Пограничье

окраину леса кличут пограничьем – здесь нечисть встречается с людом простым и околдовывает путников, заблудших однажды в мрачных лесах. взрослые просят держаться подальше, страшатся однажды столкнуться с ликом дьявольским, неприглядным, а дети бегут в хлесткие ветви иссохших древ, маняще зовущих за собой, дальше, в самую глубь. по рассказам бабушкиным, на окраине пропадают дети, не сумевшие побороть интерес и перечащие воле родительской, и люди-невежды, глупо не верящие в то, что за хрустальным ручьем – мир злонравия и силы нечистой, почти как аидово царство, откуда пути назад не сыскать уже больше. заблудшие души. в поверьях, ходящих по устам деревни, так кличут пропавших однажды в темноте загребущих лап корявых деревьев, выпустивших иглы-ветки на охоту за смертными. окраина леса – бессменная их могила, куда навещать ходить уже никто не сможет. гуляющие легенды об окраине леса джисон слышит с малых лет: бабушка перед сном, обязательно закутав внука в пуховое одеяло, гасила на тумбе лампу и пускалась в захватывающие дух мистерии о пропавших в пограничье без вести. вместо колыбельных – страшные истории о кровожадной нечисти и похитителях душ и плоти: джисон тянулся к этим поверьям, как маленькая бабочка на свет, очаровывался ими и не боялся их, как хотела мать, с тревогой посматривая на заглядывающегося на темный лес сына. джисон в поверьях рос; легенды взрослели вместе с ним, обрастали путаницей корней, как высокие дубы в лесу, за счет жертв новых. интерес, как верный третий спутник, тоже не отставал: он крепчал, разрастался до небывалых величин и полыхал животворящими кострами внутри джисона. неудивительно, что темный лес однажды поглотил и его, заманивая все ближе и ближе к окраине, к блестящему в пробивающемся солнце ручью и зелени лугов за ним. ласковый шепот в шелесте деревьев – колыбель, сладкая и чарующая. за ним вперед бредешь, и могучие дубы раздвигают перед тобой ветви, приглашают, пропускают в невиданное доселе царство, существующее только в деревенских поверьях. окраина леса – это минхо. джисон нарекает ее в честь хозяина – молодого колдуна, одетого в цветочные поляны и ночи звездные. он встречает минхо за пределами искристого ручья; вода под его ладонями змейками вьется в воздухе, а большой пушистый кот игриво прыгает вокруг хозяина, пытаясь угнаться за водяной жертвой. в его пурпурно-сиреневых волосах оживают ромашки, а колокольчики звенят переливами, вплетаясь в цветочные, сладкие пряди. с минхо смеется природа: трава резво покачивается в такт теплому ветру, путающемуся под просторным шелком синей рубашки; цветы звенят пестротой цвета, шелестом хихикают, обвивая босые ступни минхо, и могучие дубы раскатисто, басом грохочут в ответ легкому, воздушному, эфемерному смеху хозяина, опутанного летом. джисон в окраину влюбляется: глупо, безнадежно и крепко - и нечисть совсем тут не при чем. заблудшие души просто встречали минхо – сезонное торжество времен года, от чар которого сбежать невозможно. нет, не так. от минхо бежать совсем не хотелось. хотелось к нему, босыми ногами ступая в холодный ручей под звонкие песни природы и утопая в душистом цветении лета на коже колдуна. окраина леса миролюбива, просто нежна и хрупка, посему и прячется за обветшалыми легендами о нечисти – чтобы путники не совершали запретные набеги и не ранили природу в лике минхо. джисон узнает это, когда минхо хранящими в себе солнечное тепло ладонями обхватывает его руку и тянет в сторону небольшого деревянного домика, спрятанного за фруктовыми деревьями. оказывается, колыбель в шепоте леса – от минхо, зовущего человеческого мальчика, которому буйствующую красками природу суждено приласкать, приголубить и сохранить. минхо – это сила притяжения, магнитное поле вокруг