Мак

Тускло-желтый свет кабинета давит на глаза, сгущаясь в черепе, как липкие бляшки, а химическая вонь «мака» — эти чертовые «цветы самого дьявола» повсюду, на стенах, на потолках. Из них капает красная жидкость — вызывая головокружение и тошноту. Трудно думать прямо. Ты чувствуешь себя наполовину живым, больным, напуганным и закутанным, как животное, задыхающееся в пропитанной медом вате. Единственная милость в том, что ты пока не один из них. Ты видел их, видел, что он сделал с ними... Они вне разума. тебе, по крайней мере, позволен твой разум, каким бы заболоченным и вялым он ни был сейчас, покалеченным под гнетущей тяжестью кабинета и контролирующего демоном. Вы знаете, это не из доброты. Доброта — это то, на что он не способен. Демон позволяет тебе сохранять чувство собственного достоинства, потому что ему нравится смотреть, как ты страдаешь. Твои жалкие попытки сопротивляться, искать способы уничтожить его — он находит это очень, очень забавным. А иногда он напоминает тебе о том, насколько ты бессильный, что каждое твое действие — это то, что он позволяет , и что он может в любой момент лишить тебя этой свободы. Это, как ты подозреваешь, новейшее ужасное напоминание. Он распластался на спине, на вашем столе, его хвосты застенчиво извиваются и раскручиваются. Ты полагаешь, что это должно быть иронично. Он выложен там, где вы посвятили часы, дни, недели, месяцы, мести... Снова, и снова, и снова. Выражение его лица отвратительно похотливое, чего вы никогда не смогли бы представить на нем. Ирония только раздражает. Если бы это зависело от тебя, ты бы сбежал. Ты бы сбежал обратно в реальный мир. Ты уйдешь от этого демона так далеко, как только сможешь. Но это не зависит от тебя. Может, ты и не один из этих шелух, но и не совсем человек. Уже нет. Данте однажды перерезал тебе запястья; в рану скользнули «цветы мака» которые с тех пор текут по твоим венам. Ты подозреваешь, что тебе придется умереть, чтобы удалить его, и хотя вы... Ты еще не набрались смелости сделать это. Итак, вот ты здесь. «мак» в твоих венах позволяет ему контролировать тебя. Ты чувствуешь этот контроль в каждой напряженной линии своего тела, пока он держит тебя в ступоре. Ты даже не можешь пошевелить головой или закрыть глаза. Он хочет, чтобы ты смотрел, и поэтому ты должнен. — Тебе не нужно так ныть по этому поводу, малышь — он смеется и проводит толстыми пальцами по своему телу — в чем дело? Не нравится то, что ты видишь? Твря челюсть разжимается; тебе разрешено говорить. — Отпусти меня — выкрикиваешь ты. — Ой, да ладно, Габри, ты заставляешь меня чувствовать себя никому не нужным — с театральной грустью произнес лис-демон. — Я знаю, что ты пытаешься доказать — говоришь ты размеренным тоном, несопоставимым с твоим ужасом. Выражение страха не поможет тебе. Ему нравится страх — И тебе не нужно это доказывать, Данте. Я уже знаю. У тебя здесь полный контроль. — Почему бы тебе не называть меня моим лисенком, как раньше? — эта ухмылка, как же ты ненавидишь эту чертову ухмылку. Ты стискиваешь зубы вместе. Ты не собираешься. Ты не хочешь — но тогда, против твоего намерения, слова вытесняются. — Прости, мой личенок — ты ненавидишь свой предательский язык и зубы. Он смеется; он резкий и высокий. Это жестче любого смеха в загробном мире. Как говорил Эдуард Асадом; Каков человек по душе, по уму? И что в нем за сердце бьется? Порой можно просто судить по тому, Как человек смеется. И этот смех показывал насколько он мерзкий и бесчувственный. — Пожалуйста, отпусти меня — снова хрипло говоришь ты. — Неа — На секунду, всего на секунду ты увидел в глазах демона детскую искру. Одна секунда, и от искры не осталось и следа. Он раздвигает