growing pains

✧

Если бы кто-то попросил Минхо рассказать о его самых ранних детских воспоминаниях, он бы точно не смог ответить, так как их слишком много, и они перемешиваются в его сознании до такой степени, что нельзя быть уверенным, что из этого произошло раньше, а что позже. Однако, если бы кто-то спросил Минхо о его любимом детском воспоминании, ответ пришел бы на ум мгновенно, еще до того, как он успел бы дослушать вопрос; каждый год летом в детстве он ездил к бабушке и дедушке в Корею, и эти времена всегда будут занимать особое место в его сердце; маленький уголок, специально предназначенный только для тех моментов. Если Минхо закроет глаза, он даже сейчас сможет почувствовать, как прохладный воздух тех летних ночей касается его щек через открытое окно, почувствовать траву под босыми ногами, когда он соревновался на скорость с дедушкой в полях у маленькой фермы. Он каждый раз проигрывал, потому что дедушка ездил на тракторе, но Минхо был полон решимости стараться изо всех сил и не отставать от него каждый раз, но в конце он всегда падал от изнеможения; он может почувствовать вкус сладкого винограда, который он собирал на винограднике, когда ягоды лопаются у него на языке, или кимчи-чиге (корейское блюдо, похожее на рагу, которое готовится, из кимчи, свинины или морепродуктов, лука и кубиков тофу), которое бабушка готовила с ним, в конце поглаживая его по голове и благодаря за то, что он такой милый мальчик. Тот же самый кимчи-чиге, он готовит сейчас, это его любимое блюдо, которое как раз вызывает приятные воспоминания из детства: аккуратно нарезает тофу, прижимая одним плечом телефон к уху, параллельно слушая, как Феликс рассказывает ему о своих планах на предстоящие зимние каникулы. Старший слушает своего двоюродного брата вполуха, позволяя ему болтать без остановки, пока откладывает нож, чтобы взять ложку и проверить блюдо на количество приправ; как бы старательно он ни готовил, вкус никогда не будет таким же, как у его бабушки, хотя этого и стоило ожидать, как считает Минхо, проверяя рис на готовность; трудно воспроизвести особый вкус, который был у блюд, приготовленных ею. —… и я уже сказал маме, что на крайний случай, не против остаться в общежитии, но она все еще может позвонить тебе по этому поводу, — продолжает Феликс. — Хорошо, не волнуйся. Я скажу ей, что это не проблема. В конце концов, это было мое предложение, — отвечает Минхо, возвращаясь к нарезке тофу. Он предложил Феликсу провести у него в гостях зимние каникулы. В свою защиту он может сказать, что не видел своего брата почти год, в последний раз они видели друг друга в аэропорту, когда улетали по домам после визита к бабушке и дедушке в канун Чусока. И хотя они договорились о том, чтобы видеться друг с другом несколько раз в год, и сейчас их встречи стали регулярными, Феликс расстраивается, когда они вынуждены расставаться в очередной раз. Если честно, Минхо даже не знал, что у него есть двоюродный брат, пока ему не исполнилось семь. Июльский воздух тогда был липким и был наполнен запахом гибискуса, цветы находились на заднем дворе их бабушки и дедушки, где они впервые встретились, и маленький мальчик тогда был представлен как Ёнбок. Они оба пробормотали вынужденные приветствия друг другу, поддразниваемые родителями, и чувствуя себя неловко под устремленными на них взглядами. Минхо тогда задавался вопросом, и до сих пор им задается, как и почему взрослые ожидают, что двое детей автоматически подружатся друг с другом, только из-за того факта, что они дети. Они сдружились только в середине лета, это произошло случайно, после того, как они оба поняли, что ни один из них даже не живет в Корее, хотя до этого оба предполагали, что другой всегда жил в Корее, хотя это было основано только на том, что они оба говорили на корейском языке. Феликс был первым, кто нарушил негласное правило, забыв перевод слова и произнеся его на английском с сильным акцентом, на что Минхо ошарашенно спросил также по-английски: — Ты не отсюда? Дом их бабушки и дедушки всегда казался особенным местом, но после этого стал еще более важным для них обоих. Долгое время это было их единственным местом встречи, поскольку они в буквальном смысле жили на противоположных концах света; впервые Феликс смог навестить Минхо в его собственном доме в Квинсе, когда уже был подростком. Старший всегда был близок со своей семьей, и возможность иметь милого младшего кузена это воплощение мечты, тем более что он был единственным ребенком, и дома были только он, его кошки и родители. Возможно, именно это привело к защитной реакции, и сейчас он полностью включается в разговор после упоминания о парне Феликса. — У тебя есть парень? — спрашивает он, вытирая руки кухонным полотенцем, перекидывая его через плечо, и теперь как следует прижимая телефон к уху. Он представляет, как Феликс закатывает глаза, прежде чем ответить. — Я только что сказал, что да! И я хотел спросить, ничего, если он приедет со мной? У него нет никаких планов на каникулы, и я сказал ему, что мой добрый, заботливый, внимательный, классный старший двоюродный брат не будет возражать, если он поедет со мной. — Вы встречаетесь только три месяца, а ты уже зовешь его знакомиться с семьей на праздники? Не слишком ли рано? — Минхо говорит это шутливо, хотя на самом деле думает, что это быстрое развитие событий, особенно учитывая тот факт, что Феликс заканчивает только первый учебный семестр. — Это не так уж и важно, мы бы все равно провели каникулы вместе, даже если бы я остался в общежитии. И в любом случае, это не будет считаться знакомством с семьей, так как это только ты! — Эй! — Ну в любом случае, ты не против, если я буду с компанией? — то, как младший спрашивает, похоже на то, что он собирается уговорить Минхо на что-то еще, и старший внезапно напрягается. — Нет? — Отлично! Тогда ты не возражаешь, если Джисон придет? — Джисон, наверно это имя парня, предполагает Минхо, которое он похоже пропустил, пока параллельно с разговором пытался готовить. — Я же только что сказал, что он может приехать. Он слышит стон Феликса, и успевает услышать только «Хен, ты вообще был слу…», прежде чем замечает, что блюдо на плите начинает кипеть и подниматься, и поспешно кладет телефон на столешницу и убавляет огонь. Он немного перемешивает еду, добавляет туда тофу, а затем накрывает крышкой и оставляет тушиться на медленном огне. — …поэтому, я позвал Джисона и Сынмина, — тем временем продолжает говорить Феликс, когда Минхо наконец снова прижимает свой телефон к уху. Он хмурится. — Подожди, это твой парень, и кто еще? — кто, черт возьми, такой Сынмин, думает Минхо. — Если ты занят, я могу просто перезвонить позже, хен. Не хочу повторять одно и тоже миллиард раз. Я сказал, что он мой сосед по комнате! Хотя нет, он не просто сосед по комнате. Он мой лучший друг! Знаешь, я думаю, что вы с ним найдете общий язык. — Как скажешь Ликси. Есть кто-нибудь еще, о ком я должен узнать заранее, прежде чем мне придется отправиться в путешествие за покупкой надувного матраса? — Ха-ха, очень смешно. И нет, только они вдвоем. И они оба тоже это очень ценят приглашение, так что веди себя мило. — Когда это я не был милым? — Я заставлю Хенджина рассказать им все те разы, когда ты его пытал. Минхо приподнимает бровь, что Феликс точно не может видеть. — Ты будешь донимать его звонками из-за этого? — А он тебе не сказал? — Феликс, похоже, искренне удивлен. — Он собирается приехать домой на каникулы, потому что, цитирую: «Без снега зима — не зима, в нем вся суть сезона». Минхо хмурится. — Он сказал тебе раньше, чем мне? Дело не в том, что Хенджин и Феликс не близкие друзья; если уж говорить на чистоту, то они слишком близки, и это они ведут себя как заноза в заднице всякий раз, когда Феликс приезжает. Но тот факт, что они знакомы всего несколько лет, в то время как Минхо вырос вместе с Хенджином, и может вспомнить, как тот показал ему первый выпавший молочный зуб, делает факт того, что Минхо остался в неведении о визите Хенджина домой спустя год его учебы в Беркли, кажется ему странным и подозрительным. — Может быть, он забыл? Вообще-то нет, подожди, это же Хенджин. Он бы точно сказал, а потом ожидал, что ты встретишь его с гигантской светящейся вывеской в аэропорту. Что ж Минхо не может с этим поспорить. Он звонит Хенджину после того, как заканчивает разговор с Феликсом, но перед этим он накладывает себе порцию кимчи-чиге, оставляя остальное Чанбину, и садится за их маленький кухонный стол, чтобы наконец поесть. Он считает, что нет большего счастья, чем наконец попробовать только приготовленную горячую еду в такой прохладный декабрьский день. — Ладно, подожди, не злись на меня! Я хотел, чтобы это был сюрприз, но я забыл сказать Феликсу, чтобы он не говорил тебе, — восклицает Хенджин, как только Минхо поднимает тему каникул. — Ты забыл, кто научил тебя ездить на велосипеде? Я растил тебя один, работал дни и ночи напролет, чтобы накормить и одеть тебя, и это благодарность, которую я получаю, пока ты учишься в колледже? Хенджин стонет. — Да ладно, это должно было быть прикольно! Просто маленькая встреча выпускников! Единственная причина, по которой я вообще рассказал о своем приезде Феликсу — это убедиться, что он точно будет там все зимние каникулы. — О, он определенно останется. У него даже есть список гостей, — упоминает Минхо, прежде чем подуть на горячий рис. — Правда? А места хватит для всех? Потому что я буду приходить почти каждый день. — Да, Чанбин поедет к своим родителям, и он сказал, что можно занять его комнату. В то время как большинство людей называют таунхаус в Нью-Йорке классическим двухэтажным домом — напоминающим какой-нибудь особняк в районе Парк—Слоуп, в котором они и снимают жилье, семья Чанбина называет свой таунхаус в Верхнем Ист-Сайде Таунхаусом, потому что у них огромный загородный дом в долине Гудзона. По мнению Минхо, это не просто дом, а скорее целое поместье; он предполагает, что это привилегии, которые достаются в наследство. Хотя Чанбин никогда не был из тех, кто выставляет напоказ деньги. Минхо узнал, что его сосед по комнате был при деньгах, только когда тот пригласил к себе в гости на весенние каникулы в первый год обучения, и, следовательно, лишил Минхо дара речи, когда старший увидел дом, который с таким же успехом мог быть местом для съемок старого голливудского фильма Золотого века. — О, очень жалко, — Хенджин пытается, но конечно же безуспешно, не казаться расстроенным, и Минхо усмехается. — Не волнуйся, он вернется к Новому году, и тогда ты сможешь притвориться, что тебя очень интересуют его разговоры о странных протеиновых коктейлях. — Эй, я не притворяюсь! На самом деле это оче… — Ты не хочешь приехать на следующей неделе? — Минхо прерывает его, прежде чем он вынужден будет потратить еще двадцать минут, притворяясь, что слушает что-то о Чанбине, из-за которого Хенджин всегда ведет себя как влюбленный старшеклассник. — Мы сможем встретить Феликса вместе. Возмущенный крик Хенджина из-за того, что его прервали, немедленно затихает. — Да! Определенно, и я могу прийти пораньше, чтобы помочь украсить дом! Минхо улыбается, слушая Хенджина, который уже рассказывает о различных вариантах украшения дома. Ему так нравится слушать, как друзья разговаривают о том, что им нравится, и он наконец переводит звонок на громкую связь, чтобы легче было слушать и есть.

✧

В конечном итоге они не едут в город, чтобы встретить Феликса. Когда Минхо позвонил, чтобы спросить, во сколько им следует приехать за мальчиками, Феликс настоял, чтобы они остались дома. — Ты собираешься проехать через весь город, а потом заплатить за два такси в обратную дорогу? Не надо. Все в порядке, мы сами доберемся до дома, — убеждает его Феликс. Это дает Минхо и Хенджину огромное количество свободного времени, с которым они не знают, что делать. В итоге Хенджин уговорил старшего помочь сделать квартиру более «гостеприимной и праздничной». Что, учитывая ограниченный декор, который есть в этом доме, означает просто бросить пару подушек на диван и развесить несколько гирлянд, которые Минхо смог найти в шкафу в гостиной, время от времени убирая мешающих котов с дороги, которые решили, что картонные коробки гораздо интереснее, чем кошачье дерево, на которое Минхо потратил смехотворное количество своей зарплаты. Хенджин, казалось, не возражал против такой скудной обстановки, несмотря на его стремление обустроить место. — Меньше, значит лучше, — решает он, развешивая гирлянды над окном гостиной, что слишком высоко, чтобы Минхо мог дотянуться. — Кроме того, здесь уже есть хорошая цветовая гамма. Не позволяй никому говорить, что синий и зеленый цвета не должны сочетаться. Такие люди, думают, что нельзя носить черное с коричневым или смешивать золото и серебро! Абсолютно никакого вкуса или знаний о том, как сочетать вещи! Минхо кивает, потому что кто он вообще такой, чтобы не соглашаться со студентом-дизайнером? Они заканчивают достаточно быстро, и старший уже успел закупиться продуктами в магазине утром, убедившись, что запасов хватит на пятерых человек, и они больше ничего не делают, просто включают фильм на заднем плане в ожидании гостей. Несмотря на то, что Минхо угрожает засунуть Хенджина в блендер, он скучал по нему весь прошедший год. Он рад просто бездельничать вместе с другом; это напоминает ему о том, как они приходили домой после школы, падали на пол в гостиной, все еще в уличной одежде, слишком уставшие, чтобы двигаться и просто говорили друг с другом; обессиленные после того, как им приходилось ехать домой на метро в час пик. — Феликс сказал, во сколько они приедут? — в конце концов спрашивает Хенджин, как только их разговор затихает, они растянулись на диване, Минхо лежит вверх ногами, перекинув ноги через спинку. Если он прищурится, то сможет разглядеть пятно на потолке, слегка напоминающее чье-то лицо. Минхо поднимает голову ровно настолько, чтобы посмотреть на время. — Он скоро должен быть здесь. — Скоро — это как скоро? Прежде чем Минхо успевает ответить, раздается звонок, словно отвечая за него, и Хенджин, путаясь в конечностях, падает с дивана, спеша добраться до домофона. Минхо не может слышать, кто звонит, но ему не нужно гадать, когда, во-первых, вариантов может быть не так много, а во-вторых, Хенджин возбуждено смеется, что скорее похоже на кудахтанье, когда ребята наконец заходят. Минхо со стоном скатывается с дивана, и к тому времени, как он выпрямляется, видит, что Хенджин крепко обнимает Феликса прямо в прихожей, поднимает его с пола, пока младший мальчик не вынужден встать на цыпочки, уткнувшись лицом в свитер Хенджина, и все, что Минхо может видеть теперь это лишь его светлые волосы. Он высовывает голову немного дальше в коридор и может заметить другого парня, стоящего прямо за Хенджином и Феликсом в дверях. Он выше ростом, одет в темно-синюю куртку, обе руки неловко лежат на ручке чемодана. Хенджин, наконец, отпускает мальчика для того, чтобы они прошли дальше в коридор, пока Феликс смеется, а Хенджин уже рассказывает какую-то историю, и второй парень полностью заходит внутрь. А позади него стоит еще один человек. Его голова опущена, и он смотрит под ноги, пока поднимает чемодан за собой по ступеням. Минхо едва успевает разглядеть красную пуховую куртку и черную шапочку, которые на нем надеты, прежде чем замечает, что чемодан зацепился за ступеньку; уже через секунду он оказывается снаружи, хватает его, прежде чем парень успевает дернуть чемодан вверх расколоть себе череп о замерзшую лестницу по инерции. — Черт, будь осторожен, — фыркает Минхо, забирая ручку у парня и поднимая чемодан на верхнюю ступеньку. Он поворачивается к нему лицом, как только мальчик выпрямляется и поднимает голову вверх. И Минхо никогда не ненавидел себя так сильно, как сейчас, потому что первая мысль, которая приходит ему в голову, как только его взгляд падает на лицо перед ним — пожалуйста, пожалуйста, будь соседом по комнате, пожалуйста, будь соседом по комнате. Мягкие светлые волосы, выбивающиеся из-под шапочки, падают на большие, ярко-карие глаза, его округлые щеки покраснели от холода. Шарф намотан до самого носа; что, наряду с пуховиком, делает мальчика еще меньше, чем он есть на самом деле. Слова «пожалуйста, будь соседом по комнате», проносящиеся в голове Минхо, почти не дают ему слышать то, что говорят вокруг. — Прости! Черт, прости, что я не заметил эту ступеньку, — он тянет шарф вниз до подбородка, когда смотрит вниз на упомянутую ступень, а затем хмурится. — Черт, на тебе даже нет обуви, извини! Минхо знает, что на нем нет обуви — трудно игнорировать факт того, что ото льда у него немеют ступни. Он чувствует себя особенно глупо из-за этого сейчас, когда этот мальчик, говорит о том, что он вышел босиком на улицу в декабре. А затем в разговор вмешивается еще один голос. — Хен, почему ты без обуви? Ужас, — ухмыляется Феликс у двери, пока закатывает чемодан внутрь. Минхо быстрыми шагами заходит обратно, и последний из его гостей следует за ним. Тепло от пола в доме ощущается почти болезненно, и он морщится, запирая дверь. Феликс и тот, что повыше, уже оба сняли пальто и разулись; когда старший оборачивается, его тут же заключают в такие крепкие объятия, что он хрипит. Он стонет, но поднимает свои руки, чтобы в ответ обнять Феликса так же сильно, пока тот не отпускает его с гримасой отвращения, а потом снова улыбается. — Боже, как давно это было! — восклицает он. — Мы обедали вместе две недели назад, Ликси. — Это вечность, учитывая, что мы наконец-то живем в одном городе, — настаивает Феликс. Он кладет руки на плечи Минхо и разворачивает его. Парень повыше стряхивает тающий снег со своих волос, и это движение напоминает ему щенка после дождя, в то время как тот, что у лестницы, наконец разматывает шарф у себя на шее. У него родинка на щеке, чуть выше уголка рта; Минхо сглатывает. — Это Хенджин, — говорит Феликс, кивая в сторону высокого мальчика, когда тот настаивает на том, чтобы забрать пальто. — А это, — продолжает он, грубо встряхивая Минхо за плечи, — Минхо. — Большое спасибо за приглашение, — говорит другой, тот, что повыше, с вежливой улыбкой. — Меня зовут… — «не сосед по комнате, пожалуйста, не сосед по комнате» молча умоляет Минхо. — Сынмин. Приятно познакомиться. Сынмин. Сосед по комнате. Минхо все равно улыбается, быстро и вежливо пожимает ему руку, а затем поворачивается обратно ко второму, кто может быть только парнем его двоюродного брата. — А, ты Джисон? — спрашивает он, неловко перенося вес с одной ноги на другую; он чувствует, как горит его кожа. — Да, я Джисон, — его губы растягиваются в застенчивой улыбке, и внутри Минхо умирает, потому что, его глупый рот принимает форму сердца. — Я сожалею о том, что там было, — продолжает он, неловко указывая пальцем на дверь, — на улице, я имею в виду. Это не так заметно, но у него есть небольшой акцент, но пока Минхо не может точно определить его. На самом деле речь звучит не по-корейски, но опять же, его имя, несомненно, корейское. Минхо быстро отвечает, прежде чем пауза в молчании покажется слишком долгой. — Не беспокойся об этом, — отмахивается он. Джисон выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, но прежде чем он успевает, Феликс прерывает его. — Эй, так кому достанется комната Чанбина? — нетерпеливо спрашивает он. — А что не так с моей комнатой? — Это твоя комната, вот что с ней не так. Там повсюду какие-то кошачьи игрушки. И, кроме того, из комнаты Чанбина открывается потрясающий вид. Минхо усмехается и хлопает его по плечу. — Хорошо, тогда ты можешь занять комнату Чанбина, и вы двое, — он указывает на Феликса и Сынмина, — будете жить вместе. Может это и мелочно, и похоже на родительское поведение, не позволять своему взрослому двоюродному брату делить комнату со своим парнем? Возможно, но Феликсу следовало подумать об этом, прежде чем так себя вести. Младший брат приподнимает бровь. — Правда? Ты серьезно? — старший кивает. — Хорошо, если ты уверен, — он коварно ухмыляется Сынмину, и Минхо не совсем уверен, что с этим делать. Решив, что это какая-то мелочь, он ведет их троих по коридору, чтобы дать им устроиться. Феликс уже знает, что к чему, так что Минхо провожает Джисона в его собственную комнату. Он собирается выйти, чтобы дать мальчику немного времени на обустройство, когда Джисон заговаривает. — Эм, а ты где собираешься спать, если я займу твою комнату? — спрашивает он. Минхо моргает. — На диване? Джисон хмурится в ответ. — Ты уверен? Я могу занять диван, это же твоя комната. — Да, но ты гость, — Джисон открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но Минхо перебивает его, — кроме того, диван удобнее, чем кажется. Он выходит обратно в коридор, прежде чем мальчик успеет сказать еще что-нибудь милое и приятное, от чего Минхо могут подкоситься ноги.