него настроено на лад джисона, будто рассчитанное всегда заманивать того в свои сети, пока он окончательно в них не запутается. и джисон, по законам физики, тянется, притягивается, сбегая по утру через окно в сторону леса, босиком рассекая мягкую почву, кажется, специально прочищенную для него, потому что минхо не нравится, когда красивая кожа джисона страдает от выступающих корней деревьев. джисон всегда делает вид, что не замечает, как минхо с облегчением выдыхает, высматривая, целы ли босые ноги джисона. джисон говорит минхо, что это случайность – их встреча, вызванная джисоновым любопытством. колдун только смотрит на него пленительно летним взглядом, и в полотнах ночных его глаз сверкает глубина знания, сокрытая правда, известная только хозяину леса. он мягко улыбается, цветы в его волосах озорно хихикают, подмигивая лепестками джисону, и уводит младшего в фруктовые сады – смотреть, как искусные руки минхо оживляют растоптанные тюльпаны. – я принес тебе подарок, – джисон шелестит пакетом, радостным вихрем врываясь в дом, и спотыкается о порог. минхо ловит его солнечными руками, обжигая летним красным вспотевшую кожу джисона, и игриво щурится, щекоча джисонов бок. – неуклюжий непоседа, разве я не говорил тебе смотреть под ноги? – ласка в чужом голосе размером с цунами. она шквалом накрывает с головой и топит без шанса на спасение. джисон чувствует, как его сердце гулко бьется в груди, готовое разорвать грудную клетку и вырваться в руки минхо, внимательно наблюдающего за младшим. он чувствует. конечно, он чувствует, как любовь джисона штормовыми предупреждениями сигналит внутри него, обещая грозы и смерчи, если колдун прямо сейчас не перестанет июльским жаром обогревать хана и обдавать его душистым ароматом полевых цветов, проникающим в самые легкие. джисон из-за минхо может задохнуться и умереть. но это не страшно, если минхо лелеять его будет в руках своих и похоронит во фруктовом саду под оживленными ими тюльпанами. джисон драматичен и по-дурацки влюблен, но и минхо не простое существо – он скопление космических вселенных, звезды рассыпаются из-под полы его рубашки, и лето дышит жаром с обмазанных вишневым блеском губ. под ступнями минхо, в маленьких лунках земельных, возрождаются цветения, буйный ручеек змейкой вьется по чужим следам, и природа распускается, пестреет и взрывается радужными брызгами. удивительно, что столь невероятное природное создание благоволит джисону, снисходит с небесных величин до джисоновой земли. необыкновенно, но джисон с благоговением благосклонность минхо принимает, расцветает, под его руками, как пышные грушевые деревья в фруктовом саду, и тянется к нему, как с солнцу. – прости, я слишком возбужден, – сквозь хихиканье произносит джисон, все еще сражаясь с вездесущими руками минхо. минхо улыбается рассветным солнцем, все оттенки розового скручиваются на его губах в обожание, и джисон почти забывает, зачем пришел, очарованный красотой колдуна. – и что же тебя так раззадорило, позволь узнать? джисон выпутывается из чужих рук, но минхо слишком последователен: он хватается за рукав джисоновой рубашки и старательно отряхивает невидимую пыль с нее, сверкая из-под челки озорством. что-то в том, что минхо не хочется расставаться с теплом человеческого тела, заставляет джисона до краев переполниться обожанием, нежностью. ему хочется спрятать персиковое лицо минхо в своих руках, украсть улыбку с его губ и впитать ее в себя, чтобы она была единственным его воспоминанием на всю жизнь, которое он пронесет с собой в кармане в загробный мир. хочется расцеловать ляпистые солнечные ожоги на его коже, отпечатавшиеся веснушками на щеках, и заблудиться в полуночном небосводе с россыпью всех космических звезд в его по-детски озорных