ноги и выгибает спину в непристойном представлении, от которого желчь подступает к горлу — Ты здесь не только для того, чтобы смотреть, Габри. Чего ты такой застенчивый? Нет. Ваш разум бориться против его контроля, цепляясь за прутья его воли. Ты не хочешь играть в его больные игры. — О-о-о, ты действительно борешься с этим. Еще тяжелее, чем в тот раз, когда я вырывал тебе ногти. Разве это не дико? — Я не хочу этого, демон! — А я думаю, что хочешь. Боже, нет. Отвратительное желтое свечение в комнате сгущается, или, возможно, тебе так кажется, твое зрение затуманивается, и что-то в твоем черепе сжимается настолько сильно, что с твоих губ срывается жалобный крик. Он у тебя в голове, и он играет, неуклюжий и опасный, но очень решительный. Затем он наносит удар по тому, что искал, и ваши нервы на пределе. Боль ослепляет — ты бы сгорбился, если бы он не удерживал тебя твердо в вертикальном положении. Только когда первая волна жгучей боли стихает, ты понимаешь, что его целью была вовсе не боль. Это было удовольствие. Вынужденное удовольствие. Рука Данте стучит по столу, он показывает пальцем и смеется. — Ого, твое лицо! Ты выглядишь весело, как будто я только что убил щенка! Ваше дыхание становится коротким, когда вы тихо паникуете. Между ног ощущается тяжелая головокружительная боль, а в позвоночнике низкое напряжение. Неважно, как ты себя чувствуешь или чего хочешь. Он дергает за струны в твоей голове, заставляя твое тело реагировать так, как будто ты этого хочешь. Ты понятия не имел, что у него есть такая способность, но теперь, когда ты знаешь, ты огорчен и сожалеешь, что когда-то протянул руку помощи. — Можешь поблагодарить меня позже — хихикает Данте, снова откидываясь на стол, как ленивый король— ты был все время грустным и вялым. Теперь нет. Давай, Габри, почему бы тебе не показать мне, что у тебя есть? Нет! Мышцы тупо дергаются от твоего отчаяния, чтобы прикрыться, но вместо этого твои руки начинают расстегивать пуговицы на штанах. Ваш язык освобождается, и слова льются. — Стой, стой, Данте, пожалуйста, отпусти меня! Ваши мятежные пальцы расстегивают ширинку и освобождают половой орган от одежды. Он торчит, раскрасневшийся и дергающийся, из-за намека. Твое лицо горит от унижения. Ты хочешь умереть. — Думаю, неплохо, — замечает Данте — Хот-я-я-я... Я думал, будет больше. — Прекрати это — умоляешь ты — пожалуйста, мой.... Лисенок — ты задыхаешься от слов, презирая себя, даже когда ты их произносишь, но ты сделаешь все, чтобы помешать ему сделать это. — Что-либо? — Данте смеется. Он может читать ваши мысли, как будто вы произносите их вслух — Габри, это ничего не значит. Я могу заставить тебя сделать что угодно. Я могу заставить тебя хотеть меня. — Я не хочу этого! — это полукрик, пропитанный отчаянием — ты вынуждаешь меня реагировать таким образом, но это не так ! — Я знаю — говорит Данте — вот почему это весело — жар ползет по позвоночнику, усиливается помимо твоей воли, и ты не можешь сдержать звук, который вырывается из твоего горла: что-то среднее между всхлипом и стоном. Твоя потребность пульсирует. Ты мучительно тверд, и удовольствие скручивает вашу грудь, хочешь ты этого или нет. — Твое лицо похоже на помидор. Хвосты демона обвиваются вокруг его ноги, а улыбка кокетлива — ты действительно борешься с некоторыми противоречивыми желаниями, не так ли? Ты жалеешь, что когда-либо подал руку помощи ему. Пожалел, что когда-либо впускал в дом. Сожалеешь о каждом действии, которое ты предпринимал с того дня, когда вы начали дружить. Это отвратительное извращение простой радости, которая когда-то приносила тебе радость, извращение чего-то, что должно быть безобидным и занимательным. Ты можешь