✧

Минхо не ожидает, что кто-то еще проснется в шесть утра. Единственная причина, по которой он вообще встает так рано в выходные, это чтобы он мог приготовить завтрак. Он не ожидает, что кто-то встанет, по крайней мере, еще через пару часов, учитывая, как поздно они легли спать, и он предполагает, что скрип половицы слишком громкий, чтобы принадлежать кому-то из котов, и думает, что это кто-то идет в ванную. Он уже смешал дрожжи с водой и добавил соль и муку, и когда как достает клубнику из холодильника, слышит тихое «Бля» и стук со стороны двери. Он хмурится, вытирает руки и направляется к источнику звука. При виде Джисона, сидящего на полу и пытающегося надеть ботинок, он вздыхает; Джисон резко поднимает голову, прижимая руку к груди, с широко раскрытыми глазами. — Черт, ты напугал меня! — Разве не я должен быть тем, кто так говорит, учитывая, что это ты куда-то втихаря крадешься? — Я не крадусь, — фыркает Джисон; Минхо игнорирует то, как его щеки становятся еще круглее от этого действия. — Просто не хотел никого будить так рано. — Крадучись. — Я не крался, — говорит Джисон, теперь уже разуваясь, чтобы встать и скрестить руки на груди. Если бы не то, как уголки его рта дернулись вверх, Минхо мог бы подумать, что он обижается. — Ладно, тогда что ты хотел сделать не втихаря? — О, эм, я просто собирался прогуляться, — отвечает он, поднимая руку, чтобы потереть шею, почему-то внезапно смутившись. — И думал взять для всех завтрак на обратном пути. В качестве благодарности. Минхо не удивлен, услышав это. Феликс — один из самых добрых и заботливых людей, которых он знает, так что вполне логично, что он встречается с кем-то таким же заботливым. — Тогда хорошо, что я тебя заметил. Потому что уже начал готовить завтрак, так что ты бы зря потратил время и деньги, — он делает паузу. — Или я бы зря потратил время. Джисон моргает, наклоняет голову. — Так рано? А что ты готовишь? — он расстегивает куртку, снимая ее и вешая у двери, и остается в большой серой толстовке, — Рогалики, — отвечает Минхо, направляясь обратно на кухню, пока Джисон следует за ним. — С клубничным джемом. Честно говоря, я не так часто пеку, но подумал, что было бы неплохо приготовить что-нибудь пока вы в гостях. Думаю, что задумка у нас была почти одна и та же, — он останавливается у стола, где оставил клубнику до этого. — Я могу чем-нибудь помочь? — спрашивает Джисон, заглядывая через его плечо. На самом деле нет, и Минхо, вероятно, следует сказать ему, чтобы он просто ложился спать, но мальчик, похоже, очень хочет помочь, и Минхо скорее всего почувствует себя неловко, если откажет ему. Поэтому вместо этого он говорит: — Конечно, ты можешь начать с замешивания теста. Он говорит это, потому что знает, что замес такого большого количества теста, как сейчас, может показаться легким делом, но через пять минут — это будет казаться уже совсем по-другому; его собственные руки обычно болят, когда он заканчивает с таким объемом теста. Он не пытается подставить младшего и дать ему что-то тяжелое, чтобы тот ушел; он просто думает, что, если Джисон устанет, он извинится и успокоится. И тогда Минхо не будет чувствовать себя так виновато, словно случайно наступил на лапу одному из своих котов, как если бы он отказался от предложения помощи. Джисон улыбается ему и моет руки, прежде чем проскользить по кухонному полу в пушистых розовых носках к столу, где Минхо уже намешал дрожжи с мукой и солью в большой стеклянной миске. Он вываливает заготовку на деревянную доску, которая лежит рядом, и начинает перемешивать. Минхо возвращается к клубнике. Вчера он обвалял ее в сахаре и оставил так на ночь, и теперь надо добавить несколько дополнительных ингредиентов для усиления вкуса, прежде чем поставить на огонь. Он думает, что немного ванили и пара веточек лимонной вербены идеально подойдут. Он разламывает стручок ванили, собираясь достать семена, когда слышит шорох ткани. Минхо поднимает глаза и видит, что Джисон изо всех сил пытается удержать рукава своей толстовки, чтобы те не сползали вниз и не мешали его рукам, и он уже собирается помочь ему закатать рукава, когда Джисон с легким фырканьем хватает край толстовки и снимает ее через голову. Минхо кажется, что его глаза практически вылезают из орбит. Что за херня. Какого хрена. Когда он проснулся в это субботнее утро, он определенно не был готов к такому шоу. Джисон, оставшийся в белой безрукавке, похоже, не чувствует на себе взгляд Минхо и продолжает замешивать тесто, тихо напевая, пока старший молится, чтобы тот надел свою толстовку обратно. Он не хочет наблюдать, как бицепсы Джисона ритмично сгибаются и разгибаются из-за повторяющихся движений, пока он замешивает тесто. Минхо задается вопросом, почему его кожа все еще загорелая, когда сейчас уже середина декабря, и почему тот факт, что теперь он знает, что младший относительно неплохо может работать на кухне, заставляет жар ползти по его затылку. Теперь становится понятно, что Джисон может справиться с тестом в одиночку. То, как солнце, пробивающееся сквозь полупрозрачные занавески кухонного окна, освещает хлопья муки, которые парят в воздухе, которые кажутся звездами в солнечном свете; это идеальный фон для нежного силуэта профиля Джисона, пока тот продолжает свою работу, сосредоточенно поджав полную нижнюю губу. Минхо щипает себя за бедро, заставляя себя отвести взгляд и снова опускает глаза на клубнику. Он не собирается быть тем самым парнем, который бессовестно разглядывает парня своего двоюродного брата, независимо от того, насколько поверхностным может быть его взгляд. Он не настолько легкомысленный, чтобы позволить чему-то вроде мимолетного увлечения при виде привлекательного парня взять над ним верх. Тот факт, что они общались в общей сложности всего десять минут, делает это еще более нелепым, напоминает себе Минхо. Поэтому он решительно не сводит глаз с клубники, пока не заканчивает перемешивать, выкладывая ее в кастрюлю на медленный огонь; затем он поворачивается, чтобы проверить, как справляется Джисон. К удивлению, он уже закончил, тесто замешано в ровный шар, в который Джисон тычет пальцем, мягко улыбаясь тому, как оно медленно возвращает изначальную форму. — Закончил? — спрашивает он. Джисон поднимает взгляд и кивает, Минхо кладет шарик теста в смазанную маслом миску, чтобы оно отдохнуло, и укрывает полотенцем сверху. Закончив, проверяет клубнику, помешивая ее деревянной ложкой, прежде чем прислониться спиной к стойке, наблюдая за спиной Джисона, когда тот ополаскивает руки после работы. — Знаешь, ты можешь вернуться в постель. Пока тесто не поднимется, здесь больше нечего делать, — на самом деле до готовности теста осталось не так уж много, к этому времени джем должен быть готов, и его надо будет снять с плиты и остудить. Но Джисон оборачивается и качает головой. — Я не против подождать, — говорит он. — Сомневаюсь, что смогу сейчас снова заснуть. Он проводит ладонью по голым рукам, прежде чем поднять свою толстовку со спинки стула и надевает ее обратно, а потом садится за стол; Минхо вовсе не расстроен потерей такого прекрасного вида, потому что это было бы до нелепого смешно. — Хорошо, — отвечает он, подтягиваясь, чтобы сесть на столешницу рядом с плитой, чтобы следить за вареньем. Наступает минута неловкого молчания; Минхо лениво помешивает ложкой в кастрюле, хотя в этом пока нет необходимости, а Джисон тихо барабанит пальцами по столешнице. — Итак, Феликс упомянул, что ты здесь вырос, — в конце концов говорит Джисон. — В Нью-Йорке. Минхо кивает. — Да, родился и вырос. Джисон расплывается в широкой улыбке. — Я тоже! — восклицает он, наклоняясь в его сторону и удивляя Минхо. — На самом деле я еще не встречал никого отсюда, — продолжает Джисон. — Феликс не отсюда, Сынмин из другого штата. Я имею в виду, что в кампусе, точно, есть куча людей, которые тоже отсюда, но я не знаком ни с кем. Минхо чувствует, как его глаза расширяются от удивления, и выпаливает, не подумав: — Правда? Но ты не звучишь… — он резко останавливает себя, чувствуя, как горят его уши от того, что возможно лезет не в свое дело. Но испытывает облегчение, когда улыбка Джисона не падает; Минхо даже мог бы поклясться, что она становится шире. — Я не звучу как местный? Все в порядке, я знаю. Моя семья переехала в Малайзию, когда я был ребенком, и, наверное, я перенял там акцент. Думаю, что в любом случае у меня скорее смешанный акцент. Я могу разговаривать там, и мне скажут, что я не местный, и здесь то же самое. — Это здорово, — говорит Минхо, и он говорит это серьезно; не просто ради того, чтобы казаться вежливым, — пожить где-то в другом месте, не здесь и не в Корее. Джисон ставит локти на стол и кладет подбородок на ладонь. — Я думаю, что да, хотя это немного странно. Это не та страна, из которой я родом, но и не дом моих родителей. Я всегда говорил, что это просто страна, где у меня есть гражданство, потому что никогда не переставал чувствовать себя здесь чужаком, — он делает паузу, задумчиво мыча, прежде чем продолжить. — Разница в культурах была не таким шоком в сравнении с отношениями с друзьями. Я понимал, что мы рано или поздно уедем, так что не хотел брать на себя никаких обязательств. Я думаю, это можно назвать «обязательства», да? И это было тяжело, — он застенчиво смеется. — Я думаю, что понимаю, о чем ты говоришь, — отвечает Минхо, упираясь локтями в колени и слегка наклоняясь вперед, чтобы его глаза были на одном уровне с Джисоном. — Ну, может не совсем, но в каком-то смысле наверно. Тут всегда было большое количество скоплений культур, но корейцы все равно выделяются. Большинство корейских детей, которых я знал, либо только переехали сюда и еще не освоились, либо, они росли здесь и уже едва ли казались корейцами. Джисон приподнимает бровь. — Что ты имеешь в виду? Минхо мычит, обдумывая, как ответить. — Я имею в виду, что понимаю, почему они такими выросли, они словно пытались иметь больше общего с западной культурой, чем с Кореей. И это не только корейские дети, но и дети из любой другой культуры. И это даже не их вина, они просто пытались вписаться. Невозможно избежать ассимиляции с тем местом, куда ты переехал. Я всегда чувствовал себя в Корее как дома, когда бы мы туда не приезжали, но это все равно никогда не было моим домом. Какое-то время никто из них больше не произносит ни слова, и это уже не так неловко, как было до этого. — Знаешь, — говорит Джисон после небольшого молчания. — Я называю эту страну домом, но я не уверен, насколько это правда, потому что я практически не жил здесь, — он сглатывает, как будто собирается сказать что-то, в чем не уверен. Минхо хочет сказать ему, что он не обязан ничего говорить, если не хочет, но младший продолжает, прежде чем успевает что-то сказать. — Иногда это меня немного пугает. Словно этот «дом» даже не дом на самом деле. Что это просто идея, за которую я зацепился в своей голове из-за детских воспоминаний. Как будто у меня нет права называть это домом, так как я уехал отсюда, — он убирает руку от лица, чтобы провести ей по шее. — Это одна из причин, почему я решил поступить колледж именно здесь. Моя семья некоторое время назад вернулась в Штаты, но в другой город. Я ходил там в среднюю школу, но всегда хотел вернуться сюда, потому что… ну, это все еще мой дом, — его голос тих, и к концу небольшого признания он отводит взгляд от Минхо, вместо этого уставившись на поверхность деревянного кухонного стола. Затем он снова поднимает взгляд и немного неловко улыбается. — Извини, что вывалил такие странные чувства на тебя. Минхо немедленно качает головой, подтягиваясь обратно и привлекая внимание Джисона этим движением. — Это не странно. Я думаю, было бы странно, если бы ты как раз так не чувствовал, — он не совсем уверен в том, что планирует сказать дальше, но все равно продолжает. — Я вроде как чувствую что-то похожее по отношению к Корее. В последний раз я приезжал туда после достаточно большого промежутка времени, и когда мы туда приехали, все казалось совсем по-другому. Вроде мои бабушка и дедушка остались прежними, и их дом остался тем же, и даже магазины в округе не изменились. Но, думаю, что, если я проводил там каждое лето в детстве, не означает, что принадлежу тому месту больше, чем этому. Он тихо смеется, но это звучит немного грустно. — Думаю, я чувствовал, что потерял права называть то место своим домом, и при этом этот город тоже не был моим домом. Осталась только эта странная неопределенность между двумя важными для меня местами. Я… — он обрывает себя, сглатывает и говорит снова после того, как Джисон кивает ему, чтобы он продолжал. — Именно поэтому я думаю, что, несмотря на то, где я родился и вырос, настоящий дом — это люди, с которыми мне комфортно, — Минхо съеживается от собственных слов. — Как бы глупо это ни звучало, единственная причина, по которой я не чувствовал себя плохо в Корее, заключалась в том, что Феликс был рядом, и он чувствовал что-то похожее, а мои бабушка и дедушка никогда не относились ко мне так, будто я внезапно изменился, хотя именно так я сам себя и чувствовал, а здесь у меня всегда был Хенджин. Джисон убирает локоть со стола, садится немного прямее и снова улыбается ему. — Это не глупо, это мило. Здорово, что твоя семья так много значит для тебя. В детстве у меня никогда не было много друзей, и домом для меня был дом моих родителей. Типа, я был в их новом доме всего пару раз, и там даже мебель не та, что была раньше. Но они все еще вместе, и это главное, — Джисон кашляет. — Ну вот, теперь я думаю, что это на самом деле глупо. — Эй, это тоже не глупо. Это … — Минхо почти говорит «мило», а потом справляет себя, — это круто, что ты не боишься признаваться в таких мыслях. Джисон ярко улыбается ему, и старший соскальзывает со стойки и поворачивается, чтобы проверить варенье, которое все это время кипело на медленном огне, только бы ему не приходилось смотреть на эту улыбку. Он убеждает себя, что жар, ползущий по его шее, из-за близкого расстояния к плите, а не от чего-то другого. — Думаю, клубника почти готова, — говорит Минхо, еще пару раз помешивая джем. Он слышит, как Джисон встает, стул скрипит по полу, прежде чем раздается мягкий звук шагов. — Наверное, тесту не помешает еще подняться, — замечает Джисон, и когда старший оглядывается, тот опять прижимает палец к уже увеличившемуся шарику теста. Минхо подходит и, видя, как тесто принимает изначальную форму, соглашается. Он снимает варенье с плиты, поворачивается обратно к мальчику, который смотрит на него так, словно ждет дальнейших указаний. — Давай выпьем кофе, а когда, мы вернемся, все уже должно быть готово, — предлагает Минхо. — Всего в паре кварталов отсюда есть хорошее кафе. — Хорошо, но я угощаю, — настаивает Джисон, следуя за ним, чтобы надеть пальто поверх пижамы и обуться. — Но у тебя нет скидки Минхо, которая у меня там есть, — он похлопывает себя по карманам, убеждается, что у него есть ключи и бумажник. Младший натягивает шапочку на все еще растрепанные ото сна волосы и ухмыляется. — Думаю, я смогу их уговорить на скидку Джисона. Хенджин сам себя приглашает к ним в гости в тот день; он пробует остатки выпечки с джемом на кухне, жалуется на то, что они вчетвером выпили так много кофе, не оставив ему, и затем устраивается на диване. Сидя на диване, Минхо режет груши и передает несколько ломтиков Феликсу, который сидит на полу, прижавшись спиной к его ногам, и брат, в свою очередь, передает некоторые Сынмину. Хенджин подсовывает ноги под бедра старшего, устраиваясь поудобнее, и вскоре он, Феликс и Сынмин заводят страстный разговор о — к великому изумлению Минхо — крипто валюте. Джисон сидит, свернувшись калачиком на одном из кресел, подтянув колени к груди, толстовка скрывает его ноги, и он выглядит как маленький комочек ткани; он не спит, но словно в нескольких секундах от того, чтобы начать клевать носом. Он тихо благодарит Минхо, когда тот наклоняется, чтобы отдать ему тарелку с нарезанной грушей. Внезапно Хенджин садится, чтобы спросить у Джисона его мнение о чем-то, что только что обсуждали, и Минхо забавляется, наблюдая, как они проводят следующий час, умудряясь одновременно быть дружелюбными и пассивно-агрессивными, и он понятия не имеет, что послужило такому их поведению. Он даже предположить не может, что оправдывает такое мелочное поведение, если они знакомы меньше суток. В конце концов они встают и направляются на кухню, и на мгновение Минхо задумывается, не следует ли ему убрать все ножи подальше от этих двоих. Целую минуту оттуда не слышно ни звука, он может разглядеть только Джисона, прислонившегося спиной к столу со скрещенными на груди руками. И внезапно Хенджин смеется так сильно, что начинает хрипеть, а потом видно, как он сгибается пополам и опирается на ту же стойку, пока Джисон отчаянно, но безрезультатно, пытается его успокоить. Феликс откидывает голову назад, чтобы посмотреть на брата, и приподнимает бровь. — Может ему нужен ингалятор или какая-то помощь? Минхо закатывает глаза, вместо этого продолжая разговор с Сынмином, сидящим напротив Феликса на противоположной стороне маленького кофейного столика и жующему ломтик груши. — Итак, объясни мне еще раз, почему правительство не может просто напечатать больше банкнот? И возможно позже он чувствует себя немного неловко из-за того, как на самом деле загорается Сынмин, пока отвечает на его вопрос следующие полчаса. Хенджин и Джисон возвращаются в гостиную, говоря тихим шепотом, прежде чем подтолкнуть друг друга локтями и вернуться к разговору, как будто ничего не случилось. А позже, тем же вечером они уже не разлей вода, и Минхо даже представить не может, что было между ними несколько часов назад. Он спрашивает об этом Хенджина, когда провожает его до автобусной остановки вечером. Солнце село, и дороги, окруженные деревьями, освещены только уличными фонарями и разноцветными праздничными гирляндами, развешанными на домах и витринах магазинов, мимо которых они проходят. Украшенная улица почти отвлекает от холода и серой слякоти и промокших штанов. — Итак, что это было? С Джисоном. Вы едва знаете друг друга, и всего за день успели перейти от стадии ненависти с готовностью рвать друг другу волосы, до безграничной любви, как будто у вас скоро начнется медовый месяц. Хенджин загадочно улыбается ему. — Ну конечно же тебе интересно. — Да, поэтому я и спросил, — Минхо закатывает глаза. — А почему тебе интересно? — Хенджин поворачивает голову, чтобы игриво пошевелить бровями. — Почему тебя так интересует твой маленький гость? — Он не мой гость, он гость Феликса, — они уже могут разглядеть автобусную остановку в темноте. — Он в твоем доме, так что он твой гость. И перестань избегать вопроса, почему тебя это так интересует? Минхо злобно смотрит на него. — Это ты избегаешь моего вопроса. Не пытайся умничать, — он игнорирует ответное «хорошо, мамочка» от Хенджина. — Я спрашиваю только потому, что не хочу, чтобы вы снова поругались и заставили остальных страдать до конца каникул. Хенджин машет рукой. — О, не беспокойся об этом, мы уже разрешили наш маленький конфликт. Теперь мы партнеры. — Партнеры? — Он фыркает. — Партнерами в каком деле вы вообще можете быть? — А что, ты ревнуешь? — спрашивает в ответ Хенджин, на что Минхо усмехается, когда они доходят до остановки. — С чего бы мне ревновать? Назови мне хоть одну причину, почему я должен ревновать к парню моего… — он быстро замолкает, когда луч фары почти ослепляет его, знакомый бело-голубой городской автобус плывет из-за угла, пока Минхо прикрывает глаза рукой, моргая от танцующих пятен перед глазами. Он хмурится, в его голове появляется мысль, что надо запретить водителям автобусов включать фары так ярко у остановок. — Ненавижу общественный транспорт, — хмурится он. — Ага, — стонет Хенджин с закрытыми глазами, когда автобус подъезжает к остановке. — Напиши, когда доберешься до дома, — говорит Минхо, когда двери открываются, Хенджин кивает и машет рукой на прощание. Старший ждет, пока друг сядет и машет ему, наблюдая, как красная полоса от задних фар исчезает за поворотом, прежде чем направиться домой обратно, их разговор уже ускользает из его головы, пока он крепко сжимает кулаки в карманах, в попытках защититься от холода.