глазах, пропасть и раствориться в нем навсегда, чтобы вместе с ним остаться в пограничье, отдав свое сердце лесу и его хозяину. но джисон только мягко щелкает минхо по носу, со звонким смехом выпутываясь из чужой хватки, и запрыгивает на деревянную стойку, покачивая босыми ногами, щиколотки которых обвивали тонкие браслеты из лесных ромашек. минхо недовольно морщит нос, бесполезно хватаясь пальцами за воздух, и шелестит плащом, который еще не успел снять по возвращении от одного из своих клиентов. если честно, джисон просто обожает, когда минхо носит свою «колдовскую» одежду – это его тайная фантазия, одна из тех глупых поллюций, о которых стыдно даже думать, но хан ничего поделать с собой не может. уж слишком величественно и соблазнительно старший выглядит в своей длинной кроваво-багряной юбке, струящейся волнами по красивым ногам колдуна, и шелковой, расшитой кружевами блузе, оголяющей бледные острые ключицы. - сегодня ведь праздник, - весело щебечет джисон, неотрывно наблюдая за тем, как минхо буквально плывет по комнате, перемещаясь из угла в угол, чтобы разложить принесенные с собой травы. минхо удивленно гудит, бросая через плечо заинтересованный взгляд, и цветы в его волосах колышутся, вытягиваются в сторону джисона, готовые услышать от человека что-то новое. - очередной человеческий праздник? или… подожди… - минхо хмурится, загибая пальцы и беззвучно шевеля губами; джисон с любопытством следит за колдуном, едва удерживая себя от смеха, потому что старший выглядит совсем как потерянный ребенок, у которого не получается что-то вспомнить. – какое сегодня число? неужели я забыл о сретении? глаза минхо расширяются, когда он пугается собственного предположения, и джисон наконец смеется, хватаясь за живот и едва ли не роняя шуршащий пакет на пол. цветы в волосах старшего забавно покачиваются, вторя смеху человека, и минхо дуется, обиженно складывая руки на груди. - ну хватит смеяться, - плаксиво тянет колдун; его розовые губы надуты, а аккуратные брови сходятся на переносице – джисону хочется его ущипнуть за щеки и звонко чмокнуть в нос. – не сретение? - не сретение, - отвечает джисон, широко улыбаясь. он уверен, что выглядит, наверное, как полный дурак – весь такой влюбленный и очарованный, но он против магии минхо ничто. джисон уже давно заколдован очарованием колдуна, и его чувства так и сочатся сквозь него наружу. – знаешь, тебе нужно взять несколько уроков о человеческом мире. веселое подергивание бровями заставляет минхо громко фыркнуть. он поворачивается к джисону спиной и продолжает раскладывать травы, притворяясь обиженным. но хан видит покрасневшие кончики его ушей, выглядывающие из-под слегка спущенного капюшона плаща. джисон почти воркует вслух, но останавливает себя, приберегая всю свою любовь на потом, на попозже. потому что хорошие возможности подразнить колдуна попадаются редко, и он не может упустить этой восхитительной возможности наблюдать за тем, как минхо очаровательно краснеет и смущается. - и что? тебе совсем не интересно, что же за праздник сегодня? джисон провокационно шуршит розовым пакетом, зная, что минхо еще с начала их встречи заинтересован им. цветы в волосах минхо любопытно выглядывают из-под капюшона, и колдун тихо шикает на них, продолжая делать вид, что его ни капли не интересует то, о чем говорит человек. - наверняка, что-то глупое, как и ты, - роняет минхо; подол его юбки шелестит, когда он перемещается к старому дубовому столу, и джисон может видеть, как колдун совсем не тайно бросает в его сторону короткий взгляд, чтобы убедиться, что он не задел хана. джисон рефлекторно пытается ухватиться за плащ старшего, когда тот проскальзывает мимо него, обдавая душистым ароматом спелых ягод, но минхо ловко уворачивается. на кончиках