Рассвет

3039

3101

      Молния разделила небо тысячей искр и взвилась среди облаков.       Пламя потоками лилось над гигантской равниной, несясь огненными каплями с небес. Искры рассекали тишину, подлетая к горизонту.       Первая коснулась края мира, блеснула вспышкой цвета крови прежде, чем иные усеяли красным сиянием холодную даль. То, что раздирало мир надвое более двухсот лет, близилось к своему финалу, несомому новым потоком света. Белое сияние родилось на горизонте, сплетённое точками алых огней. Оно росло, сминая все цвета в округе, близясь к двум фигурам, застывшим под побелевшим небом.       И росший гул давил собой все звуки, перемолов слова стоявших там людей.       — Это он? Это и есть рассвет?

***

      Всё началось в день, когда мой старый друг сообщил об одном раненом. Мы жили так, что ежедневно кто-то лишался рук, ног или же жизни под сводами скал. Уж каждый привык к землетрясениям, к резким толчкам, разносящимся сверху и снизу, метающим город, словно игрушку. И я привык спасать каждого, кому повезло меньше моего.       Однако тот далёкий день подарил мне самого нежданного клиента. Едва ли кто-то мог обратить внимание, что пожравший полсотни зданий удар принёс к нам одну жизнь, за место тысяч. И этот глупец решил спасти ту жизнь. И я помог! Вмешался в то, во что не следовало! Придет время, и это станет известно, Империя не прощает таких ошибок, не прощает предателей.       Но предатель ли я? Друг мой, мы давно не виделись, и не знаю, что с тобой стало, но о тех временах мне не забыть. Моим долгом было спасти того, кто умирал — бороться за чужую жизнь. И всё же безумие — спасать врага своего, защищать жизнь того, кто хочет тебя убить.       О, мой наивный мечтатель! С нашей первой встречи в твоей голове были сплошные безумства, и вот к чему они привели! Я вспоминаю те дни, тот грохот, с которым израненное тело ворвалось в наш мир. Действительно, самая трудная моя миссия началась с простого землетрясения, хоть теперь я и не уверен, можно ли его так назвать.

***

      Резкий спуск, ведущий с платформы, а за ним — ветвящийся тоннель. Из ему подобных сплеталась огромная сеть, опутавшая пустыри меж тонкими домами. Полупрозрачные потоки плутали среди зданий, провожая запертый путями транспорт. Лишь мелькающие огни напоминали, что внутри громадных труб нёсся нескончаемый поток, мчащийся от здания к зданию, от уровня к уровню, через полумрак и тени подземного города.       Один транспортник пронёсся через пещерную тьму и вынырнул возле здания, обвил подпорчатую колонну и двинулся вверх. Механический треск проедал тишину, повисшую следом за недавним грохотом землетрясения. Крохотный механизм поднимался над величественными руинами, среди которых мерно двигалась жизнь.       — Рершер! — знакомый голос раздался за поднятой дверью ползучего устройства.       Подпирая гигантскую фигуру, из транспортника вывалился мужчина.       — Звеифель, помоги поднять его.       За спиной Рершера шелохнулся транспортник, понёсшийся к нижним уровням города. Взлетевший ветер обдал грязные волосы и залитую кровью одежду.       — Случился обвал, многих наших задавило. И ещё, откуда-то взялся он.       Израненную тушу незнакомца подхватила Звеифель, едва та начала выскальзывать из рук её мужа.       — Беда в ином, центр восстановления рухнул. Сегодняшние удары, они разрушили полгорода. И всё же, надо вытащить его.       — Рершер, успокойся. Ты еле живой, давай отнесём этого…       — Он с поверхности! — сиплое дыхание переросло в долгую паузу. — Понимаешь? Оттуда, сверху. Это солдат Империи, это наш шанс! С ним мы найдём способ выбраться.       Она не ответила. В глазах Звеифель блеснула искра и в миг угасла, не найдя ответа в тёмном взгляде Рершера. Последний час её прошёл на гигантской платформе под скалистым потолком, где перед ней растянулся дрожащий от ударов стихии город. Разбивавшие всё в прах валуны осыпались к нижним уровням, пожирая на своём пути любые жизни. Из всех живых же, она переживала об одном. О том, чей взгляд спустя годы вновь поднялся кверху, пытаясь за рыже-серыми камнями увидеть небеса.       — Тебе нужно снять форму, — проскрипела Звеифель. — Прошу, это же не твоя кровь?       — Я не ранен, не волнуйся. Сейчас важна его жизнь. Надеюсь, у солдат всегда с собой есть переводчик.