только ненавидеть то, что поверил деману, но, несмотря на это, твое тело шагает вперед. —Я тебя ненавижу! — выплевываешь ты, в то время как твои руки обхватывают его голову по обе стороны, а ваш орган находится всего в дюйме от него. Он улыбается тебе. — Не могу сразу погрузиться в суть дела, Габри. А я-то думал, что ты джентльмен. Ты кипишь сквозь зубы. Ты снова и снова пытаешься отдернуть руки, вернуть хоть какой-то контроль, но тебя предают собственные конечности. Твои пальцы слегка ласкают лисьи ушки Данте, скользят по краям его лица, и все это время на его лице было застывшое, самодовольное выражение. Он не чувствует себя живым существом. Когда Ты прикасаешься к нему, ты чувствуешь бездну, монстра, демона, полностью лишенного сочувствия или милосердия. — Прия-я-я-ятно — Данте мурлычет. Ты воешь в своем черепе, но он отнял у тебя способность говорить. Словно натянутые за ниточки, твои пальцы скользят к его плечам и скользят вниз дальше, дальше, дальше ... — Вау, ты быстро двигаешься — его хвосты проскальзывают между ног, а его голос похож на жеманную попытку скромничать — я не знаю, готов ли я, мой милый мальчик... Его злаза красные, как мак. Ты никогда не чувствовал себя так отвратительно, как сейчас, но твое тело продолжает двигаться против воли. Твои руки смыкаются вокруг его тонких, нереальных запястий, грубо прижимая его к столу, как будто ты имеешь над ним какую-то власть. Он блудливо извивается, прежде чем вспомнить, что нужно притвориться, и тогда ты слышишь ненавистный, такой приторно-сладкий голос. —Нет, Габри! Не делай мне больно. Ты меня пугаешь... — Тебе показалось, или... В его глазах был истинный страх. Но этот страх исчез, так бысто как и появился. Ты сжимаешь оба его запястья одной рукой. Другая рука хватает его за один из пушистых хвостов и дергает в сторону. Это не ты. Ничто из этого не ты. Любая плохо сыгранная иллюзия исчезает, когда Данте радостно облизывает губы змеиным языком. —Не лги себе. Я знаю, ты этого хочешь. Словно соглашаясь, мощный укол удовольствия чуть не калечит тебя. Твой нетронутый орган пульсирует, раскрасневшийся и набухший до боли. С той ограниченной силой, что у тебя есть, ты зажмуриваешься и борешься со слезами. Ты беспомощен. Ты ничего не можешь сделать, чтобы сразиться с ним или остановить его. Его крючки глубоко, глубоко в твоем черепе, и ты жалок, беззащитен, смертен. — Ну, не нужно отказывать себе. Ясно, что тебе нужно. Я имею в виду… — он снова пытается выглядеть скромно, но его садистский трепет не скроешь — ты меня сковываешь, Габри. Не смог бы отказать, даже если бы захотел. Словно под механическим контролем, ваша рука дергает его за хвост, и вы толкаете бедра вперед. Чувствительный кончик твоего органа упирается между его ног, и ему становится холодно. Холодный, как смерть. Он позволяет дрожи, проходящей по вашему позвоночнику, но ничего больше. Температура не делает ничего, чтобы смягчить тепло, которое он испытывает через тебя. Твои бедра наклонены вперед, а его кожа — прогибаются, позволяя проникнуть. Ты погружаешься в него, словно тебя тянет в бездну. Это не приятно. Ничто в этом не доставляет удовольствия; это ужасно и неправильно . Но он вырывает из твоего горла стон, как рыба, вытащенная на крючок, и палящая потребность в твоем теле только усиливается. Вы чувствуете себя разорванным. Ненавистный и возбужденный. Испуганный и нуждающийся. Это то, что вы никогда не сделали бы по собственной воле. Это еще одна вещь, которую демон крадет у вас, и вы хотите содрать с себя кожу от ярости и несправедливости этого. Он не дает тебе двигаться. Ты утопаешь в нем, дрожишь и потеешь от нужды, но не можешь продолжать и не можешь отступить. Побелели