Доброго часа вам, дорогая Бэрри Брэд!
Пишу я вам с непростою историей. Вы лучше меня знаете, что такое «мысли простой» и, к Солнцу ли или супротив, я прочувствовал сия дни, когда из раза в раз мы ищем заветный стог сена и даже уплетаем разок-другой, а тот словно не в коня. Не то, чтобы я был обжорой, но в последнее время бывало, что не посещали меня мысли светлые, а ведь призвание моё как раз в том, чтобы всякую мысль хватать! Дело такое: сижу я, значит, в своём кабинете и долго думаю над своею рукописью. В нею писал о принцессе с далекоего прошлого, что прибыла к нам в Северянскую губернию: вот она прибыла к нам, и… а что дальше было, я не выдумал. Начал было копытами у ушей тереть и размышлять, что могла бы делать потерянная царская рожа в нашей землянушке копытной. Долго тёр копытцами свою черепушку, пару деньков так точно, пока матушка моя квартирантка не лягнула меня за дверь со всеми набросками. Вот и думай, мыслилось мне, что делала бы подобная изысканным кантерлотским красавицам чужестранка, окажися здесь, на улице. А ведь сия была прекрасная идея, ведь посудите сами, милая: как мог бы узнать о делах принцессиных, если сам не попробую жизнь мещанскую? И начал я, значится, блуждать по улочкам славного Принцессина, средь трухлявых от старости лет домишек, да грязных, блестящих лужиц подтаявшего весеннего снега. Но сколько бы ни приходилось мне ходить среди простых горожан, так и не смог найти своею музы, углядев лишь невзрачных мужичков в рабочих фартучках, да чёрные дилижансы. Хотелось мне уже погреться пойти, аж тошно было от морд задрипанных кобыл и резвящихся жеребят. Решил я тогда зайти в харчевню отобедать и потом продолжить ход свой. Сел, значится, за столик, а мне трактирщик говорит: — Чагось уселся, хлопец? Отобедать захотелося? А я в ответ: — Гуляю я! Гуляю… чего делать дальше — не знаю. — Бездельничаете значит, батенька? — Ни в коем разе! — но подумав слегка, опешил. — Вру, нет меня дома целыми днями. Занят бездельем: играю словами. — Раз словом играете, то чагось сюда пришли? Без гроша не пущу сюда без дела гулять! — За грош ты не волнуйся, хозяин. Но думка всё не может дать слов новых про жизнь пони простых, а мне сдавать копытопись в издательский дом надо. — Як Ясеный или Кислый? — оживился вдруг трактирщик. — Эт ты куда надо зашёл, батенька! Так уж и быть, поделюся с тобою секретом одним, як найти слов и про пони простых, и девиц барских, и принцесс оцерковлённых. И простак этот, после пары кружек дармового северянского сидра и честно уплаченного мною скромного обеда вправду дал совет. — А ты, значица, смотри на пони! — Как так смотреть? — А вот так! Берёшь и становишься мною на день! Я от попавшего в голову хмеля ошалел, аки батюшка при виде арапчонка седельного. — Ну, не прямо-таки мною — к лотку со златом не пущу, извини. Но знал бы ты, яких историй я наслушался от хородян, что сюда иногда заходят! Просто смотри на пони и для уверенности пиши всё, что зришь, да слушаешь. Так и получатся твои слова, копытописец. — Просто писать? И всё? — Просто пиши и не беси меня, окоянный! Сего вполне хватит. Того вовремя попёрли в подсобку работнички хозяйские, и остался я наедине с собою. Ну-с, делать всё равно было нечего: почему бы и не покопытописать-то? И начал я простовато описывать рабочих мужичков: как тот, с повязкою на глаз и златым зубом держал карты краплёные, пока другой шулер рассказывал за игрою о старухе-фарцовщице, кою так сильно не любил, что согрешил: зарубил топором десяток лет назад; как мальчишки барские носилися с подносами от блюда к блюду, мечтая попасть в школу для малых жеребят; как от размалёванной продажной девки всё не могла отстать подвыпивших жеребчиков пара и всякого простого, что плюнул я на сие дело и снова пошёл по улицам мощёным гулять, да добрёл так до лавок Моста Чеканщиков, где белокаменные, аки Кремль наш, домишки стояли. Думалось мне тогда сумбурами и бессмысленным бредом, шатался с одной стороны улочки к другой. Сам не знаю, что за дискордов дух на меня тогда напал, но решил я вдруг прямо крупом своим сесть на дороге, да продолжить копытописать. Записал так сначала полное ничто, а потом вспомнилось, что харчевник этот мне сказал. — Сего вполне хватит, говоришь? — пробубнил я тогда про себя и начал снова писать, да наблюдать. С одною стороны карета дивная чуть не наехала на девчушку мелкую, с другою — ворюга, пыхча, убегал от городовых, прихватив с собою сумку у напомаженной богачки, что не постеснялась его вслед добрым словом ругнуть. Словом, скучно не было царапать заметку и казалося, что можно было писать сколько пожелается, пока полицейские, отдохнувши, не обратят внимания уже на тебя, и не придётся по улочкам убегать обратно к осыревшим деревянным домам и лужам. Смеркалося в городе. Я, подмерзая, плёл ноющими копытами к матушке моей квартирантке, чтоб пустила обратно поночевать денёк-другой. Думалось мне, записал за день так много жизни простой, а не увидел ни одной светлой мысли, будто просто ценную бумагу исписал. Да и, буду честен, мечталась мне только тёплая кровать, на которую мог бы всей своею массой увалиться и прямо в сюртуке своём сыграть в шахматы с принцессою Луной. Вдруг я упал наземь. Ворюга этот, убегая уже от сыскных, толкнул меня своею тушей и посему был пойман. И ладно бы я просто упал, да только смотрел я на сено, что оказалось бы в коня, но увы: лежу сюртуком прямо в луже. И тут меня словно три принцессы разом коснулися. Вот она — та муза, которой так не хватало всё время! И принялся я, к удивлению полицаев, неистово собирать наброски и писать про принцессу свою, про то, как упала она на сено в тесных деревянных улочках, как на Мосте Чеканщиков её чуть не задавили и как в кабаке пони с повязкою, зарубивший сотни фарцовщиц, желал провести с нею блудную ночь. Надеюсь, милая, я не утомил вас своим рассказом. За меня не волнуйся: старуха всё же пустила ночевать, посему буду смиренно я ждать вашего милого письма, коих вы не отправляли мне уже третий месяц.С превеликим уважением,
Пёрышка Росчерк.