***

      В начале, дрожь прошлась по вершинам города. Лёгкие удары пошатнули здания и двинулись вниз. Я слышал гул, и треск, и крики. Система опор моего дома выдерживала любые тряски, в то время как вся жизнь вокруг начала сыпаться в руины.       А я только ждал. Смотрел, как скалистые небеса дождём пожирают город, как стены сжимаются над улицами и кромсают жителей Империи в прах. Смотрел и ждал, пока сообщат число раненых, число погибших.       Для Рершера всё началось с другого; едва-ли мне по силам понять — с чего именно. Моя трагедия же разрослась из простой вести, когда какой-то голос сказал «ваш центр завалило обломками, восстановление займёт более десяти суток, вы…». Не помню, что было дальше. Глаза поплыли, и шатнуло меня сильнее, чем каким-либо землетрясением.       Пока весь мир погибал под грудами камней, я лежал в тени дрожащих окон. Что было в моей голове? Боль, что не смогу никого спасти? Что не исполню свой долг? Страх, потеря места? Я лишь лежал и слышал смертельный вой, охвативший всё вокруг.       Сейчас, кажется, что лучше было бы остаться там, на резном полу, во мраке собственных мыслей. Через час после финального толчка, я получил сообщение, где Рершер просил о помощи. Не должно отказывать старому другу, особенно когда тот просит не о мелочи, а об исполнении рабочего долга. Все мысли мои забились тогда этим. Желал я только прийти, узнать что случилось, сделать то, что положено делать подобным мне.       И клянусь, самому себе теперь клянусь! Не знал я тогда, что он привёл в свой дом врага Империи. До последнего не представлял, что Рершер спас солдата из Сашфириш.

