Эксперимент удался

Если еще по громкому хлопку входной двери Салим догадывается, кто именно соизволил вернуться домой под вечер, то приглушенные ругательства не оставляют и тени сомнения – конечно же, это Джейсон. Разъяренный, раскрасневшийся от духоты и самую малость усталый – весь день на ногах. Сначала поход в магазин, потом долгие и муторные разборки на почте. Осман, чертяка иракская, ему чуть ли не целый лист а4 с заданиями выписал, а сам дома остался. Это разве честно? Салим дома тусуется, а он, значит, в гордом одиночестве по городу носится. Ладно, насчет «одиночества» он немного припездывает. Какое-то время Зейн катался с ним, включал ему свою музыку и болтал обо всем подряд, начиная учебой и заканчивая друзьями, с которыми он будет ночевать ближайшие несколько дней. Ну, хоть у кого-то выходные пройдут замечательно. – Договор помнишь? – в отцовской манере уточняет Джейсон, снимая двери с блокировки лёгким нажатием кнопки. – Да, да, – Зейн закатывает глаза, отстегивая ремень безопасности, – отвечать на звонки и сообщения, в случае чего – сразу звонить своим заботливым папам. Морпех фыркает и провожает сутулую спину, пока мальчишка не скрывается за воротами дома. Нахальный и, стоит признать, забавный временами. Весь в своего отца, причем реально весь, не только чертами лица, но и какими-то привычками и мелочами. Иногда их сходство выливалось в то, что подросток умничал, если не, выражаясь по-молодежному, душнил, а иногда… иногда очень, сука, ехидно посмеивался над Джейсоном, который в плюс двадцать натянул самый теплый свитер Салима. С горлом такой, объемный пиздец, который он отродясь не носил. – Ты так быстро управился, успел к ужину, – Осман помешивает шорбу в маленькой кастрюльке. Колчек, в целом, так это название и не выучил. Периодически просил "сварганить ту штуку с рисом, ну ты понял, не придуривайся", а дальше памяти не хватило. Вопреки его ожиданиям, Джейсон не сразу набросился на еду. Нет, наоборот – замялся у тарелки с финиками, бросил на Салима кипящий взгляд из-под ресниц и прошёлся ладонью по коротко стриженному затылку. Ему было не до еды как-то, когда блядски чесалось буквально везде. Тянуло, в общем-то, тоже. Воротник салимового свитера скрывал бледную шею, но иракец и без того прекрасно знал, что под ним скрывается. – Мой болтливый американец не хочет разговаривать? Настроения нет? – Осман не сдержал легкого смешка, вытирая руки кухонным полотенцем. Окинул беглым взглядом сверху-вниз, растянул губы в ухмылке. Результат его полностью устраивал. – Жарковато, Джейсон? Колчек в ответ злобно зыркнул исподлобья. – Нихуя не смешно, Салим! Я себе походу вообще все натер. – Прямо таки все-все? – Блять, да я тебе щас покажу, – словно увидев вызов там, где его и не было, Джейсон весь подобрался и ухватился за несчастный ворот, намереваясь снять с себя все лишнее и хорошенько пожаловаться. Пора бы завязывать с этим самовольством. – Не торопись, хаяти, – иракец оттолкнулся от тумбы, закатил рукава рубахи, – Стой смирно. Чему Джейсон искренне поражался, так это способности своего мужа быстро менять эмоции. Если американцу требовалось некоторое время, чтобы, например, остыть после какой-то ссоры или же отойти после загрузившего его фильма, то Салим плавал между состояниями. Неудивительно, что из папашки в домашних вещах и с поварешкой наперевес он мгновенно превратился в того самого горячего араба из пещер, со смехотворной стойкостью и грациозностью вгоняющего лом в инопланетных ублюдков. У Джейсона пересохло во рту. Осман подошел ближе, почти касаясь своей грудью его. Спустя несколько мгновений за края свитера