Хрупкость

      Он бубнит что-то не внятное и заваливается на столицу, его немного трясёт. Московский оглядывает комнату в попытке найти хоть какой-то материал, которым можно укрыть парня. Но в комнате даже куртки, в которой Невский в спешке покидал квартиру, нет. Думая только о том, что нужно его скорее согреть, столица снимает пальто и укутывает худое тело. Думской сворачивается калачиком, сползая на пол, Миша приподнимает его, давая полностью лечь на него. Он осторожно гладит бредящего Сашу по голове, до него долетают лишь какие-то обрывки фраз «н бй», «я лблю тэб», «нъ нужно», но одна выходит очень чёткой. И она явно врезалась в память Московского.       — Остановись, мне больно…       Размышления о том, что нужно сделать, приводят Мишу к самому плачевному исходу. Вызывать скорую не вариант, нужно просто доставить Невского, как можно скорее в медучреждение. Там, как минимум, есть лекарства. Вот только зная отношение Саши к больницам, и сколько ещё Москве придётся всё слышать, это будет не просто.       — Сашенька — осторожно потрепав парня по щеке, Миша старается посмотреть ему в глаза. Невский поддаётся на нежный голос и всё же смотрит на столицу.       Зрачки расширены, и, кажется полностью ветеснили серую радужку. Питер словно смотрел сквозь Мишу. Шура медленно моргнул и прямо на глазах Московского лопнул сосудик в глазу. Тоненькая ниточка, заполненная красной жидкостью витиеватого цвета, ползла от верхнего уголка глаза к зрачку, немного увеличиваясь по мере своего движения. Это больше походило на яркую молнию в туманном небе. Вот только это не молния, да и не небо вовсе, молния через мгновение пропадает, а вот это кровавая молния не пропадала.       — Господи, скажи, что ты принял?       — Похуй — на выдохе произносит и вновь закрывает глаза.       — Не, не, давай не отключайся — он несильно похлопывает по щеке. Сердце щемит от такой картины, но всё становится намного хуже, как только Думского начинает потрясывать.       Московский в мгновение вспоминает все ближайшие больницы. Ждать какого-то чуда времени совершенно нет, нужно как можно скорее провести промытие желудка или вколоть нормальный препарат. Миша просто не может сидеть и ничего не делать. Размышлять о сказанных Сашей фразах он будет позже, а сейчас, подхватывая лёгкого парня на руки, он направляется в больницу.       Интересно, Невский хоть чем-то питался? Потому что по весу с последнего раза, как Миша нёс его на руках, он явно не прибавил, а может и наоборот убавил. Ну, это, как минимум плюс, хотя и довольно сомнительный.       Выйдя из парадной и галопом несясь по улицам города, на них странно глазели. Нечасто увидишь человека в деловом костюме с укутанным ребёнком на руках. Шура сейчас выглядел именно как ребёнок, а Миша — как некий родитель несёт чадо, что связалось с плохой компанией, в больницу.       — Ну и куда ты меня тащишь? — подаёт голос Думской.       — В отрезвитель. — не сбавляет шаг.       — Не хочу туда. — ноет и начинает возиться в руках с целью высвободиться, но его лишь сильнее прижимают. — Пошли домой.       — Конечно, солнышко, только сначала туда зайдём. — он старается говорить как можно мягче и спокойнее.       — Нет. — он тянет и выгибается в спине — Пожалуйста, Мишенька, пошли домой.       — Саша, тебе нужно в больницу.       — Мне нужно прижаться к тебе и выспаться — Шура закидывает руку за шею Москвы и тянется, смазано целуя куда-то в челюсть.       — Выспишься, но сначала — Миша заворачивает на территорию больницы и практически с ноги открывает главную дверь.       — Мужчина! Что вы себе позволяете?! — возмущается медсестра, которую чуть не сбил Михаил.       — В каком кабинете нарколог? —подходит к регистратуре, за которой сидит две женщины в возрасте, что неспешно попивают чай с печеньем.       — Мужчина — одна из них нехотя отрывается от беседы и противным голосом тянет — Вы не видите, у нас обед.       — В семь утра! — стараясь держать себя в руках, но это сложно. Как можно быть настолько мерзкой? Она вроде на врача пошла, зная, что с людьми будет работать.       — И что?       — Я Вас ещё раз спрашиваю, где кабинет? — уже более раздражённо.       — Я вам русским языком отвечаю, у нас обед!       — Миша — Шура решает подать голос. Его немного трясёт, но не понятно, от резкой смены температуры, от принятых веществ или от мерзкого голоса бабки — Пошли её, нахуй.       — Я сейчас охрану позову — она со звоном ставит чашку на стол.       — Вы можете просто мне ответить!       — Нет! Ваш сын меня оскорбляет! — она встаёт, опираясь руками о стол, и брызжет слюной, проговаривая слова. От неё воняет жутким перегаром. Может, поэтому она так себя ведёт, но это не оправдывает. Она пришла на работу в таком состоянии, это просто не профессионально.       — Он не мой сын, но не важно. Просто скажите номер кабинета!       — Нина Владимировна, тут нужно в истории болезни расписаться. — молоденькая медсестра подходит к сидящей рядом женщине, протягивая ей стопку бумаг.       — Давай, Светочка — по голосу можно сказать, что эта мадам намного мягче и, возможно, менее конфликтна, но она предпочла молчать в возникшем конфликте — Дорогая, отведи людей к Фёдору Сергеевичу.       — Да, конечно — она забирает уже подписанные бумаги, а поверх них Нина Владимировна положила листок с номером кабинета — Пройдёмте за мной.       Девушка легко разворачивается и быстрым шагом направляется к лестнице.       — Спасибо — выдавливая улыбку, обращается к Нине.       — Благодарю Вас, добрая леди! —выкрикивает Думской. Миша немного не ожидал услышать от него такое.       Ранним утром в больнице не так много народу, но даже те, кто есть, расступаются. Шура не особо активно протестует и даже очень спокойно ведёт себя на руках. Девушка несколько раз оборачивалась назад, подмечая, как парень, находящийся под веществами, себя ведёт. Ей не часто приходилось иметь дело с такими, но и спец. подготовку она проходила.       — Вы знаете, что конкретно он принял? — не обращая внимание на выкрики Шуры, она задаёт этот вопрос скорее просто, дабы разрядить обстановку.       Идя по коридору второго этажа, складывается ощущение, что это заброшенное место, а не главная больница города. Обшарпанные стены и потолок, которые так и кричат, что вот-вот рухнут. Часть стен покрашена в непонятно-болотный цвет и эта же краска пятнами разбрызгана на полу. Московский не обращает на это никакого внимания, в его поле зрения сейчас один Саша.       Витая в своих мыслях, он пропускает вопрос медсестры, который она задала два раза, и возвращается в реальность только тогда, когда та останавливается.       — Вот — Светлана указывает на дверь кабинета, заметив замешательство на лице Москвы, она сама стучится и заглядывает за дверь — Фёдор Сергеевич, к Вам тут срочно.       Увидев одобрительный кивок, она широко раскрывает дверь, впуская города внутрь.       Просторный светлый кабинет       — Добрый день — врач поднимает усталый взгляд на вошедших, и становится ясно: он не шибко рад их видеть. Сложив руки в замок и положив на них голову, он пристально разглядывает Думского — Я работаю только с трезвенниками.       — Боюсь, у вас нет выбора — за Мишей закрывается дверь.       — Ну, раз пришли — устало вздыхая, тот поднимается с места и подходит к кушетке — Ложите его сюда.       — Не нужно меня никуда ложить! — Шура мотает головой и, закинув руки за шею столицы, крепко прижимается к нему.       — Молодой человек, Вам нечего бояться. Мне всего лишь нужно Вас осмотреть — старик вынимает из кармана фонарик, и как только Питер удаётся посадить на кушетку, осторожно раздвигает веки и проверяет зрачки — Итак, что конкретно Вы принимаете?       