Блёклая звезда на кровати

      Дайнслейф тихо отворил входную дверь и впустил первым внутрь Итера. Он всегда расслаблен, держит руки в карманах брюк, витает где-то в облаках и будто бы совсем редко становится по-настоящему приземлённым: слушает, что происходит вокруг, внимательно наблюдает своими кошачьими глазами. Но в его голове не такая каша из мыслей и чувств, как у Дайна, это точно.       Помещение было окутано ночным мраком, неприветливым и пугающим где-то глубоко изнутри. Если совершенно честно описывать саму квартиру по первому впечатлению, то, кажется, где-то здесь повесилась вялая тоска.       Итер мигом проскочил по коридору в спальню, находившуюся в самом дальнем углу квартиры. Дайн же неторопливо закрыл дверь на два замка, положил ключи на полку у круглого зеркала, и, боясь дышать слишком громко, на цыпочках заглянул в зал. На потрёпанном диване лежало тело отца мёртвым грузом, а где-то на полу валялся скомканный неопрятный плед. Отец, видимо, как обычно, как полагается ему, ответственному сотруднику, устал с работы, пришёл домой, сразу же рухнул и заснул. Дайнслейф непроизвольно сжал обветренные губы и молча, затаив очередную крошечную обиду, прошёл в свою комнату. Папа мало проводит с ним времени, он постоянно в делах, в заботах, и никогда не оказывается рядом с сыном. Но всё же Дайнслейфу критически не хватает внимания и семейного тепла... Он не заслуживает этого? — Чего ты копошишься? — шёпотом пробухтел Итер, вдруг рывком затянув Дайна в спальню. Большим терпением этот своеобразный юноша не отличался и, признаться, страшно хмурил свои пышные брови. Люмин бы непременно зашушукалась, что её брат хмурится как чёрт из самого ада. — Прости, меня уже и самого в сон клонит. Но.. немного. Это практически неощутимо. — рефлекторно начал оправдываться Дайн, до конца не соображая, зачем он это всё выдумывает на ходу. — Как подбитая сорока, ей богу. — коротко цыкнул ему в ответ Итер, усевшись на край постели и скрестив руки на груди. Однако он через пару секунд раздумий протянул руки вперёд, тем самым приглашая своего парня к себе же. — Иди сюда.       Дайнслейф в скромном удивлении приподнял брови и в полном послушании исполнил просьбу. Руки Итера обвились вокруг его талии, крепко, как цепочки с замками, плотно прижав тело мальчишки к себе. Несколько секунд они оба оставались в таком положении, вслушиваясь в оглушающую тишину. Но Итер не сумел бы оставить этот момент без продолжения.       Он задернул чужую футболку вверх и ткнулся лицом в живот, тотчас укусив Дайна за бок. Постепенно с его партнёра сползли шорты, боксеры. Итер мог позволить себе многое, а главное безнаказанно: не спрашивать разрешения, делать то, что в первую очередь захочется ему, искусывать Дайна до багровых отметок и синяков везде, на каждом миллиметре тела.       Итер вдруг заключил и ноги Дайнслейфа в ловушку, с силой потянул на себя и мальчишка шумновато упал поперек кровати. Итер навис над ним, уперевшись ладонями в белую простыню. Под его пальцами ткань беспомощно сминалась во множество складок, шумела возле чувствительных ушей Дайна. Было слышно, как кровь переливается по сердечным сосудам внутри вздымающейся груди.       Каждый раз как первый, Дайн замирает и не знает, куда ему деться, что ему сделать. Он, смятенный, отвернул голову, прижав щёку к постели. Постоянно в нём селится тайное сомнение и опаска, тем не менее от этого его возбуждение постепенно растёт, растёт троекратно. Раз он может чувствовать себя в чужой власти, он может получить и колкое, изощрённое удовольствие...       Итер опустил руку на тонкую бледную шею, в каком-то невиданном предвкушении рассматривая то, насколько удачно бы его хватка смотрелась в том или ином положении. Это был по-своему сладкий привкус на пылающих губах, поскольку Дайн при естественной своей реакции чуточку сжался в беспокойный комок. — Забирайся к подушке, я прихватил с собой смазку. — шепнул Итер, стягивая с себя одежду. Дайн не решил перечить ему, лёг на бок и опустил голову в подушку, впиваясь в неё длинными пальцами, как в спасательный круг. Он вскоре ощутил, как парень прилёг за ним. Звонко щёлкнула крышка тюбика.       