потянули, и Джейсон поднял руки, помогая избавить себя от одежды. Он облегченно вздохнул, как только голая кожа столкнулась с прохладой их кухни, и вместо того, чтобы размять напряженные плечи, только сильнее прижал мокрые ладони к толстой джинсе. Если Салим сказал замереть – Джейсон будет стоять склеенным солдатиком до победного. – Этот цвет тебе к лицу, – еле слышно пробормотал Салим, с упоением разглядывая алые веревки. От неожиданного комплимента Джейсон вспыхнул щеками пуще прежнего. Нисколько не смущаясь, Салим провел пальцами по красной линии на груди партнера. Мужчина немного жалел о том, что лишил себя возможности взглянуть на наверняка торчащие соски, но в остальном никаких проблем не было – веревка плотно обвивала поджарое тело, змеилась от выделяющихся ключиц до самого низа, уже у пупка расходясь по обе стороны. Для первого раза у Османа получилось просто замечательно, и южанин даже подумал как-то невольно, есть ли хоть какая-то вещь на этой ебаной планете, с которой Салим бы не справился? – Ты там не заснул, старик? – Джейсон нетерпеливо облизнулся. Снять эту приблуду хотелось пиздец как. – Можно не только смотреть, знаешь… В качестве ответа иракец щелкает пряжкой ремня, выбивая из Колчека не то что связные мысли – даже воздух. – Кажется, твоему рту лучше передохнуть, – улыбается Салим, даже не стараясь скрыть рвущееся наружу злорадство. Какая же мстительная паскуда. У Джейсона от желания ноги слабеют, он едва ли из тесных джинсов не выпрыгивает, а ему хоть бы хны – снисходительно смотрит сверху-вниз, издевательски медленно кружит большим пальцем по пуговице, играется с ширинкой. Дразнится, значит. Проверяет, на реакцию смотрит. Морпех сглатывает слюну, сопит от негодования, но слушается. Смыкает тонкие губы, держит руки по швам, глаз не отводит. Осман удовлетворенно хмыкает, наконец спускает штаны до колен и тут же стекает на пол сам. Колени мягко стукаются о ковер, мозолистые ладони сжимают крепкие бедра. Джейсон чувствует себя выставленным напоказ, задирает подбородок повыше, даже не думая посмотреть вниз – знает, что от одного только вида заведенного иракца спустит в ту же секунду. А Салим будто бы специально задерживается на уровне паха, скребет короткими ногтями по перетянутой веревкой коже. Зрелище действительно завораживающее – под тонкой тканью белья вырисовываются очертания уже полутвердого члена, а прямо над головкой расползается влажное пятно предэякулята. Он на пробу касается рукой, поглаживая и сжимая наливающуюся кровью плоть. Мужчина сверху сладко стонет. – Повернись, Джейсон. Колчек повинуется, разворачивается лицом к кухонному столу. В первые моменты их близости было совсем неловко – видать, какая-то южная часть просыпалась, стоило Салиму приказать что-то сделать своим этим властным хриплым голосом. Теперь же, несмотря на остатки робости и упрямства, он мог в моменте отпустить себя и отдать контроль. Тем более, что Джейсон бы нагло спиздел, если б заявил, что подчиняться здоровенному иракцу ему не нравилось. Нравилось. Еще как. От ощущения того, как его раскрывают, сносит крышу. Американец подается корпусом вперед, руками опирается на столешницу. Салимовы ладони большие и теплые, так идеально ложатся на упругие половинки. Осман мнет правую, словно какую-то игрушку-антистресс, и отводит в сторону. Тонкая полоса черных стрингов оттягивается назад. Салим любуется сжимающейся в предвкушении дырочкой и замечает легкое покраснение вокруг. – Сильно больно? – интересуется мужчина, осторожно обдувая колечко мышц. Джейсон дышит прерывисто, виляет задом, будто бы пытаясь уйти от внезапного внимания, но