✧

Очень скоро Минхо узнает, что Сынмин потрясающе разбирается в экономике, так как закончил курсы Econ 101, младший доказал это, когда Минхо допустил ошибку, поставив под сомнение законы инфляции, и тот быстро и достаточно подробно объяснил всю систему происходящего. Помимо этого, Феликс не лгал, когда говорил, что эти двое действительно близкие друзья, а не просто знакомые из-за вынужденного соседства в общежитии. Однажды днем он зашел в гостиную, а эти двое лежали, прижавшись друг к другу на диване, он надеялся, что это не потому что им холодно, из-за того, что обогреватель может барахлить, но в комнате было тепло, и Феликс мягко улыбался, тихо переговариваясь с Сынмином. Минхо рад, он беспокоился, что Феликс, до этого был просто вежлив, пригласив друга провести зимние каникулы вместе, но сейчас он может сказать, что они определенно наслаждаются компанией друг друга. Минхо как раз готовит бучимгэ (корейская версия блинов, это тесто, смешанное с яйцом и другими ингредиентами, жаренное на сковороде) на завтрак, он разогревает сковороду, добавляя в тесто несколько дополнительных ингредиентов, когда внезапно узнает, что Джисон носит очки. Он слышит шаги позади себя, поворачивается с миской в руке, когда слышит тяжелый вздох, а затем: — Выглядит вкусно, — а после этого он практически опрокидывает миску с тестом на пол. Она спасена только потому, что Джисону успевает поймать ее, сейчас его руки сжимают миску одновременно с руками старшего. Его сердце сильно бьется, не только от неожиданности, что он чуть не уронил миску, но и от того, что, стоя так близко к мальчику, он чувствует запах мятной зубной пасты в его дыхании. Это просто зубная паста, та же самая, которой пользуется сам Минхо, даже из того же тюбика в ванной, и он сам пахнет ей каждый божий день. И в этом нет ничего особенного, ни в коем случае, потому что это всего лишь зубная паста, и она не должна вызывать такой реакции. Хотя предательский мозг Минхо, похоже, этого не понимает. — Черт, я не хотел подкрадываться к тебе, — хихикает Джисон, и когда Минхо поднимает взгляд от того места, где руки Джисона, прижимаются к его собственным теперь вспотевшим рукам, которые в свою очередь сжимают стеклянную чашу, он вспоминает, почему он почти уронил ее. Его горло першит, и он сглатывает в надежде избавиться от этого ощущения. — Все в порядке, — отвечает он, а затем его глаза встречаются с глазами напротив сквозь линзы в круглой оправе, сидящей на носу. — Ты в очках, — тупо констатирует факт он. Джисон моргает. — Да, хотя обычно я предпочитаю линзы. Но я забыл взять с собой раствор для них, так что пока что буду ходить так, — он подчеркивает «так», убирая одну руку, лежащую поверх руки Минхо, и сдвигая ей очки немного выше к переносице. У Минхо есть раствор для контактных линз в шкафчике в ванной, но он не собирается пока что делиться этой информацией, так как Джисон не спрашивал по этому поводу; и тот факт, что он не спросил, потому что еще не знает, что Минхо тоже носит контактные линзы, абсолютно не имеет значения. — Ну, ты хорошо выглядишь в них, — улыбается Минхо, прежде чем остановить себя «зачем, черт возьми, он вообще это говорит?» — Я имею в виду, что это хорошая оправа, она хорошо сидит и судя по всему не доставляет тебе дискомфорта. Комплимент оправе очков одна из самых глупых вещей, которые он когда-либо делал за всю свою жизнь, и он практически борется с самим собой, чтобы не съежиться от этих слов, которые произнес его собственный рот. Джисон бросает на него удивленный взгляд, приподняв одну бровь. — Ну, я надеюсь, что это так, учитывая, что я их выбирал, — он улыбается, отчего его щеки слегка приподнимаются, прижимаясь к нижней части оправы, что заставляет их немного перекоситься, а затем он убирает и другую руку, делая шаг назад; кровь Минхо стучит в ушах, когда его щеки становятся горячими, и кажется, что холодный пот стекает по его шее, несмотря на тепло, исходящее от плиты позади него. — Ты готовишь чон? — (разновидность бучимге в более широком смысле, по размеру они меньше, чем бучимге) спрашивает Джисон. — Да. Тебе хрустящим или толстый? — Минхо ставит миску, ингредиенты уже достаточно хорошо перемешаны, так что можно начинать готовку. Он поворачивается к сковороде, и выливает небольшое количество теста после чего кивает сам себе, когда оно шипит. Джисон оскорбленно смотрит на него. — За какого человека ты меня принимаешь? Конечно же хрустящий. Это вообще единственный вид, в которым его следует есть. — Ну конечно же, — поддразнивает его Минхо, и ему приятно осознавать, что Джисон разделяет его взгляды на еду. — С дополнительным кочхуджаном (традиционная корейская соевая паста из клейкого риса и ферментированных соевых бобов, заправленная красным перцем)? — Ой, нет, спасибо, — хотя может и не до конца разделяет. — Хотя если он не очень острый, то можно, — Минхо все-таки думает, что разделяет. Он встряхивает сковороду, чтобы убедиться, что ничего не прилипло ко дну, и Джисон наклоняется, чтобы заглянуть в миску с тестом. — Тебе не кажется, что этого многовато? — спрашивает он. — Ну, мы много едим. Джисон издает легкий смешок. — Да, но даже с этим учетом, это слишком много для нас с тобой, — Минхо хмурится и поворачивается к нему. — В смысле? — Ну я имею в виду, что умираю с голоду, и не пойми меня неправильно, впечатление от твоей готовки точно испортило всю дальнейшую еду где-либо, — если бы Минхо мог, он бы распушился от такой похвалы. — Но нам двоим может быть сложно все это съесть. Минхо приподнимает бровь. — Но это не только для нас двоих. Джисон поднимает бровь в ответ и кивает в сторону холодильника за спиной Минхо. Он оборачивается и понимает, что не заметил записку, приклеенную к двери каким-то дурацким магнитом, который Феликс подарил ему. На бумажке аккуратным скорописным почерком Феликса написано: мы с Сынмином пошли в парк на утреннюю прогулку, скоро вернемся! И потом, под этим: не готовьте нам завтрак!!! Минхо прочищает горло и поворачивается обратно. — Я видел это, — лжет он. И он может сказать, что Джисон знает, что он лжет, по тому, как поднимаются уголки его рта, и он, вероятно, знает, что Минхо знает, что он знает. Старший скрещивает руки на груди и прислоняется к стойке, Джисон делает то же самое. — Да? — Да. — Тогда, просто для уточнения, ты уверен, что мы съедим это вдвоем? — он сохраняет невозмутимое выражение лица, несмотря на дразнящие нотки в голосе. Минхо как раз собирается ответить «да», потому что он не против страдать от переедания, но доказать свою точку зрения, прежде чем останавливается. — Нет, — усмехается он. — Конечно нет, это слишком много для двоих, — отвечает он, как будто Джисон только что не указал на это. — К нам придет Хенджин или кто-то другой? Минхо не собирается приглашать Хенджина, потому что он знает, что в ту же секунду, как он войдет в дверь, он проболтается Джисону, почему его позвали, потому что Хенджину очень нравится видеть страдания Минхо, и он определенно будет не против подставить его. Он качает головой. — Нет, не Хенджин, — он отталкивается от стойки. — Присмотри за плитой, я вернусь через минуту, — и быстро выбегает из кухни. Он надевает ботинки, игнорируя наличие задников, потому что ему нужна всего минута, потому что он пробудет в них всего минуту, выходит из квартиры и поднимается на два этажа наверх и стучит в дверь. Ее открывают спустя несколько секунд, за ней стоит Чонин в футболке и своих старых спортивных шортах со времен средней школы. — Мы горим? — спрашивает он. — Спускайся вниз на завтрак. — Это приглашение или приказ? — Это я предлагаю бесплатный завтрак, если ты сейчас спустишься ко мне. Чонин бросает на него вопросительный взгляд, но минуту спустя выходит к Минхо в коридор, надев пару тапочек, с телефоном и ключами в руке, и следует за ним обратно вниз. Когда они заходят внутрь, Чонин плюхается на диван рядом со спящим Суни, а Минхо направляется обратно на кухню, он с удовольствием обнаруживает, что Джисон уже успел пожарить небольшую стопку оладий. Он позволяет Минхо продолжить готовку, а сам наблюдает со стороны. — Кто пришел? — спрашивает он. Минхо задумывается на долю секунды и отвечает: — О, это Боб. — Боб? Минхо кивает и изо всех сил заставляет свой рот не изгибаться в улыбке. — Да, Боб. Джисон бросает на него скептический взгляд, затем бросает быстрый взгляд в гостиную и бормочет: — На самом деле он не похож на Боба. Десять минут спустя Джисон ставит на стол тарелку с бучимгэ, в то время как Минхо направляется в гостиную за Чонином. — Кто это? — спрашивает он, следуя за Минхо. — Я не думал, что ты из тех, кто приводит к себе людей для секса на одну ночь. — Что? — Минхо давится слюной. — Ты с ним не спал? — Чонин смотрит на него с сомнением, и Минхо усмехается. — Нет, конечно нет! Они садятся за стол, прежде чем Чонин успевает спросить что-то еще, и Минхо толкает его на стул, прежде чем жестом попросить Джисона тоже сесть за стол. — Это Джисон, — говорит он. Джисон слегка улыбается и неловко машет рукой. — Привет. Эм, Минхо сказал, что тебя зовут Боб? Глаза Чонина расширяются. — Он что? — Минхо фыркает так сильно, что кашляет, и Чонин поворачивается, чтобы строго посмотреть на него, прежде чем снова повернуться к Джисону. — Я не Боб, — хмурится он. — Не лги ему, Боб, — настаивает в свою очередь Минхо. Затем, уже обращаясь к Джисону: — Не слушай, его правда зовут Боб. Джисон выглядит очень смущенным, но его губы поднимаются в маленькую улыбку, и Минхо рад, когда он следует за ним. — Ты живешь здесь, Боб? — невинно спрашивает он. — Ты попадешь в ад, Минхо. — Почему бы тебе не позавтракать, и, может быть тогда ты успокоишься, Боб, — он пододвигает тарелку с бучимгэ к Чонину, который сразу же берет один и целиком запихивает в рот, съедает его буквально за секунду и снова поворачивается к Джисону. — Я серьезно, меня зовут не Боб, — повторяет он. — Ну, это мое английское имя, но никто никогда не использует его, кроме этого демона. — А, тогда все понятно, — отвечает Джисон, кивая. — Я тоже не часто использую свое английское имя — по крайней мере, сейчас. При этих словах голова Минхо приподнимается. — Какое у тебя английское имя? — спрашивает он. Джисон издает робкий смешок. — Питер, Питер Хан, и ты даже не представляешь, сколько креативных шуток было про Питера Паркера из Куинс в детстве. — Пожалуйста, скажи, что у кого-то остались твои детские фотографии в каком-нибудь кошмарном костюме Человека-паука на Хэллоуин. — Я почти уверен, что у моей мамы в бумажнике есть такая фотография, — смеясь, говорит Джисон и отправляет кусочек в рот. Минхо достает свой телефон из кармана и наклоняется через стол, чтобы сунуть его Джисону в лицо. — Позвони ей прямо сейчас и попроси ее отправить это фото, срочно. Джисон стонет и отталкивает его руку, а Минхо с ухмылкой опускается обратно на свое место. Когда он отрывает взгляд от лица Джисона и смущенного румянца на его щеках, он встречается взглядом с Чонином, который многозначительно переводит взгляд с одного на другого, а затем вопросительно поднимает брови. Старший прочищает горло, надеясь, что это не выглядело так, будто он пялился на гостя, хотя это именно то, что он делал. — Ладно, Джисон приехал в гости с Феликсом. Брови Чонина умудряются приподняться еще выше. — С Феликсом? Джисон снова говорит, прежде чем Минхо успевает что-то сказать. — Да, когда он узнал, что я собираюсь остаться в общежитии на зимние каникулы, то пригласил меня в гости к Минхо, — он мягко улыбается. — Он действительно не должен был, но… ну, я думаю, он просто такой милый, — Минхо чувствует, как тяжесть вины опускается вниз живота, и не отрывает своих глаз от тарелки, пока Джисон продолжает. — И я очень благодарен Минхо за то, что позволил остаться. И убедился, что мы не умрем с голоду. Глаза Минхо резко поднимаются, и он понимает, что Джисон уже смотрит на него с глупой улыбкой на лице, и быстро отводит взгляд. — Это мелочи, — бормочет он. — Не то чтобы я мог просто вышвырнуть тебя за дверь. — Ну, ты все равно не обязан был приглашать меня в гости, — уточняет Джисон, и когда Минхо снова смотрит в сторону, на лице Чонина появляется непонятное выражение, но через секунду оно исчезает, и Минхо начинает нервничать. — Я все еще могу выгнать тебя, — язвит Чонин, указывая своими палочками для еды на Джисона, который выглядит удивленным. — Ты платишь арендную плату за квартиру или что? Чонин съедает еще один кусок за раз, прежде чем ответить. — Нет, но мои родители арендодатели этого здания, так что я могу выгнать тебя. — Я не уверен, что ты понимаешь, как работает процесс выселения, — говорит Джисон. — Технически, здесь запрещено заводить домашних животных, — отмечает Чонин. — Но моя мама позволяет ему это только потому, что она думает, что он «послушный корейский мальчик», и что он ответственный или все в этом роде. Я могу использовать это для шантажа. — Разве я не взрослый и ответственный? — спрашивает Минхо. Голос в глубине его головы отвечает ему, что нет, он совсем не такой, потому что иначе его сердце не билось бы так сильно всякий раз, когда парень Феликса улыбается ему. — Ты напился и заплакал, когда не увидел своей фотографии в моем выпускном школьном альбоме, потому что ты был настолько пьян, что забыл, что уже закончил школу, — сухо отвечает Чонин. — Это было где-то две недели назад. Минхо строго смотрит на него и отодвигает тарелку с едой, в то время как Джисон не может сдержать смех. — Ладно, думаю, теперь ты можешь идти домой.

✧

Время перевалило за полдень, когда Минхо звонит Феликсу и Сынмину и зовет их домой. Они врываются в квартиру, как только замок открывается, чтобы впитать в себя тепло квартиры. Минхо всегда просыпается рано, но он задается вопросом, что именно заставило этих двоих мучить себя, отправляясь на прогулку ранним утром в середине декабря, когда солнце так холодно. Минхо укрывает их теплыми одеялами, после того, как они переодеваются и прижимаются друг к другу на диване, можно слышать, как их зубы стучат, а носы все еще красные. Джисон смеется над ними, даже останавливая документальный фильм про пчел, который они смотрели до этого, чтобы высказать вслух тоже самое, что думал старший о глупости их прогулки в такую погоду, пока Сынмин не заставляет его замолчать, прижимая подушку к его лицу. Затем Джисон удивляет Минхо, поворачиваясь к нему и спрашивая: — Я думал сегодня съездить в Квинс. Ты хочешь поехать со мной? — Что ты хочешь делать в Квинс? Джисон аккуратно чешет свою щеку. — Просто хочу еще раз погулять по месту, где вырос. Раньше там была пекарня, где готовили итальянское печенье, клянусь, оно было лучшим во всем городе. Типа, даже лучше, чем в итальянских заведениях. — Но не лучше, чем у меня, — кричит Феликс, он перекинул ноги через колени Сынмина, чтобы они могли укутаться одним одеялом. — Ага, конечно, — отвечает Джисон. — Они были лучше, чем у тебя. — Предатель. Джисон ухмыляется и снова поворачивается к Минхо. — Так ты поедешь со мной? Минхо делает вид, что задумывается на секунду, только для того, чтобы не выглядеть слишком заинтересованным этим предложением. — Конечно, я бы тоже съездил туда, где вырос. Глаза Джисона расширяются. — Ты тоже вырос в Квинсе? — Да, Элмхерст, — кивает Минхо, и у Джисона отвисает челюсть. — Эй, я рос там же! — это не так уж удивительно, учитывая тот факт, что это один из самых популярных районов, куда обычно стремится большинство семей азиатских иммигрантов, но Минхо все равно ловит себя на том, что улыбается, глядя на радостное и шокированное лицо Джисона; как будто он только что сделал самое важное открытие в своей жизни. Не прошло и двадцати минут, как они оделись и вышли на улицу, пройдя пешком расстояние от квартиры до станции метро «Седьмая авеню», прижав свои подбородки к груди в попытке согреться. Минхо не удивлен, обнаружив, что их поезд задерживается, когда они уже стоят на платформе, он был бы удивлен, если бы поезд прибыл вовремя. Когда они проезжают туннель, в вагоне играет группа уличных музыкантов, которая привлекла небольшую аудиторию каверами на старые рождественские песни, и Джисон тянет Минхо за собой, пока они не оказываются близко к музыкантам, чтобы лучше их слышать. Мальчик перекатывается с пятки на носок в такт музыке, и Минхо слушает не столько музыку, сколько то, как Джисон тихо подпевает, даже несмотря на то, что ему удается перепутать половину текста Jingle Bell Rock. — Ты не так уж и плох, — дразнит он после того, как песня подходит к концу, Джисон лучезарно улыбается ему. — Ну, я надеялся на это. Потому что я тоже пишу свою собственную музыку, так что было бы разочарованием, если бы я был плох, — он делает паузу на долю секунды, а затем снова добавляет, — но я не имею в виду, что не каждое творение обязательно должно быть невероятным. Ну, я не знаю, как объяснить, но надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, — он тихо смеется. — Я понимаю, — отвечает Минхо, потому что он действительно понимает, и Джисон благодарно улыбается ему. До прибытия поезда остается еще три песни, и к тому времени Джисон каким-то образом уговорил Минхо подпевать ему. И в поезде, прижавшись плечом к плечу, пока они держатся за один и тот же шест, Джисон снова поет, достаточно тихо, чтобы только Минхо слышал из-за того, как близко они стоят друг к другу, и ему хотелось бы услышать, как младший поет в полный голос. К тому времени, как они добираются до Квинса с одной пересадкой, час пик. И единственная причина, по которой Минхо не теряет Джисона на улице, заключается в том, что его ярко-красную куртку было бы трудно потерять в толпе, даже специально. «Жители Нью-Йорка носят слишком много черного», думает Минхо, поднимая воротник своего черного пальто. Джисон, кажется, точно знает, куда идти, они проходят мимо знакомых витрин, уличных лавок и небольших семейных магазинов. Минхо помнит, как ходил сюда с мамой по выходным за свежими продуктами, потому что в американских магазинах сложно было найти качественные ингредиенты для их кухни. Он вновь вспоминает, что они оба выросли в одном районе, и это заставляет его задуматься, пересекались ли они когда-нибудь на одной улице, хотя вероятность такого не очень велика, учитывая население города. Но тот факт, что эти улицы, на которых он вырос, и куда сейчас иногда возвращается, чтобы очистить разум, или просто приезжает в магазин за свежими продуктами, улицы, которые он может восстановить в своей голове до мельчайших подробностей, это те же самые улицы, которые Джисон так тепло вспоминает и называет своим домом, несмотря на годы, проведенные вдали от этого места, и неуверенность в праве называть это место домом, вызывает тяжесть в груди. Что-то между чувством нежности и волнения. Это заставляет его замедлять шаг, когда он идет по улице, пытаясь подавить это неожиданное чувство. Джисон оборачивается, когда замечает, что Минхо отстает от него, и протягивает руку и ждет, пока тот не вкладывает свою ладонь в его и вести в их обоих вниз по улице, мимо витрин и множеству магазинов. Он знает, что их переплетенные руки только для того, чтобы они не потерялись в толпе, из-за предпраздничного времени людей на улице больше, чем обычно. Он убеждает себя в том, что если они держатся за руки, то в этом нет ничего плохого, так как за этим ничего не скрывается, это не значит что-то большее, он не позволяет себе так думать, потому что это ничего не значит. Он отрывается от своих мыслей только тогда, когда Джисон резко останавливается и ахает. — Что за черт? Клянусь, раньше пекарня была здесь! Я уверен, что это было здесь! Они стоят на углу квартала, лицом к витрине магазина с темно-зеленым навесом и вывеской, на которой представлены различные полезные продукты. Джисон резко оборачивается, чтобы проверить название улицы, и, нахмурившись, поворачивается обратно — Это должно быть здесь, — озадаченно повторяет он. — Может быть, это было на другой стороне улицы? — предполагает Минхо. Джисон не отвечает, но он сжимает руку немного крепче, когда ведет их за угол на противоположный конец улицы. Там всего лишь прачечная. Фыркнув, Джисон тянет их обоих обратно, где он изначально остановился. Он встает лицом к витрине и пристально смотрит на нее, как будто от этого она может превратиться в пекарню, которую он так хочет увидеть. Он пялится в окно еще минуту, прежде чем опускает глаза и вздыхает. — Я уверен, что это было тут, — бормочет он. Мальчик выглядит не столько удрученным, сколько разочарованным, и Минхо сразу решает, что ему это не нравится. Джисон снова вздыхает, неохотно разворачиваясь на пятках. — Ладно, — говорит он, аккуратно дергая Минхо за руку. — Думаю, это была пустая трата времени, — вздыхает он. Старший освобождает свою руку, прежде чем другой успевает увести его от здания. На растерянный взгляд, который тот бросает на него, он отвечает: — Дай мне секундочку, — он быстро заходит в магазин, колокольчик над дверью звенит, когда она закрывается за ним. Он выходит обратно через несколько минут с пустыми руками, на что Джисон приподнимает бровь. — Ничего хорошего? — У них нет даже женьшеня, — Минхо идет тем же путем, которым они пришли, и Джисон быстро следует за ним. — Почти уверен, что ты можешь купить женьшень буквально на любом углу здесь, — отвечает Джисон, кивая в сторону многочисленных лавок, мимо которых они проходят. — Да, но они продают только цельный корень, а я хочу женьшеневый чай. Парень, который там работает, сказал, что его можно найти в Астории. — Тогда мы идем в Асторию за женьшеневым чаем? — хихикает Джисон. — Да. Ну, я имею в виду, если только ты не хочешь еще погулять здесь. — Не совсем, я уже съездил посмотреть наш старый район, в самый первый раз, когда вернулся. Честно говоря, я хотел приехать сюда только для того, чтобы посмотреть, открыта ли еще та пекарня. — Хорошо, тогда пойдем в Асторию. — В любом случае, зачем тебе вообще нужен женьшеневый чай? Разве он не для пожилых людей из-за проблем с холестерином? — он пыхтит, пытаясь успеть за Минхо, и тот замедляет свои шаги, пока они не синхронизируются. — Это полезно для иммунной системы, — оправдывается Минхо. В этот раз поезд в кои-то веки приходит вовремя, и они проводят тридцатиминутную поездку в тишине. А потом снова выходят на улицу, теперь моросит дождь, воздух стал холоднее и дует сильнее, чем раньше, от чего руки мерзнут быстрее. — Ты хотя бы знаешь, где это находится? — спрашивает Джисон с дрожью между словами, засунув руки так глубоко в карманы, чтобы прижать пуховик ближе к телу. — Это должно быть где-то здесь, — говорит Минхо, затем ускоряет шаг и слышит стук ботинок Джисона, когда тот делает то же самое рядом за ним. Вниз по улице, несколько быстрых поворотов, и Минхо уверен, что это должно быть именно здесь, глаза быстро пробегают по витринам, пытаясь найти нужное название. Джисон замечает вывеску первым, ахает, а затем стонет, а после этого вытаскивает замерзшую руку из кармана, чтобы сильно ударить Минхо по спине. — Да пошел ты, — когда он говорит это, его зубы стучат друг о друга от дрожи, и то, как он едва может произнести слова, не расплываясь в улыбке, убивает их предполагаемый эффект. — Женьшеневый чай, — говорит он, ужасно имитируя голос Минхо, хотя тот уверен, что это было сделано специально, — а потом усмехается и хватает старшего за рукав, чтобы потащить его в пекарню. Минхо не может сдержать своей улыбки, когда следует за младшим внутрь, прилив тепла и приторно-сладкий запах сдобного теста ничто по сравнению с тем, как загораются глаза Джисона, когда он почти прижимается носом к большой стеклянной витрине. Он издает сдавленный звук волнения, прежде чем резко повернуться лицом к Минхо. — Я даже не говорил, как она называется, как ты вообще… — он не заканчивает предложение, но в этом и нет необходимости. — Спросил парня в магазине, знает ли он, что случилось с пекарней, которая раньше там была, и он сказал, что они переехали пару лет назад. У него был адрес, он сказал, что это пекарня его дяди. — И ты просто спросил? — Ну да? А что? Джисон смотрит на него, улыбаясь, но прежде чем Минхо успевает что-либо спросить еще, из подсобки выходит мужчина, и Джисон перечисляет то, что хочет. В итоге они уносят две коробки печенья, которое, по словам Джисона, они съедят мгновенно. Он настоял, чтобы Минхо попробовал одно перед тем, как они выходят на улицу, и теперь у него нет никаких сомнений в этом утверждении. Когда они направляются домой, на улице уже темно, но мелкий дождь прекратился. Они решают ехать на метро, и к тому времени, как они спускаются вниз, уже без четверти семь, и следующий поезд отправляется через пять минут. Минхо пытается заледеневшими пальцами убрать свою карту метро обратно в бумажник, когда Джисон начинает бежать. Он не понимает, что ему тоже надо бежать, пока Джисон не кричит ему поторопиться. Вокруг так много людей, мимо которых нужно протискиваться, что Минхо боится потерять его, поэтому он бежит так быстро, как только может, уворачиваясь от окружающей его толпы. Он бежит, пока не догоняет Джисона, и чувствует слабый запах печенья в пакете, прижатом к его груди, слышит, как он задыхается, когда холодный воздух проникает в его легкие и обжигает их. Младший поворачивается лицом к нему, протягивает свою руку, чтобы схватить его, тонкие пальцы скользят между пальцами Минхо, сжимая его ладонь. Им удается проскользнуть в открытые двери вагона как раз в тот момент, когда они уже начинают закрываться. Тяжело дышащие, потные; они тихо смеются вместе, как дети, делящиеся секретом. Несмотря на давку на платформе, вагон, в котором они оказались, заполнен лишь наполовину. В итоге они сидят бок о бок, их бедра прижаты друг к другу, а колени слегка соприкасаются, пакет с печеньем лежит у Джисона на коленях. Минхо убеждает себя, что только из-за холода они так тесно прижаты друг к другу. Потому что они замерзли. А потом он чувствует мягкое, легкое прикосновение пальцев к тыльной стороне своей ладони, смотрит вниз и обнаруживает, что руки все еще переплетены, кожа розовая и онемевшая от холода, из которого они только что спустились. Джисон еще раз проводит кончиками пальцев по тыльной стороне ладони, и один раз проводит подушечкой большого пальца по костяшке, а потом не подает никаких признаков того, что собирается отпускать его руку, и Минхо надеется, что грохот вагона метро заглушит тот факт, как громко он сглатывает и как сильно бьется его сердце в груди.