его длинных ресниц горят смешинки, и это так картинно красиво, что у джисона захватывает дух. минхо такой эфемерный, созданный из летней жары и осенних дождей, в нем дышит прохлада горных ключей и сырость сентябрьской, промокшей почвы. роса звенящих на утреннем ветру колокольчиков танцует по его нежной коже, и радужный листопад переливается в его волосах, когда он счастлив. в нем живет сама природа, искристая и животрепещущая, и джисону слишком сложно поверить, что что-то такое может позволять ему видеть свою первозданную красоту во всем ее величии. - ты такой прелестный, когда дуешься, - искренне произносит джисон, все еще одурманенный видом минхо. со спины джисон видит, как плечи минхо вздрагивают. его руки, перебирающие бумаги, застывают, и капюшон наконец полностью соскальзывает с его головы, высвобождая буйствующие цветы в его волосах. они суматошно качаются, ударяясь друг о друга, и джисон почти что слышит, как они тонко пищат, панически трепыхаясь. минхо бросает листы на стол, поворачиваясь к джисону. его нечитаемый взгляд внимательно сканирует смягчившееся лицо человека, и он громко вздыхает, клоня голову к груди. джисон все равно умудряется различить, как радостная улыбка расцветает на губах колдуна. - ты ужасно странный, хан джисон, - в итоге бормочет минхо, но его глаза вновь смягчаются, разгораясь костровым теплом августовских ночей. джисон отстраненно думает, что позволил бы огню минхо полностью поглотить его. между ними мягким пухом пролегает уютное молчание; джисон пользуется моментом, чтобы полюбоваться колдуном, и неважно, что на его сетчатке давным-давно его образ выжжен – он никогда не устанет смотреть на минхо, даже если бы ему пришлось делать эту каждую секунду до самого его конца. минхо лениво моргает, по-кошачьи, его губы приоткрываются, словно он хочет что-то сказать, и глаза джисона естественно опускаются на них; в мыслях сигнальным красным мерцает мысль о том, чтобы узнать, каков старший на вкус. тает ли на его губах кислая сладость лесных колокольчиков, или, может, сок спелых груш впитался в каждую трещинку его губ – все это повисает в воздухе июльской духотой и спертым напряжением, иссушающим изнутри. но все это провисает, прогибается к земле завянувшими лепестками и уносится в приоткрытое окно теплым зефиром. минхо смыкает губы, слабо улыбаясь, и украшенными серебром пальцами цепляется за завязки плаща, пытаясь развязать узел. цветы в волосах понуро опускают макушки, скрывая яркие лепестки в вихрах прядей, и в небольшой комнате отчетливо слышно, как они дуются, разочарованные тем, что ни минхо, ни джисон ничего не делают. джисон прочищает горло, спрыгивая со стойки, и тихо ойкает, когда босые ступни ударяются о пол. минхо бросает попытки развязать узел и обеспокоенно смотрит, готовый тут же броситься на помощь. - я… в общем-то… о празднике, - несколько капель пота стекает за ворот рубашки, когда джисон напряженно выталкивает слова из пересохшего горла. легкая взволнованность на лице колдуна заставляет его еще больше нервничать, теребя ручки розового пакета. – сегодня день святого валентина. стук: форточка тревожно ударяется о бревенчатые выступы комнаты, и джисон находит в этом отражение биения своего сердца, готового в любой момент остановиться после изматывающего марафона. кажется, даже лесной зефир замер, проникнув в дом, ожидая чужого ответа. джисон внимательно всматривается в лицо минхо и не замечает ничего, кроме замешательства. - день святого чего? – запинаясь, произносит минхо. он часто моргает, играясь с распутанными завязками плаща, и неуверенно смотрит на джисона. – что это за праздник? - верно, ты знаешь о сретении, но не о дне святого валентина, - джисон мягко смеется, шлепая босыми ногами по деревянному полу, и