костяшки пальцев на его запястьях. Ваше дыхание глухо хрипит между вами и ним. — Есть что сказать? — он воркует. — Я убью тебя — умудряешься прошипеть ты — я найду способ. Что бы мне ни пришлось… — Достаточно этого! —И твои губы зашиты. Ваши бедра наконец начинают двигаться; звуки скользкие, влажные и отвратительные. Если этого недостаточно, он снова говорит: — Скажи, Фиали, это имя я вытащил из твоей головы. Интересно, что он теперь о тебе подумает, Габриэль. Вы молитесь любому Богу наверху, чтобы Фиали никогда, никогда не узнал. Ты молишься с пронзительным отчаянием, чтобы он никогда не ступил в его кабинет. — Я здесь единственный Бог — с удовольствием говорит Данте. Восстание поднимается в груди. Он не дает тебе говорить, но яростно кричит мысль. «Ты Бог, лишь здесь» — Он не имеет никакой силы вне этого места, и ты будешь сколько угодно верить, что там правят другие божества, милостивые и доброжелательные. Выражение его лица искажается неодобрением. Порочное, горячее наслаждение проникает в ваш разум, и вы сжимаетесь вдвое от его интенсивности. Твой кулак обвивает его хвост один раз, а затем резко дергаешь его на свой половой орган. Твои бедра дергаются резкими, трясущимися движениями. Ты хотел бы получить некоторое удовлетворение от дикости этого, но его взгляд расслабляется в ленивом веселье, чем дольше ты вонзаешься в него. Он не чувствует боли от того, что ты делаешь. Ты даже не думаешь, что он испытывает физическое удовольствие. Но он знает, что это мучает тебя, и он знает, что у него все карты на руках, и со сжимающимся отчаянием ты знаешь, что он выигрывает. — Я люблю тебя, Мой маленький ангел! — вскрикивает демон, от... Удовольствия? Ты ненавидишь его. Ты ненавидишь его больше, чем когда-либо ненавидел что-либо. Рычание стона поднимается к твоим губам. Пот прилипает к твоей рубашке на спине. Ты ненавидишь, как хорошо это чувствуется. Как хорошо он это делает, когда без его влияния это было бы не так. Тебе нужно освобождение. Твой ритм сбивается, твои бедра то и дело ударяются о дно стола, в мышцах ползет напряжение, тебя начинает трясти... Внезапно ты свободен. Его крючки вышли из твоего разума, и твое тело снова принадлежит тебе. Задыхаясь, ты отстраняешься от него, отталкиваясь от его простого прикосновения. Твоя рука прыгает к органу, и двумя короткими рывками ты разбрызгиваешь семя на пол. Потом наступает тишина, если не считать твоего тяжелого дыхания и крошечных слез. Часть тебя оцепенела от неверия. Все удовольствие ушло, остался только пустой, пустой ужас. Но Данте не может оставить тебя в покое. Он садится, подперев подбородок руками. — Черт возьми. Я надеялся, что ты будешь достаточно помешанным на сексе, чтобы просто продолжить, Габр-р-р. — он с грустью вздохнул — думаю, в следующий раз мне просто придется контролировать тебя на секунду дольше. С твоего размягчающегося органа капает семя, и ты чувствуешь себя запятнанным, неправильным, использованным. Ты не можешь достаточно быстро натянуть штаны, и это под хор его смеха. Когда твой дрожащий, полный слез взгляд встречается с его взглядом, выражение его лица становится зловещим и радостным. Какое бы тело он не имел, этого было бы не достаточно, чтобы приспособить тебя, на большее, нет, и совершенно ясно, что он, в отличие от тебя, вышел из этого опыта ничуть не изменившимся, если не считать дополнительного развлечения за ваш счет. — О-о-о, такой злой — он скрещивает ноги и подмигивает тебе — Хочешь уже второй раунд? Может быть, на этот раз ты кончишь в меня, а? Ты уходишь прежде, чем он успевает подумать еще секунду, а твои ноги стучат по полу старого кабинета . Ты боишься, боишься признавать то, что всегда хотел этого.