***

      — Прошу, расскажи ещё раз, что там произошло?       — То, что было и наверху. Нас завалило, половина работников в шахте погибла во время толчков, а некоторые умерли от ран.       — Я видела, что происходило здесь. Как рушился город, и камни сбивали мосты. И видела, сколько было трупов. Но я не понимаю, Рершер, почему здесь он? Почему ты принёс сюда солдата? Почему он был в форме одного из твоих…       — Мёртвым одежда не нужна.       Его холодный взгляд перешёл из угла комнаты к лежащему на тугой подпорке телу. Плоская грудь под бронёй тяжело вздымалась, длинный рот поспешно захватывал воздух.       — А он — не умер. Ещё жив. Скоро придёт Ферниц’Гал. Он обязан помочь.       — Посмотри на меня, — Звеифель обхватила его голову мягкими пальцами, блёклые глаза их пересеклись. — Что происходит? Весь мир рушится, за всю мою жизнь это — сильнейшее землетрясение. И теперь ты, найдя в руинах шахты какого-то солдата, приносишь его к нам. Кладёшь его в нашем доме. Думаешь только о нём, словно всего прочего и нет, не происходит!       — Он с поверхности! Сверху, понимаешь? — повышенный тон тут же перешёл в более тихий. — Мы видели лишь гвардейцев, только они и ходят по городам. Но там, над нами, есть другая жизнь. Солдаты Империи видят другие миры, другую реальность. Он — наш шанс.       — Верно. И ты знаешь, что происходит над нами. Неужели ты хочешь попасть туда? Посмотри на него, ты этого желаешь?       Она указала на израненную фигуру. Длинные четыре руки незнакомца лежали, недвижимы, плотная форма его покорёжилась и вгрызлась в протянутое тело, на месте ног же виднелись сдавленные ошмётки.       — Откуда ему взяться здесь? Я всё равно не могу понять.       — А мне не понять, что ты говоришь, — Рершер шагнул к раненному. — Вспомни, о чём мы мечтали. Чего всегда хотела. Мы вместе смотрели на скалы над головой, желая прорваться через них. И что теперь?       — Теперь я не хочу, чтобы ты умер. Не хочу умереть сама.       — Нет, Звеифель, мы оба хотим другого.       Разговор их прервал краткий треск за дверью.       — Я не смогу здесь быть. Пусть доктор Ферниц’Гал Орайнил разберётся. Разбирайтесь с ним, Рершер. Я не могу.       Она выскочила на внешнюю платформу, впустив гостя в дом. Фигура, вдвое выше людской, ступила внутрь, проскользила под дверью и вытянулась в свете голубоватых ламп. Изогнутая шея доктора покачнулась и двинулась вперёд. Узкие глаза на плосковатом лице столкнулись с взором старого друга.       — Ферниц’Гал, я рад, что ты пришёл.       — Кого же нашёл ты, Рершер?       — Он, как и ты, семиолоид. Смотри: доспех, форма. Это солдат.       Доктор подступился к раненному и провёл двумя парами рук по изрубленной броне. Нависшая тишина протянулась на короткие мгновения и тут же уступила место гневу, полыхнувшему внутри визитёра. Серая кожа его потемнела и острые зубы блеснули в злостной гримасе.       — Видел ли ты, кого спас? — тонкая рука впилась в плечо Рершеру. — Тебе ведомо, кто это?       — Солдат Империи, его броня, его раса, он же… как ты…       Горящий взгляд угас и, опешив, доктор спрятал две руки за спиной, две иные держа перед собой. Из одной в другую перелетало что-то маленькое, металлическое. Четыре пальца прокручивали какой-то знак, после чего перебрасывали его в иную руку.       — Я извлёк из нагрудной раны это. Геральдика с его доспеха, — от медленного говора Ферниц’Гала Рершер прижался к стене, пытаясь не видеть то, что нашёл доктор. — Пылающая сфера, по бокам от которой раскрылись трёхпёрые крылья, над каждым из них же пылает пара звёзд. И звёзды эти окаймлены. Герб Сашфириш. Ты привёл в свой дом нашего врага.       Все звуки ударили Рершеру в голову и оставили в тишине. Дрожь от ног пробежала по всему телу и отдалась чередой гулких ударов. Бесстрастный взгляд доктора расплылся перед глазами, точно как мысли, что слились в неясную кучу.       — Он — враг? Как же, — Рершер посмотрел на лежащую фигуру и, после, на Ферниц’Гала. — Ведь семиолоиды всегда за нас. Ваша раса — главная в Империи Ниривин. Почему он — за Сашфириш?       — Мир огромен, друг мой. И разные расы стоят по разные стороны в войне. Судить по его виду было ошибкой.       — Тогда, должны ли мы его сдать? Или, отдать Гвардии? Или… — он замялся, проглотил слова. Рершер не хотел упустить свою единственную связь с внешним миром. Пришелец, пусть и враг, мог помочь ему. Но риск больно пугал. — Не знаю, хочу выяснить что там. Это будет преступлением, потому можешь оставить его. Можешь сказать Гвардии. Во всём — моя вина.       Раненный лежал, не видя и не слыша ничего. Песочно-жёлтая кожа его побагровела от ран. Изогнутая шея содрогалась, готовая вот-вот выпустить последний воздух из побитого тела.       — Я не могу оставить это так. И уйти теперь не смогу. Его жизнь — не моя, и ему точно пришлось убить сотни моих сограждан, — семиолоид склонился над умирающим и медицинским лезвием поддел прилипший от крови доспех. — И всё же, его жизнь в моих руках.       По светлой коже заскользили тонкие руки. Аккуратные движения извлекали обломки доспеха, покуда мелкое устройство прижигало раны.       — Его счастье — форма герметизировалась. Не видел прежде подобной одежды, однако она соединилась в местах разрыва. Истинное диво, не будь он врагом — я бы восхвалил Императора и Троих.       — Ты сейчас помогаешь ему?       — Ему помог доспех, прижавший раны и сдержавший кровотечение. Ходить он не будет, не без протезов, однако… — прибор меж серых пальцев поблескивал раскалённой дугой. — Я извлеку осколки и раны закрою. Не многим поможет, но смерть отсрочить должно.       Рершер беззвучно наблюдал за операцией. Звон упавшей на пол брони резанул по ушам. Редкие капли крови пробежали по открытому телу, прежде чем раскалённый металл заскользил над раной.       — Даже не дёргается.       — Верно, и дело не в выдержке. Я подобное видел уже. Часто. Сейчас он не чувствует боль, ведь от шока находится на грани жизни и смерти. Всё же, слишком много потерял крови, слишком.       — И что теперь?       Ферниц’Гал убрал небольшой инструмент и выпрямился. Склонив острую голову, спасая ту от низких, по меркам его расы, потолков, доктор подошёл к другу. Его взгляд быстро переметнулся с покрытого потом человеческого лица на форму, что лежала возле свесившейся желтоватой руки.       — Полагаю, никаких доспехов тут быть и не может. Как жаль, что я не успел осмотреть и помочь бедняге, — спокойный тон отдавал небывалой серьёзностью. — Возможно, он воистину был солдатом, но узнать ли это теперь? Тело пришлось поспешно утилизировать, ведь оно наполнилось ядовитыми парами, что высвободились в шахте по ходу тряски. Придётся заполнить отчёт, что неизвестный скончался и, друг мой, вам придётся побыть какое-то время здесь. Пещерные испарения опасны, потому я буду приходить ежедневно. Проверять вас.       Загнутые глаза семиолоида не сходили с раненного, а слова его расползались по круглой комнате.       — Ждите меня завтра, друг мой.       — Спасибо, Ферниц’Гал, спасибо.       Четырёхрукий врач покинул дом, оставив Рершера одного с полуживой фигурой.       Тишина. Блёклые тени скользили под оконным светом. Шаг за шагом, человек кружил по комнате возле солдата. Редкие вздохи того сотрясали воздух. Он ещё держался за жизнь.       — Не могу тут быть.       Рершер покинул небольшой дом, выйдя на подпиравшую тот платформу. Фильтрованный воздух ударил в лицо, прогоняя кровавую вонь из ноздрей. Металлический стук донёсся из-под его ног, разнося гулом весть, что кто-то решил прогуляться почти под вершиной мира.       По правую руку от него растянулся город: порушенный, оживавший после ударов город. Из-под нависших скал блестели золотые лампы, в гуще каменных стен выпирали дробящие гигантский лабиринт тоннели. И ни души. Лишь транспорт носился под блеском световых точек да незримые фигуры шевелились в своих домах.       Платформы же, окаймляющий каждый уровень грандиозных строений пустовали. Никого, кроме покосившейся фигуры, что стояла в свете гигантских генераторов.       — Помнишь, как мы познакомились? — проронила Звеифель, едва муж подошёл к ней.       — Конечно. Ты стояла, как сейчас, смотря на вспышки молний в генераторах. Не видела ничего вокруг: ни города, ни скал, ни создающей их огромной машины.       — И ты сказал, что вид их поражает. Изумляет и вгоняет в тоску. Мы смотрели на эти вспышки, стоя посреди моста Алькиза Девятого, незадолго то отключения верхового света. Мост тот сегодня рухнул, ты знаешь?       — Нет. Не слышал.       — Я испугалась. Вспомнила, о чём мы говорили, чего хотели, подумала, что всё рухнет так же быстро и случайно, как и этот мост, да поглоти его Пустота!       — Звеифель, — он впился пальцами в её плечи, принуждая оторваться от чарующих вспышек. — Ты всегда хотела увидеть их, настоящие. Раскаты грома в небе, потоки воздуха, созданные природой, а не техникой. Почувствовать тепло звёзд и холод ночи, увидеть, как утром вдали медленно поднимается свет.       — Верно, — она вырвалась из колкой хватки. — Да, мы оба хотели. Мечтали увидеть настоящий мир. Я всё ещё хочу, желаю почувствовать тепло звезды но, теперь, боюсь. Часть моей жизни оборвалась. Нашей жизни, нашего прошлого. Мне страшно, Рершер. Не могу рисковать тобой, не могу. Но и здесь быть мы не сможем.       Взгляд Звеифель оставался пустым, хоть голос дрожал от ужаса. Она вновь уставилась на всплески молний под скалистыми небесами.       — Мы выйдем отсюда. Раз там был враг, значит наверху — не смертельная пустошь, — Рершер подошёл ближе, положив ладони на прозрачную грань между платформой и городом. — Ты обязательно увидишь восходы и закаты, увидишь живой мир, а не подземный. Я обещал тебе. Я никогда тебя не обману.       Её ответ пропал в шуме грянувшего разряда. Искры разлетелись над сотней зданий и угасли в воздухе за миг.       Пошатнувшись от белой вспышки, Рершер отошёл к закруглённому дому, ползущему от вершины мира к самому дну. Опёршись о стену, мужчина посмотрел на единственную фигуру, ослеплённую резким светом. Теперь, их жизням грозила не мнимая опасность. Жизни их легли в противовес судьбе неизвестного ему солдата.