останавливается перед колдуном, с детским любопытством наблюдающим за человеком. – ты милый, когда перестаешь быть всезнающим волшебным существом. - я всегда милый, - фыркает минхо показательно уверенно, но его уши теперь полностью окрашиваются очаровательным красным. джисон сознательно мажет кончиками пальцев по краю горящего уха старшего и нежно трет меж подушечками мочку. момент почти болезненно интимный; сердце в груди трещит по швам, переполненное любовью, и минхо хочется просто поцеловать. зефир, проникнувший в комнату, воодушевленно свистит, ударяясь о стены, взволнованный, и цветы выглядывают из волос, склоняются ко лбу колдуна, надеясь незаметно поглядеть. джисон только нежно смеется над возбужденной природой и выставляет перед своим лицом пакет. - это тебе, подарок. загляни в него, когда я уйду, ладно? солнце садится, поэтому мне пора домой, - когда минхо вновь надувает губы, расстроенный тем, что их время быстро закончилось, джисон чувствует, что это переломный момент. он подается духу риска в нем и звонко чмокает колдуна в сморщенные губы, тут же круто разворачиваясь и быстрым шагом направляясь к двери, оставляя за спиной ошеломленного минхо, прижимающего к груди розовый пакет. - я завтра вернусь, не грусти. завтра джисон не возвращается. послезавтра тоже. и через неделю тучный лес на границе с деревней мрачнеет, окрашивается безобразно серым и мазками черного и грохочет громогласным басом надвигающихся бурь.

***

когда джисон по наитию на рассвете выскальзывает из окна, мать встречает его под деревом, по которому он соскальзывает вниз. вероятно, это было неизбежным – рано или поздно кто-то должен был поймать его на страшном для всей деревни преступлении, и, конечно же, роль комиссара брала на себя его мама, которая за джисона страшилась просто, потому и суровничала. ее грязные от работы в саду руки были сложены на груди, а острый взгляд не предвещал ничего хорошего. джисон знал этот вид. так его мать выглядела, когда он помог сбежавшему из леса хорьку, спрятав у себя его в комнате, пока тот не отъестся; когда потерял талисман, купленный у местной шаманки, обещавшей защиту от пограничья; когда отказывался верить в неуместные легенды о границе леса, зная, что минхо не нечисть совсем, а самое удивительное и чистейшее создание, которое не должно ходить по той же земле, что и гадкие старики, плюющие в сторону гущи деревьев. так его мать выглядела, когда собиралась ругать, но джисон не думал, что впервые страх в ее глазах и беспомощность против его настойчивости приведут к тому, что он окажется заперт в собственной комнате, игнорируемый всеми членами семьи, кроме бабушки, вынужденной только посылать ему сожалеющие взгляды, когда она приносила ему еду. это было плохо. ужасающе плохо, потому что все тело джисона зудело от зова леса: неутешный плач могучих деревьев стоял в ушах, а ромашковые браслеты на щиколотках, всегда цветущие, вяли на глазах, стонали от боли и разлуки. сквозь заколоченное окно джисон видел, как лес беспокойно качался; всегда ярко-голубое небо над ним потемнело, исполосованное серыми кляксами, и весело щебетавшие обычно птицы затаились в кронах сомкнувшихся в ряды деревьев. это было предвестником неприятности, и джисону совсем не хотелось знать, как поступает минхо, когда он обижен, предан и по-настоящему зол. сбежать хотелось неимоверно, но окно не поддавалось, а дверь ежечасно охранялась членами семьи, боявшимися, что джисону удастся найти лазейку и ускользнуть к пограничью. и бившиеся в стекло птицы, посланные минхо, с огорчением возвращались в лес без единой хорошей вести. и вот он, джисон, наивно полагавший, что у них с минхо все «навсегда» впереди, что он скажет минхо это сладкое «я люблю тебя» еще тысячи раз, что он сможет