хватка на бедрах железная. Веревки сильнее впиваются в кожу. – Н-нет… уже нет. – Замечательно, – Салим оставляет легкий поцелуй на веснушчатой ягодице, – Будь хорошим мальчиком и ухватись за стол как следует. Низ живота простреливает удовольствием. Колчек следует команде, подставляется совсем отчаянно, лишь бы получить больше контакта, заслужить больше похвалы. Вместо очередной реплики иракец широко проходится меж бедер, от поджатой мошонки вплоть до ложбинки. Когда мокрый кончик языка кружит у тесного входа, лаская раздраженную кожу, Джейсон натурально всхлипывает – настолько это охуенно, аж коленки дрожат. Он точно бы свалился на пол, если бы его ненасытный любовник не держал его. Где-то на подкорке рождается нелепая шутка, в духе всех салимовых анекдотов за триста – если он так прется по своим арабским лепешкам, то совершенно неудивительно, что американские булки ему тоже зашли. Озвучивать Джейсон не то что опасается, не может просто – все мысли смазываются в один сумбурный поток, потому что Салим толкается глубже, правой ладонью обхватывая чужой член сквозь трусы. Хреновы стринги, которые теперь никак не снимешь, даже не раздражают особо – все мысли концентрируются лишь на поцелуях-покусываниях снаружи, чередующихся с уверенными движениями языка внутри. – Бля, Салим-м-м!.. – Что-то не так, хабиби? Голова вмиг тяжелеет, южанину огромных усилий стоит не упасть грудью на стол. Он поворачивает голову на звук, заглядывает через плечо и встречается с глубокими карими глазами партнера. Осман отстраняется, словно не вылизывал чужую задницу, как набросившаяся на сметану кошка, и с легким намеком на продолжение поглаживает ягодицу ладонью. – Блять, Салим, я не могу, – теперь говорить получается связно, разве что дыхания по-прежнему не хватает, – я… блять, я не хочу без тебя. Смутившись собственного нуждающегося тона, морпех снова отворачивается, роняет голову на взмокшее от пота плечо. Слышится довольный смешок – ну конечно, куда без его раздутого эго – Салим поднимается с пола, путешествует мимолетными поцелуями от поясницы до шейных позвонков. – Спасибо за честность, дорогой, – тот улыбается ему в затылок. Черт иракский. – А это за твой грязный язык. С небольшого размаха ладонь прилетает прямо по правой ягодице. Джейсон ойкает исключительно от неожиданности, дергается всем телом и шипит на сомкнутую у основания члена руку. Блядство! – Кто бы говорил о грязном языке… Последующие шлепки он принимает с гордо задранной головой и тихим поскуливанием. Завтра наверняка останутся следы, возможно Салиму даже стыдно станет, но сейчас так до пизды – у него такие чернющие от похоти глаза, которым Джейсон простил бы все что угодно. Играться с задницей наскучивает быстро. Точнее будет сказать, Осман сжаливается на третьем подергивании плоти в руке, мягко пробегается подушечками по отпечаткам собственных пальцев и утыкается носом в ежик на загривке. Дышит так загнанно, словно это его и так и сяк на кухне вертели, осторожно трется вздыбленной ширинкой сзади. Не лучшая идея входить прям так, считай, насухую – из слюны лубрикант дерьмовый, это даже ребенок знает. Джейсон даже порывается напомнить о тюбике в спальне, но ануса уже касаются смазанные пальцы. И как успел только?.. Если не уходил из комнаты, то… о, все с тобой понятно, папаня. Свалил на него все хлопоты, чтобы поиздеваться, а сам кашеварил и ждал момента, когда сможет нагнуть прямо на кухне. Бесстыжий. – Как хорошо, что Зейна не будет несколько дней, – мужчина наклоняется ближе, касается губами горячей шеи, – чувствую, что не смогу оторваться от тебя, рохи. И это так несправедливо, что