✧

— Я запрещаю ставить елку в доме. — Но почему? Это же Рождество! — руки Хенджина трясутся при слове «Рождество», а Минхо скрестил бы свои на груди, если бы не держал в них мурлыкающего Дуни. — Потому что у нас нет машины, чтобы ее привезти, и я не собираюсь брать ее напрокат, потому что она может не пролезть в дверь, а даже если пролезет, я не хочу, чтобы пол был усеян иголками, и я не хочу поливать ее, или не дай бог на ней окажутся какие-то насекомые, я не хочу, чтобы все загорелось из-за того, что кто-то забыл выключить на ней гирлянду. — Разве ты не хочешь, чтобы мы сложили под елкой подарки? — Я засуну подарки тебе в… — А ты не можешь просто купить искусственное дерево? — спрашивает Феликс, не отрывая взгляда от плоского экрана, пока его принцесса Пич обгоняет персонажа Сынмина. — И потом она будет занимать лишнее место и пылиться следующие одиннадцать месяцев? Неа, я против. Джисон, сидящий боком в кресле, чтобы наблюдать за захватывающим матчем Mario Kart, поворачивается лицом к Минхо. — Просто пусть Хенджин заберет себе елку, когда праздники закончатся, — предлагает он. Минхо немного выпрямляется на диване. — Эй, Хен… — Я слышал, — обрывает его Хенджин, закатывая глаза. — И почему я должен быть тем, кто будет хранить ее, если она будет стоять в твоем доме? — Ты забыл тот факт, что ты тот, кто настаивал на ее наличии в моем доме?» — Минхо усмехается. — Тогда просто выброси ее потом, если она тебе не нужна! — Это пустая трата денег, не говоря уже о том, что это ужасно по отношению к окружающей среде… — Можно просто купить искусственную елку перед Рождеством, а потом вернуть ее, после того, как праздники закончатся, — перебивает их обоих Сынмин. — Нужно просто почитать правила возврата, — он стонет, когда Феликс в очередной раз выигрывает, откладывает свой контроллер и вытягивает руки перед собой, пока Пич танцует победный танец на экране. — На самом деле это хорошая идея, — соглашается Минхо. — Конечно, — говорит Сынмин как ни в чем не бывало. — Удивлен, что никто из вас не догадался. Минхо краем глаза замечает ухмылку Джисона и видит, как тот вытягивает одну ногу, чтобы толкнуть Сынмина в бок. — Какой умник, а, — воркует он, а затем хихикает, когда Сынмин изворачивается, отодвигаясь. Минхо игнорирует тепло, разливающееся в его груди от того, как голос Джисона понижается, когда он громко смеется над недовольной гримасой Сынмина. Он быстро отворачивается, когда Хенджин громко хлопает в ладоши, и сейчас этот звук можно сравнить с раскатом грома. — Хорошо, тогда все решено! — он указывает пальцем на Минхо. — Ты выберешь самую красивую искусственную елку, которую сможешь найти, и я окажу честь и проведу мастер класс по ее украшению. А потом ты ее вернешь, — он делает паузу, затем быстро добавляет: Но только после Нового года! Минхо хмурится. — Почему не раньше? — Потому что тогда Чанбин ее не увидит, — отвечает он, как будто это было очевидно. — Думаю, что он насмотрелся на рождественские елки за всю свою жизнь, — язвит Минхо, закатывая глаза. Хенджин игнорирует его, вместо этого делая то, что Минхо назвал бы самой неудачной попыткой изобразить щенячьи глаза. — Хеен, — начинает он, растягивая слово, и Минхо не может остановить отвратительное хихиканье, которое он издает при этом, оно достаточно громкое, что Дуни проснулся, Джисон вздрагивает, а Феликс приостанавливает свой сольный раунд, чтобы оглянуться на него. — О боже, пожалуйста, никогда больше не пытайся вести себя так мило, — умоляет Минхо, складывает ладони вместе и слегка потирает их, на что Хенджин хмурится. — Хен, — повторяет он сквозь стиснутые зубы, и Минхо фыркает, но ждет продолжения фразы, — не мог бы ты, такой милый, пожалуйста, приготовить нам немного горячего шоколада? — он хлопает ресницами, хотя это производит противоположный ожидаемому эффект. — Ты знаешь, где кухня, удачи. — Да ладно, ты же знаешь, это будет совсем другое! Ты даже не говоришь нам, что ты туда добавляешь! — скулит Хенджин. — Какая жалость, — Минхо подтягивает ноги под себя, закрывает глаза и глубже зарывается в диванные подушки, игнорируя ворчание Хенджина, прежде чем слышит, что кто-то еще говорит. — А что он туда добавляет? — он узнает голос Джисона. — Он использует какую-то секретную смесь специй или что-то такое, и получается просто потрясающе. Ты должен попробовать это, — Минхо не нравится тон голоса Хенджина, у него почти идут мурашки по спине. — Эй, Минхо, — острый локоть толкает его руку, и он пытается это игнорировать. — Джисон тоже хочет попробовать. Минхо приоткрывает глаз ровно настолько, чтобы сначала посмотреть на Хенджина с выражением чистого зла на своем лице, а затем переводит взгляд на Джисона, который смотрит на него в ответ, несомненно, щенячьими глазами, теми самыми, к которым стремился Хенджин, хотя Минхо уверен, что младший даже не осознает этот взгляд. — Нет, все в порядке, ты не обязан его готовить, — быстро говорит он. — Я просто спросил. Хенджин снова тычет локтем в Минхо, и тот, поморщившись, отталкивает его. — Я приготовлю Джисону, — говорит он, — и Сынмину, — упомянутый парень поднимает взгляд от экрана, на котором персонаж Феликса проходит очередной уровень, но не отрывает подбородок от плеча младшего. — Потому что они никогда его раньше не пробовали. А ты можешь сделать себе сам. — Эй, а как же я? — Феликс останавливает игру, — я не хочу быть наказан из-за Хенджина! — Ладно и Феликс, — соглашается Минхо. — Это какое-то предвзятое отношение, — скулит Хенджин. Минхо игнорирует его, пока поглаживает Дуни, чтобы тот слез с его колен, встает с дивана и идет на кухню. Он достает необходимые ингредиенты из шкафчиков, а затем берет из холодильника молоко и плитку шоколада, когда слышит позади себя тихие шаги. Он уже не удивлен, видя Джисона позади себя и закрывая бедром дверь холодильника. — Мм? — мычит Минхо и ставя кастрюлю с молоком на плиту. — Приготовление горячего шоколада займет некоторое время. — Ну, я понимаю, просто пришел посмотреть на процесс приготовления этого, по-видимому, волшебного горячего шоколада, — он смотрит на ингредиенты, разложенные на прилавке, и его глаза расширяются. — Ты добавляешь все это? — недоверчиво спрашивает он. — Нет, мне просто нравится, когда они просто составляют мне компанию. Джисон усмехается и легко хлопает его по плечу, прежде чем сесть на свободное место за столом, пока Минхо ломает плитку шоколада, чтобы потом положить его в молоко. В кухне тишина, если не считать звука ножа, постукивающего по разделочной доске, тихие голоса и музыка, доносящиеся из гостиной, уличные шумы, проникающие через кухонное окно, и мягкий стук, который Минхо уже знает, принадлежит коту, приземляющемуся на пол. Когда он поворачивается, чтобы посмотреть, что происходит, видит, что Дуни последовал за ними на кухню, и сейчас обнюхивает руку Джисона. — Эй, я хотел спросить, — тихо говорит Джисон, как будто боится нарушить тишину между ними. — Ты действительно хорош в этом, я имею в виду, в готовке, — Минхо мычит, чтобы дать ему понять, что он слушает. — Ты работаешь в ресторане или в какой-то такой сфере? Минхо смеется. — Я бы не сказал, что настолько хорош. Хотя, я думаю, термин «домашний шеф-повар» подошел бы, — он соскребает уже нарезанный шоколад тупой стороной ножа и добавляет его в молоко. — Хотя, какое-то время я действительно думал пойти учиться на кулинарию. — Но ты не поступил? — когда Минхо снова поворачивается лицом к младшему, Джисон хмурит брови, в то время как его рука рассеянно поглаживает спину Дуни. — Не думаю, что я очень сильно этого хотел. Дело не в том, что я хочу зарабатывать, работая поваром, мне просто нравится готовить. Думаю, мне этого достаточно, чтобы наслаждаться, и на самом деле мне не обязательно знать, соответствует ли это какому-то определенному уровню, пока тот, для кого я это готовлю, тоже наслаждается этим, — он достает несколько стручков кардамона из маленькой стеклянной баночки, в которой он их хранит, и открывает ее, чтобы вытащить семена. — В этом есть смысл, — говорит Джисон, кивая. — Я чувствую то же самое по отношению к музыке, которую создаю. — Да? Джисон ухмыляется. — Да. Сначала я просто писал песни для себя, и мне действительно казалось, что этого достаточно, потому что пока они мне нравятся, больше ничего не надо. Но потом я опубликовал несколько, и получил комментарии, из-за которых я понял, что могу делать больше. Мне музыка помогла пройти через многое, и если бы моя музыка могла кому-то помочь пройти через тяжелое время, то я бы наслаждался ею еще больше, — он нервно смеется. — Это звучит немного эгоистично, создавать музыку только для того, чтобы потешить собственное эго, но… ну, неважно. Минхо хмурится. — Я не думаю, что ты прав, называя это эгоистичным. Я имею в виду, ты делишься чем-то, что создаешь, да? Даже если ты делаешь это, чтобы самому получить удовольствие, то твоя музыка помогает другим, показывая, что они не одиноки в своих переживаниях, и это потрясающе, — Минхо идет за ступкой и пестиком, а потом смеется над тем, как расширяются глаза Джисона, когда он их видит. — Я думал, ты готовишь горячий шоколад, — это больше похоже на вопрос. — Так и есть. Разве ты не говорил, что хочешь посмотреть способ приготовления? Это он и есть. Он достает одну звездочку аниса из другой стеклянной банки и делает два шага к Джисону с Дуни, показывая ее коту, чтобы тот понюхал. Недавно он понял, что лучший способ заставить кота не мешать, когда он готовит — это позволить ему заранее посмотреть и понюхать ингредиенты, чтобы утолить любопытство. Дуни интересуется анисом несколько секунд, прежде чем спрыгнуть со стойки, а затем, прежде чем Минхо успевает подумать, его рука движется сама по себе, и он подносит маленькую звездочку к носу Джисона. Он мгновение моргает, глядя на это, прежде чем Минхо осознает, что сделал, и быстро убирает руку. Он открывает рот, чтобы извиниться за то, что он только что сделал, но Джисон говорит раньше, чем он успевает что-то сказать. — Ты… ты только что пытался повторить со мной то, что только что сделал с ним? — он кивает в сторону Дуни, который уже свернулся калачиком на одном из кухонных стульев, и его лицо расплывается в улыбке; Минхо не отвечает, надеясь, что если он проигнорирует это, то Джисон забудет, что это произошло. Он разворачивается на пятках, и младший хватает его за запястье и разворачивает назад, прежде чем он успевает убежать. — Шоколад подгорает, — врет он, зная, что сделал огонь слишком маленьким, чтобы это могло произойти. Он не знает, почему не может встретиться взглядом с Джисоном, и оба его уха, и кожа под рукой Джисона кажется горят огнем, когда он начинает смеяться. — О боже, ты действительно только что провернул со мной тоже самое, что и с котом, — кажется он в восторге. — Это просто привычка, ладно? — скулит Минхо. Он медленно тянет запястье на себя, но Джисон тянет его на себя, пока старший не встает между его колен, и жар с ушей немедленно распространяется вниз по шее. — Это даже хуже! Ты повел себя со мной, как с котенком, даже не осознавая, что так делаешь. Минхо усмехается. — Это едва ли похоже на обращение с котенком. Вот когда я делаю так, — он поднимает свободную руку, чтобы почесать Джисона под подбородком, — это похоже на обращение с кошкой. — Он снова касается пальцами подбородка, не подумав, и его пальцы замирают, когда он видит, как глаза Джисона расширяются, а улыбка падает. Минхо немедленно опускает руку, и он чувствует, как страх течет по его венам. «Какого черта ты делаешь», думает он. У Джисона есть парень — парень, который не только сидит менее чем в двадцати футах от него, но и является двоюродным братом. Тихий голос в его голове говорит ему, что он не сделал ничего плохого, напоминает, что он делает то же самое с Хенджином и даже с Феликсом не один раз. Но то, как Джисон отреагировал, внезапно занервничав, заставляет Минхо задуматься: а что, если он что-то понял? Но потом Джисон снова улыбается, но на этот раз это больше похоже на ухмылку. — Ну, тогда, я думаю, что твои коты наслаждаются жизнью, — он отпускает запястье Минхо, откидывается на спинку стула и больше ничего не делает, только наблюдает за ним, пока Минхо медленно отходит от него. Старший преувеличенно закатывает глаза, чтобы скрыть румянец, который, как он знает, ползет по его шее, надеется, что волосы хотя бы прикрывают уши, и снова поворачивается лицом к горячему шоколаду, кипящему на плите. Он пытается игнорировать взгляд Джисона, направленный ему на спину, пока кладет бадьян вместе с семенами кардамона в маленькую мраморную ступку, измельчает их в мелкий порошок, который затем высыпает в кастрюлю. Он добавляет щепотку соли и корицы, несколько раз перемешивает смесь и позволяя ей покипеть еще минуту, прежде чем разлить в пять кружек. Тихий шелест ткани, когда Джисон слезает со стула и встает на ноги и протягивает руку за кружкой, чтобы помочь донести напитки в гостиную, прежде чем Минхо даже успевает спросить. Теперь четыре кружки стоят на кофейном столике, и Минхо идет обратно на кухню, чтобы взять последнюю, прежде чем Хенджин сможет пожаловаться, что его никто не любит. Сынмин пробует напиток первым, и Минхо обижен искренним удивлением на его лице, когда он отрывает кружку от губ, смотрит на нее секунду, а затем делает еще один глоток. — Что ж, это на самом деле вкусно, — невозмутимо произносит он. — Это потому, что цианид еще не подействовал, — сладко отвечает Минхо. Затем, поворачиваясь к Джисону, он театрально шепчет: — Не волнуйся, я добавил его только ему. С твоим шоколадом все в порядке. — Ох, слава богу, — Джисон с облегчением кладет ладонь на сердце, улыбаясь ему поверх своей кружки, прежде чем сделать глоток; и теперь Минхо совсем не обижен тем, как расширяются глаза Джисона, который на секунду задерживает шоколад на языке, прежде чем проглотить его. — Вау, это действительно потрясающе. — Я знаю, я приготовил это. — Нет, я имею в виду, действительно потрясающе. Минхо еще раз медленно повторяет, как будто объясняет маленькому ребенку: — Я знаю, я приготовил это. Джисон издевается, пряча улыбку. — Ты понял, что я имею в виду.

✧

У них очень быстро вырабатывается свой внутренний распорядок: Феликс с Сынмином идут гулять в парк еще до того, как кто-то проснется, и оставляют Минхо записку, в которой пишут, должен ли он приготовить им завтрак; Джисон становится су-шефом Минхо на время завтрака, да и в любое другое время, когда старший готовит еду, хотя, большая часть его помощи состоит в том, что он сидит либо за столом, либо на пустом месте у стойки и составляет компанию, но также достаточно легко выполняет случайные поручения Минхо. Рутина нарушается чуть больше, чем через неделю, когда Минхо и Джисон сидят за кухонным столом, пытаясь решить, хватит ли у них — или, скорее, у Минхо — сил и энергии приготовить что-нибудь на завтрак, или им следует просто взять кофе в том кафе, где Джисону все-таки удалось получить скидку Джисона. Их прерывает дверной звонок, и не стихает до тех пор, пока Минхо не встает и не нажимает на кнопку открытия дверей сильнее, чем нужно. Он открывает замок как раз в тот момент, когда Феликс и Сынмин залетают. — Слишком холодно, — скулит Феликс, прежде чем старший брат успевает что-то спросить. — Снег пошел в ту же секунду, как мы доехали, и я имею в виду ту же секунду, как мы доехали, — Минхо видит, как снег на пальто и в их волосах уже начинает таять. Они, дрожа, идут в свою комнату, чтобы переодеться в сухую одежду, и когда Минхо направляется в гостиную, чтобы убрать гнездо из одеял, которое образовалось на диване, пока он с Джисоном не могли решить, что приготовить из еды, и он все еще сомневается, что у него есть силы, чтобы приготовить что-нибудь сегодня, видит, что Джисон уже сидит там. Но он не столько убирает беспорядок из одеял, сколько устраивается в нем сам, держа Дори у себя на коленях и прижимая его к груди. Джисон поднимает взгляд, его лицо озаряется улыбкой, когда он видит старшего, и он взволнованно машет ему рукой. — Эй, посмотри! Минхо не видит ничего необычного, когда останавливается перед диваном, и приподнимает бровь в безмолвном вопросе. — Смотри, — Джисон бросает взгляд вниз, туда, где Дори мнет лапками ткань его толстовки. — Он печет печеньки (действие, когда кот или кошка разминает лапки, чередуя их на одном месте). Минхо садится рядом с ним и протягивает руку, чтобы погладить Дори между ушами, а потом говорит коту: — Хорошая работа, думаю, теперь у нас хватит теста на дюжину печений «Джисон». Младший поправляет очки на носу и поднимает руку к подбородку в притворном раздумье. — Как долго ты будешь их выпекать? — Ну, обычно это около десяти минут, но с печеньем «Джисон» сложно сказать, так как оно маленькое. — Да? — мальчик ухмыляется, и Минхо кивает, сохраняя серьезное выражение лица. — Да. Не хотелось бы, чтобы печенье подгорело, но при этом его нельзя вынимать из духовки раньше времени. Джисон кладет локоть на спинку дивана и наклоняется так близко, как только может, стараясь не потревожить Дори, и смотрит на старшего. — Но разве это не зависит от температуры духовки? — Ну, ты не спрашивал про температуру, — он чувствует себя немного нелепо из-за того, что затеял этот спор, или дебаты, или чем бы это ни было. — Но это подразумевалось. Младший наклоняется к нему еще немного, так близко, что Минхо чувствует запах искусственной клубники шампуня, собственного шампуня Минхо, который исходит от волос мальчика, и теперь он видит, что у того на лице не одна родинка, есть еще две поменьше; одна совсем крошечная выше на скуле, а другая ближе к краю лица. У Минхо появляется глупая мысль взять ручку и соединить их одной линией. — Погоди, — говорит тихо Джисон. — Ты знал, что у тебя есть маленькая родинка, вот здесь? — он поднимает руку и стучит пальцем по своему собственному носу. Минхо моргает, прежде чем широко раскрыть глаза в притворном шоке. — Правда? Я смотрю на свое собственное лицо в зеркале каждый день более двадцати лет и никогда не замечал. — Боже, ты такая язва, — смеется Джисон, и Минхо думает, что его улыбка, принимающая форму сердца вместе с тем, как его носик мило морщится от смеха, сведут его в могилу. А затем раздается щелчок открывающейся двери, и Минхо быстро отворачивается Джисона, когда в гостиную заходят Феликс и Сынмин. Сынмин хватает край одеяла, на котором сидит Минхо, и дергает за него, пока старший не вынужден с ворчанием встать, и садится на диван. Джисон тоже встает, поднимая на руках Дори, и машет Феликсу, пока тот не плюхается рядом с Сынмином с благодарной улыбкой; Минхо притворяется, что при виде этого он не чувствует вины. Он прочищает горло. — Что вы, ребята, хотите на завтрак? — спрашивает он. — Хотя, если честно, я не хочу ничего готовить, — добавляет он. — Тогда зачем спросил? — Сынмин фыркает. — Потому что я вежливый, — парирует Минхо. — Ты знаешь, что такое вежливость? — Сынмин ахает. — Я ничего не хочу есть, — перебивает их Феликс, ерзая на диване, пока не сворачивается калачиком на боку, кладя голову Сынмину на колени. — Хочу спать. Минхо бросает неловкий взгляд на Джисона, но он уверен, что через секунду в его глазах появляются звезды восхищения, так как прямо перед ним разворачивается картина века, Джисон прижимает Дори к груди, как новорожденного ребенка, мягко почесывая кота под подбородком. Вероятно, он чувствует на себе взгляд Минхо и поднимает взгляд. — На самом деле я тоже не особо хочу кушать, — говорит он, и Минхо рад, что мальчик воспринял его взгляд за вопрос, а не за то, что было на самом деле. — Тогда я скажу Хенджину, чтобы он просто принес кофе, — предлагает он. Десять минут спустя он убирает свой телефон в карман после того, как друг говорит, что приедет чуть больше, чем через час, если автобус приедет вовремя, и через два, если нет. Когда он возвращается в гостиную, Феликс и Сынмин спят на диване, а Джисон осторожно укладывает спящего Дори на кресло, прежде чем повернуться к Минхо. — Хочешь посмотреть фильм? — спрашивает он. — Да, но не здесь, — он многозначительно смотрит в сторону дивана. — Не хочу их будить. Джисон кивает и следует за ним по коридору в его комнату; Минхо не знает, почему он вдруг нервничает из-за того, что Джисон будет в его комнате, учитывая тот факт, что он живет там сейчас и, следовательно, уже знает, как она выглядит, но он все равно чувствует себя немного на взводе, когда Джисон включает ноутбук Комната убрана, и младший уже расставил свои вещи по комнате. Минхо замечал их всякий раз, когда заходил что-нибудь взять из своих вещей, но до сих пор не придавал этому особого значения. Например, на спинке его кресла висит пара огромных толстовок, а на комоде стоит флакон одеколона, который определенно не принадлежит Минхо. Чемодан стоит у края кровати, на кровати лежит пара маленьких плюшевых игрушек; Минхо не думает, что может винить себя за то, что находит милым тот факт, что Джисон решил взять их с собой, но забыл жидкость для линз. — Прости, что украл твою комнату, — говорит Джисон, садясь на кровать и прислоняясь спиной к изголовью, пока ищет, что им посмотреть. Минхо отмахивается от него. — Все в порядке, — затем, увидев еще одну толстовку, висящую на крючке за дверью, говорит, — у тебя много толстовок. Джисон хихикает почти робко. — Да, я знаю. Но они такие удобные. Это как защитное одеяло, которое я могу надеть или просто взять с собой куда угодно, — он придвигается немного ближе к стене и похлопывает по месту рядом с собой. — Я надеюсь, тебе нравится Ghibli, — добавляет он. — Это преступление, если кому-то не нравятся их работы, — отвечает Минхо, забираясь рядом с ним. Они сидят плечом к плечу, Джисон размещает ноутбук на ногах, которые вытягивает перед собой. — Что мы смотрим? Джисон нажимает на воспроизведение вместо ответа, и Минхо сразу узнает вступительную сцену Ведьминой службы доставки — О, мое любимое, — говорит он, довольный. Джисон поворачивается к нему и ухмыляется. — Из-за кошки? — Если бы мой любимый фильм Ghibli был основан исключительно на том, есть в нем кошки или нет, то тогда это должен быть «Возвращение кота»? — Нет, потому что Джиджи объективно лучший кошачий персонаж от этой студии, — говорит Джисон, как будто это очевидная вещь, и Минхо просто не может с ним спорить. Они смотрят фильм в приятной тишине, лишь изредка обмениваясь комментариями, пока не доходят до сцены, где Кики медленно начинает терять свои ведьмовские способности. — Ты знаешь, — тихо говорит Джисон. — Это мой самый любимый фильм, и определенно тот, который близок к сердцу, поэтому у меня к нему особенное отношение. Минхо мычит. — Да? Джисон тихо смеется. — Она одна, без друзей в новом городе, чувствует себя чужой и из-за этого теряет свою магию. Да, раньше это было очень близко к моему состоянию, — мгновение он ничего не говорит, и Минхо не давит на него, несмотря на то, что точно знает, что есть еще что-то, что младший хочет сказать. — Я думаю, может быть, поэтому этот фильм определенно в списке любимых, — продолжает он. — Как, несмотря ни на что, на все тревоги и переживания, Кики все равно в конце концов строит для себя новый дом благодаря тем, кто ей помог. Это заставило меня понять, что я тоже могу создать дом где угодно. Джисон полностью поворачивается к нему лицом, прижимаясь коленом к колену Минхо, и тот наклоняет к нему голову. — Когда я был младше, то ощущал себя инопланетянином, который приземлился здесь по ошибке, просто потому нигде не чувствовал себя как дома, — наконец признается он. — Я никогда не чувствовал, что где-то может быть место, предназначенное для меня, и не мог понять, это из-за переезда, или из-за того, что со мной что-то не так. Минхо не знает, что им движет, когда протягивает руку, чтобы обхватить руку Джисона, лежащую у него на коленях, а затем слегка сжимает ее, а когда понимает, что рука немедленно убирается из-под его руки, он чувствует, как что-то холодное и густое распространяет по его венам. Но это длится недолго, потому что все, что делает Джисон, это поворачивает свою руку так, чтобы можно было соединить их ладони, и сжимает свои пальцы вокруг тыльной стороны ладони Минхо. — Сейчас я этого уже не чувствую… Ну, я все еще не идеален, но все равно горжусь собой, — он задумчиво мычит. — Думаю, если бы тот я, который был пять лет назад, встретил себя нынешнего, он бы очень гордился. — Ну, это ведь самое главное, да? — Да, я так думаю, — Джисон смотрит на него с искренней улыбкой и сильнее сжимает его руку. Минхо быстро переводит свой взгляд обратно на экран. Его сердце бьется так быстро и сильно, что ему кажется, он чувствует его в кончиках пальцев, и изо всех сил надеется, что Джисон этого не чувствует, когда тот снова поворачивается лицом к экрану, кладя их соединенные руки обратно к себе на колени. Уютная тишина возвращается, и они досматривают оставшуюся часть фильма, а Минхо пытается сосредоточиться на вымышленном городе Корико, стараясь унять вину, которая медленно растет внутри и заполняет его голову.