увидеть улыбку восторженного счастья на лице колдуна, когда тот признается, что узнал, о чем день святого валентина. заперт, заточен не только в коробку комнаты, но и собственную беспомощность, напоминающую о том, что джисон всего лишь мальчишка, которому по счастью удалось навязаться хозяину леса, пойдя против наставлений матери, и которому теперь пришлось поплатиться за это преступное деяние. хотя… было ли преступлением любить? даже если это любовь между человеком и хозяином пограничья. *** это происходит, когда из темного леса по всклоченной земле выползают клубы черного густого тумана. он стелется по дорогам, и в нем пропадает все, когда он проглатывает каждый миллиметр, не щадя ничего. серость небесная скручивается, ползет по хладеющему воздуху, в котором застывают крупные дождевые капли, напоминающие слезы скорби, и мечется, создавая устрашающую воронку, способную поглотить всю крохотную деревню целиком. джисон через запотевшее стекло наблюдает за тем, как улицы гаснут, проглоченные мраком, выступающим из леса, и увядшие ромашки на его щиколотках болезненно трепыхаются, будто охваченные ужасом, когда разряженный воздух пронзает вспышка света. земля под ней чернеет, дымится, и бывшая на ней зелень пеплом раздувается по бушующему ветру, закручивающему в танце сорванные с деревьев и полей листья и лепестки. крыша дома стонет под натиском бури, и даже заколоченное окно содрогается, напуганное набегами морозного ветра – джисон еле узнает в нем ребячливого зефира, прячущегося в фруктовом саду минхо. лето медленно утопало в обозленной осени, глаза которой были застелены гневом. колдовством обезоружены все они. хозяин леса был зол и яростен, разлученный с человеческим мальчиком, который был написан ему по судьбе. когда черный туман достигает краев деревни, перепуганные жители застывают, лишь нескольким удается спастись за дверьми домов, прячась от яростного ветра, жгучих дождевых капель и полыхающих молний. джисон прижимается лицом к холодному стеклу и всматривается в глубь леса, едва различая всполохи багряного сквозь толстые ветви могучих древ. опасность свербела в желудке, джисон чувствовал, как нерациональный страх за минхо поднимался к самому горлу, сдавливая его изнутри, и ему молча приходилось наблюдать за тем, как плотные ряды деревьев расступались перед фигурой, облаченной в черный плащ. привычная юбка была заменена черными длинными брюками, из-под которых еле проглядывали босые ступни, а по крепкому торсу стекала багряная кровь шелка – предзнаменование расправы, если хозяин пограничья не будет задобрен. восхищение величавой фигурой минхо клубилось в груди, и джисон, завороженный, следил за тем, как за спиной колдуна могучие деревья взмывали ввысь, тянули когтистые лапы к небу, готовясь напасть. вся природа гневалась, и даже веселые цветы в волосах минхо воинственно вытягивались, ожидая чего-то неспокойного. никто не знал, что у хозяина леса нельзя отнимать что-то, что дано ему волей свыше. и теперь приходилось расплачиваться, наконец сталкиваясь с ужасающей нечистью из сложенных давно поверий. легкий стук в дверь заставляет джисона отстраниться от окна. он удивленно оборачивается, привлеченный звуком ключей, и встречается со встревоженной бабушкой, быстро проскальзывающей в его комнату. она бросает взволнованный взгляд в окно, прослеживая двигающуюся к дому фигуру, и приближается к застывшему внуку. - я не знала, что вы настолько влюблены, - на удивление джисона, бабушка улыбается; тревога на ее лице сменяется нежностью, и она сжимает ладони внука в своих шершавых. – я сомневалась в том, что ты его предназначенный, но он только что доказал это. джисон, смущенный бабушкиным поведением, застенчиво чешет затылок. в окно вновь стучится взбешенный зефир, и