страдай

Сентфорский воздух пахнет пылью, мокрым асфальтом и дымом. Этот запах слишком привычен, несмотря на годы разлуки с ним, он въелся когда-то в слизистую носа, проник в рецепторы обоняния и остался на окончания нейронов. Астрид пыталась его из себя вывести, вводила внутривенно инъекции купажированного анестетика, что оседал приятной тёрпкостью почему-то на языке. Обеззараживала больную память собственными антисептическими средствами: бессонными ночами на работе, пачками крепкого «Честерфилда» и сожжёнными фотографиями со старого полароида, что оказывается нормально и не горят, только плавятся. Но открытая рана только саднила без перерыва, на скорую руку наложенные швы расходились, нитки рвались, пока Астрид раз за разом сшивала края тонкой иглой. Безуспешно. Дождь сегодня кажется вместе со всеми провожал старушку миссис Хилл, он, наверное, выплакивал её непролитые слёзы, помогал отпустить и забыть. Только Астрид знала, что не поможет. Не сработает. Словно химиотерапия на последней стадии онкозаболеваний, когда ты вроде как надеешься, но знаешь, что не поможет. Дотлевающая сигарета обожгла кожу, Астрид рефлекторно разжала пальцы, выронив её на асфальт. Пепел растворившийся в воде зашипел и потух, смешавшись с грязной водой. Уилсон лишь втоптала его подошвой ботинков в лужу, ни капли альтруизма. —Здравствуй, Астрид. Чёрт возьми. Чёрт возьми. Чёрт возьми. Стиснутые зубы скрипнули от трения, челюсть щёлкнула от напряжения, заклинила в сжатом положении и в какой-то момент Астрид даже захотела, чтобы она не разомкнулась. Чтобы у неё было весомое оправдание своему молчанию. —Здравствуй, Аарон. Соболезную твоей утрате. Она быстро отчеканила его имя, желая чтобы оно отскакнуло от зубов как можно скорее, не оставив своё послевкусие на языке... ...но оставило. Горечь «Dunhill» и бурбона осталась в ротовой полости, осела на внутренней стороне щёк, щипая искусанный эпителий токсичностью никотина. —Я рад, что ты здесь, несмотря на не самый приятный повод, —выдохнул он, крепче сжимая ладони в кулаки.—Бабушка скучала по тебе, —сказать, что скучал сам не хватает смелости. Смелее в их тандеме всегда была она. —Я тоже скучала, —с небольшой паузой, —по ней, —уточнив. Ладони спрятанные в карманах в треморе задрожали, словно сжатые судорогами от предплечья до кончиков пальцев, напряглись. —А по мне? —хриплым голосом, каждой ноткой тембра задев то, что запертой птичкой о рёберный корсет сейчас лупит. Астрид вздрогнула, когда он ближе подошёл, весь воздух из лёгких выдохнула, когда горячая ладонь прикоснулась к запястью. —Зачем ты это делаешь, Аа-рон? —Попыталась звучать не жалко, но гортань нервно дёрнулась, его имя разделив на два слога. Хилл запястье тонкое не отпустил, лишь сильнее сжал, ощущением её кожи под пальцами насладившись, признал перед собой, что скучал. —Я скучал, Астрид, —шепнул прямо в затылок, вдохнув запах её волос. Его Астрид пахла всегда яблоками с корицей, кокосовым шампунем и домом. Астрид Уилсон теперь пахнет оскомисто-кислой вишней, чёрным кофе с виски и крепким табаком. Никакого намёка на дом. —Нет, Аарон, —сделав шаг вперёд, в попытке отодвинуться дальше.—Ты не можешь спустя столько лет говорить, что скучал. Это уже неактуально, —Астрид запястье обожжённое его прикосновением прижала к груди, словно правда ожоги остались на коже. Но ожогов нет, по крайней мере, физических. Те, что покрыли всю поверхность фиброзно-мышечного уже давно не саднят, лишь изредка ноют. Аарон Хилл для неё был когда-то личным сортом атараксии, родным человеком и мужчиной, которого она до сумасшествия сильно любила. Сейчас лишь фрустрационно-меланхоличное воспоминание, осколки громких обещаний в трахее и тянущий на дно балласт, привязанный к шее. Астрид идёт ко дну уже много лет, но всё никак не утонет. —Мне чертовски жаль, Астри, —имя её сократив, так как двенадцать лет назад любил называть. Астрид кривила носом на такое обращение, не признаваясь, что на самом деле ей нравится. —Я верю. Но мне не нужны сожаления, Аарон. Больше нет, —дрожащей ладонью вытащив ещё одну сигарету из помятой пачки, пальцем несколько раз промазав по колёсику зажигалки. Дым проник в горло, шершавя горечью табака гланды, Астрид сглотнула рвущийся наружу кашель, вместе с застрявшими в гортани невысказанными словами. Слишком поздно говорить о любви, когда эта любовь уже запятнана болью и предательством. —Я не спал с ней тогда, —словно кулаком в солнечное сплетение её ударил.—Мне нужно было, чтобы ты ушла от меня и я знал, что сделаешь ты это только после предательства. Астрид зажмурила предательски-слезящиеся глаза и под настойчивым взглядом обсидиановых глаз пожелала испепелиться в атмосфере, трусливо исчезнув. —Знаешь, я не смогла тебя ненавидеть даже после того как уехала из Сентфора. Пыталась, но не получилось. Ты заставил меня страдать, Аарон, а я по-прежнему любила, —выдохнула, мазнув взглядом по острым чертам напротив. —Я тоже, —вырвалось изо рта и он сам понял, насколько эти слова ничтожны. След её ладони на щеке, наверное, останется синяком, за годы удар стал сильнее и чётче. Двенадцать лет назад он почти не почувствовал её пощёчину. —Не смей, Хилл. Не смей спустя столько лет говорить мне эти пустые слова. Все твои громкие фразы не стоили ни гроша, Аарон, —пальцами сжав его подбородок, Астрид выдохнула прямо в губы.—Все твои обещания оказались пустыми словами, в которые я, к сожалению, поверила. Уилсон пальцы разжала, фалангами напоследок мазнув по следу от собственной ладони. —У тебя мог быть ребёнок, Аарон, —ухмыльнувшись прошептала она.—Если бы ты просто поговорил со мной напрямую. —Что? —Брови свёл к переносице, её предплечья сжав ладонями в крепкой хватке. —Я была беременна, когда ты разыграл эту сцену, Аарон, —голос дрогнул, единственная слеза скатилась по щеке. Астрид раздражённо смахнула её, царапнув кожу ногтями.—А теперь живи с этим, милый. Живи и страдай так, как страдаю я все эти годы, —развернувшись на пятках, Астрид быстрым шагом отдалялась к машине, позволив себе разрыдаться только в салоне. В Сентфор она больше никогда не вернётся, на этот раз точно. Астрид Уилсон могла стать матерью его ребёнка. Могла.