✧

В субботу, когда Минхо возвращается из похода в магазин, он чувствует запах свежей выпечки еще до того, как открывает дверь квартиры. Аромат становится еще сильнее, когда он заходит внутрь, и он может различить запах орехов и что-то похожее на ириску, это добавляет праздничного уюта в квартире. Он едва успевает скинуть ботинки и повесить пальто, как чья-то рука прижимает к его рту печенье, еще достаточно теплое, чтобы кусочек шоколада таял на губах. — Посмотри, что приготовил Феликс! — Джисон ухмыляется, поднося печенье ко рту Минхо, пока тот не ловит его за запястье, тем самым останавливая руку, чтобы он мог наконец откусить кусочек. Он чувствует, как смесь шоколада и сладкого, крошащегося печенья немедленно тает у него на языке. — Срань господня, — стонет он, двигаясь, чтобы откусить еще кусочек, и резко останавливается, когда чувствует, как кончики пальцев Джисона касаются его губы. Он чуть не давится, и рад, что Джисон не замечает этого, когда отправляет оставшийся кусочек себе в рот и слизывает растопленный шоколад со своих пальцев, а Минхо отводит взгляд от его рта, чтобы вместо этого сосредоточиться на шуме в его ушах. — Вкусно? Я сказал ему, что он должен запатентовать этот рецепт, — с гордостью говорит Джисон, следуя за Минхо, который наконец направляется внутрь. Он замечает Хенджина и Чонина на диване, а затем тарелку с печеньем на кофейном столике перед ними и останавливается, чтобы взять еще одно, прежде чем отправиться на кухню, чтобы убрать продукты. На плите остывает поднос с остатками, а Феликс и Сынмин сидят за кухонным столом и едят с другой тарелки. — Сколько партий ты сделал? — спрашивает Минхо, ставя сумку на прилавок и начиная доставать свои продукты. — Только две, но я думаю, что можно приготовить еще, поскольку мы уже почти доели первую, — отвечает Феликс с набитым ртом. Минхо напевает, убирая фрукты и овощи в холодильник, но останавливается, когда уже собирается закрыть дверь. — Феликс? — Мм? — Ты не использовал сливочное масло? Феликс хмурится. — В смысле? Я его использовал! Только грешники могут печь с подсолнечным вместо сливочного. Минхо достает из холодильника кусок сливочного масла и показывает его Феликсу, вопросительно приподнимая бровь. — О, мне нужно было несоленое, поэтому я взял то, что было в морозилке. На упаковке было написано, что оно несоленое. У Минхо кровь стынет в жилах. — Что? — Извини, ты его хранил для чего-то другого? — Феликс извиняюще улыбается, а Минхо быстро закрывает холодильник и делает два шага к столу. — Феликс, — тихо говорит он. — Сколько… сколько вы съели? — Наверно около дюжины? А что, оно было испорчено или что? — он выглядит обеспокоенным, и Минхо не уверен, будет его брат еще больше волноваться или наоборот меньше, если он скажет ему, что младший по неосторожности приготовил вероятно лучшую выпечку, которую Минхо когда-либо пробовал в своей жизни. Он в конечном итоге ничего не говорит, потому что глаза Сынмина расширяются от осознания. — Только не говори мне, что это было масло с канабисом (такое масло один из самых популярных конопляных продуктов на западном рынке каннабиса) или что-то такое, — старший молчит, а Сынмин продолжает: — Черт, я знал, что оно выглядело странно. Феликс, я же говорил тебе, что оно выглядело странно! — А я говорил, что думал, это просто какое-то необычное органическое масло или что-то такое! — голос Феликса повышается от паники. — Оно не такое уж концентрированное, — пытается успокоить его Минхо. — Но если каждый из вас съел хотя бы по два, тогда… подожди, сколько успел съесть Чонин? Он не дожидается ответа, прежде чем убежать в гостиную, как раз вовремя, он успевает ударить Хенджина по руке до того, как тот берет еще одно печенье, и хватает тарелку со стола. — Какого черта? На кухне есть еще, бери оттуда, — Хенджин тянется к тарелке, и Минхо убирает ее дальше. Чонин вопросительно смотрит на него. — Все в порядке? — Феликс случайно добавил туда травку, — выпаливает Минхо. Он слышит прерывистый вздох позади себя и, обернувшись, видит Джисона, который замер с печеньем на полпути ко рту. — Он что? — Как это можно сделать по ошибке? — почти плачет Хенджин. — Тогда почему я ничего не чувствую? — жалуется Чонин, и Минхо оборачивается, строго гладя на него. — Ты почувствуешь позже, и останешься здесь, пока действие не закончится, потому что твои родители выселят меня за то, что я накачал их ребенка. В первый час Минхо ничего не чувствует, и начинает убеждать себя, что возможно он ошибся, и Феликс на самом деле использовал обычное сливочное масло, хотя он был уверен, что это не так. На протяжении второго часа он наблюдает за Джисоном, сидящим на полу и прислонившимся спиной к дивану, между его ног расположился Хенджин, пока младший убирает длинные волосы в два хвостика, и Минхо наконец чувствует. Сначала ощущает, как что-то словно движется в животе, прежде чем тепло медленно окутывает все его тело, и глаза становятся тяжелыми, но не веки, а сами глаза. Он позволяет им закрыться всего на мгновение, а когда открывает их, он словно видит мир сквозь пленку. Как будто он видит стоп кадрами, которые разделены между собой буквально долями секунды, это почти незаметно, но этого достаточно, чтобы он обратил внимание. Руки Джисона двигаются немного хаотично, пока он завязывает волосы, оставшиеся на затылке Хенджина в третий хвост, а когда он немного поворачивает голову в сторону, Минхо видит его глаза, налитые кровью. — Черт, — выдыхает он, и это заставляет и Джисона, и Хенджина наконец повернуться к нему. У Хенджина такие же, налитые кровью глаза. — Срань господня. Ты выглядишь… дерьмово. — Ты выглядишь дерьмово, — резко отвечает Минхо, а затем поворачивается к Джисону. — И ты тоже выглядишь дерьмово. — Нет… ты выглядишь очень дерьмово, — подчеркивает Хенджин, наклоняясь в его сторону. — Мы просто под кайфом, — объясняет Минхо. Он идет в центр комнаты, а затем падает на спину на ковер, как морская звезда. Минхо поворачивается на бок. Чонин уснул, чему старший бесконечно благодарен, и он видит, что Феликс и Сынмин все еще сидят на кухне, они склонились над столом и заговорщически перешептываются, время от времени оглядываясь в гостиную, прежде чем продолжить разговор. Джисон ничего не сказал с тех пор, как смог убедить Хенджина позволить заплести его волосы, и до сих пор даже не сдвинулся с места. Минхо хмурится. — Джисон, ты в порядке? Мальчик поворачивается к нему и медленно моргает. — Я хочу кушать. — Хочешь закажем пиццу? Джисон кивает головой. — Давай закажем две, — он говорит это так, как будто это сложное решение, к которому он пришел после недели сложных раздумий. Минхо двигается к нему и наклоняется ближе. — Как насчет трех? Глаза Джисона расширяются, и он быстро кивает, пока Минхо достает телефон из кармана, и младший прижимает ухо к задней панели телефона, пока он звонит в заведение, которое, как он знает, всегда доставляет, даже в снегопад. — Здравствуйте, я бы хотел заказать… — он поворачивается к Джисону. — С сыром. — …три сырные пиццы, — он снова смотрит на Джисона. — Большие. — Большие, — как попугай повторяет Минхо. Затем он подтверждает адрес и общую сумму заказа и вешает трубку. Секундой позже раздается звонок в дверь, и он быстро садится обратно, резко поворачиваясь лицом к Джисону, и обнаруживает, что тот уже смотрит на него широко открытыми глазами. — Что за хрень? — шепчет Джисон, но Минхо тоже не понимает, что происходит. Младший, спотыкаясь, поднимается на ноги и доходит до двери прежде, чем Минхо успевает понять, что происходит. Он слышит, как открывается входная дверь, несколько голосов переговариваются, а затем Джисон кричит: — Минхо, черт возьми, подойди сюда! — и старший хватает первое, что попадается ему под руку в надежде, что это поможет защищаться в случае нападения, и это оказывается одним из учебников Сынмина, потому что этот мальчик достаточно безумен, чтобы готовиться к следующему семестру заранее, а затем бросается к двери. Там нет серийного убийцы с тесаком в руках, только парень, держащий стопку коробок с пиццей и выглядящий слегка растерянным. Джисон подзывает рукой Минхо, чтобы тот подошел ближе, а затем поворачивается обратно к парню у двери. — Скажи еще раз, — настаивает он, и парень в дверях хмурится. — Привет.? Джисон поворачивается к Минхо так быстро, что возможно у него могла бы открутиться голова. — Это еще один Феликс, — шепчет он, хотя говорит достаточно громко, и с таким же успехом он мог говорить как обычно. — Кто вообще так звучит? Минхо поворачивается к парню с пиццей. На маленькой бирке написано «Крис», и парень выглядит одновременно смущенным и обиженным. Минхо решает, что ему не нравится этот человек. Он достает из бумажника пару купюр, отдает их, затем забирает пиццы у него из рук и говорит: — Ты мне не нравишься, — после чего быстро захлопывает дверь прямо у него перед носом.

✧

Феликс потрясен, узнав, что у Минхо нет велосипеда. — Но ты сказал, что любишь кататься на велосипеде! — говорит осуждающе он. — Да, просто у меня нет велосипеда. Ты думаешь, что я бы стал хранить его в квартире? Феликс вздыхает и опускается на диван, кладя шею на спинку. — Мы с Сынмином хотели покататься на велосипеде, — жалуется он. — В парке все еще работает велопрокат. — Я знаю. Но было бы проще, если бы мы просто позаимствовали твой несуществующий, — разочарованно вздыхает Феликс. — Разве вам не надо два велосипеда? — Нет, мы можем просто по очереди садиться за руль, — Минхо считает это немного странным, но никак не комментирует. — Я могу помочь украсть велик у Чонина, — предлагает он, и младший брат мгновенно оживляется, подтягиваясь, чтобы сесть прямо. — Я слушаю, — он заговорщически наклоняется ближе, хотя они единственные, кто находятся сейчас в комнате. — Он хранит его на пожарной лестнице, так что, вероятно, понадобится два человека, чтобы вытащить его. Феликс кивает, все его внимание сосредоточено на Минхо. — Хорошо. — И еще его придется спускать по лестнице, — добавляет он, на что Феликс лишь отмахивается. — Джисон может спустить его вниз, это не проблема. Но как мы пронесем его так, чтобы Чонин не заметил, если он сидит в собственной квартире? Новообретенное знание того, что Джисон может легко поднимать и переносить велосипед, не должно лишать Минхо способности говорить, и он убеждает себя, что единственная причина, по которой он задерживается с ответом, это чтобы он мог лучше продумать план отвлечения Чонина. — Мы с Хенджином можем отвлечь его, не волнуйся. Вам надо будет вынести велосипед на улицу, пока он будет у нас в гостях. Феликс показывает ему большой палец и ухмыляется. — Хорошо, мы обязаны справиться с миссией кражи его велосипеда. Хенджин появляется в дверях Минхо через час после того, как старший пишет ему, что купил искусственную елку и коробку украшений. Он подкупает Чонина, чтобы тот пришел в гости, пообещав домашние тток («рисовые пирожки удачи», они готовятся из рисовой муки и злаков вместе с сухофруктами, мармеладом или орехами) в обмен на то, что он будет помогать украшать елку. Хенджин приносит свою собственную картонную коробку, которую аккуратно ставит на кофейный столик. — Я же говорил тебе, что сам украшу, — говорит он, открывая коробку и начиная вытаскивать клубок из гирлянд и целую кучу различных украшений. — И извини, но я знал, что то, что ты купишь — не подойдет. Минхо закатывает глаза и смотрит, как Хенджин начинает раскладывать украшения, в то время как Чонин собирает елку. Вскоре пол усеян мишурой, яркими шарами, венками и веточками искусственной елки. Старший тянется за связкой гирлянд, чтобы начать отсоединять их друг от друга, когда Чонин бьет его пластиковой веткой по руке. — Мне обещали лакомство, вызывающее диабет. Минхо усмехается. — Невежливо так просить. Чонин пожимает плечами. — Я просто уйду домой, оставив вас самих с этой елкой, — он делает паузу и оглядывается по сторонам. — Почему дома только вы? Они уже уехали? — Нет, просто ушли гулять. — И Джисон? Минхо подозрительно щурится. — И Джисон. А что? Чонин моргает и поднимает руки вверх, изображая невинность, которая выглядела бы убедительно, если бы Минхо не знал этого мальчишку лучше. — Просто спросил. Я удивлен, что ты не с ними, учитывая, что Джисон пошел. — И что это должно означать? —ворчит Минхо. — Мне тоже показалось это странным, — влезает в разговор Хенджин, и Минхо поворачивается, чтобы злобно посмотреть на него, ведь тот точно знает, почему Джисона нет в квартире. — Это странно, учитывая, как близки вы стали. — Мы не близки, — фыркает Минхо. — Я едва его знаю, — бормочет он, поднимаясь с пола и направляясь на кухню, чтобы начать готовить ттоккук, прежде чем Чонин снова начнет угрожать, что уйдет. И это то, в чем он пытается убедить себя последние несколько дней, что он ничего не знает о Джисоне. Он снова напоминает себе об этом, доставая рисовую муку и сахарную пудру. Тот факт, что он почувствовал себя комфортно рядом с Джисоном, ничего не значит. Тот факт, что Джисон ведет себя абсолютно открыто в его присутствии, тоже ничего не значит. Тот факт, что иногда Минхо кажется, что они знают друг друга дольше, чем есть на самом деле, начиная с того, как Джисон легко отпускает глупые шутки и продолжает спорить, и заканчивая тем, как он расслабляется рядом с Минхо, ничего не значит. То, что он все чаще замечает, как младший наблюдает за ним, даже в комнате, переполненной другими людьми, ничего не значит. И необъяснимое притяжение, которое он к нему испытывает, ничего не значит. Ничего из этого не имеет значения, потому что у Джисона есть парень, и это двоюродный брат Минхо. Он по ошибке почти кладет слишком много пищевого красителя (мама бы отругала его за использование искусственных красителей вместо натуральных), и он замешивает тесто тщательнее, чем следовало, тратя больше времени, чем необходимо. Входная дверь квартиры открывается с тихим щелчком, когда Минхо ставит тесто в холодильник, быстро натирая цедру с лимона, а затем кладет ее вместе с соком в маленькую кастрюльку вместе к сахару и меду. Он наливает воду, прежде чем включить огонь, когда слышит тихий скрежет одного из кухонных стульев, а затем тот тихо скрипит под тяжестью человека, который садится на него. — Могу предположить, что миссия прошла успешно, — говорит Минхо, медленно помешивая смесь на плите. — Ага, — шепчет Джисон, и когда старший смотрит в его сторону, видит, как тот чистит мандарин из вазы с фруктами. — Дашь мне один? — Минхо кивает в сторону миски, и Джисон берет еще один, прежде чем подойти к нему. Но он не протягивает ему фрукты, вместо этого кладет их на стойку рядом, после чего подтягивается, садясь на нее и закатывая рукава толстовки, а потом снова берет один и начинает чистить. Минхо тянется за другим, и изо всех сил пытается очистить его одной рукой, в то время как другая занята непрерывным помешиванием жидкости в кастрюле, прежде чем с раздражением убирает его обратно, хотя, если честно, он даже не пытался приложить достаточное количество усилий. Джисон беззлобно смеется, разделяя очищенные дольки друг от друга и поднося одну из них ко рту Минхо. Тот застывает на секунду, неуверенный, ожидает ли Джисон, что он будет есть с его рук или возьмет в свою, но Джисон отвечает на его безмолвный вопрос, прикосновением дольки к губам Минхо, после чего тот открывает рот и позволяет младшему положить кусочек между зубами. И когда Минхо осмеливается поднять глаза на Джисона, он обнаруживает, что тот сосредоточен на дольке фрукта между его губ, и подталкивает его вперед, пока тот не оказывается на языке. Подушечка большого пальца касается верхней губы Минхо, когда он убирает руку, и его глаза встречаются с глазами старшего, когда он берет еще одну дольку и кладет ее уже себе в рот. Минхо возвращается к меду, прежде чем понять, что нужно прожевать дольку, он сосредотачивается на мякоти фрукта и кисло-сладком вкусе на языке, вместо того, чтобы вспоминать прикосновение к своей губе. Джисон безмолвно предлагает еще один маленький кусочек мандарина, и Минхо ловит его зубами и на этот раз тянет из руки Джисона. Тот бросает на Минхо насмешливый взгляд, и берет себе еще кусочек. — Что ты готовишь? — спрашивает мальчик после того, как они съели первый мандарин, и начинает чистить второй. — Тток. Это цена за то, что Чонина сейчас у нас, а не в собственной квартире, чтобы ты смог выкрасть велосипед бедного ребенка. Джисон понижает свой голос до шепота. — Эй, кража велосипеда была твоей идеей. И вообще, он большой мальчик. Он переживет это, — Минхо позволяет ему скормить ему еще один ломтик фрукта. — Ну, в идеале он вообще не должен узнать, что его забирали. Мы же не оставим велосипед у себя, — он снимает кастрюлю с огня, отставляя ее в сторону, чтобы лимонный мед остыл, и ставит сковороду на огонь, давая ей время нагреться, пока он достает кунжут и добавляет горсть в сковороду для обжарки. — Подожди, мне придется поднимать велосипед обратно? — Джисон стонет, и Минхо смеется над ним, слегка встряхивая сковороду. — А ты как думал? — он убавляет огонь, затем в другую миску кладет часть меда с лимоном из кастрюли и добавляет еще немного коричневого сахара и щепотку соли. — Смешай, пожалуйста, — просит он Джисона, который встает на ноги, отправляя в рот последнюю дольку мандарина, прежде чем взять ложку. — Честно говоря, я не подумал о том, как его возвращать, — признается он, и Минхо хихикает, роясь в одном из шкафчиков, пока не находит пароварку, откладывает ее в сторону и возвращается к плите. Он еще раз быстро перемешивает семена кунжута на сковородке, прежде чем аккуратно добавить их в миску к меду, который замешивает Джисон. — Я подниму его, если ты продолжишь отвлекать Чонина, — предлагает он, доставая тесто из холодильника и, начиная разминать тесто. — По рукам, — немедленно соглашается Джисон, садясь напротив Минхо, глядя на тесто в руках Минхо, когда тот начинает придавать ему форму. — Я могу еще чем-нибудь помочь? Минхо на секунду задумывается. — Ты можешь поставить оставшийся мед в холодильник? Прямо в кастрюле. Джисон кивает и убирает емкость, а когда он возвращается к столу минуту спустя, подходит и встает прямо за спиной Минхо вместо того, чтобы сесть рядом или напротив, наклоняясь через его плечо, чтобы посмотреть, как старший аккуратно лепит из маленького кусочка мягкого теста шарик, создавая в центре небольшое углубление, в которое накладывает смесь из меда, загибая края так, чтобы они не позволили меду растечься. Он продолжает наполнять и придавать форму другому ттеоку и не осознает, насколько близко подошел Джисон, пока тот не наклоняется еще ниже, кладя подбородок на плечо Минхо. Мягкие волосы Джисона щекочут ухо, и Минхо удивляется, как его волосы остаются такими мягкими и блестящими, когда они осветлены; он надеется, что Джисон не слышит, как у него перехватывает дыхание, пока младший прижимается ближе. — Ты действительно хорош в этом, — говорит Джисон, и Минхо может чувствовать, как двигается его грудь, пока тот говорит. — Я готовил их с бабушкой, когда был ребенком, так что, думаю, я в этом неплох. Он слышит улыбку в голосе Джисона, когда тот говорит. — Это так мило. — Честно говоря, я уверен, что она просто пользовалась тем, что у нее была пара маленьких детских ручек, которые могли делать всю работу за нее, — признается Минхо. — Твои руки все еще такие маленькие, — говорит Джисон, вытягивая свою левую руку так, что она оказывается рядом с ладонью Минхо, пока тот готовит. Он касается тыльной стороне правой ладони, и старший переворачивает руку, чтобы Джисон мог прижать их друг к другу, ладонь к ладони с растопыренными пальцами. — Они одного размера, — Минхо сглатывает, и ему кажется, что сердце застряло в горле, и он сейчас задохнется. — Нет! Моя больше, — настаивает младший, прижимая их руки друг к другу, пока тыльная сторона ладони Минхо не соприкасается с поверхностью стола. Джисон опирается другой рукой о край стола, пытаясь сохранить равновесие, при этом двигаясь еще ближе к старшему. — Они одного размера, — тихо повторяет Минхо. Джисон усмехается, скользя своими пальцами между пальцами Минхо. Он крепко сжимает руку Минхо и игриво качает ее. — Все еще маленькая, — самодовольно настаивает он. — Можешь говорить себе все, что угодно, — вздыхает Минхо с притворной жалостью, и Джисон смеется, прежде чем отпустить его, положив руки по обе стороны от старшего. Его собственные руки беспомощно зависают на секунду, пока разум отчаянно пытается осмыслить что-либо, кроме ширины груди Джисона, прижатой к его спине, и его тихого дыхания рядом с ухом Минхо. Он берет маленький шарик теста, который положил на стол до этого, и заканчивает заклеивать его уголки, а затем быстро заканчивает с остальным, прежде чем прочистить горло. — Мне нужно пройти, — говорит он. — Мм? Что-ой, — Джисон, по крайней мере, звучит смущенно, когда отпускает поверхность стола и встает прямо. Но не отступает дальше, и когда Минхо оборачивается, они оказываются почти нос к носу, или, скорее, нос ко рту. Он быстро отодвигается от Джисона, прежде чем успевает сделать какую-нибудь глупость, например, наклонится вперед и попытается поцеловать парня своего двоюродного брата в красивую переносицу. Минхо протирает дно пароварки влажной тканью и просит Джисона выложить кружочки теста, пока сам доводит до кипения кастрюлю с водой. Десять минут спустя он поливает охлажденным медом блестящие ттоки и, шлепнув Джисона по рукам, несет тарелку в гостиную, чтобы поставить перед Чонином и Хенджином, которые спорят о лучших праздничных фильмах. Чонин немедленно запихивает в рот целый тток, проглатывая его так быстро, что Минхо задается вопросом, жевал ли он вообще. Каким-то образом самый младший ввязывается в соревнование с Джисоном, кто быстрее и больше съест, и Минхо сидит на краю стула, пока Чонин проглатывает целые ттоки зараз, в то время как Джисон легко кладет в рот два за раз, совсем как бурундук. — Ты хочешь поспорить? —спрашивает Хенджин, пока вешает гирлянду на елку. — Какая ставка? — Двадцать, если победит Чонин, тридцать, если твой школьник. Минхо игнорирует явный подтекст. — Договорились. Он встает, чтобы выключить торшер, чтобы Хенджин мог включить гирлянду, которая освещает комнату сильнее, чем торшер. Хенджин кладет подбородок на руку, рассматривая проделанную работу. — Я думаю, нам нужно больше гирлянд. — Что, не достаточно похоже на елку в Рокфеллер-центре, Хени? (рождественская ёлка, ежегодно устанавливаемая в Манхэттене) — Не будь мудаком, надо задернуть шторы, — отвечает тот, и Минхо закатывает глаза, но все равно протягивает ему руку, помогая подняться с пола. Когда он возвращается к месту проведения соревнования по поеданию выпечки, то обнаруживает, что Джисон и Чонин лежат на диване и стонут. Ни он, ни Хенджин в итоге так и не узнают, кто победил.