***

Стоило убить его, пока был шанс. В первый же день, при первой же возможности мне следовало не притворяться героем, а исполнить долг пред Ниривин.       Всегда живший лишь мечтами да желаниями Рершер, как и наивная жена его, смирились с этим чужаком. Приняли его. По крайней мере, мне казалось так, кажется до сих пор. И жизнь его ценю я столь же, сколь и любую прочую — мой долг, спасать всякого кто жаждет того.       И в тот день, заполнив голову свою мыслью о враге, о раненном солдате в доме моего друга, я упустил слишком многое. Столько смертей прошло мимо меня. Непростительно! Не думаю, что хотел спасать его, даже знать не желал. И всё же, спустя столько лет, раны на жёлтой коже под неведомой мне прежде бронёй всплывают в памяти ярче, чем вчерашний день. И символ Сашфириш, сжатый однажды в моей руке — мои пальцы ещё помнят закруглённую форму его.       Поражаюсь теперь тому, что и после пробуждения его мне не хватило решимости отбросить гордыню. Все слова того солдата, его дерзкие мысли и оскорбления всего мира нашего, самого Императора, я спускал, стремясь исполнить свой долг.       Оттого ещё тяжелее вспоминать, к чему привела наша стычка. Не стоило тебе, Рершер, так рваться наверх. Не хватался бы ты за врага мёртвой хваткой. Теперь я даже подумать не могу, где можешь быть ты.