они оба вздрагивают от резкого звука. улыбка на лице бабушки рассеивается; ее глаза приобретают оттенок серьезности, и она указывает кивком головы на бушующие за окном стихии. - тем не менее я не хочу, чтобы он разрушил свой бывший дом, поэтому ты должен остановить его, джисон-а, - бабушка обнадеживающе сжимает ладони внука вновь, и джисон оставляет все свои вопросы о том, откуда бабушка знает о минхо так много, на потом. – твоя мать боится, что он отберет тебя у нас навсегда, но я знаю, что он не такой. у него чистейшее сердце, способное искренне и сильно любить тебя, мой дорогой внук, и он ни за что не заберет тебя у семьи навсегда. и если джисону хочется расплакаться, он об этом никому не говорит. просто жмурится, пытаясь избавиться от слез, вызванных столь искренними словами о минхо, и спешит на улицу. у входной двери его ловит мать; ее лицо перекошено страхом и отчаянием. она кажется джисону загнанным зверем, не способным решить, как нужно спасаться: либо охранять, как орлица, своего сына, но пасть пред величественным хозяином леса, либо наконец принять реальность. джисон и минхо связаны, предназначены друг другу самой вселенной, и между ними никто не может встать, а тот, кто попробует – ляжет костьми под землю. - мама, - джисон видит, как искажается болью ее лицо, когда она слышит его жалобный, умоляющий голос. мать прижимается спиной к двери и протестующе качает головой, жмурясь, чтобы не видеть сломленность на сыновьем лице. – мама, пожалуйста… лестница позади них скрипит; бабушка тяжелой поступью спускается вниз, вырастая внушительной фигурой за джисоном, и ее голос звучит как заклинание. - ханыль, ты не можешь спрятать джисона, - тяжеловесная правда заставляет мать только сильнее вжаться в дверь. – ты знаешь, что он все равно придет за нашим мальчиком, но разрушит нас всех, чтобы забрать его. пока не поздно, отпусти джисона. не дай лино окончательно потерять голову и лишить тебя навсегда сына. джисон вздрагивает, прикованный к месту незнакомым звучанием тягучего имени. это… то как они кличут хозяина леса, боясь неуважительно отнестись к нему. и это поразительно, потому что ему всегда было позволено называть колдуна минхо, растягивая намеренно гласные, только чтобы подразнить старшего. минхо с самого начала показывал, что джисон – особенный, затянутая на запястье красная нить. удачно сдерживаемые слезы наконец касаются щек; джисон кончиками пальцев смахивает их, недоверчиво смеясь, и мать в конце концов отступает. хватает его за руку у двери, нежно сжимая, и смотрит болезненно безысходно, будто боится, что если за ним закроется дверь, он пропадет навсегда. - я вернусь, - обещает джисон, - только извинись перед ним. за дверью буйствует природа; бешеный ветер ударяет джисона в лицо, когда он выходит на улицу, и пригвождает к двери. сквозь сощуренные глаза он выглядывает в облаках пыли и черного тумана багряный шелк, развевающийся на протоптанной к дому ханов тропинке. за капюшон лица минхо не видно; его мрачная фигура, сгорбившись, стоит у резного заборчика, и вглядывается в небольшой дом. но джисону удается разглядеть две блестящие полосы на лице колдуна, когда тот приподнимает голову. джисону хочется его обнять. - минхо! джисон надеется, что сквозь завывающий ветер его крик достигнет колдуна. минхо вскидывает голову; хан не видит, но физически ощущает, как глаза старшего замирают на его прижавшейся к двери фигуре, и все вокруг затихает. будто и не было бунта природы, напугавшего всю деревню. застрявшие в тумане жители облегченно выдыхают, спасаясь бегством, когда колдовское заклинание исчезает, но джисон не обращает на них внимание, потому что бегущая к нему фигура минхо захватывает весь его фокус. джисон перестает дышать. тело минхо врезается