***
— Вы так коварный, — без приветствий сообщила Рейнира, когда встретила сира Харвина на следующий день. — А говорили, что не мастак. — Я и не таков, моя принцесса, — рыцарь, все же соблюдая правила приличия, протокольно поклонился. — Спасибо, — наверное, это был один из самых безболезненных уроков последнего времени, и благодарность Рейниры была сердечной и искренней. — Пустое. Вы куда-то спешите? Вас проводить? Раздумывала принцесса недолго. — Иду в библиотеку, но не спешу. Буду рада. — Это честь для меня. — Пустое, — повторилась за собеседником Рейнира и чуть замедлила шаг, чтобы прогулка с провожатым вышла чуть подольше. — Вас что-то гложет, ваше высочество? В последние дни вы безрадостны, — рыцарь решился на беседу только через несколько коридоров, прошедших в молчании. Харвина Стронга называли Костоломом. Когда-нибудь его наверняка нарекут самым могучим человеком в королевстве. Рейнира едва ли ростом доставала ему до плеча. Но он был до того располагающим и внушающим доверие, что рядом с ним невозможно было не расслабиться. А его молчание о некоторых фактах из биографии одной монаршей особы было более, чем говорящим. — Не то чтобы. — Я не хочу навязываться, но говорят, если поделиться тем, что гложет, становится легче. Я всегда готов вас выслушать и унесу ваши тайны с собой в могилу, — звучало до того уверенно, что не поверить было просто нельзя. И Рейнира поверила. — Моя жизнь должна была стать ярче и насыщеннее, а стала только более унылой, — призналась она. За этим крылось очень многое – и дистанцировавшаяся Алисента, и становящийся все менее здоровым и жизнерадостным отец, словно бы с ума сошедший сир Кристон, сбежавший Деймон, абсолютно бесполезный в своих страданиях горе-муж, — и еще эти проклятые дожди! — Это да, из замка сейчас лишний раз даже по службе выходить не хочется. Когда Рейнира поняла, что вслух сказала только о дождях, то в мыслях рассмеялась, но сир Харвин, видимо, принял это всерьез, и оспаривать это совершенно не хотелось. — И часто вам приходится? Раньше вы ходили патрулем по городу. — И откуда вы только это знаете? — Интонации были преувеличенно-удивленными, но голос его смеялся. — Сейчас уже реже, конечно. — Я и рада этому, и нет. Пояснять, что уж лучше ей, если придется, лучше встретить на улицах столицы его, чем кого-либо еще, Рейнира не стала, но, кажется, сир Харвин и так все понял. Недолгая прогулка и еще более недолгий разговор были настолько приятно-контрастными на фоне серой повседневности, что было почти жаль, когда они остановились у тяжелых, резных дверей, и рыцарь, поклонившись на прощание, ушел, ведомый своими обязанностями.***
Книг, которые совершенно бессовестным образом дней десять назад Рейнира утащила из библиотеки к себе, должно было хватить чуть ли не на месяц, и сейчас она неспешно пролистывала один из фолиантов, посвященный жизнеописанию королевы Нимерии, словно бы не знала его чуть ли не наизусть. Ройнары только нашли временный приют на острове женщин, когда в дверь постучали. — Да? — Ваше высочество, к вам визитер, — поклонившись, сообщила служанка. — Кто? — Оживилась Рейнира, убирая книгу. Она была готова принять гостя хоть сейчас, но не каждого хотела бы видеть. — Сир Харвин Стронг из числа Золотых Плащей. Сын милорда Десницы. — Проводи его в малую комнату, я скоро буду. Служанка кивнула и была такова. Сира Харвина Рейнира не видела с той самой прогулки по замку и соврала бы, если бы сказала, что не будет рада его видеть. Приятных лиц в замке становилось все меньше словно бы с каждым днем. Поправив косы и стряхнув с платья едва успевшую осесть на него пыль, принцесса направилась в обход через галерею, намеренно замедляя шаги, потому что хотелось поторопиться. — Приветствую, моя принцесса, — сир Харвин заговорил первым, когда она вошла, и ей осталось только кивнуть в ответ. Рейнира не могла не заметить влажные волосы, что навязчиво липли к его лицу, вымокший желтый плащ, немного смятый, видимо, в не очень успешной попытке его выжать, ибо несколько капель блестели на полу, когда свет из окна падал на них определенным образом. Сир Харвин определенно пришел с улицы, и, судя по виду, времени он под дождем, сегодня разыгравшемуся словно бы с новой силой, провел немало. — Вы выглядите ужасно. Подождите, я велю подать горячее вино, — Рейнира уже успела несколько раз стукнуть по столу, когда сир Харвин начал отнекиваться от предложения: — Это все погода, ваше высочество. Не стоит, мне вскоре возвращаться к службе, я уходил совсем ненадолго. — Заботиться о подданных – мой долг и моя обязанность, так что не уйдете, пока я не буду уверена, что вы выпили чего-нибудь теплого. Как раз зашла служанка, и парой слов Рейнира отправила ее на кухни. — Тогда я уже не могу отказаться. Сир Харвин улыбнулся и было невозможно не улыбнуться ему в ответ. Он подошел ближе, но присесть отказался, сославшись на то, что замарает расстеленные по софе одеяла, и только тогда Рейнира заметила, что все время, что он тут стоял, его левая рука была заведена за спину. — У вас все в порядке? — А? Да-а, — кажется, сир Харвин верно понял ее недоумение, и тогда протянул ей спрятанный букет. Оу. — Это мне? — Рейнира в удивлении выгнула бровь, и, ох, Семеро, только бы ее удивление не было неправильно истолковано. Точно полевые, они были еще немного влажными, и капли дождя еще оставались на лепестках и ярких серединках, и в голове пульсировала мысль, что сир Харвин отправился куда-то за город в такую непогоду, чтобы набрать ей цветов. Это поступок рыцаря не для принцессы, но для женщины, и никогда прежде Рейнира не ощущала себя в таком статусе – просто девушкой, внимание для которой оказывается не потому что она – наследница короля и представительница дома Таргариен, а потому что она – это она, и ей было грустно. — Конечно же. Не дарить леди цветы – преступление, — сир Харвин все еще улыбался. — И многим леди вы уже дарили цветы? — В голосе прорезалось озорство, порожденное внезапным приступом хорошего настроения, и теперь Рейнира на его улыбку ответила доброй усмешкой. — Вы – первая, моя принцесса. Это был неожиданным образом приятный ответ, и по телу разлилось комфортное тепло, совершенно неподвластное бушующим за окном дождям. — Тогда я их принимаю.