***

      За ночь Рершер и близко не подступился ко сну. Глаза его разрезали плотную черноту, среди которой пряталось едва живое тело. Оно похрипывало и сопело, тихо шевелясь где-то в углу комнаты.       В городе дома и руины заполнились тьмой, осветлённой редкими белыми точками. Тусклые ночники тянулись далеко в низинах, не доставая светом до скалистого потолка, до утаившего вражеского солдата дома. Его не достигали ни редкие звуки ночных транспортников, ни далёкие блики в проснувшихся окнах. И мрак скрывал тревожащий покой, нависший над принесённой днём фигурой.       Глаза не желали закрываться. Они пытались нащупать незнакомца среди темноты, схватить мёртвой хваткой. Редкие удары разносились от груди по всему телу Рершера, не давая кануть в полное безмолвие. Не позволяя остаться наедине со слугой чужой Империи.       — Сашфириш? — он крутил неразличимый символ между пальцев. — У их герба — две дуги, а над нашим изображена одна. Я собрался выйти за пределы города, но даже не знаю, что там находится. Все данные, изображения, отчёты — всё, что я видел и знал — бесполезно! Тут же нарвался на врага. Будь мы там, наверху, от меня бы уже остался только труп.       Будто отвечая на словесные раздумья, солдат кашлянул раз-другой. Он ещё спал, но мог очнуться в любой миг.       — Нет, всё не так плохо. Я смогу, узнаю, что хочу. Точно выясню всё.       Внушённая мысль засела в его голове до самого утра. Среди скал уже заполыхали центральные светодиоды, фильтраторы на зданиях выпустили бодрящие ветра. Город ожил, оставив сон позади. Задвигались потоки света и тени в гигантских трубах, разнося шум до самых верхушек зданий, до крохотных окон, за одним из которых Рершер не мог сомкнуть глаз.       — Тебе стоит отдохнуть.       — Не волнуйся, я в порядке, — под светлыми глазами его напухли лёгкие тени. — Придёт Ферниц’Гал, тогда и посплю, после его осмотра.       — А стоит ли ждать?       От непонимающего взора мужа Звеифель отвернулась и утопила взгляд свой в наручной панели. Среди пальцев её родились цифры, методично сменявшие одна другую.       — Дело не во времени. То, что он вчера сказал, может быть уловкой, или обманом, он мог просто оставить всё и продолжить жить, будто ничего не было, — оторвавшись от проекции на руке, она прильнула к Рершеру. — Не все поймут тебя, твои идеи, мечты. Мы поднимемся вместе, но, прошу, не рискуй ради этого собой.       — Хорошо. Прости, за то, что вчера вспылил.       Плавные движения её руки по пышным волосам мужа медленно усыпляли того. Рершер медленно забывал о происходящем, о вчерашней катастрофе и будущих планах, о солдате, что лежал у него за спиной. Его веки почти сомкнулись, когда хриплый голос резанул слух неведомым языком.       — Он жив!       — Переводчик, активируй его, скорее, — Рершер развернулся, скинув усталую маску. — Моя насадка ещё заряжается. О, Пустота!       — Вот, — Звеифель выставила левую руку. — Должен работать. Надеюсь, в нём хватит базы для понимания.       Маленькое устройство сорвалось с механической окантовки и повисло над плечом женщины. Голубо-чёрные сенсоры упёрлись в приподнятую фигуру, злобно смотревшую на хозяев дома.       Под небольшими ноздрями двигались длинные сухие губы, вываливая рваные обрубки слов. Кряхтящая речь его напоминала говор доктора, что должен был вот-вот прийти, однако смысл сказанного оставался неясен.       — Ты… из Сашфириш? — начал Рершер. — Если понимаешь меня — наклони голову.       Дважды согнутая шея извернулась, после чего зашевелилось всё худое тело. Длинные руки попробовали подняться, но тут же рухнули. Семиолоид зашипел, уставившись на Рершера хищным взглядом. Из приоткрытого рта его выступал редкий пар, минуя ряд острых зубов. Пришелец вздохнул, дёрнулся и выполнил то, о чём было прошено.       — Понимаешь. У тебя есть свой ксено-переводчик?       Вялая рука указала на доспех, лежавший под круглыми полками. К броне тут же подошла Звеифель.       — Стой! Если он лжёт? — Рершер уставился в бронзовые глаза солдата. — Мы не понимаем, что он говорит. А если это ловушка, и он хочет, чтобы ты активировала оружие?       — Поглоти его Пустота, ты прав… я свяжусь с доктором Орайнил. Не смотри так на меня. У семиолоида больше шансов понять его, чем у нас, людей. Надеюсь, ты не зря ему доверяешь.       