✧

— Сынмин и я хотим сегодня доехать до центра, вы хотите с нами? — Мы подумаем. — Что подумаете? — Зачем вам в центр? — Минхо быстро перемешивает в сковородке жареный рис кимчи. — Мы хотим посетить музей фотографии, тот, что в Нижнем Ист-Сайде, я забыл название. Минхо оглядывается на Феликса. — С каких это пор ты стал интересоваться фотографией настолько, чтобы идти в музей, который ей посвящен? — Мне нравится фотографировать! И это Сынмин хочет туда, но еще мы хотим попробовать попасть на Бродвейское шоу. — Я не хочу на шоу, но не против сходить в музей, — говорит Минхо, выключая плиту. — Я тоже, — шепчет Джисон со своего места за столом, пока старший раздумывает, стоит ли перекладывать рис на тарелки, но решает оставить его на сковородке. Под рукой Джисона лежит подставка, и Минхо собирается попросить его подвинуть ее, но слова замирают у него на языке, а горло резко сжимается, как только он видит внешний вид мальчика. У Джисона двухдневная щетина на подбородке, губы потрескались и покраснели до такой степени, что на них почти больно смотреть; лицо опухшее, полусонные глаза почти закрыты, а очки сидят немного криво, и сердце Минхо болезненно быстро колотится в его груди. Минхо с большим раскаянием задается вопросом, какой грех он совершил в прошлой жизни, чтобы заслужить такое наказание в этой. Джисон замечает, что старший стоит со сковородкой, и быстро двигает подставку к центру стола, сразу же зачерпывая щепотку дымящегося риса, как только сковорода опускается, и запрокидывает голову, чтобы отправить рис в рот, пока тот не обжег кончики пальцев. — Хорошо, я скажу Сынмину, что вы с нами, — говорит Феликс, прежде чем выйти из кухни, и Минхо подумывает о том, чтобы обжечь себе пальцы в качестве компенсации за то, что ему потребовалось меньше минуты, чтобы забыть, что младший брат все это время был там. Они выезжают незадолго до часа пик, и, к удивлению, умудряются добраться до центра до того, как зимнее солнце садится. Они ходят по музею десять минут, прежде чем Джисон толкает Минхо локтем в бок. — Эй, ты хочешь еще что-то здесь посмотреть? Минхо оглядывает музей, который больше похож на галерею; помещение просторное, в минималистическом дизайне, на стенах развешаны фотографии. На самом деле, экспонаты интересуют Минхо не так уж и сильно, и он уже может сказать, что яркое флуоресцентное освещение вкупе с абсолютной белизной стен вызовут у него головную боль. — Если честно, то не совсем, — признается он. Джисон ухмыляется. — Я тоже. И я почти уверен, что они позвали нас просто из вежливости, — он бросает взгляд на Феликса и Сынмина, которые опустили лица к описанию одной из выставленных работ, прежде чем он кивает в сторону выхода и начинает двигаться к нему. — Тогда почему ты согласился? — спрашивает Минхо, следуя за ним и пробираясь сквозь толпу посетителей. — Я подумал, что было бы неплохо съездить в центр. Я имею в виду, действительно здорово прогуляться больше, чем по кампусу, — он останавливается перед тяжелыми стеклянными дверями всего на секунду, прежде чем распахнуть их. На улице снова идет снег: витрины магазинов покрыты белым, снег на тротуарах и дорогах отражает мягкое сияние уличных фонарей и световых вывесок, создавая калейдоскоп на фоне серых стен зданий. Джисон, стоящий в стороне от основного движения пешеходов, засунул руки глубоко в карманы и натянул капюшон поверх шапочки, вытягивает шею и поднимая лицо к небу, где серое облако заслоняет редкие лучи зимнего солнца, из-за чего улицы кажутся темными, холодными и одинокими, несмотря на огромное количество людей вокруг. Но есть что-то особенное в том, как он стоит и улыбается, выделив момент, чтобы полюбоваться небом. Минхо не может видеть его улыбку в форме сердца, так как Джисон натягивает шарф практически до носа, но он может видеть, как его щеки поднимаются и округляются, прижимаясь к оправе очков, а его глаза образуют полумесяцы. Затем мальчик поворачивает голову, чтобы посмотреть на старшего, и тот заставляет себя не отводить взгляд. — Ты хотел сходить в какое-то определенное место? — спрашивает Минхо. — Нет. Я просто хотел прогуляться, — выглядя слегка смущенным, Джисон быстро добавляет: — Но ты не обязан идти со мной, если не хочешь, не хочу тащить тебя с собой силой. — Ты спросил, и я согласился, так что все в порядке. Джисон заметно оживляется, и они идут по улице, двигаясь туда, где, как знает Минхо, должны быть фрески. Вряд ли это далеко от них, учитывая, что здесь почти каждый дюйм стен расписаны граффити. Минхо всегда ценил городское уличное искусство; смесь произведений, связанных с политикой, статуи и стены, расписанные исключительно ради эстетики. Было бы неправильно ходить по городу и смотреть на голые кирпичные стены. И, учитывая, что некоторые работы могут украшать стены совсем короткий промежуток времени, каждая такая прогулка оставляет после себя свое впечатление. Они почти ничего не говорят, продолжая идти, если не считать комментария к одной из работ, у которой они останавливаются, чтобы рассмотреть ее поближе. — Это ты, — говорит Джисон в какой-то момент, используя локоть, чтобы указать на стену, не доставая руки из карманов. Минхо хмурит брови, глядя на рисунок; если бы у него спросили, что там изображено, он бы сказал, что это просто что-то абстрактное, какие-то цветные пятна, которые он не может составить в какое-то конкретное изображение, как бы сильно ни старался. — Что это? — Ты не видишь? — Вижу что? —хмурится Минхо. — Это ты! — настаивает Джисон. Минхо отступает на пару шагов назад, думая, что, возможно так он увидит что-то, что еще не понял, но это не помогает. — Я поверю тебе на слово, — наконец отвечает он, и Джисон демонстративно закатывает глаза и качает головой, прежде чем они продолжают прогулку. Они проходят мимо кирпичной стены, выкрашенной в ярко-красный цвет, на ней больше ничего не изображено, и Минхо останавливается, чтобы привлечь внимание Джисона. — Это ты, — на этот раз говорит он. — Это моя куртка, —поправляет Джисон. — Нет, нет, это ты. Вот, — он вынимает руку из кармана, чтобы обвести ей стену. — Это ты. Джисон хмурится. — Я не вижу. — Ну, я не могу заставить тебя увидеть, — Минхо громко выдыхает. — Деревенщина. Он смеется, пригибаясь и пытаясь спастись от рук Джисона, которые тот наконец-то вытащил из карманов, только ради того, чтобы ударить Минхо. Они продолжают прогулку, пока не доходят до поворота на небольшую улочку, на которой расположились магазины и рестораны, а потом она выходит на более широкую дорогу с бумажными фонариками, подвешенными между уличными столбами, и вывесками, написанными на ханзи (китайское письмо). Джисон поворачивается к Минхо с молчаливым, но умоляющим взглядом. — Что? — спрашивает он, хихикая. — Ты хочешь дим-сам или что-то такое? (дим-сам это небольшие порции десерта, фруктов, овощей либо морепродуктов, которые в китайской традиции подают к столу вместе с чашкой китайского чая) — Ты голоден? — Умираю с голоду. Они решают не покупать полноценные блюда и вместо этого покупают еду у продавцов и в семейных ресторанах, которые попадаются им на глаза: хрустящие гедзу (японские пельмешки), приготовленный вручную ламянь (разновидность китайской лапши из мягкой пшеничной муки) и манты с бульоном, который в итоге стекает по подбородку Джисона, прежде чем тот успевает вытереть его пальцем, он застенчиво улыбается, и Минхо хотел бы не видеть эту улыбку, которая заставляет его сердце биться чаще. Они заканчивают на бао (булочки, которые готовятся на пару), она мягкая, как вата, и достаточно горячая, чтобы у Минхо покалывали кончики пальцев, пока он разламывает ее пополам, чтобы поделиться с Джисоном; сливочно-красная фасолевая паста, которая находится внутри, тает на языке и оставляет во рту приятную сладость. — Ладно, — говорит Джисон, выдувая воздух в сложенные ладони. — Я знаю, куда мы пойдем дальше. Его губы растягиваются в очередной застенчивой улыбке, и Минхо может видеть в его глазах озорной блеск. Как Минхо удалось убедить надеть на себя коньки, выше его понимания — хотя он осознает, что сейчас из-за своего глупого сердца сделает все, что угодно для Джисона, лишь бы тот снова посмотрел на него таким взглядом, полным радости. Восторг на лице младшего, когда тот услышал, что это будет первый раз, когда Минхо катается на коньках, греет его сердце и возможно — это далеко не самое худшее решение, которое он когда-либо принимал. Минхо двигается по льду с такой же легкостью, с которой ходит по земле, и, должно быть, он делает что-то неправильно, потому что Джисон смотрит на него с возмущением. — Как так? Так не должно было быть! — протестует младший. — А как должно было быть? — Ты должен был сделать один шаг и сразу же упасть на задницу! — восклицает Джисон, хотя именно он тот, кто близок к падению, его колени дрожат, а руки вцепились в ограждение катка. Минхо сцепляет руки за спиной и плавно скользит к Джисону, который театрально хмурится, но все еще стоит у ограждения, определенно восхищаясь тем, как старший держится на льду. Минхо изо всех сил пытается не позволить этому искреннему восхищению затуманить голову. — Это так несправедливо, — скулит Джисон, невольно надув губы. — Ты даже не напрягаешься! Ты соврал? — Я действительно никогда раньше не катался на коньках, — честно говорит Минхо. — Но я танцую, вот и все, —добавляет он. Джисон усмехается. — Боже, я хотел всего один раз в жизни хорошо провести время и посмотреть, как ты выставляешь себя дураком! Джисон продолжает держаться руками за забор, медленно продвигаясь по периметру катка, в то время как Минхо буквально рассекает вокруг, и ему немного становится не по себе от этого. Старший останавливается достаточно близко и протягивает руки к Джисону, но находится на таком расстоянии, чтобы тому пришлось оттолкнуться от ограждения, чтобы дотянуться до него. Он игриво шевелит пальцами, дразня младшего, но это срабатывает, когда тот побеждено вздыхает. Он держит забор так крепко, что его костяшки белеют, и смотрит на Минхо без особого доверия, но, тем не менее, наконец отталкивается от стены. Он делает маленькие, осторожные, почти детские шажки, пытаясь ходить на коньках так, словно лишится головы, если сделает один неосторожный шаг, его кулаки сжаты, спина напряжена, а колени дрожат. — Ты хорошо справляешься! — подбадривает Минхо, легкая улыбка озаряет лицо Джисона, и она настолько ошеломляющая, что у Минхо мелькает мысль, что у него кровь пойдет носом, и это будет вовсе не из-за столкновения со льдом. — Постарайся расслабиться. Джисон продолжает двигаться, сейчас его тело не так напряжено, как раньше, но его шаги настолько маленькие, что он едва передвигается, пока Минхо в конце концов не жалеет его и не останавливается в ожидании, пока младший сможет до него дотянуться. И как только тот останавливается на достаточно близком расстоянии, он берет его чуть ниже локтей и тянет на себя, двигаясь спиной вперед. Джисон перестает пытаться двигаться самостоятельно и позволяет вести себя, но тело напряжено, и Минхо внезапно вспоминает, как его кот цепляется за край ванны, когда знает, что в конечном счете все равно намокнет, словно понимает, что этого не избежать, но все равно боится. Они делают два круга, прежде чем Минхо отпускает руки и понимает, что ему удалось вспотеть, несмотря на холод. — Ты безнадежен, — тихо смеясь, признает Минхо. — А как же «ты хорошо справляешься»? — спрашивает Джисон, подражая голосу Минхо. — Честно говоря, я думал, что это подействует, как своеобразное плацебо или что-то такое, но ты действительно плох в этом, — он громко смеется и отъезжает на достаточное расстояние от младшего, когда тот поднимает кулак. — Ты не такой страшный, каким хочешь казаться, — дразнит он. — Я ухожу. Минхо скрещивает руки на груди и приподнимает бровь. — Удачи. И тогда Джисон, кажется, понимает, где он находится: он стоит в центре катка, стена почти в десяти метрах от него. Он, скорее всего, знает, что если попытается сделать шаг, то приземлится на задницу, и Минхо тоже знает это; он знает, что Джисон знает, что он знает. Он смотрит на Джисона, поджав губы и пытаясь сжать их в твердую линию, не дав растянуться в улыбку. — Я не говорил, что хочу уйти сейчас, — хладнокровно отвечает Джисон. — Ты сказал «ухожу», как в настоящем времени. То есть, уходишь сейчас. — Это не то, что я имел в виду, ты знаешь, — он почти сгибает одно колено, почти поднимая ногу, как будто собирается топнуть от раздражения, прежде чем останавливает себя, осознавая, какая это ужасная идея делать такое на льду, и ставит обе ноги ровно; затем умоляюще смотрит на Минхо, пока тот не едет к нему. Джисон берет одну из рук старшего и кладет ее себе на плечо, затем обнимает своей рукой талию Минхо. Они прижимаются плечами друг к другу, пока старший тихо двигается вперед, не желая нарушать атмосферу. И сейчас, когда Джисон так близко, прижат к его боку — даже слишком близко — и его пальцы вцепились в куртку Минхо, угрожая утянуть его вниз в случае падения, Минхо боится, что он действительно упадет. Ему страшно, что он упадет и поступит как эгоист, потянув Джисона за собой. (я думаю, в оригинале идет отсылка к fall — упасть и fall in love — влюбиться) Солнце садится, когда они наконец уходят с катка, и небольшой снег, который успел покрыть тротуары, мягко хрустит под ногами, когда Минхо вытаскивает свой телефон из кармана. Он видит сообщение от Феликса, в котором тот говорит, что они могут не ждать их с Сынмином: «я уверен, что мы закончим позже вас, так что езжайте домой». Они решают вернуться домой на автобусе и садятся в самый конец, прижимаясь друг к другу боками, после чего Джисон кладет подбородок на плечо Минхо, глядя в окно. На улице темно, и уличные фонари кажутся танцующими звездами. И когда Джисон в конце концов убирает подбородок только для того, чтобы положить голову на плечо, Минхо совсем не возражает, оставляя его там, пока они не доезжают до своей остановки.

✧

Рождественское утро определенно переоценено. Минхо просыпается чуть раньше обычного, чтобы приготовить блинчики (в оригинале написано nokdujeon это разновидность пикантных корейских блинчиков, приготовленных с молотыми бобами маш) по такому случаю, и не утруждает себя тем, чтобы посмотреть кто идет, когда не может распознать тихие шаги позади себя, пока ставит сковороду на огонь. Только после того, как он заканчивает готовить, собираясь поставить на стол тарелку, он видит Сынмина, который подпирает подбородок ладонью и смотрит в окно, прежде чем повернуться к нему лицом. Минуту он ничего не говорит и молча наблюдает за Минхо, который достает тарелки из шкафов. А затем произносит: — Ты не особо религиозен, — и это не столько вопрос, сколько утверждение, и Минхо удивлен тем фактом, что младшему удалось это заметить. — Наверно не совсем, да, — он пожимает плечами. — И ты тоже, — подмечает он. Сынмин лениво постукивает пальцами по потертой поверхности стола. — Ты знаешь это чувство, когда твоя мама говорит не выходить на улицу, но ты все равно выходишь в снегопад, а когда возвращаешься домой, дрожа от холода, она уже ждет тебя с горячим напитком и одеялом? Вот это религия. — Я позвоню папе римскому и поделюсь с ним твоим замечанием. Сынмин тянется, чтобы схватить блинчик. — Обязательно. Хенджин приходит с подарками после полудня, в одном из самых уродливых, безвкусных рождественских свитеров, которые Минхо когда-либо видел; для полного счастья, в свитер вшита гирлянда с каким-то механизмом, который исполняет Let It Snow, и тот факт, что Хенджину все еще удается выглядеть как модель, делает ситуацию только хуже. В итоге он дарит им всем одинаковые уродливые свитера, и Джисон единственный, кто сразу же надевает свой, заливаясь смехом, в то время как Феликс улыбается, а Сынмин смотрит Хенджину прямо в глаза, прежде чем они одновременно отказываются от этого. Минхо не надевает свой, указывая, что он уже одет в свитер, и игнорирует Хенджина, настаивающего, чтобы он переоделся. В шуме и легком хаосе они обмениваются своими подарками. Минхо дарит Хенджину набор акварели и с трудом выбирается из крепких объятий друга. Для Феликса он приготовил цифровые кухонные весы, а взамен получил кулинарную книгу. Сынмин бросает в него пару пушистых носков, а в ответ Минхо кидает толстовку с надписью Bitcoin Investor Group на спине. Кто-то толкает его руку, и Минхо поворачивается, чтобы встретиться взглядом с Джисоном, который подталкивает ему маленькую прямоугольную коробочку. — Что это? — спрашивает он, хотя уже знает, что это его подарок. — Открой и посмотри. — Ты не обязан мне что-то дарить, — говорит Минхо. —Знаю, но я хотел. Кроме того, ты мне приготовил подарок, так что мы будем в расчете, — он кивает в сторону единственной оставшейся упакованной в подарочную бумагу коробки, которая стоит с другой стороны от Минхо, между ним и подлокотником дивана. — Кто сказал, что это для тебя? — усмехается Минхо. Джисон вопросительно приподнимает бровь. — Тогда для кого? — бросает он вызов. — Заткнись, — ворчит Минхо, игнорируя самодовольную улыбку Джисона, когда тот кладет коробку на колени Минхо. В какой-то момент, пока он разрывает бумагу, форма коробки заставляет Минхо испугаться, что это может быть ювелирное украшение, хотя коробочка слишком широкая для этого. Но, открыв ее, он жалеет, что это не ювелирка, потому что украшение было бы лучше, чем нож, на который он сейчас смотрит, острое лезвие блестит и переливается от острия к деревянной ручке. Он знает, что это за нож. — Джисон, это Рюсен. — Я знаю. — Он безумно дорогой. — Он был по скидке, — врет Джисон прямо ему в лицо. — Ну же, доставай. Минхо недоверчиво смотрит на него, прежде чем достать нож из коробки, его ручка идеально ложится в его руку. Он поднимает с пола кусок оберточной бумаги, складывает ее и прикладывает к краю лезвия. Оно скользит по бумаге так, словно рассекает воду — Джисон, я… Он не знает, что сказать. Его мысли проносятся со скоростью мили в секунду, потому что это не просто подарок знакомому или попытка подмазаться к двоюродному брату своего парня. Хотя он даже не знает, как это интерпретировать. Минхо бросает взгляд на подарок, который Джисон приготовил для Феликса, это кастомная клавиатура с подсветкой, и не знает, что думать. Единственное, что останавливает Минхо, прежде чем он успевает сойти с ума, это Джисон и довольная улыбка на его лице, которую тот безуспешно пытается подавить из-за ошарашенного выражения лица старшего, прежде чем он протягивает руку через колени Минхо, чтобы взять свой собственный подарок. Мягкое «Ооо», которое выдает Джисон, заставляет его сердце гулко биться в горле, и все его нервы напряжены, когда младший вытаскивает свитер из коробки; плюшевый кашемир, темно-коричневого цвета с маргариткой, вышитой слева чуть ниже воротника, и естественно на один размер больше. Джисон вопросительно смотрит на него, проводя пальцами по ткани и обводит цветок. — Я подумал, может быть, тебе не помешало бы новое защитное одеяло, — неуверенно говорит Минхо. — Если ты не можешь где-нибудь носить толстовку с капюшоном, то, у тебя будет свитер. Джисон не отвечает, и Минхо рад, что не он один не находит слов. Мальчик тянется рукой к вороту свитера, который сейчас на нем, прежде чем останавливается; похоже, он разрывается между желанием надеть подарок старшего и желанием оставить на себе эту жуть из оленей, гирлянд и музыки. В конце концов он опускает руку, кладет кашемировый свитер обратно в коробку и смотрит на Минхо. Минхо не знает, что сказать, и Джисон это понимает, потому что снова улыбается, и старший не может встретиться с его взглядом, как бы сильно ни старался. Минхо слышит звуки «Крепкого орешка», доносящиеся из телевизора, пока он стоит на кухне, раздумывая, стоит ли ему хранить мясо, замаринованное вчера, в переносном холодильнике или оно выдержит поездку в метро просто в пакете, когда слышит приглушенные шаги позади него. Ему не нужно оборачиваться, чтобы знать, что в этот раз это Джисон. — Зачем тебе мясо? — спрашивает он, как только оказывается достаточно близко, чтобы заглянуть через плечо Минхо. — Я поеду к своим родителям. На самом деле сегодня у них годовщина, — объясняет Минхо, прислоняясь к стойке. — И мне нравится готовить им ужин. Это своего рода традиция. Джисон моргает. — Это мило. Минхо не потрудился включить свет на кухне, позволяя свету от гирлянд, висящих на елке в гостиной проникать на кухню. Они отбрасывают розовый свет на кожу Джисона, придавая его щекам персиково-золотистый оттенок, и заставляя Минхо на мгновение отвлечься, прежде чем ответить. — Приходится стараться, когда ты единственный ребенок в семье, — Минхо решает не рисковать и тянется к холодильнику, который он принес на кухню заранее, начинает наполнять его льдом. —Да, но все равно это мило с твоей стороны, — он молча придерживает дверцу морозилки открытой для Минхо, пока тот кладет внутрь мясо. — Это мило только теперь, когда я действительно умею готовить. Мне стыдно за все те блюда, которые им приходилось есть и притворяться, что они были безумно вкусными, когда я только начинал. — Я не могу представить, что кому-то приходилось притворяться, что то, что ты приготовил, вкусно, — когда Минхо поднимает глаза, улыбка Джисона настолько искренняя, что Минхо верит, что он не пытается ему льстить. — Попроси Хенджина рассказать тебе о говядине веллингтон, и ты поймешь. (блюдо из говяжьей вырезки: мясо, запечённое в слоёном тесте. Вырезка обычно запекается целым большим куском) Минхо приезжает к родителям поздно вечером, как раз перед наступлением ночи. Мама открывает дверь и сразу же заключает его в самые крепкие объятия, прежде чем спросить, когда он в последний раз стригся. Он заходит на кухню, убирает челку со лба и лица в маленький хвостик, который торчит у него на макушке, закатывает рукава и начинает раскладывать ингредиенты. Он не вырос в этом доме, и сколько бы раз он здесь не был, все еще забывает, где что лежит. Отец инструктирует его, где находится лук, прежде чем Минхо отправляет его в гостиную, чтобы он отдохнул. Процесс обжаривания стейка и непрерывное поливание его сливочным маслом, настоянным на чесноке и розмарине до образования корочки, в некотором смысле похоже на терапию; сосредоточив свое внимание на повторении отработанных движений, он опускает плечи, которые все это время были напряжены. Он обжигает запястье, когда горячее масло брызгает после добавления чеснока, но мамин поцелуй в лоб и мягкая улыбка отца, когда он подает приготовленные блюда, помогают ему забыть о боли в теле лучше, чем любой бальзам. После этого он приступает к приготовлению суджонгва (традиционный корейский пунш с корицей): очищает имбирь и нарезает его ломтиками, а затем добавляет в кастрюлю с кипящей водой с корицей. Минхо добавляет несколько кусочков сушеной хурмы, давая смеси остыть, а затем уговаривает папу позволить ему самому помыть посуду, прежде чем он принесет чай; и как только он это делает, мама настаивает, чтобы он остался еще ненадолго, как она делает каждый раз, когда он приезжает к ним в гости. Поэтому он садится на пол у дивана и кладет голову ей на колено, пока она чистит и нарезает яблоки. Он позволяет ей кормить себя кусочками с рук, которые теперь меньше его собственных, но это заставляет его чувствовать себя ребенком, когда мать касается его щеки и откидывает волосы с лица; поэтому он позволяет своим глазам закрыться и притворяется, что он снова маленький ребенок, а потом говорит, что останется у них на ночь. Минхо уезжает очень рано утром, пока солнце еще не поднялось над горизонтом, а воздух наполнен ночной свежестью, которая очищает его легкие и заставляет чувствовать холод внутри. Он берет с собой холщовую сумку, полную контейнеров, в которых остатки кимчи и банчхана, которые ему насильно сунули в руки перед выходом. (банчхан различные корейские закуски и салаты, которые подаются как дополнение к основному блюду и рису) Он открывает дверь квартиры и видит пару мокрых от снега ботинок и чемодан, стоящий у стены, прежде чем слышит тихую речь, доносящуюся с кухни. Он видит Хенджина за кухонным столом, спиной к Минхо и в одежде, которую старший оставил ему, чтобы переодеться на ночь перед тем, как уйти к родителям; а напротив него, прижимая к груди кружку кофе, сидит Чанбин. Они вдвоем поглощены своим разговором, что-то тихо бормоча друг другу, и Минхо не отвлекает их, убирая еду в холодильник, переставляя кое-что из их еды, чтобы освободить место, а потом наливает себе стакан воды. Чанбин замечает его, потому что, на самом деле, было бы трудно не увидеть его в таком маленьком пространстве, как их кухня, и его глаза загораются. Минхо машет рукой в знак приветствия, и дает ему понять, что они могут продолжать разговор, прежде чем сам направляется обратно в гостиную. Джисон, свернувшись калачиком, спит на диване, Дори у его ног, и Минхо задается вопросом, настоял ли он на том, чтобы занять диван, или Хенджин первым занял кровать старшего. Еще слишком рано, и у Минхо нет никаких планов на этот день, поэтому он ложится у окна, позволяет Суни запрыгнуть ему на грудь и засыпает. Он просыпается от запаха дыма и пронзительных, пищащих звуковых сигналов детектора дыма. Он задается вопросом, что происходит, но потом поворачивается на другой бок и накрывает голову подушкой, хотя она не особо заглушает звуки с кухни. — Черт, черт, черт, —он слышит голос, доносящийся с кухни, и ему требуется секунда, чтобы понять, что это Феликса. — Открой окно, — говорит Сынмин. — Но идет снег! — шепотом кричит Феликс. — Ничего страшного, —вмешивается третий голос. — Всего на несколько секунд, чтобы немного проветрить. — Минхо легко узнает голос Джисона. — А я говорил тебе, что мы можем позавтракать хлопьями с молоком, — жалуется Сынмин, и Минхо слышит звук открывающегося окна. — Ладно, извините меня за попытку приготовить что-то вкусное, — ворчит Джисон. — Джисон, — мягко говорит Феликс, — он любит хлопья. У него на полках почти весь ассортимент из супермаркета. — Минхо понимает, что они говорят о нем. — Да, но это не то же самое, что что-то приготовленное. — Ты прав. Окно закрывается, и он снова слышит Сынмина. — Так что же нам теперь делать? Раздается глубокий вздох, а затем Джисон говорит: — Я думаю, мы можем сходить в то кафе недалеко. Минхо вновь переворачивается на другой бок и снова засыпает. Он окончательно просыпается от того, что солнце светит прямо ему в лицо, он встает, потягиваясь и проходя мимо Хенджина и Чанбина, сидящих на диване, чтобы умыть лицо. Уже далеко за полдень, и в квартире царит тихая суета из-за того, что пятеро других людей передвигаются по квартире. Когда он выходит после умывания и чистки зубов, Хенджин и Чанбин все еще находятся в гостиной, а Джисон теперь в кресле. — Доброе утро, — ухмыляется Хенджин. — Я думаю, это первый раз со времен старшей школы, когда ты встал после девяти. — Мне что, нельзя поспать подольше на каникулах? — ворчит Минхо, опускаясь на противоположный конец дивана. — Эй, я думаю, это хорошо, что ты поспал подольше, — вмешивается Чанбин. — Но это странно для тебя, — признает он. — Ты в порядке? Минхо пожимает плечами. — Наверное, я просто устал, — он оглядывается по сторонам. — А где Феликс и Сынмин? — Они вышли погулять, — отвечает Джисон. — Буквально несколько секунд назад, — затем выходит из гостиной, через несколько минут он возвращается с чашкой обжигающе горячего кофе, которую молча протягивает Минхо, прежде чем сесть рядом. Старший бормочет тихую благодарность и делает глоток. Затем смотрит на Джисона. — Ты без очков, — замечает он. Джисон автоматически поднимает руку к лицу, касаясь пальцами переносицы. — Да, Сынмин поделился со мной жидкостью для линз, — говорит он со смехом. Минхо собирается расчленить Сынмина сразу же, как только тот зайдет в квартиру. Он делает еще один глоток кофе, молча оплакивая потерю Джисона в его ботанских очках. Чанбин смотрит на него, когда тот опускает ставит кружку на стол; на вопросительный взгляд, который посылает ему Минхо, все, что друг делает, это поднимает брови и переводит взгляд на Джисона. Минхо почти незаметно качает ему головой, и глаза Чанбина расширяются. — Итак, как прошли выходные в «Замке Со»? — спрашивает Минхо, прежде чем он успевает что-либо сказать. Чанбин одаривает его взглядом, который Минхо узнает, как «какого хрена, Минхо», но, тем не менее, рассказывает о своих зимних каникулах, проведенных на севере штата. С возвращением Чанбина места становится меньше, чем раньше, и Минхо в конечном итоге делит гостиную с Джисоном. Старший ложится у окна, потому что там на удивление достаточно места, и потому что там прохладнее, чем на диване, а Джисону почти всегда холодно. Это ничего не значит, думает Минхо, сворачиваясь калачиком на боку. Это для практичности. Он убеждает себя в этом, пока не засыпает под звуки дыхания Джисона и игнорирует взгляды младшего утром.

