… Это… Себастьян… — он остановил себя, миллион разных мыслей пронеслись в его голове. Его инстинктивной реакцией было сказать: «Нет, конечно, нет». Но в то же время он ничего не знал об этой женщине. Он ничего не знал о её жизни, её морали, её личности. И как бы ему ни хотелось надеяться, что матери просто не «наскучит» её ребенок, и Майлз и Себастьян — оба по опыту знали, что не каждый родитель по-настоящему заботится о своих собственных детях.       И, кроме того, Себастьян обращался к нему за логикой, а не за эмоциональными банальностями. Он не мог просто придумать ответ, не подкрепив его доказательствами.       — Я… не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваши подозрения, — продолжил Майлз. — Однако, я думаю, мы установили, что показания вашего отца вряд ли считаются допустимыми доказательствами. — он провёл рукой по голове Песс, и она вздохнула, забираясь на колени Майлза. Что ж, есть хоть какой-то шанс вернуться в постель в ближайшее время, подумал он, нахмурившись.       — О, это правда, — ответил Себастьян с облегчением. — Я полагаю, вам нужно больше доказательств для вашей логической штуки, да? Если это просто слова папы, то они просто… костные.       — Я полагаю, ты имеешь в виду косвенные.       — Косвенные, — повторил Себастьян, шурша чем-то. — Хорошо, так какие ещё доказательства нам нужны?       Майлз сделал еще один глубокий вдох, чтобы успокоиться, обдумывая эту мысль. Обстоятельства её исчезновения, безусловно, были туманными. Тем не менее, он отказывался от воспоминаний того, кто в то время был семилетним ребенком. Он знал больше, чем большинство, насколько опасным может быть доверие воспоминаниям ребенка. Возможно, ему нужна была новая линия атаки.       — …Опиши мне свою мать, — решил он. — Какой она была? Я не могу точно судить о намерениях этой женщины, не имея информации о её характере.       — Э-э, конечно, хорошо, — ответил Себастьян, хотя теперь, когда он подумал об этом, его голос звучал менее уверенно. — Моя мама… Она была… очень красивой и умной, — пробормотал он. — Иногда ей нравилось петь, но не всё время, так как это действовало папаше на нервы. И… она… много плакала.       — …Она… много плакала, — повторил Майлз. — Это бросалось тебе в глаза?       — Да, ну, она много плакала, — ответил Себастьян, и это прозвучало не так обеспокоенно, как ему, вероятно, следовало бы. — А потом иногда, когда она была расстроена, а я плохо себя вел, она кричала на меня. И тогда я начинал плакать, и тогда она начинала плакать ещё сильнее, и она обнимала меня, говорила, что ей действительно жаль и что она так сильно меня любит. А потом пела мне колыбельную, и я чувствовал себя лучше.       —…а-а… — Майлз тупо кивнул, как будто мальчик мог его видеть. Это прозвучало почти так, как будто Себастьян считал такое поведение нормальным. Или, возможно, он действительно думал, что такое поведение было нормальным. Боже, сколько аспектов домашней жизни Себастьяна он считал нормальными?       Прежде чем он успел задать этот вопрос, Себастьян заговорил:       — Ваша мама когда-нибудь пела вам, мистер Эджворт?       Майлз застыл, крепче сжимая телефон.       — Я…Я не знаю, — тихо ответил он. — Я был слишком мал, когда она умерла, чтобы помнить, если это происходило.       — Ой, — голос Себастьяна звучал немного удрученно. — Извините, я не знал…       — Конечно, ты не знал, — коротко ответил Майлз. — Откуда бы? — В конце концов, когда он в последний раз вообще думал о своей матери, не говоря уже о том, чтобы упоминать о ней кому-либо? Его отцу всё ещё было больно думать об ней, но когда он пытался думать о своей матери…. Это не причиняло боли, это была просто пустота. Пустота. Женщина, которую он никогда по-настоящему не встречал, женщина, чьё лицо он не смог бы вспомнить, даже если бы попытался. Его отец никогда не говорил о ней, никогда не держал её фотографий дома.       Даже сейчас было странно думать о женщине, которая создала его, и о которой он всё же ничего о ней не знал. Никаких счастливых воспоминаний, но и печальных тоже. Возможно, это было своего рода благом. Было ли лучше разорвать отношения раньше, без счастливых воспоминаний, но и без боли от её потери? Но затем мысли вернулись к его отцу. Его доброму, нежному, любящему отцу. Был бы Майлз счастливее, если бы не помнил его? Почему от этой мысли у него так сжалось сердце?..       — Мистер Эджворт? Вы в порядке?       — Хм? — о, Себастьян что-то говорил? Он быстро прочистил горло. — Ах, да, извини, ты рассказывал мне о своей матери, не так ли? Что… э-э… — он отчаянно ломал голову над предыдущим разговором. — Из-за чего она… плакала?       — …как, в целом? — спросил Себастьян, явно хмурясь в замешательстве.       — Я… я полагаю, да.       — Хм. Я… думаю, я никогда по-настоящему не задумывался об этом, — ответил Себастьян, громко постукивая чем-то, возможно, своей палочкой, по своему телефону. — Я был всего лишь маленьким ребенком, поэтому я не понимал многого из того, о чём они с папой говорили. Она просто всегда была очень грустной, понимаешь?       Появился новый факт.       — Значит, она была особенно грустной после разговора с твоим отцом? — надавил он, наклоняясь вперёд и упирая локти в колени.       — Хм? О, — Себастьян на мгновение задумался. Эджворт почти видел, как в его голове перегорает лампочка. — Думаю, да. Значит ли это…. Доказывает ли это, что мой отец убил её? Потому что ей было грустно?       — Нет, конечно, нет, — спокойно ответил Майлз. — Однако… — он откинул голову назад, нахмурившись, размышляя. — Себастьян. Ты прокурор.       — …Э-э… Полагаю…       — Тебя, конечно, готовили, как прокурора, — Майлз перебил, прежде чем Себастьян успел сказать что-нибудь самоуничижительное. — Скажи мне, какие вещи прокурору важнее всего доказывать в суде?       — О! Хммм, — снова постукивание. И снова он почти слышал, как крутятся шестерёнки в голове Себастьяна. — Хорошо. Я полагаю, вам нужно доказать, что кого-то убили. Верно?       Майлз моргнул.       — Н-ну, да, но какие три самые важные вещи тебе нужно доказать, чтобы сделать это?       Себастьян колебался, явно напряженно размышляя.       — …Нужно доказать, э-э…что кто-то умер.       — Чт—нет, это—я-я имею в виду, — вздохнул Майлз, сжимая переносицу. — Я бы надеялся, что это было доказано до обращения в суд. В противном случае не имело бы смысла обвинять кого-либо в убийстве.       — О, я понимаю, да.       Майлз откинулся на бархатную спинку дивана, в очередной раз жалея, что не спит.       — Я имею в виду мотив, метод и возможность.       — Мотив, метод и возможность… — задумчиво повторил Себастьян. — Хорошо, итак, чтобы решить, убил ли папаша мою маму, нам нужно знать, почему он это сделал, и… — он остановился. — О, но мы на самом деле не знаем, мертва ли моя мама, поэтому мы не можем доказать, как он это сделал.       — Хм. Да, это верно, — согласился он, чувствуя странный прилив гордости за то, что Себастьян следил за разговором. — Вероятно, именно поэтому его так и не привлекли к суду, даже если подозревали нечестную игру. Однако, поскольку это не судебное заседание, мы можем позволить себе выполнить некоторые из этих шагов не по порядку. Это скорее упражнение на размышление, если хочешь.       — … Х-хорошо.       — Мы уже знаем, что у него был непосредственный доступ к твоей матери, что делало возможность само собой разумеющейся. Часто именно поэтому в подобных случаях сначала подозревают любовника, — объяснил Майлз. — Итак, на данном этапе я чувствую, что мотив было бы легче всего определить следующим образом. Очевидно, что между твоими родителями были какие-то межличностные разногласия, учитывая те детали, которые ты помнишь.       — Этого достаточно, чтобы папа заставил её исчезнуть?       Майлз поморщился. Верно, он почти забыл, что натолкнуло его на эту мысль.       — Н-ну… может быть, но есть и другие возможности. В конце концов, твои доказательства также убедительно показывают, почему она хотела уйти.       — Правда?       — Что ж, подумай вот о чём, — продолжил Майлз. — Тот факт, что мы даже рассматриваем это как возможность, подтверждает вероятность того, что твоя мать сбежала ради собственной безопасности, не так ли?       — Как будто она испугалась папаши? Поэтому она сбежала?       — Это не так уж невероятно. Но, опять же, это одна возможность из многих.       — …без меня, хах…       — Хм? — Майлз сел, нахмурившись. — Что это было?       — …Н-ничего, — пробормотал Себастьян, снова зашуршав на другой линии. — Так что, я полагаю, мы не можем точно знать, что произошло, да?       