Взгляд

Лучи яркого весеннего солнца, пробивающегося сквозь шторы, освещали едва заметную летающую в воздухе пыль. Фёдор уже давно не спал. Спрятав ноги под одеялом, холодными пальцами он что-то листал в телефоне, то и дело поглядывая на спящее тело рядом с собой. До его слуха доносилось размеренное дыхание. Растрепанные спутанные блондинистые пряди, разбросанные на плечах, так и манили их нежно расчесать пальцами. Брюнет потянулся, кончиками пальцев дотрагиваясь до мягких волос. Одними лишь подушечками эфемерно огладил по плечу, оголяя его от непослушных шелковистых локонов и замер. Сердце Достоевского сделало едва заметный кульбит, когда Николай всего лишь фыркнул во сне, растягиваясь по постели. Поджимая пальцы в кулачок, Фёдор аккуратно убрал свою руку. Ласковым аметистовым взором парень прошёлся по растрёпанной макушке, что на солнце озарялась ореолом яркого света. На лопатках Гоголя едва виднелись следы впивающихся до боли ногтей. Изгибы плеча, талии и бедра настолько аккуратные, что волей-неволей – Достоевскому хотелось провести ладонью, изучая их плавность. Мягкий мокрый поцелуй на шее и рука, скользящая по бедру, отдающая приятной прохладой – заставили Николая разомкнуть глаза. – Который час? – Уже давно за полдень, душа моя. Потягиваясь на манер кота, Гоголь ластился в руках брюнета, жмурясь и стягивая с очей пелену сна. Оборачиваясь, блондин огладил Достоевского по щеке, обрамлённой тёмными прядями. И тут же получил тягучий, едко сладкий поцелуй в свои мягкие сухие губы. Несмотря на всю глубину, сие касание казалось Николаю таким нереальным, что в сознании пробежала тень страха. Вдруг эта нежность и это холодное тепло тотчас пропадут, как только парень откроет глаза? Блондин не хотел терять эту холеную мягкость, его руки оплелись вокруг шеи Фёдора, не позволяя отстраниться. Достоевский улыбнулся прямо в поцелуй, сцепляя пальцы на боках Гоголя. Он прижимал парня ближе к себе. Не отстраняясь, Фёдор, наоборот, всё больше вливался в поцелуй, делая его более жадным, не давая возможности вдохнуть ни себе, ни партнёру. Эта нервозность была ему хорошо знакома и брюнет, запуская язык в чужой рот, старался всем своим существом показать, что он здесь. Не расцепляя поцелуй, Достоевский навис над Гоголем, поджимая партнёра за талию к себе. Блондин раскрыл глаза и перед его взором, совсем близко, буквально в семи сантиметрах застыл такой же томный ядовитый взгляд. Фёдор поцеловал шрам под глазом Николая. Гоголю даже пришлось прикрыть веко, потому что брюнет тотчас оставил дорожку поцелуев по всей длине шрама. После Достоевский покрывал поцелуями всё лицо своего партнёра: под раздачу попали и щёки, и скулы, и нос, и подбородок... Заглядывая блондину в глаза, Фёдор не мог не любоваться ими. Разные – они вызывали трепет, как и весь Николай. И если глаза – зеркало души, безусловно, душа Коли была до ужаса прекрасна и многогранна. Брюнет буквально утопает во взгляде Гоголя каждый божий раз, словно в океане. О да, этот взор всегда напоминал ему море: в один момент тихая гладь воды, в другой же – беспокойный шторм, что волнами разбивается о бетонные отбойные стены. Но только утопая в этой холодной глубине – Достоевский чувствовал безмерное спокойствие. Любой другой разбился бы об эти волны, словно корабль в щепки, но не он. Он не испытывал страха. Бескрайний океан его излюбленных глаз – словно был его домом. Окутывая, успокаивал, затягивая в свою бесконечность. Спускаясь поцелуями ниже – по шее к ключицам, Фёдор прикрыл глаза, пока пальцы Николая вплетались в его волосы, а из уст блондина доносились слабые вздохи. Скажи кто из них хоть слово – боже, это было бы настоящим богохульством. Тонкие пальцы впивались в поясницу, пока губы брюнета со всей нежностью пересчитывали рёбра Гоголя. Проводя языком мокрую дорожку по впалому животу, Достоевский оказался меж ног блондина, вновь обращая на него свой взор. Бережно подложенная подушка, мягкий поцелуй на внутренней стороне бедра – каждое движение Фёдора заставляло Николая сжать в пальцах простынь под собой. Но как только тёплый язык коснулся кольца мышц – блондин запрокинул голову, до боли прикусывая губу. Сжимающийся, узкий, плавящийся, податливый. Брюнет проник глубже и остановился, оставляя Гоголю возможность привыкнуть к нему. Лёгкая пульсация на языке сменилась расслабленностью – и Достоевский впился в задний проход губами, исследуя изнутри мягкие горячие стенки извивающимся влажным языком. Каждое движение выбивало из блондина сдавленные стоны. Николай не желал отводить глаз – прикусив палец, он вернул взор на Фёдора, что с таким желанием стремился его поглотить. Согнутые в коленях ноги ступнями упирались в плечи, оглаживая лопатки носочками. Головка члена пачкала живот стекающим от избытка чувств блестящим предэякулятом. Бледная рука окольцевала твёрдую плоть Гоголя у основания. Движение языком по часовой стрелке – рука первым пробным сжимающим движением поднялась вверх. Большой палец проехался по уретре собирая влагу, размазывая её по головке. Движение против часовой стрелки, расслабление языка – рука подалась мягким движением вниз. Повторив так несколько раз, Достоевский уперся носом в пах блондина – Коля сам, как мог, насаживался на язык визави, накрывая своей рукой чужую. Поддаваясь такту Фёдора, Николай лишь хотел чувствовать больше. Брюнет, облизываясь, вошёл в него сразу двумя пальцами. – АХ. Ф... Федя... Пальцы Гоголя сжали руку Достоевского на члене, ускоряя темп. Подстраиваясь под него, Фёдор проникал в партнёра пальцами с таким же рвением, не отводя завороженного взгляда от лица, окрашенного пьянящим румянцем. Влажные звуки в унисон с просящими стонами растянутого под брюнетом Николая... – Аах. АХ... Федя, ах... Я так скоро... Ещё несколько точных движений рукой. Встреча томных взглядов... И с очередным касанием подушечками пальцев к заветной горячей точке Коля сжался, потягиваясь носочками ступней, и кончил, взахлёб выстанывая имя своего парня... Обмякший, пытаясь восстановить дыхание, он не сразу заметил, как Фёдор довольно слизывал его сперму с собственной руки. – Ты... Ты знаешь, как я тебя ненавижу? Достоевский улыбнулся. – Надеюсь, так же сильно, как и я тебя, свет мой.