в его собственное; затылок немного саднит из-за удара о дверь, но джисон не обращается внимания, вжимаясь в чужое крепкое тело. грудь колдуна против груди хана быстро вздымается, сердце внутри колотится бешено-бешено, кажется, превышая все медицинские нормы, и это ломает джисона. вся его напускная уверенность крошится по краям, а радостная улыбка дрожит, пойманная в плен длительной тоски. горячее, пахнущее полевыми цветами и спелой грушей тело минхо в его руках трясется; всегда игривые, неуловимо бегающие по джисоновым бокам пальцы теперь крепко впиваются в рубашку хана на спине, и это невыносимо трогательно и хрупко – величественный лик хозяина леса смывается тоской по любви и превращается в напуганного мальчишку, боящегося, что у него отнимут вновь самое ценное. джисон прижимает дрожащее тело к себе; его ладони естественно приходят в движение, успокаивающе поглаживая спину минхо, который всхлипывает еще громче, приглушенный плечом человека. и это безоговорочно правильно, понимает джисон. вот так держать минхо в своих руках и быть уверенным, что никогда в жизни больше не позволишь никому разлучить их. - я боялся… боялся… что, - дрожащий голос минхо обрывается всхлипами; он глотает слезы и слова, путаясь в том, что хочет сказать, и джисон даже не пытается бороться с собственными слезами, позволяя падать им на макушку колдуна. – что ты меня… бросил. возмущение джисона тонет во влажном смехе колдуна. минхо смеется в его руках так свежо и по-летнему, что его сбивает просто с ног. он даже не осознавал, что скучал настолько сильно, что это даже неизмеримо в существующих цифрах. - но потом я узнал, что тебя заперли… и меня охватил такой…гнев, - минхо шмыгает носом, утыкаясь им в ямочку у шеи джисона, и глубоко дышит, кажется, пытаясь насытиться чужим запахом. – я собирался вернуть тебя любой ценой. - что это? средневековая романтика? – смеется джисон, но это выходит слишком нежно, ласково, и это не укрывается от них обоих. минхо ластится котом, ведя носом по шее джисона, и оставляет невесомый поцелуй у подбородка. - и что, если да? тебе не нравится? – озорство все же прорывается в хриплый после плача голос минхо, и джисон чувствует, как тяжесть с его плеч обваливается вниз, оставляя место облегчению и парящему счастью. джисон нежно целует минхо в макушку. - мне нравится все, что ты делаешь, - выдыхает прерывисто, наслаждаясь тем, как кончики чужих ушей, выглядывающих из-под съехавшего капюшона, краснеют. о, как он скучал по этому! с неохотой джисон все же выпускает старшего из своих рук; минхо недовольно ноет, цепляясь за его бока, и с обиженным лицом следует за ханом, когда тот тянет их к маленькой скамейке. никто не знает, каких непосильных трудов стоило джисону сдержаться от того, чтобы поцеловать колдуна. - ты как маленький ребенок, - джисон воркует, щипая минхо за надутые щеки. – прелестный маленький ребенок. - я не видел тебя неделю, я должен обнимать тебя, как минимум, несколько дней, - бормочет минхо, и в этом столько открытой уязвленности, что джисон едва ли снова не плачет, ошеломленный чужой искренностью. он смягчается и раскрывает руки, с обожанием наблюдая за тем, как мгновенно загораются глаза минхо. колдун придвигается и удовлетворенно выдыхает, прижимаясь к груди джисона. - кстати, я пропустил сретение с тобой, - вспоминает джисон, поглаживая бок разнежившегося в его руках минхо. – ты ведь так любишь сжигать чучело, а я- - неважно, - перебивает его минхо, отстраняясь, но не выпутываясь из объятий. – я думаю, теперь я люблю день святого валентина. джисон улыбается; на кончиках ресниц минхо горят все те же озорные смешинки, и он такой картинно красивый, что захватывает дух. - так теперь ты знаешь, что это за праздник? вместо ответа минхо целует его.