Фёдор Сергеевич, убрав фонарик, берёт Шуру за подбородок и немного вертит, рассматривая бледную кожу. Она успела приобрести более человеческий вид за тот промежуток времени, что парень находился под присмотром, но потеряла его за пару часов, став вновь практически белой. Думского немного трясло, в помещении, в отличие от улицы, было довольно тепло, но он продолжал укутываться в пальто.       — Вино! — гордо задирает подбородок.       — Вино значит, а по какому поводу? — вынимая одну руку из-под пальто, он зажимает запястье и отсчитывает пульс, сверяясь с наручными часами.       — Я вспомнил — он обрывается на полуслове и смотрит на Мишу. В его взгляде нет ничего, просто пустота и серость. Вот только Московский улавливает и нечто иное, что заставляет его сердце пропустить несколько ударов и сжаться от боли. Он не до конца понимает, что конкретно произошло и из-за чего Невский ведёт себя именно так, почему он напился и бросился с ножом, но вот чутьё подсказывает, что всё очень серьёзно. И чтобы это узнать, нужно поговорить с Сашей, вот только когда ему станет лучше.       — Ага, и что же Вы вспомнили? — недовольно цыкая и тихо добавляя — Слабый — врач вновь вынимает из кармана, но уже нагрудного, молоточек.       — Хочу воды — протяжно говорит Шура и склоняет голову на бок, в этот момент нарколог проверяет коленный рефлекс, что выражен нормально.       — Мне принести? — обеспокоенно Миша порывается уже к двери.       — Не стоит, — отходя к столику с препаратами, врач наливает в стакан воды и разводит в ней несколько таблеток — Это нужно выпить полностью.       Шура недоверчиво берёт стакан, но, видя пристальный взгляд, осушает его залпом. Поморщившись от отвратительного вкуса, он трясёт головой. Препарат ещё только попал в желудок, как сразу начал действовать. Парня начало сильно трясти и, не в силах с этим справиться, он падает на кушетку. Фёдор Сергеевич быстро перекинув его ноги на неё, привязывает из кожаными ремнями.       — Вы что творите?! — Московский подрывается к Саше, тот хватает его за руку и сильно сжимает.       — Лекарство начинает действовать мгновенно. Это, чтобы он себе не навредил — как только врач пристёгивает его так, что руки прижаты к телу, Думской истошно кричит, а на его глазах наворачиваются слёзы.       Питер трясёт, он прогибается в спине до хруста, но полноценно не даёт сломать спину ремень. Он дёргает ногами и головой, но и голову тоже привязывают, Шура вновь кричит и начинает кашлять, горло дерёт.       — Что вы, чёрт подери, ему дали? — Миша в ужасе наблюдает за адскими мучениями родного Сашеньки.       — Это один из достаточно сильных препаратов, другие ему бы попросту не помогли — спокойно произносит доктор, подключая парня к аппарату и проходя к столу, садится обратно за свой стол.       Миша чувствует себя ничтожеством. Он сам принёс сюда своего самого родного человека и смотрит на то, как ему плохо. И он не в силах ему помочь. Московский хочет забрать себе всю боль, что сейчас испытывает Саша, лишь бы тот не мучился. Он не заслужил таких страданий. Его самого словно начинает трясти, а каждый крик в перемешку с кашлем заставляет сердце обливаться кровью. В голове проносится «мне больно», и именно это хрипит Невский, когда его немного отпускает.       У Москвы мелькает мысль, что не стоило сюда идти, но как только Саша успокаивается, перестает кричать, вырываться, перестаёт так сильно сжимать его руку и начинает неспешно моргать, глядя в одну точку, столицу немного отпускает.       — Я надеюсь, это было всё лечение — Миша прищуривается, вглядываясь в старческие глаза, но по взгляду понимает, что это далеко не так.       — Конечно нет. Могу лишь предложить стационарное лечение — потирая седые усы, выдаёт врач.       — И сколько по времени оно будет продолжаться? — Миша уже не уверен в правильности своих действий. Ему известно, насколько Саша не любит больницы и насколько он будет на него зол после этого. Московский готов пожертвовать всем, что осталось от их отношений, лишь бы Саша был здоров и избавился от зависимости.       — Обычно от недели до двух, но всё также зависит от состояния и от степени зависимости. Также хочу предупредить, что лечение не бесплатное — ехидно дополняет, записывая на листочке достаточно внушительное число, после пододвигая его к Москве.       — Деньги не имеют значения. Мне важен уход и его комфорт. — мирное пиканье приборов эхом разносятся по палате. Шура недовольно морщится и дёргает рукой, но это бесполезно.       — Могу выделить отдельную медсестру и палату, но вот все процедуры по протоколу — стул противно скрипит, когда врач тянется к выдвижному ящику и достаёт оттуда стопку скреплённых между собой бумаг — Только сам пациент должен их подписать.       — В этом нет необходимости.       — Ну нет, пациент должен сам обратится за помощью или это должен решить суд, а так…       — Я его доверенное лицо и могу писать от его имени — грубо прерывает возражение Фёдора Михаил, практически вырывает из его рук бумаги. — Думаю, двойная оплата этому поспособствует.       На лице нарколога недоумение сменилось на милость и даже какую-то радость. Хоть ему не в первый раз приходится лечить высокопоставленных людей, но такая щедрость встречается на удивление редко. Мечты о новом доме согревают душу. Вот бы таких нариков было как можно больше. Может, тогда у жены и голова болеть меньше будет, ведь прямую зависимость её болей от дорогих покупок Фёдор заметил уже давно. Да и одна молоденькая медсестричка давно нуждается в подарке, вот только за этот месяц как-то мало богатых больных.        Москва проглядывает договор и настораживается от нескольких пунктов.       — Вы хотите сказать, что не несёте ответственность за жизнь пациента? — перечитав несколько раз, Московский убедился, зрение его не подводит.       — Что? — он быстро моргает, вопросительно смотря на Москву.       — Это буквально на первой странице!       — Видимо, какая-то опечатка — капелька пота стекает по виску, мужчина торопится забрать бумаги и поменять их — Я ведь давал клятву, и должен её исполнять.       Многие подписывают договор, даже не читая его, но Миша даже в таком откровенно заведённом состоянии внимательно прочитывает каждый пункт.       — Вот, пожалуйста — вынув новый договор уже из другого ящика. В этом уже не было таких странных моментов.       — Хорошо, — ещё раз взглянув на лежащего Сашу, столица ставит подпись. Миша всё равно сомневается в правильности своих действий, но здравый смысл подсказывает, что так будет лучше, лучше для них обоих.

***

      Московский неспешно проверяет отчёты, которые притащила Камалия. Ну и каким-то чёртом она решила приехать вместе с ними.       — Миша, я все понимаю, устал, но может ты будешь нормально себя вести? — девушка скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.       — И что тебя не устраивает в моем поведении? — Московский лениво переводит взгляд с документов на неё.       — То, что ты ведёшь себя, как скотина.       Раздается телефонный звонок и Московский не успевает ответить ничего язвительного. Подняв аппарат, он видит уже приевшийся контакт.       — Да — подняв трубку, он также вальяжно раскидывается на кресле.       — Михаил Юрьевич, тут такая ситуация — «Ни здравствуйте, ни как дела». Старческий голос сразу переходит к сути, услышав молчание на том конце провода — Дело в том, что, скорее всего, нам придётся ещё не надолго задержать пациента.       — И с чем это связано на этот раз? — потирая глаза, шипит в трубку. Голова жутко гудит, но он все же в состоянии вновь открыть глаза и увидеть дату на небольшом календаре. 27.04.1997.       — Понимаете, тут такое дело — Фёдор Сергеевич не до конца понимает, как лучше обрисовать ситуацию. Слышно, как он глубоко вздыхает, прежде чем сказать роковые слова — Нам нужно ещё хотя бы месяцок его тут подержать.       — Я жду ответа — Камалия не раз видела Москву на «важных» переговорах, но сейчас тот выглядел уставшим. Голос не мог передать весь спектор эмоций, что выражают его глаза.       — Понимаете, один из поступивших подмешал в еду — нарколог понимает всю абсурдность ситуации, но что поделаешь — к…       — Вы серьезно! Изначально вы говорили две недели! — прислонив телефон ближе к уху, кричит столица. Казань напрягалась и на всякий случай убрала ноги со стола. — А прошло, на минуточку, два месяца!!! Вы там совсем, охерели!       — Михаил Юрьевич, я прекрасно понимаю, но…       — Мне не нужны ваши оправдания. Срок — неделя!       Московский сбрасывает телефон и откидывает его в сторону. Его какой раз кормят завтраками, руки просто опускаются от бессилия.       — И что там у тебя случилось? Кто это в больнице лежит? — обеспокоенно произносит Камалия.       — Не твоего ума дело! — сквозь зубы произносит. Миша сжимает кулак под столом, впиваясь ногтями в ладонь. Хочется разнести всё к чёртям, но пристальный взгляд Камалии тормозит.       — Окей. Тогда не твоего ума дело вмешиваться в дела моего города! — усмехается девушка, и на лице расцветает хитрая улыбка. Задеть чувства столицы всегда приятно.       — Между прочим, я твой непосредственный начальник!       — Мой непосредственный начальник — это чак-чак, а не ты! — она усмехается и уже норовит закинуть ноги на стол — Так что давай говори!       — Ноги убери — тяжело вздыхает Москва. Рассказывать о чём-то Камалии совершенно не хотелось, но она была единственной, кто мог помочь.       Московский вздыхает и осторожно, только кончиками пальцев, касается чёрной книжки на краю стола.       Месяц назад он пытался поговорить с Сашей, но тот, прознав про это, устроил голодовку. Врач чисто случайно обмолвился, что к нему хочет прийти Миша, тот перестал что-либо есть, принимать препараты, он просто сидел и читал книги. О таком поведении тут же доложили в Москву. Жгучая боль от такой реакции сжимает сердце в тиски и не дает ни на чем сосредоточиться. Каждый раз внимание столицы обращается на неё.       За два месяца Московский успел десятки, а то и сотни раз перечитать записную книжку. Небольшая, в чёрном кожаном переплёте с красивыми, но уже пожелтевшими страницами. Он сам лично заказывал её ещё в XVIII веке, подарок на первые пятьдесят лет. Подкрепляя его словами «Вам же нравится всё записывать». И ведь правда, Сашенька Романов стал записывать туда всё: и как прошёл день, и что его тревожило. А о смерти Петра I было выделено несколько страниц, на них он, как можно аккуратнее и как можно мельче, так чтобы уместилось, изолгал всё, что у него накопилось.       После 1812 записей почти не было, за редким исключением. Вот несколько слов о военном положении в стране, вот о поражении, а вот описание пожара.       Было заметно по почерку, как дрожит рука Романова, когда тот это писал. Резкие угловатые буквы шли в разрез с его обычными.       «Я не могу даже представить, через что Вам пришлось пройти ради этой победы, а Вы не сможете понять и, возможно, принять моего беспокойства за Вас! Михаил Юрьевич, как Вам пришло в голову пожертвовать собой? Я не могу подобрать слов, дабы описать своё состояние, мне страшно, очень хочу Вас увидеть! Прошу, пусть вы будете живы! Я очень Вас лю_       Я порывался приехать в Москву и найти Вас, но мою карету остановили ещё на выезде из Зимнего… Черти. Они приставили ко мне охрану, чтобы я не сбежал, вот ведь наивные. Я отправил в Москву несколько писем вчера в надежде получить ответ, но, видимо, его не последует… Если эти олухи к завтрашнему вечеру Вас не найдут, тут точно никакая охрана меня не остановит!»       Александр смутно изолгал мысли, казалось, что часть того, что могло оказаться на бумаге пролетало мимо неё.