Репетитор

      Чимин ещё не мужчина, но он тоже хочет и чувствует многое. Старается нормализовать дыхание и не чувствовать, как странно тянет внизу живота — это не похоже на боль или другой дискомфорт. Старается не чувствовать чужих прикосновений и не скулить потерянно, когда касаются там. Чимин отворачивается, стараясь не смотреть на сенсея, который, кажется, и сам во многом забылся, слишком поддался желаниям, словно мальчишка. Он касается осторожно и откровенно. Измазанными в чём-то скользком пальцами трогает там и заставляет юношу скулить и елозить ногами о постель. Сенсей полностью одет, но через домашние серые штаны видно, как что-то выпирает. Чимин старается не смотреть, не думать, хотя на самом деле он всё понимает. Он сам лишь в одной футболке, и за чувствами, новыми ощущениями совсем забылся стыд. Чимин рвано дышит и зажимается. Там всё припухло и пульсирует. Он со страхом смотрит на мужчину, и тот не ругает, а лишь позволяет прижаться к себе. Мягко гладит по спине и что-то совсем тихо говорит, почти шепчет. Чимин знает, что сегодня ничего не будет. Это баловство, лишь попробовать и понять, как это. Как это — лежать перед ним без белья и ощущать в самом начале прикосновения к собственной напряжённому члену, хотя раньше юноша всегда это делал сам, предварительно убедившись в отсутствии родителей дома. Оказывается, взрослый может не ругать за это, а делать очень хорошо, поглаживать, немного раздразнивая, касаясь там, где он сам не решался. А затем — тянуться за небольшим тюбиком, словно из-под крема, и просить его повернуться на бок.       Чимин знал, как делают это мужчины. Знал, что они слишком отличаются от женщин. Знал многое, если не всё, но всё равно почти всхлипывал, чувствуя, как анала касаются чужие пальцы, мягко поглаживая, смазывая, совсем немного проникая внутрь, оставаясь всё время где-то на периферии, от чего в животе ещё больше тянуло, руки сами тянулись к члену, но уже не раздразнивая, а совершая слишком привычные движения. Возле анала совсем скользко, и он слишком ярко чувствует, как нежных стенок внутри касается что-то чужеродное. Это только попробовать, и он слишком узкий. Но если ему понравится, если захочется ещё, то внутрь введут что-то другое и оставят на время, потому что вот так разрабатывать пальцами нельзя. И нужно всё делать постепенно и не спешить, потому что, когда всё по-настоящему, по-взрослому, это, на самом деле, довольно больно. И в первый раз ему, скорее всего, совсем не понравится, потому что это будет слишком отличаться от подобных неспешных ласк. Но сейчас об этом думать не нужно. Сейчас это просто попытка узнать, как это бывает, познакомиться с новыми ощущениями и не бояться прикосновений в таких местах. Разрядка наступает быстро. Даже, кажется, быстрее, чем когда он касается себя один. Он, чуть пошатываясь, идёт в сторону ванной. Ему почти всё равно, что он находится в одной лишь футболке.

***

      Чимину нравится лежать с ним в постели и чувствовать прикосновения — там. Нравится, лёжа на боку, касаться голой кожей шершавых серых штанов и чувствовать спиной чужое тепло, размеренное горячее дыхание, что немного щекочет шею. Ему нравится накрываться лёгким покрывалом и не видеть, а чувствовать. От этих поглаживаний, неспешных, ненавязчивых, сбивается дыхание, но скулить и просить большего не хочется. Ему нравится так лежать и говорить. Порой, при ответе на будто бы важный вопрос, сенсей специально задевает чувствительные места, касается пальцами головки, и говорить становится сложнее. Юноша тихо всхлипывает, наверное, это должно быть похоже на стон, а голос звучит несколько сипло. Рука сама тянется вниз и накрывает чужую, словно умоляя: подождите! Не надо!       Он нежно касается затылка губами и шепчет на ухо: почему сегодня так плохо подготовился? У Чимина в этот момент замирает сердце, ведь он думал, что сенсей этот факт спустил на тормозах или не придал значения. Юноша некоторое время молчит, лишь прислушиваясь к ощущениям. Действия учителя, чуть более интенсивные, вызывают жар и то самое странное тянущее чувство внизу живота. — Помнишь о чём договаривались, м-м-м? — голос его по-прежнему ласковый и спокойный, однако здесь не нужно обманываться. Юноше кажется, что он попал в лапы хищного зверя. Он встревоженно бросает взгляд на стул, где осталась лежать одежда. Сейчас он по-настоящему жалел, что слишком доверился, расслабился и лежал лишь в одной футболке. Почему-то именно её снимать совсем не хотелось. Она казалась словно последней преградой перед чем-то другим, большим, для чего пока не наступило время. Он облизывает пересохшие губы и в страхе сжимает, напрягает ягодицы. Ему всегда казалось, что страшнее двойки в журнал и вызова родителей в школу ничего он сделать не может. По крайней мере сам юноша не чувствовал от него ещё ничего, кроме осторожных касаний и тёплых объятий. Почувствовать не хотелось. Он догадывался, что учитель таким ласковым уже не будет. — Помню. Простите. Забыл. Всё выучу, — его голос слегка срывается и звучит взволнованно, что у мужчины вызывает короткий смех. — Вот как… — Юноша чувствует, как его шею опаляет горячее дыхание. — Хорошо. Допустим, я тебе поверил. Но второй раз так уже не будет, слышишь? — Голос учителя не кажется строгим, каким порой был на уроках, скорее чуть весёлым и расслабленным. Чимину кажется, что ему можно сильнее прижаться к нему спиной и проронить лишь тихое: угум. Чимину нравится вот так лежать и чувствовать касания — там.