✧

Чанбин, по-видимому, не ел кимчи-чиге, пока был в отъезде, так что теперь он наблюдает за каждым движением Минхо, сидя за кухонным столом, пока старший готовит обед. — Тебя не кормили кимчи-чиге? — спрашивает Минхо, нарезая зеленый лук. — Кормили, — признается Чанбин, затем повышает голос так, что это скорее смешно, чем мило. — Но это было не то же самое, — говорит он, растягивая последний слог. Минхо лишь корчит гримасу. — Пожалуйста, веди себя нормально, — он берет ложку, пробует еду, думая, что надо добавить кунжутного масла, и поворачивается, чтобы взять бутылку. Они сидят в уютной тишине, Чанбин возится в своем телефоне, пока ему не становится скучно и не подходит ближе к тому месту, где находится Минхо. Он только начал нарезать тофу, когда Чанбин резко вздыхает. — Откуда у тебя это? — и на озадаченный взгляд Минхо указывает на нож в его руке. Нож достаточно хорош, чтобы каждый смог понять его ценность, просто взглянув на него, а Чанбин стал жертвой Минхо, потому что тот постоянно показывал ему фотографии различных ножей и скулит о том, как хочет купить себе такой. — Это подарок, — по какой-то необъяснимой причине он чувствует себя неловко из-за того, что использует подарок Джисона. — Это подарок, — повторяет Чанбин. — От кого это? Минхо взвешивает плюсы и минусы лжи, прежде чем решает, что это бесполезно, так как Чанбин может также спросить Хенджина или Феликса. — От Джисона, — отвечает он. Брови Чанбина моментально взлетают вверх. — Серьезно? — Минхо не знает, что еще сказать, поэтому молчит, и он благодарен, когда Чанбин больше не пытается узнать что-то о ноже. Вместо этого он кивает в сторону кастрюли на плите. — А что ты готовишь? — Конгнамул-гук (суп из ростков соевых бобов), — он поднимает крышку и проверяет содержимое, доставая пальцами бобовый росток, чтобы попробовать. — Ты почти никогда не готовишь его, — Чанбин протягивает руку, чтобы тоже вытащить росток. Минхо возвращается к нарезке тофу и рассеянно говорит: — Джисон не любит острую пищу. Наступает пауза, прежде чем Чанбин отвечает. — Значит, у него будет персональное блюдо? — Ты тоже получишь персональное блюдо, — отвечает Минхо. — Единственная причина, по которой я вообще готовлю кимчи-чиге сегодня, это потому, что ты попросил. — Да, но я не единственный, кто будет это есть. Все остальные тоже будут это кушать, кроме Джисона, — Минхо не уверен, как понять интонацию его голоса, и хмурится, откладывая нож и поворачиваясь к нему должным образом. — Потому что он не любит острое, — беспечно повторяет он. — Хенджин тоже, —парирует Чанбин. — Тогда он тоже может есть конгнамул-гук, м? Чанбин молча смотрит на него достаточно долгое время, и Минхо изо всех сил заставляет себя не ерзать. Наконец, он вздыхает. — Ничего не говори.

✧

Хенджин приходит в канун Нового года сразу после десяти с двумя бутылками шампанского. Он не настаивает на том, чтобы смотреть новогоднюю трансляцию в прямом эфире, но настаивает на праздничных хлопушках, после которых придется убирать всю квартиру. А потом он уходит с Чанбином на какую-то вечеринку в Верхнем Вест-Сайде, и Минхо остается, чувствуя себя четвертым лишним, пока Феликс и Джисон прижимаются друг к другу на диване, смотря видео на телефоне, а Сынмин лежит на полу, листая какой-то журнал. Поэтому он садится в кресло и кладет трех котов себе на колени, пока сам потягивает шампанское прямо из бутылки и изо всех сил старается не обращать внимания на уродливое маленькое существо, которое шевелится в его груди. За тридцать минут до полуночи, и он встает со своего места, немного шатаясь на ногах, направляется к входной двери, обувается и выходит наружу, чтобы посидеть на крыльце. Он не в себе и не хочет наделать глупостей, если вдруг станет свидетелем потенциального полуночного поцелуя. На улице прохладно, и с каждым выдохом он выпускает маленькое облачко пара. Холод помогает протрезветь. Он сидит там пятнадцать минут, когда слышит, что дверь за его спиной со скрипом открывается; секунду спустя что-то падает ему на голову, и он тут же снимает это, понимая, что держит в руках тяжелый пуховик. Он накидывает его на плечи, поверх свитера, пока Джисон садится рядом с ним на ступеньки. Минхо хмурится. — Уже полночь прошла? — спрашивает он. Джисон качает головой и с минуту ничего не говорит. — Почему ты тут сидишь? Минхо пожимает плечами. — Захотелось подышать свежим воздухом. — Ты простудишься. — Имбирь. — Имбирь? — похоже, его это забавляет. — Имбирь. — Я не думаю, что имбирь спасет тебя от обморожения. — Спасет, — он намеренно упрямится, но не может найти в себе сил беспокоиться об этом сейчас. Тогда Джисон поворачивается к нему лицом. — Ты пьян? Может из-за этого не чувствуешь? — Нет. Может быть. Я не знаю, — признается Минхо, и Джисон мягко смеется. Какое-то время они ничего не говорят, и старший не может сказать, сколько прошло времени, пока до него не доносятся слабые, отдаленные звуки хлопушек и крики людей с крыш и пожарных лестниц. — Я только предполагаю, но, похоже полночь наступила, — говорит Джисон. — Думаю, ты прав, — боковым зрением он видит, как Джисон двигается, и делает то же самое, поворачиваясь к нему лицом. Свет уличных фонарей окрашивает его в оранжевый и рисует резкие тени на его лицо, но Минхо наслаждается картиной, этот мальчик прекрасен, несмотря ни на что. Джисон ничего не говорит, опершись локтем о колено и подперев щеку ладонью, и Минхо имитирует его позу, наблюдая за ним. Я хочу поцеловать тебя, думает Минхо, но я не буду, потому что не могу, потому что у тебя есть парень. Они сидят снаружи, пока гул не затихает, и время между каждым ударом салютов не увеличивается. Затем, хрустя коленями, Минхо встает и нажимает на дверной звонок, пока дверь со щелчком не открывается. Джисон выглядит смущенным и, возможно, немного дезориентированным, но он поднимается на ноги и следует за ним внутрь.

✧

Конечно же Минхо заболевает. Джисон не говорит: «Я же говорил», но выражение его лица, когда он смотрит, как Минхо делает хриплый вдох после того, как чуть не выкашлял легкие, говорит сам за себя. — Ты дурак? — спрашивает его Сынмин, скрестив руки на груди, когда стоит у кровати, приподнимая брови, как будто он действительно ждет какого-то ответа. — Нет, правда. Ты тупой? — Да ладно тебе, — говорит Джисон. — Это не его вина, — он криво ухмыляется Минхо. — Очевидно, что его просто уронили, когда он был младенцем, и он ударился головой, — он ловит колено Минхо, когда тот пытается ударить его в спину, которое тяжелым грузом давит ему на грудь. Джисон не отпускает его ногу, и Минхо может чувствовать, как кончики пальцев соприкасаются с его ногой под одеялом. Он чувствует себя так, как будто его череп вскрыли, мозг вынули и заменили влажной ватой, прежде чем снова закрыть, и рука, рассеянно потирающая его берцовую кость, никак не помогает избавиться от ощущения одновременной тяжести, из-за чего он чувствует головокружение. Минхо спасен от дальнейших словесных нападок, когда дверь со скрипом открывается, и Феликс заходит в комнату, держа кружку с чем-то горячим, от чего исходит пар, и ставит ее на приставной столик. Минхо сразу чувствует запах имбиря. Младший брат занимает свободное место, оставшееся на кровати рядом с Джисоном, и впивается в Минхо таким строгим взглядом, что тому приходится бороться с желанием не сесть ровнее. — Ты дурак? — спрашивает он. Минхо издает звук, похожий на смешок, который застревает в его горле. — Это не моя вина, меня просто уронили в детстве, — он демонстративно игнорирует ухмылку на лице Джисона и не сводит глаз с Феликса. — По крайней мере, он признал это, — говорит Сынмин, как будто «он», о котором идет речь, не находится с ним в одной комнате. Феликс указывает на кружку. — Тебе надо это выпить. Мед закончился, так что пей так. — Считай это своим наказанием, — добавляет Джисон. Минхо жалобно кашляет в сгиб локтя. — Разве этого наказания недостаточно? Он без сахара? — Ты его не заслуживаешь, — отвечает Джисон. — Ладно, окей. Феликс улыбается ему. — Сахар закончился, я бы добавил немного. Но ты все равно должен выпить это до дна. Минхо допил бы его даже без напоминания, и он кивает, немного приподнимаясь и обхватывая пальцами ручку кружки, делает маленький глоток, чтобы попробовать напиток на вкус. И морщится от его вкуса. — Допивай, — снова говорит Феликс, вставая, чтобы быть ближе к Сынмину, и Джисон следует за ним. Минхо чувствует себя одной из бабочек, что являются экспонатом в музее естественной истории, под пристальными взглядами их трех, как будто его внимательно разглядывают школьники на экскурсии, прежде чем они выходят за дверь, а он остается один на один с кружкой горького имбирного чая. Минхо не помнит, как засыпает, но просыпается от холода, несмотря на тяжелое одеяло и гул работающего радиатора. Шторы в комнате задернуты, и он не может сказать, день или ночь и сколько времени прошло, но он не утруждает себя проверкой. Он помнит, как бросил свой свитер на край кровати, прежде чем забраться в нее, так как ему не нравится жара из-за одеяла накинутого поверх теплой одежды, но теперь очень хочет этого тепла. Минхо садится, вытягивает руку и шарит вслепую, пока она не натыкается на что-то мягкое и большое, после чего надевает ткань на себя. Он переворачивается на бок, натягивает одеяло на голову; наклоняет голову к груди, вдыхает запах лаванды и еще чего-то, чего-то, что он узнает, но не может точно определить. Он снова засыпает, прежде чем понимает, чей запах на одежде. Минхо просыпается, потому что ему слишком жарко, и кто-то включил маленькую лампу на прикроватном столике, но прежде чем он успевает стянуть свитер через голову, дверь со скрипом открывается и Джисон заходит внутрь. Он молча садится на край кровати, как делал раньше, и, после того, как Минхо немного двигается, младший подтягивает ноги под себя, чтобы сесть, скрестив конечности, рядом со старшим. — Держи, — он протягивает тарелку с едой, пододвигает ее немного ближе, пока Минхо не берет ее в руки. — Моя мама всегда говорит, что надо есть яйца, когда ты болен, а ты не ел целый день, поэтому… — Джисон замолкает, и когда Минхо опускает взгляд на тарелку в своих руках, он видит, что Джисон принес ему гиеран-мари (свернутый и порезанный омлет, приготовленный из взбитых яиц, смешанных с мелко нарезанными овощами или морепродуктами). Его бока слегка подрумянились, а края нескольких кусочков получились более хрустящими, чем у других, как будто рулет разрезали, пока он был еще горячий, чтобы получились более ровные ломтики. Минхо берет кусочек пальцами и кладет его в рот. Он приятно удивлен вкусом, и это, должно быть, отражается на его лице, потому что Джисон смеется. — Ты не должен быть так удивлен, — говорит он, подталкивая Минхо коленом. Минхо откусывает еще. — Я что, не могу радоваться, что ты не пытаешься меня отравить? — его голос звучит тихо даже для его собственных ушей, как будто он говорит через толщу воды. Джисон по-шекспировски прижимает руку к груди. — Я бы никогда так не сделал, — обещает он. Минхо издает тихий смешок через нос и доедает оставшуюся часть. Джисон забирает тарелку, прежде чем тот успевает убрать ее в сторону, и встает с кровати, скорее всего, чтобы отнести ее обратно на кухню. Минхо пользуется моментом, когда младший уходит, чтобы стереть сон с лица, который застилает ему глаза. Он поднимает руку, а затем останавливается, когда понимает, что на нем не его одежда. Когда он осматривается, то осознает, что его свитер все еще лежит на краю кровати, и Минхо чувствует что-то схожее со стыдом, когда понимает, что взял одну из толстовок Джисона. Но мальчик ничего не сказал об этом и ничего не говорит сейчас, когда возвращается обратно в комнату с тарелкой груш, и устраивается рядом с Минхо. Он шлепает того по руке, когда старший жалуется и пытается порезать сам, потому что Джисон слишком долго их нарезает, рассказывая о том, что произошло, пока Минхо болел.