Салим все еще в состоянии разговаривать практически спокойно, как будто бы ведя светскую беседу о ебаной погоде, в то время как Джейсона едва ли по столу не размазывает от двух длинных пальцев внутри. Колчек фыркает, выдыхает рвано: – Знаешь, я уже подумываю о том, чтобы, фух, чтобы попросить Зейна вернуться и спасти меня от своего извращенного папашки. Осман сильнее надавливает на чувствительную точку и прижимается грудью к потной спине, выбивая из возлюбленного совсем растерянный стон. В глазах темнеет, американец все-таки падает на расстеленную скатерть, чудом не задевая никакие чашки, а Салим, конечно же, нагибается следом. – Ты что-то сказал, Джейсон? – в ответ он только жалобно мычит. – Я так и думал. Сквозь какую-то пелену до Колчека дошло осознание, что в нем свободно двигаются уже три пальца. Салим по-прежнему не останавливался, разводил их на манер ножниц, и только через несколько минут выскользнул из растянутой дырки, чтобы прижаться влажной головкой. Снова дразнится, тычется в припухший край, но даже не думает входить нормально. И чем Джейсон заслужил такое отношение?.. – Блять, Салим, клянусь богом, если ты меня сейчас же не трахнешь, я задушу тебя во сне твоей любимой подушкой. – В таком случае мне лучше поторопиться, хаяти, – Салим тихо посмеивается, чмокая родинку на шее. Смуглая ладонь давит на поясницу, вынуждая прогнуться сильнее, и Джейсон с радостью выгибается. Что угодно, господи, да хоть сверни калачиком или раскрой, как морскую звезду, только сделай уже что-нибудь. Морпех сдавленно шипит на легкое жжение в проходе, как только Осман толкается, задвигая до звонкого шлепка бедер о пухлую задницу. Умопомрачительное чувство заполненности накрывает с головой, затмевает собой все вокруг. Блять, наконец-то. Джейсон пиздец как любит Салима, но это его ебучее терпение и поддразнивания порой просто невыносимы. Иракец, продолжая испытывать супруга на прочность, не спешит двигать тазом. Зато руками работает на ура – одну запускает в белье, размазывая большим пальцем капли естественной смазки по головке, другой заползает под грудь и тянет на себя. Джейсон приподнимается, дрожащими руками опираясь на чертов стол, откидывает голову на чужое плечо. Салим сильный, Салим выдержит – в этом он даже не сомневается. – Такой послушный и тихий, – нашептывает араб в такт размеренным толчкам, ведет носом от ключицы до потного виска. – Кто бы мог подумать, что первый лейтенант Джейсон Колчек так хорошо выполняет чужие приказы? Американец прикрывает глаза. Он теряется в ощущениях, их слишком много: толстый член, с каждым небрежным движением давящий на простату, хриплое бормотание на ухо, легкий дискомфорт в заднице, почти что на грани боли, а вместе с этим – ласкающая внизу ладонь. Другой рукой Салим ползет выше по грудной клетке, сжимает в легком захвате бледную шею. Адамово яблоко проходится прямо под указательным и средним пальцами при каждом сглатывании. – Что бы сказали твои друзья, если бы увидели твой чудесный наряд? А что бы сказали те парни из фитнес-зала? Краска заливает скулы и уши. Если бы Салим задал эти вопросы несколько дней назад, то Джейсон непременно вспыхнул бы от злости, точно бы спросил, что за ебанина у него в голове, но сейчас… От жгучего стыда возбуждение только усиливается, собственный член каменеет в чужой хватке. Мужчина понимает, всегда понимает даже без слов и ускоряется, крепче смыкая пальцы на шее. Стол ходит ходуном, и хотя Колчек наслаждается процессом, все же мысленно он молится, чтобы они ничего не сломали. Слишком много совпадений для слишком смышленого Зейна, который совершенно точно не удержится