Итер нагло прижал к себе Дайнслейфа, как излюбленную, потасканную плюшевую игрушку, с довольной усмешкой засунув тому в рот два пальца и, усиленно придерживая за талию, вонзил свои зубы в острое плечо, кусая аж до кровавых ран от выступающих слегка вперёд, как клыки, зубов. Дайн жалобно и протяжно проскулил, будто щенок, сильно зажмурившись от выстреливающей боли, и его стоны могли бы быть пронзительно истошными, если бы лишние пальцы не препятствовали прохождению звука.       Тёплая ладонь вновь спустилась к шее, которую обхватить двумя руками было проще простого. И от этого осознания, от возможности, казалось бы, крайне простого действия, Итеру било в голову излишним влечением к Дайну. Под собственным большим пальцем он различал учащенный ритм сердца, и сексуальное желание накатывало на него волнами, всё больше и больше, всё чаще, точно волнующееся море перед штормом.       Итер выдавил смазку и сразу же вошёл внутрь одним пальцем, вскоре и вторым. Он не собирался излишне церемониться. Парень ощупывал горячие стенки в поисках комка нервов, и, посчитав, что этих манипуляций достаточно, его ловкая рука покинула тело.       Итер выпрямился, ухватился за бёдра партнёра, приподняв их таким образом, чтобы ноги мальчишки коленями, усеянными ссадинами, упирались в кровать. Дайн, начиная слабо похныкивать, зарылся лицом полностью, то и дело сжимая, разжимая под пальцами тощую подушку.       Тело Дайнслейфа — само по себе искусство. Его позвоночник соблазнительно выступал при выгнутой спине, что при желании даёт шанс посчитать каждый позвонок и почти дотронуться до любого. Взъерошенные прямые волосы блекло сияющими звёздами осыпались на ткань в потёмках, их словно бы поедала чернота сумрака, повиснувшего пеленой в комнате. Итер уже из последних сил держался, чтобы не попробовать проглотить целиком всё, что он видит перед собой.       Парень вылил смазку на член, постаравшись обильно смазать его, и вошёл сначала только головкой, дав Дайну какую-никакую паузу, чтобы сделать глубокий вдох. Он воспользовался этим, однако насытить лёгкие кислородом до конца всё равно не удалось. Член протолкнулся дальше, заставив Дайнслейфа скулить настырнее. В этот раз Итер по-своему нежен, внимателен, от чего голубо-синие глаза наполнялись чистыми хрустальными слезинками, что капали вниз так же, как капает весенняя капель с высоких тёмных крыш.       Итер толкался внутрь неравномерно, хлипенькая кровать незаметно шаталась из стороны в сторону, поскрипывая на деревянных ножках. Юноша притиснулся руками, согнутыми в локтях к матрацу, и заметно прикусил твердоватый завиток уха, после чего немедленно последовал скромный полустон Дайнслейфа. Итер специально обдувал тонкую кожу терпким дыханием до холодных мурашек и вбивался в податливое тело с большим усилием, поскольку оно было похоже на тающий кусок пластилина, прилипающего к рукам.       Итер ткнулся носом в скулу и бесстыдно принялся вылизывать нежную мочку ушка так тщательно, будто бы ему следовало её вычистить до яркого блеска. Одновременно с этим он продолжал её кусать, не жалея зубов, и оттягивать. Дайнслейф метался на подушке, его горло и внутренности пылали в нестерпимой агонии, так как он не успевал найти мгновение, чтобы делать полноценные вздохи. Его глаза, полные жемчужных слёз, постепенно закатывались вверх.       Заметив хрустальный отблеск, Итер затаил дыхание. В нём что-то перевернулось и он ощутил тяжёлый ком внизу живота. Парень опять выпрямился, часто делая судорожные, восторженные вздохи и выдохи. Его ладони сами опустились на чужие бока, неистово сжимая их вплоть до фиолетовых синяков. У него не получалось урегулировать дыхание, в нём нещадно бился ликующий, упоительный и, на удивление, невероятно трепетный экстаз.       Спустя несколько уже равномерных и глубоких толчков, Итер поспешно покинул тело, бурно излившись на поясницу. Он небрежно вытер мальчишку бумажными салфетками, которые стояли на столе и случайно попались на глаза.       Схватившись за небольшое плечико партнёра, он перевернул Дайна на спину, крепко-крепко обняв его. Их оба влажных, уставших и разогретых тела сплелись друг с другом, будто морской узел на бечёвке, пока Дайнслейф понемногу подтирал кончиками пальцев мокрые, солёные дорожки дрожащими конечностями.