✧

Минхо настороженно смотрит на черный рюкзак, который Хенджин крепко прижимает к своей груди. — Что там? — спрашивает он вместо приветствия, отступая в сторону, чтобы позволить Хенджину зайти в квартиру и разуться. У Хенджина нет времени на ответ, так как Феликс моментально материализовывается рядом с ними. —Достал? — нетерпеливо спрашивает он, и Хенджин в ответ протягивает ему рюкзак. Минхо хмурится. — Достал что? Феликс расстегивает молнию на сумке, и глаза Минхо расширяются при виде фейерверков. — Вы будете поджигать это на улице, — тут же говорит он. — Ну естественно, — Феликс закатывает глаза. — Вообще-то мы собираемся поехать на Кони-Айленд, — добавляет он с усмешкой. — Мы пропустили последние летние фейерверки, и ты уже чувствуешь себя лучше. Минхо вспоминает, что, когда его визиты приходились на лето, Феликс настаивал на том, чтобы по вечерам ходить на набережную, чтобы посмотреть на фейерверки. — Знаешь, — говорит Минхо, вытаскивая из сумки один из них и осматривая, — на набережной был новогодний фейерверк, мы могли бы пойти, если бы ты попросил. — Ни за что, — вмешивается Хенджин. — Тогда было слишком много туристов, — он притворяется, что его рвет, и Минхо фыркает. — Справедливо, — соглашается он. — Но я сомневаюсь, что мы сможем провезти это в метро. — Мы не поедем на метро, — отвечает Хенджин. — Чанбин сказал, что отвезет нас. — Почему Чанбин узнал об этом раньше меня? — А у тебя есть машина? — язвит Феликс. — Ты живешь под моей крышей, не бубни. — Чанбин тоже здесь живет, — вмешивается Хенджин, и Минхо знает, что споры ни к чему не приведут в этой теме. Чанбин относится к такому типу богачей, которым нравится жить в скромной квартире с кем-то сварливым, вроде Минхо в качестве соседа, и лгать о сумме за арендную плату, чтобы оплачивать бОльшую ее часть, но врет он ужасно, так как Минхо каждый месяц видит чеки, которые выписывает мать Чонина. Чанбин завтракает в кафе за углом, вместо того, чтобы ходить в одно из дорогих заведений, которые заполонили Бруклин, но все же он платит более пятисот долларов в месяц за парковочное место, где он держит свой Мерседес, на котором ездит от силы два раза в год. Минхо дразнил его за это только один раз. После этого Чанбин заставил его сесть на водительское сиденье машины, и это было все, что потребовалось, чтобы убедить Минхо позволить ему продолжать платить за парковку. Феликс и Джисон восторженно кричат, когда Чанбин подъезжает к обочине, Сынмин выглядит достаточно впечатленным, а Хенджин, который ездил в машине столько же раз, сколько и Минхо, тихо бормочет «Черт», когда Чанбин опускает стекло, наклоняет голову и спускает черные авиаторы вниз по переносице. — Почему ты в солнечных очках вечером? — спрашивает Минхо. — Я не думаю, что буду в безопасности, пока ты ведешь машину. Чанбин усмехается и снимает очки, цепляя их за воротник рубашки. — Это называется произвести впечатление. — Впечатление безумного водителя? — Ты можешь воспользоваться моей карточкой метро, на ней должно хватить на дорогу туда и обратно. Минхо хлопает в ладоши и смотрит на остальных. — Хорошо, кто сядет вперед? Он едва успевает произнести вопрос до конца, прежде чем Хенджин открывает дверь со стороны пассажирского сидения и ставит ногу внутрь. — У меня длинные ноги, — это все, что он говорит, пока садится. И каким бы просторным ни было заднее сиденье, оно все равно не рассчитано на то, чтобы с комфортом разместить четырех взрослых парней. Минхо садится первым и прижимается к двери, в то время как Джисон заползает за ним, затем Феликс, в итоге у Сынмина свешивается одна нога из машины. — Подвиньтесь, — говорит он. Минхо наклоняется вперед так сильно, как только может, и его плечо застревает между сиденьем и окном. — Чанбин, открой багажник. — Я выбью фары. Феликс, подвинься. Феликс поворачивается к Джисону. — Подвинься. Джисон поворачивается к Минхо с ухмылкой, и воротник рубашки Минхо внезапно кажется слишком тесным, его куртка слишком тяжелой, и как будто обогрев автомобиля включен слишком сильно, после чего младший поворачивается обратно к Феликсу, и Минхо чувствует, как его плечи расслабляются. — Кажется, у нас недостаточно места. Хенджин стонет с переднего сиденья, поворачиваясь, чтобы посмотреть на них. — Один из вас, — говорит он, указывая рукой между Феликсом и Джисоном, — просто сядьте к кому-нибудь на колени. Сынмин усмехается. — Чтобы нас арестовали? — Мы все равно уже нарушили разрешенное количество людей для перевозки, так что какая разница? — возражает Хенджин. — Ладно, но я не собираюсь это делать. Минхо немедленно поворачивается, смотря на него. — Я что ли должен? Сынмин щурится. — Если были какие-то возражения, надо было говорить раньше, сейчас уже поздно. — Ребята, вы не могли бы поторопиться? — Чанбин вмешивается со стоном. — Я не хочу оставлять машину на холостом ходу так долго. Минхо сглатывает, избегая взгляда Джисона, и наклоняется вперед, пока не смотрит на Феликса. — Ёнбоки, иди сюда, — воркует он, похлопывая себя по коленям. — Неа, ни за что, — Феликс театрально морщит нос. — Джисон, твой трон ждет. Джисон бросает взгляд на Минхо, прежде чем быстро отворачивается. — Ты можешь сесть ко мне на колени, — говорит он Феликсу. — Джисон, я люблю тебя, — отвечает младший, и при этих словах Минхо резко поворачивает голову к окну, что, как он знает, мелочно и по-детски, но не может удержаться от этого. — Но моя задница затечет через минуту на твоих костях. Джисон втягивает воздух сквозь зубы, театрально прижимая руку к груди. — Ээй. — Кто-нибудь может уже пошевелить своей задницей? — Сынмин хмурится, а Джисон бросает на Минхо извиняющийся взгляд, после чего отталкивает его к спинке сидения и забирается на колени старшего. Проходит минута неловких толканий, и им наконец удается закрыть дверь после того, как Джисон перекидывает ноги через консоль, а Чанбин даже не жалуется на то, что его ботинки пачкают кожу, когда наконец выезжает на дорогу. Минхо старается не напрягать ни один мускул в своем теле, потому что уверен, что Джисон сможет почувствовать это. Сам он чувствует тепло, исходящее от младшего, даже сквозь одежду, которая их разделяет, он слышит гул крови в ушах, его щеки становятся горячими, а в животе завязывается нервный узел. Джисон слегка смещается, упираясь предплечьем в старшего, из-за чего его куртка распахивается. И в резких вспышках света от уличных фонарей Минхо видит свитер, который на младшего надет: тот самый, который он подарил ему менее двух недель назад. Чанбин включает радио, и Минхо сосредотачивается на джазе, звучащем из динамиков машины, прежде чем Хенджин переключает его на станцию, играющую что-то из восьмидесятых. И старшему этого достаточно для того, чтобы отвлечься от дурных мыслей и расслабиться, когда он чувствует, как его ноги начинают неметь. Набережная холодная и пустая, когда они выходят из машины, аттракционы в парке развлечений уже закрываются. Начинается мелкий снег, пока Чанбин паркует свою машину. Им определенно везет, что это не сильный снегопад. Пляж освещается лишь лунным светом. И как только они оказываются в двух шагах от ледяной воды, снег под их ботинками сменяется мокрым песком. Воздух сейчас такой острый, словно бритва, и дышать почти больно. Но слабый привкус морской соли, который Минхо вдыхает, остается таким же приятным, как и тогда, когда он обычно приходил на пляж в середине лета. Когда он хотел проводить дни в игровых палатках и есть пачки снэков, которые они с Хенджином покупали, делясь с Феликсом, когда тот приезжал к ним. Минхо смотрит, как Хенджин устанавливает петарды в песок в одну линию вдоль пляжа, чтобы итоговая картинка выглядела привлекательно. Чанбин достает из кармана газовую зажигалку, в которой Минхо узнает ту, что хранится на их кухне, и отдает ее Хенджину. Тот машет рукой, чтобы позвать их поближе, а затем передумывает и просит не приближаться к фейерверкам. Он поджигает первый из фитилей, а затем остальные, и фейерверки загораются один за другим: вспышки ослепительного пламени окрашивают ночное небо в яркий свет, всполохи разных цветов освещают пляж. Минхо поднимает голову, чтобы проследить их движение всего секунду, прежде чем перевести взгляд на ребят вокруг. Джисон стоит рядом с ним, приоткрыв рот и затаив дыхание, очарованный наблюдая за сменой малиновых, золотых и кобальтовых тонов, которые отражаются на его лице, и Минхо с трудом заставляет себя отвести взгляд от этой картины. Чуть дальше ближе к границе с водой Хенджин чуть ли не подпрыгивает от возбуждения; он поднял руки, чтобы прикрыть уши сразу после запуска первых ракет, но сейчас медленно опускает их, делая шаг назад и чуть не врезаясь в Чанбина, наблюдающего за представлением с таким же благоговейным выражением лица. Минхо наблюдает, как Феликс улыбается, смеется от восторга, обняв Сынмина рукой, прежде чем притянуть его ближе, пока тот не наклоняется, чтобы Феликс мог поцеловать его. На мгновение Минхо не совсем понимает, что происходит. Он думает, что, возможно, это игра света, потому что на пляже все еще темно, несмотря на взрывающиеся над головой петарды. И затем он слышит окрик Джисона. — Ты, блять, издеваешься? — рычит он, и когда Минхо оборачивается, мальчик смотрит Феликсу в глаза, скрестив руки на груди. — Прямо перед моими глазами? Замешательство, шок и тяжелая горечь немедленно заполняют разум Минхо, когда Джисон продолжает. — Опять? — возмущенно продолжает он, и сердце Минхо сбивается с ритма. — Недостаточно того, что я вижу это, когда возвращаюсь домой? — Минхо чувствует тошноту, пока его разум пытается переварить информацию о том, что Феликс изменяет своему парню. — И сейчас ты делаешь это снова? Джисон вздыхает, его брови сведены вместе, а рот сжат в тонкую линию, и Минхо никогда не испытывал столько сочувствия, как в этот момент, потому что, несмотря на то, что Феликс и Сынмин отодвинулись друг от друга, но держатся за руки и не выглядят пристыженными. Сынмин закатывает глаза, а Феликс хитро улыбается, и Минхо идет к младшему брату прежде, чем успевает обдумать ситуацию. — Феликс, — резко говорит он. — Какого хрена? Что ты делаешь? — Да ладно, ты не мог надеяться, что я этого не сделаю, — скулит Феликс, и Минхо закипает кровь в венах. — Я не должен на что-то надеяться. Это просто то, что не должно происходить, это не нормально, — огрызается он, и ногти на пальцах впиваются ладони. — Господи, — вздыхает он, и теперь Феликс выглядит смущенным и растерянным, но Минхо не может даже смотреть на него; он поворачивается к Джисону, и, к удивлению, старшего, тот выглядит таким же растерянным. — Я имею в виду, это не так уж плохо, просто поцелуй. Поверь мне, я видел, как они делали вещи и похуже, — фыркает он, и сочувствие в груди Минхо превращается в злость и увеличивается в десять раз. Он задается вопросом, насколько плоха ситуация, и сколько всего происходило за все это время, что Джисон вынужден был терпеть все это, ведя себя так, как будто все в порядке. — Джисон, — мягко говорит он. — Черт, мне жаль. — Что? — Джисон хмурится. — За что ты извиняешься? — Эй, что, черт возьми, происходит? — кричит Хенджин, вставая с того места, где он сидел, чтобы зажечь следующие фейерверки, и направляясь к ним, и Чанбин идет за ним. Он поворачивается к Минхо, уперев руки в бока. — Из-за чего ты устраиваешь истерику? Минхо заставляет себя выглядеть слишком свирепо, когда он многозначительно смотрит на Феликса и Сынмина, на их лицах одинаковые выражения замешательства, как будто ничего не произошло, прежде чем снова смотрит на Хенджина. — Они поцеловались, — произносит он сквозь зубы. Хенджин ни капельки не выглядит обеспокоенным. — И? Что такого? Думаю, ты немного перегибаешь палку, пытаясь быть чрезмерно заботливым старшим братом, — говорит он, закатывая глаза, и Минхо не может поверить в то, что слышит. — Что такого?! Ты… я единственный, кто видит в этом проблему? — восклицает он. Он чувствует руку на своем плече, и когда поворачивается на, Джисон смотрит на него немного обеспокоенно. — Я имею в виду, они могут быть отвратительны, но это не преступление, — Минхо не согласен с этим, он думает, что измена должна считаться федеральным преступлением. — Я не думаю, что Феликс, целующий своего глупого парня, это конец света, — продолжает Джисон со смехом. Что. Кого? — Кого? — Минхо задыхается. Он быстро оборачивается, чтобы посмотреть на Феликса, рука которого переплетена с рукой Сынмина, и они оба наблюдают за ним. — Моего парня? — уточняет Феликс, нервно усмехается. — Минхо, ты звучишь, как гомофоб, — резко он, затем смотрит на Джисона, который стоит за спиной Минхо. — Но ты не такой, — успокаивает он того, как будто ему нужно уточнить, что его старший брат не какой-то там мудак-гомофоб. Но старший едва слушает его, потому что у него в голове все идет кругом, а петарды все еще взрываются в небе, и он не понимает, что сейчас происходит. — Твой, — он указывает на Феликса, — парень, — затем указывает на Сынмина. Феликс медленно кивает, а затем словно понимает, о чем думал Минхо все это время, он разражается смехом. Он смеется так сильно, что сгибается пополам, хлопает ладонями по коленям так громко, что Минхо слышит это сквозь грохот фейерверков. — Неужели… неужели ты думал… — он не заканчивает, прежде чем начинает снова смеяться, теперь так сильно, что начинает икать, и Минхо никогда так сильно не хотел, чтобы земля разверзлась под его ногами и поглотила его. — О боже, — Сынмин стонет и смотрит на Минхо с выражением, представляющим собой нечто среднее между недоверием и весельем. — Ты такой тупой, — словно восхищается он, проводя рукой по спине Феликса, пока пытается успокоиться. — Подожди, — говорит Джисон, и Минхо пытается отвернуться от него, потому что хочет скрыть румянец смущения, который, как он чувствует, заливает его лицо, но и потому, что он не думает, что сможет смотреть на младшего сейчас после его невероятной демонстрации абсолютного идиотизма, но Джисон хватает его за руку и тянет назад. Он пытается встретиться взглядом с Минхо, который очень решительно смотрит куда угодно, только не на мальчика перед собой. — Отпусти, — шепчет он, хотя знает, что Джисон не услышит из-за ветра и фейерверков, но, если он будет говорить громче, то его голос превратится в скулеж. — Подожди, — повторяет Джисон, и, хотя Минхо слышит смех в его голосе, он может сказать, что он делает все возможное, чтобы сдержаться. — Ты думал… все это время ты думал, что я встречаюсь с Феликсом. А Сынмин его сосед по комнате, — это не вопрос, но Минхо тяжело сглатывает и все равно кивает. Он слышит сдавленный смешок, и когда он, наконец, смотрит на Джисона, его губа прикушена так сильно, что побледнела, а глаза светятся весельем. Минхо хмурится и вырывается из хватки Джисона. — Хорошо, я понял, что ошибался, — но либо его никто не слышит, либо они предпочитают игнорировать его. Хенджин таращится на него. — Подожди, ты серьезно так думал? — Минхо не отвечает. — Нет, подожди, — внезапно вмешивается Чанбин. — Мне никто ничего не говорил, но в ту секунду, как я их увидел, понял, что они вместе. Как ты мог не понять? — его друг выглядит одновременно ликующим и искренне удивленным. — Я… Феликс сказал мне, что… — Феликс сказал тебе что? — останавливает его Феликс. — Я хочу это услышать, давай. Что тебе сказал Феликс? — Ничего, забудь. Просто… забудь об этом. Он удивлен, что именно Хенджин, начинает всех успокаивать. — Ладно, давайте подожжем остальные фейерверки, чтобы мы могли мучить Минхо позже, там, где есть тепло и отопление, — он не дожидается, прежде чем подбежать к остальным ракетам, стоящим в песке. Сынмин бросает на него последний недоверчивый взгляд, качая головой и вновь переплетая свои пальцы с пальцами Феликса, ведя их дальше вдоль берега. Чанбин не пытается скрыть своей улыбки, похоже его очень забавляет сложившаяся ситуация, но он бежит, следуя за остальными. Минхо не двигается, чтобы последовать за ними, и Джисон тоже. Он ждет, пока все отойдут на достаточное расстояние, чтобы ветер унес их голоса, прежде чем поворачивается к Минхо с озорной ухмылкой. — Нет, — немедленно предупреждает Минхо. — Я даже ничего не сказал! — Но ты собирался. Джисон громко смеется. — Да, и знаешь, я все еще собираюсь сказать это. Минхо стонет, но не пытается бороться с неизбежным, подтягивая воротник куртки еще выше к шее и скрещивая руки на груди, хотя это скорее для того, чтобы не замерзнуть, а не для того, чтобы закрыться от младшего мальчика. — У меня только один вопрос, — продолжает Джисон. — Ты думаешь, что я флиртовал с тобой все это время, хотя уже состоял в отношениях? У Минхо слабеют колени, потому что, не то чтобы он не осознавал, что Джисон флиртует, но он убрал эту мысль так далеко в своей голове, и старался не возвращаться к ней, чтобы потом не страдать. — Я не знаю, — признается он. — Наверно, я просто не хотел, чтобы это было правдой. — Ох, — резко вздыхает младший. — Ладно, что ж… тогда мне жаль, что доставил неудобство, — он отворачивается, и Минхо быстро хватает его за руку. — Нет, я не имел в виду, что я не хотел, чтобы это было правдой, я… я просто думал, что у меня не было бы ни единого шанса, если бы поверил, что это правда происходит, — он очень тихо бормочет последнюю часть, но знает, что Джисон услышал его, потому что его улыбка возвращается, и Минхо ненавидит себя за то, что был причиной того, что она исчезла на несколько секунд. — Ох, — снова вздыхает Джисон, на этот раз довольный, покачиваясь с пятки на носок. — Хорошо, тогда… нет, подожди, вообще—то, у меня есть еще один вопрос. — Хорошо. — Ты знаешь, что говоришь во сне? — Ага? — он на самом деле не раз слышал об этом от Чанбина. — Это немного пугает, — продолжает Джисон. — Когда я услышал это в первый раз, ты словно вел полноценную беседу. Внезапно Минхо не нравится, к чему ведет этот разговор. — Да? — Да, — ухмылка Джисона чересчур самодовольная. Грудь Минхо кажется слишком тесной вокруг его легких. — Что я говорил? Джисон наклоняется ближе, пока Минхо не чувствует его теплое дыхание у своего уха. — Ты составлял список покупок, — шепчет он низким голосом. — И ты был очень заинтересован в рождественской распродаже роботов-пылесосов. Он отстраняется, выглядя очень довольным собой, и Минхо знает, что он не издевается, потому что старший действительно смотрел на ту распродажу. Он разрывается между желанием оттолкнуть Джисона и натянуть ему его шапку на лицо. И затем Джисон опускает взгляд на рот Минхо, меньше чем на долю секунды, прежде чем он делает один шаг ближе, и этого достаточно, чтобы преодолеть небольшое расстояние между ними, касаясь носком ботинка обуви старшего. У Минхо уходит мгновение, чтобы просто посмотреть на мальчика перед ним, позволить себе рассмотреть его как следует сейчас: широко раскрытые глаза, похожие на прозрачное стекло, открытые и горящие, они встречаются с его собственными, и взгляд младшего словно проникает в сознание Минхо, как ветер океана, который сейчас проносится над их головами. На таком близком расстоянии Минхо может сосчитать каждую из его густых темных ресниц, опускающихся на его мягкие щеки. На одной из них лежит снежинка, прямо около его зрачка, в котором отражаются всполохи петард. Джисон наклоняется вперед, протягивая руку, чтобы коснуться подбородка Минхо. Он проводит подушечкой большого пальца по линии челюсти, прежде чем поднять руку, чтобы коснуться скулы; а затем проводит рукой вниз по шее Минхо, проводя холодными пальцами по коже, которая теперь горит от его прикосновений, посылая поток тепла к лицу Минхо и кончикам его ушей. От чувствует смех в своем горле, но проглатывает его прежде, чем тот успевает вырваться наружу. Одна его рука обхватывает щеку Джисона, другая скользит под его куртку, чтобы прижаться к спине, он притягивает мальчика к себе, прижимая его ближе к своей груди. Джисон наклоняется навстречу его прикосновению, не обращая внимания на ледяную ладонь Минхо на лице, его взгляд непоколебим. Неуверенный, от застенчивости, смущения или слабости, Минхо крепко закрывает свои глаза, прежде чем прижаться губами к губам Джисона. Прикосновение мягких губ и нежных рук, обнимающих его, заставляют сердце старшего бешено стучать в грудной клетке. Осознание поцелуя обжигает его грудь, и Минхо чувствует, как Джисон тает в его объятиях, мальчик такой податливый и легкий в его руках. Его рот напротив рта старшего, его губы, словно плюшевые, и пальцы, скользящие в волосы Минхо, чтобы сжать короткие волоски на затылке. Все так просто. Минхо вот так просто прижимает к себе младшего мальчика и позволяет ему занимать каждый уголок его разума. Он забывает про холод, который обжигает кожу, о взрывающихся фейерверках, и сосредотачивается на Джисоне, на его мягких щеках и том, как тот тихо выдыхает у его рта. Губы Джисона медленно и осторожно касаются губ Минхо, и одна из рук дергает его за корни волос, в то время как другая опускается вниз, чтобы крепко схватить за воротник пальто, притягивая Минхо еще ближе, как будто он не хочет, чтобы между ними было хоть какое-то пространство. Он скользит языком у уголка рта Минхо и издает тихий стон, который так нравится старшему, и тот скользит своим языком в рот младшего. Джисон целует его, сильно, глубоко и настойчиво, пока от поцелуев кости не начинают таять. Минхо не хочет отстраняться, но, когда он в конце концов немного отодвигается, видит, как все лицо Джисона загорается ярче, словно восходящее на рассвете солнце, а его губы улыбаются, принимая форму сердца. Мальчик так ярко ему улыбается, и это из-за него, напоминает Минхо сам себе, наконец не чувствуя никакого сожаления.

✧

Когда Минхо идет к кухонному столу, то видит, что там уже стоит коробка пончиков, а Феликс и Сынмин сидят за столом напротив друг друга, спокойно наслаждаясь завтраком. Они еще не заметили Минхо, и он не собирается подглядывать за ними, но все равно на мгновение останавливается в прихожей, чтобы посмотреть на них. Теперь он удивляется, как он мог не замечать все это время. То, что Сынмин всегда был расслаблен с Феликсом, когда младший брат держал его руку, или как они постоянно касались друг друга. Как солнечная улыбка Феликса становится еще теплее, когда он смотрит на Сынмина. Как они могут практически не говорить друг другу ни слова, но все равно понимать друг друга. И это все не столько говорит об их отношениях, а скорее даже кричит. Минхо отвлекается от своих мыслей, когда кто-то бьет его по руке, он оглядывается и обнаруживает, что Джисон смотрит на него, прежде чем ухмыльнуться. — Ну разве они не выглядят, как друзья? — он поднимает руку, чтобы погладить подбородок в притворном раздумье. — Хотя нет, подожди, наверно это все-таки не так, — выражение задумчивости на его лице выглядит очень убедительно. — Нет, я думаю, что они могут быть… — он наклоняется ближе и встает на носочки, чтобы прошептать следующие на ухо Минхо, — они могут быть лучшими друзьями. Минхо чувствует тычек в бок, прежде чем Джисон наконец врывается на кухню, ярко улыбаясь двум мальчикам за столом, и Феликс также ярко улыбается ему в ответ, в то время как Сынмин одаривает лишь равнодушным взглядом, прежде чем посмотреть на коробку в раздумьях, какой пончик ему следует съесть. Минхо закатывает глаза и заходит на кухню, машет рукой им в знак приветствия, упираясь руками в край стола и глядя в коробку. Он тянется за пончиком с кремом одновременно с Джисоном и также одновременно с ним отдергивает руку. — Бери, — говорит он. Джисон толкает коробку к Минхо. — Ты потянулся к нему первым. — Я не хочу, он слишком сладкий. — Ты ужасный лжец, — недоверчиво усмехается Джисон. — И? — он отталкивает коробку назад. — Просто возьмите его кто-нибудь уже, — вмешивается Сынмин, а на его лице отражается что-то среднее между усталостью и отвращением. Затем он снова поворачивается к Феликсу. — Пожалуйста, не говори мне, что ты будешь таким же. Минхо притворяется, что не слышит его, и, когда Джисон больше не двигается, достает пончик из коробки и прижимает его к уголку рта и щеке Джисона, игнорируя его восклицание. — Эй! — Это коснулось твоего рта, так что теперь ты должен это съесть, — говорит Минхо, когда Джисон ловит его за запястье и отдергивает руку. — Нас пятеро? — спрашивает он и проводит пальцем по заварному крему на щеке, секунду смотрит на него, прежде чем слизнуть. — Да, — отвечает Минхо. Звук отодвигаемого стула заставляет его поднять глаза. Сынмин встает со своего места, закатывая глаза так сильно, что Минхо беспокоится, что они останутся в таком положении. — Ладно, в качестве акта доброты я собираюсь закончить собирать вещи и притвориться, что я никогда не видел ничего из того, что сейчас произошло, — фыркает он, обходя их и направляясь к выходу. Феликс бросает на них маленькую улыбку, прежде чем тоже встать, затем сжимает плечо Минхо и проходит мимо. Джисон разламывает пончик в руке, осторожно, чтобы сливки не вытекли, и передает половину Минхо. — Разве тебе тоже не нужно собрать вещи? — потом спрашивает старший, смывая с рук остатки сахарной пудры. Джисон отмахивается от него. — Я сделаю это утром. — Сейчас утро, — указывает Минхо. — Завтра утром, — исправляется Джисон. — Ты знаешь, что это то, что я имел в виду. Минхо не успевает ответить, когда позади них раздаются быстрые, но тяжелые шаги, за которыми следует сильный удар по лопаткам. — Доброе утро, — здоровается Чанбин хриплым ото сна голосом, затем берет пончик, поворачивается к Джисону и добавляет: — У тебя на подбородке крем. Крыша словно стала выше, чем была раньше. Там наверху есть небольшая веранда, и Минхо игнорирует наличие старых скрипучих стульев, вместо этого садится на бетон и опирается спиной на дверь. Затем подтягивает колени к груди, кутаясь в куртку, пока Джисон дремлет на его плече. Бледно-серое небо медленно окрашивается в голубой, но все еще затянуто в пелену плотного тумана, которая тянется вдоль горизонта. Минхо наклоняет голову набок, пока его щека не касается макушки Джисона, и чувствует, как мягкие, словно перышко волосы щекочут его кожу, а теплое дыхание касается шеи. Он чувствует, как его сердце то бешено стучится, то успокаивается. Джисон немного ерзает под боком, прежде чем медленно поднять голову, и Минхо двигается вместе с ним. Затем наступает пауза, когда Джисон моргает, прогоняя сон с глаз, прежде чем на его лице медленно расплывается улыбка в форме сердца, настолько ослепительная, что может показаться, что он стоит под июльским солнцем. Минхо думает, если это возможно, то он уже скучает по нему.