от подколов. Чертова Османова порода. – Они бы знали, кому ты принадлежишь. Для кого ты становишься хорошим мальчиком, для кого так стараешься. Салим прикусывает мочку, сползает ниже, вылизывая потную шею. От похабщины тело прошивает каким-то извращенным удовольствием, Джейсон дрожит и даже не старается сдержать высокие стоны. Разрядка маячит где-то рядом, до нее рукой подать, еще немного и– Толчки прекращаются. Осман застывает внутри, утыкаясь в пучок нервов, опускает руку на прикрытую грудь, несильно сжимая. – Скажи это, – требует Салим, переходя на грозное рычание, – скажи, кому ты принадлежишь. Под напускной строгостью младший легко читает мольбу. Жажду быть единственным, самым-самым. И хотя что-то гаденькое в глубине души подстегивает съязвить, сердце простреливает любовью. – Я твой, Салим, – Джейсон размыкает веки, тянет на себя щетинистую щеку, пока мужчина не перехватит полный искренности и желания взгляд. – Только твой, еще с тех ебаных пещер. Я твой, когда утром ты лезешь целоваться, даже не почистив зубы. Я твой, когда ты ревнуешь к каждому столбу. Я твой, когда ты смеешься над самой несмешной в мире шуткой, как самый настоящий старпер. Я твой, когда Зейн рассказывает о твоих слабых местах, способных свести тебя с ума. Я твой, когда знаю о них, но никогда не использую. Я твой, когда я люблю тебя. Я твой постоянно. Неизвестно, сумел ли Джейсон передать свое послание одним только взглядом, но это срабатывает. Салим смягчается, трогательно изгибает брови и мычит в поцелуй. Разница между резкими движениями бедер и деликатными прикосновениями к изнывающему члену доводит морпеха до исступления. Осман отрывается от чужих губ только чтобы выдать до безумия довольное: – Умница, Джейсон. Вот теперь можешь кончить. Как по команде тело вытягивается струной. Колчек содрогается всем телом, зажмуривается до цветных пятен перед глазами и выстреливает белыми струнами в белье. От этого даже не досадно – он надеется, что никогда больше эту хрень не примерит. Салим догоняет его несколькими толчками позже, спуская глубоко внутри. Еще с минуту держит в крепких объятиях, пока Джейсон не унимает сильную дрожь, зацеловывает взмокшие шею и плечи. Осман осторожно присаживается на стоящий рядом стул, утягивая за собой партнера. Тот падает сверху, даже особо ноги не переставляя – все сейчас кашеобразное, тряпичное. Ресницы слипаются сами собой под неразборчивое арабское бормотание. Джейсон утыкается лицом в подставленную шею, позволяет гладить себя везде, где только захочется, и удивленно мычит, ведь Салим собирает жемчужные разводы на внутренней стороне бедер пальцем и вталкивает фалангу внутрь, к своему вялому члену. Боже, блять, какой кошмар его ожидает, если похотливый иракец узнает о существовании анальных пробок? Хотя, ладно, кому он пиздит, это звучит интересно. – Могу сказать, что эксперимент удался, – Салим прыскает со смеху, вибрируя волосатой грудью. – Ха, эксперимент? – постепенно восстанавливает дыхание Колчек и возвращает себе фирменную гиенистую лыбу, – И много у тебя таких «экспериментов» запланировано? – Достаточно, – мужчина прикладывается губами к мокрым прядям на макушке, – и я бы на твоем месте так не улыбался, хабиби. – Какая же ты извращуга, Салим. – Возможно, ты прав. И тебе это понравилось. Джейсон даже не спорит – конечно, ему понравилось. Он, похоже, такой же извращенец. Правда, из принципа не соглашается, давит разочарованный стон, когда Осман выходит из заполненного нутра и велит идти в ванную. Пришло время избавиться от этих веревок и помазать покраснения кремом. И наконец-то, блять, поесть той штуки с рисом.