Майлз поморщился, нахмурив брови. Это было правдой, не так ли? Нераскрытое дело десятилетней давности. У них даже не было доступа к полицейскому отчету или каким-либо заметкам о расследовании. Они не опросили ни подозреваемых, ни свидетелей. На что Майлз мог надеяться, придумав ответ для этого мальчика?       Нет. Нет, должно было быть что-то. Какое-то решение. Какой-то удовлетворяющий ответ, который он мог бы дать этому ребёнку. В конце концов, он был Майлзом Эджвортом.       — …Я пока не готов отказываться от этого, — твердо сказал ему Майлз. — Возможно, мы что-то упустили. Теперь, знаешь ли ты, почему твоя мать была расстроена, когда разговаривала с твоим отцом? Что ты помнишь об этих разговорах.       — Хм, — ещё несколько постукиваний по телефону. Майлз прикусил язык, изо всех сил стараясь не огрызнуться из-за шума. — Ну. Я думаю, мама и папа часто ссорились. Они по-настоящему злились друг на друга, и мама плакала.       — Интересно, — задумчиво произнес Майлз, переключая Себастьяна на громкую связь и доставая блокнот и ручку. — И о чём были эти споры?       — Я имею в виду, они могли спорить практически о чём угодно, — сказал ему Себастьян. — Но ничто из этого никогда не имело для меня никакого смысла. Такие вещи, как наём меня в качестве МВП и…. И моей маме на самом деле не нравились прозвища моего папаши, которые он придумал для неё.       Майлз кивнул, снова нахмурив брови, когда сделал пометку. Это, конечно, были странные темы для споров. Нанять Себастьяна для чего?       — Я… понимаю. Продолжай.       — Они так же очень расстраивались из-за моих табелей успеваемости, — продолжил он. — К тому же папа всегда злился, когда я пытался заниматься с мамой игрой на фортепиано. И он сказал, что она слишком много нянчилась со мной. И она подумала, что мне следует пойти в другую школу. И…       Последовала пауза. Майлз нахмурился, опуская ручку.       — Себастьян? Ты всё ещё здесь?       — Они много спорили обо мне.       — …Спорили о тебе?       — …Мистер Эджворт, я думаю, что, возможно, я плохой человек.       Это прозвучало едва слышным шепотом. Майлз тут же захлопнул блокнот.       — Что, чёрт возьми, ты хочешь этим сказать? Только потому, что они ссорились из-за тебя…       — Я вроде как хочу, чтобы она была мертва.       Всё, что Майлз собирался сказать, замерло у него на губах. Он несколько раз открыл и закрыл рот, но не издал ни звука. Себастьян на другом конце провода молчал, хотя до него доносились едва уловимые звуки прерывистого дыхания.       Майлза чуть не стошнило. На долю секунды он разозлился. На долю секунды он увидел криминальную фотографию своего собственного отца, человека, которого так внезапно забрали из его жизни, и всё, что он мог сказать, было:       — … П-почему? Зачем тебе…?       — Потому что, е-если она… если она мертва, это значит, что она не… оставила меня.       И Майлз сидел, как вкопанный. Он чувствовал, как Песс обнюхивает его руку, но крайне отдаленно. Он почти ощущал привкус желчи в горле, слыша насмешливые замечания Блейза, его постоянные жалобы на своего сына-идиота. Слыша свой собственный ответ. Мне плевать на твоего сына-идиота.       — …Себастьян.       — …Хм? — его голос звучал так тихо на другом конце провода. Майлз сжимал свой телефон так крепко, что побелели костяшки пальцев.       — Я должен извиниться, мне кажется, я, возможно, неправильно подошёл к этому разговору.       — Чт… — поперхнулся и проглотил. — Что вы имеете в виду, мистер Эджворт?       И Майлз снова потёр лицо, внезапно почувствовав совершенно иную усталость.       — Себастьян. Мне нужно, чтобы ты выслушал меня. Я не могу с уверенностью сказать, что случилось с твоей матерью. Я не могу сказать тебе, что она не бросила тебя, и я не могу подтвердить, что она ушла из этого мира. Однако, что я могу гарантировать, так это то, что ты никоим образом не несёшь ответственности ни за что из этого. Ты меня понимаешь?       — Хм? — он услышал, как Себастьян слегка шмыгнул носом, вытирая его. — Ч-что вы имеете в виду?       — Ты был ребенком, — сказал Майлз, его ярость росла с каждым словом. — Ты был ребёнком, и ты заслуживал любви. Ты заслуживал знать, что тебя любят, — мысленно он видел, как отец улыбается ему, посмеиваясь, пока Майлз требует, чтобы ему прочитали учебник по юриспруденции как сказку на ночь. Он видел Манфреда фон Карму с красным лицом, кричащего из-за потерянного балла в первом тесте Франциски по математике. Он видел своего отца, тянущего ему руку, когда тот спотыкался на лестнице, и слышал, как Саймон Киз, скорчившись на полу, умолял отца спасти его. — Ребёнок не несёт ответственности за то, чтобы заставить своих родителей любить его. Ты понимаешь меня? Это никогда не было чем-то, что тебе нужно было заслужить. Это никогда не было чем-то, о чём тебе следует даже думать. Если твоим собственным родителям не хватило способности любить тебя, то это катастрофический провал с их стороны, а не с твоей. Себастьян, ты не несешь ответственности ни за что, что с тобой случилось. Ты меня понимаешь?       — Ч-что? Но…       — Ты понимаешь меня, Себастьян?!       Себастьян издал ещё один звук, отчётливое всхлипывание, и Майлз положил телефон. Он положил телефон, согнулся пополам и сидел, обхватив голову руками, в то время как Себастьян задыхался и всхлипывал где-то далеко.       Некоторое время они сидели в тишине. В конце концов, он услышал, как дыхание Себастьяна выровнялось. Вскоре на другой линии замолчали. Майлз сел, взглянув на телефон. Он увидел, что он всё ещё тут, таймер на вызове медленно отсчитывает время. А затем:       — Мистер Эджворт? Вы всё ещё здесь?       — … Да, я всё ещё здесь, Себастьян.       — …Оу.       Этого, казалось, было достаточно, чтобы успокоить его на некоторое время. Майлз снова вздохнул, его глаза отяжелели, хотя сердце бешено колотилось в груди, чувствуя, как ярость переходит в оцепенение и изнеможение. В конце концов, он прочистил горло.       — Себастьян.              —… Да?       Он потер виски.       — … Я чувствую, что этот разговор будет лучше вести, когда мы оба будем чувствовать себя хорошо отдохнувшими. Это звучит разумно?       — О-о-о, — в его голосе звучали одновременно разочарование и облегчение. — Да, я думаю, это звучит неплохо. Извините, если я вас разбудил.       — Да, что ж, у тебя есть моё прямое разрешение звонить мне, когда ты сочтёшь это необходимым.       — Чт… — это заставило Себастьяна задуматься. — Правда?       Майлз застыл, чувствуя себя таким же удивленным, как и Себастьян. Но…       — … Да, я полагаю, что так, — сказал он, потрясённый тем, насколько уверенно он себя чувствовал в этот момент. — Хотя я попрошу тебя постараться, чтобы эти звонки были в дневное время, если это возможно. Но… да. В любое время, когда я тебе понадоблюсь, пожалуйста, звони без колебаний. Мой телефон будет включён.       — К-конечно! Ух ты, спасибо, мистер Эджворт! — и затем, тише. — … Спасибо вам, мистер Эджворт.       — Да, хорошо, сейчас час ночи, вторник, — пробормотал Майлз, и, о боже, это был час ночи вторника, не так ли? — Мы продолжим это обсуждение утром, если ты сочтёшь это необходимым.       — Конечно. Эм. Вау, — его голос всё ещё дрожал, когда он произнес это, и он глотнул немного воздуха. — А-вы уверены? Я не хочу вас раздражать или что-то в этом роде…       — Я уверен, Себастьян.       — …О, — и он услышал слабый намёк на улыбку в его голосе, когда сказал: — Хорошо. Спокойной ночи, мистер Эджворт!       — … Спокойной ночи, Себастьян.       Себастьян повесил трубку. Тишина, воцарившаяся после его ухода, была оглушительной. Майлз сидел в тусклом свете своей гостиной, уставившись в никуда. Песс уткнулась в него носом, стуча хвостом, когда Майлз запустил дрожащую руку в её мех.       Пела ли его мать когда-нибудь ему колыбельные? Отец пел ему. Воспоминания были туманными, мелодии исчезли, но иногда, когда он закрывал глаза, он мог вспомнить, как напевал его отец, как урчало у него в груди, когда он держал сына на руках ночами, пока Майлз никак не мог заснуть. И тогда он закрыл глаза, вспоминая это ощущение. Дыхание. Медленно.       — …Ладно, вставай, — Песс подняла взгляд и вскочила на ноги, когда Майлз встал с тяжёлым взглядом и сердцем. — В конце концов, мне завтра на работу. И тебе предстоит долгий день, чтобы испортить мою мебель, я уверен, — он повернулся, колеблясь, бросив взгляд на телефон, всё ещё лежащий на диване. И, вернувшись к своей кровати, он положил телефон на прикроватный столик и закрыл глаза.