Она ускользнула в небольшой коридор, протянутый у наружной стены. За опустившейся дверью последовала тишина, в которой два незнакомца не выпускали друг друга из виду.       — Ты не сможешь встать. Не сможешь пошевелиться. Видимо, обвалом тебя занесло с поверхности к нам, и там же раздавило половину конечностей. Ходить теперь тебе не суждено.       Длинная пасть раскрылась для новых слов, больше походивших на треск огня меж зубов.       — Мне не понятно, что ты говоришь. А вот ты меня понимаешь. Так что слушай: скоро придёт тот, кто спас твою жизнь. Он же оставил на твоей шее накидку. Надеюсь, ему по силам хоть что-то выяснить, — Рершер вытянулся на подсиднике, скрестив руки у груди. — Твоя жизнь зависит от него, от нас. С такими ранами уйти — не выйдет. И тебе, думаю, некуда идти. Сейчас ты на планете Архницоль, в колонии Империи Ниривин.       В узких глазах мелькнул ужас. Нескончаемый поток слов сменился тишиной, уступавшей лишь стуку в груди да тяжелому дыханию, покидавшему приоткрытый рот.       Долгое время Рершер сидел не двигаясь, лишь смотрел на елозившего и, порой, шипевшего раненного. Тот извивался и кряхтел, кашляя в сторону своего спасителя. Вероятно, за пару часов он успел не раз послать в Пустоту этот дом, людей, планету, да всю Империю.       Наконец, знакомый звук донёсся из-за двери, прежде чем та открылась.       — Я не смогла ждать. Привела доктора Орайнил, он здесь.       — Ферниц’Гал, ты сможешь понять его речь?       Четырёхрукий гость вытянулся под плоским потолком, замер и начал оглядывать пациента. Тот вжался в стену и медленно заговорил.       — Малопонятный говор. И всё же, суть мне различима.       Вытянутые пальцы пробежались по летавшему возле шеи доктора устройству. Оно загудело, вытянулось и прильнуло к металлическому нарукавнику Ферниц’Гала.       Едва ксено-переводчик погрузился в сон, как разговор семиолоидов разросся в словесную бурю. Шипящие потоки вырывались из-за зубов врача, разбиваясь о картавые звуки солдата. Их неясная речь сливалась воедино, в спор, ругань, приказы.       Доктор Орайнил шагнул к стене и левой нижней рукой ухватился за пояс, вчера снятый с солдата. Одна из плоских напаек поблёскивала сине-черным светом. Четыре пальца скользнули по ней, коснулись возвышения в центре и пробудили маленькое устройство, в тот же миг метнувшееся к своему хозяину.       — Теперь, — переводчик задрожал, вторя голосу раненного. — Слуги Нирвин, понятны вам слова мои?       — Выйди, — Рершер коснулся жены за плечо. — Прошу, я расскажу всё после, обещаю. Сейчас же подожди в безопасности. Доверься мне.       Сомнение читалось в её движениях, во вздохах, в несказанных словах. Звеифель шевельнула губами и сомкнула их, затаив истину.       Едва дверь захлопнулась за ней, как оставшиеся в комнатушке встали напротив друг друга. Доктор отошёл к углу, оглядывая двух своих собеседников. От Рершера к солдату переполз его взор и узкий рот раскрылся:       — Для начала назови себя.       — Не пытайся, — он вытянул голову. — Не жди от меня ответов. Либо сразу убей, либо жди, пока я убью вас.       — Подняться у тебя нет возможности. Введённые мною проксиотиты подействовали ещё вчера, потому сил в твоём теле почти нет.       — Хочешь проверить? Прикончить тебя я смогу, отродье ниривинское.       — Я придержу его…       — Рершер, нет! Даже ослабев, семиолоид сильнее человека. Он убьёт тебя одной рукой.       Солдат скривился в болезненной улыбке. Подобному существу нельзя было доверять, даже оставлять его рядом опасно. И именно его привёл Рершер в свой дом.       Тенью доктор навис над врагом, завился, и в вытянутой руке его блеснула игла. С острия её слетел мелкий заряд, впившийся в раненного, побудив того к крику.       — Теперь он не будет двигаться. Не сможет.       В такт сказанному, солдат вытянул потяжелевшие руки. Тело его застыло под тонкими тканями, дыхание замедлилось, и едва шевелившийся рот выпустил короткие слова:       — Ты, — вторил ему переводчик. — Что это?       — Сильное успокоительное. Вам нужны силы, но на слова хватит их. И всё же, лучше сберегите себя теперь.       — Зачем тебе это? Что ты хочешь узнать?       — Узнать? — доктор оглянулся на хозяина дома. — Мне нужно лишь исполнить свой долг.       — Долг перед фальшивым Императором? Захватчиком? — солдат растянулся, изрыгнув прозрачную жидкость изо рта. — Спасти меня вздумал? Следуя за именем Ниривин? Лучше сделай милость и убей меня.       — Я хочу кое-что узнать.       — Человек? Забавно. Встреться мы наверху — застрелил бы.       — Это меня и интересует, — Рершер подошёл слишком близко к живой угрозе. — Что там? Откуда ты попал в наш мир, в наш город?       — Вы не знаете, на какой планете живёте? — солдат поочерёдно глядел на двух своих пленителей. — Подумать только, каковы гражданские в Ниривин.       Ферниц’Гал безмолвно дослушал, после чего извлёк из набедренного кейса несколько заострённых устройств. Четыре руки его синхронно протянулись к раненному. Массивное тело двинулось через комнатку.       — Не смей трогать меня, ниривинец.       — Вы не ответите на вопросы? Даже об имени своём?       — Я — солдат Империи, — прошипел он, оттягивая шею.       — Тогда знайте, мой долг — сохранить вашу жизнь, подобно любой иной, — одна пара рук обвила верхние плечи врага. — Вам не по силам теперь двигаться, потому исполните и свой долг. Не мешайте, покуда раны угрожают вам, мне придётся работать над вами.       — Мой долг!       Слова его угасли в резком крике. Горячий металл пополз по рыжему телу, облизывая тёмные прорези в коже. Двигаться могла лишь голова, извивающаяся среди серо-чёрных тканей в порывах боли.       — Рершер, иди к Звеифель, — доктор Орайнил не отводил глаз от своей жертвы. — Сейчас ты тут ничего не сыщешь. Лишь крик его. Прошу, позволь мне делать что должно.       Сердце сжалось от сказанного. Оставить давнего друга наедине с врагом, оставить их в своём доме, напротив входного уровня. Дать крику привлечь сюда Гвардию — сказать всему миру, что здесь спрятан враг.       — Ты справишься? — скрепя зубы, Рершер выдавил из себя вопрос.       — До момента его спасения или гибели — я сделаю всё, — одна из рук соскользнула к широкому бедру и резанула кожу лезвием, открыв для иной тонкую струю крови. — Иди, прошу, сейчас ты здесь — помеха.       — Делай что собрался.       Он отвернулся от корчащегося солдата, от склонившегося над ним серокожего спасителя. Вой семиолоида заглушал писк крохотных устройств, прятавшихся меж пальцев Ферниц’Гала. Движениям доктора вторили узкие тени, решёткой обвившие стены.       Сжав кулаки, Рершер улизнул в промежуточный ход, конец которого вёл к ожидавшей его Звеифель.       Город прорезал каменный дым. Из глубин улиц кверху поднималась серая пыль, отпрыгивая от покрытых защитными панелями зданий. Она вилась над мостами и скручивалась под потолком, незримым потоком укрывая головы горожан.       В неощутимой грязи подземелья стояла Звеифель, поглядывая то вниз, к бесконечным дорогам в глубине, то за спину себе, выжидая его. На протянутую руку Рершера она ответила улыбкой, после чего отвернула голову к ползущим сквозь мир жилым струнам.       — Путано тут всё, не думаешь?       — Пожалуй. Ты не спросишь, почему я оставил их там?       — Я верю тебе. Кроме того, я знаю доктора Орайнил меньше твоего, но и не первые сутки. Он пожелал остаться наедине, в покое?       — Верно, — Рершер откинул голову, упёрся взором во мглу под потолком. — Может, спустимся на уровни ниже и пройдёмся? В последнее время я лишь на нижних был, в карьерах.       — Даже не знаю, — она сложила руки у груди. — Не хочется оставлять их там. Это наш дом. И если что-то произойдёт плохое, то проблемы будут нашими. Что будет, если обо всём этом узнает Гвардия?       — Надеюсь, они просто арестуют врага. Мы ничего с ним не сделали…       — О, Рершер, — её пальцы легко коснулись его плеча, кольнув то сквозь бордовую ткань. — Порой мне кажется, что ты так умён. А порой — что так наивен. Не хочется думать о будущем, ведь я его не понимаю. Я не виню тебя, ты стремишься к нашей мечте. Но прошу, пойми: кроме мира над нами есть и Лацифинь, наш город, и правила в нём жестоки. Сейчас мы рискуем, сильно рискуем, понимаешь?       — Да, но разве можно отказаться от шанса спастись? Я не хочу рисковать, я…       Слова застыли в его горле. Слово «уходи» застряло на языке.       — Просто скажи, чего ты хочешь?       — Ты сам же понимаешь, знаешь, — дрожащий между гневом и отчаянием голос резал слух. — Просто пусть всё будет как до этого, как прежде. Нам будто нечего больше делать, мы как в ловушке.       Он отошёл назад, упершись в перила. Дрожь отдалась в груди и пронеслась по телу, увязнув среди шеи. Охладевшие руки его ощутили дрожь, что усиливаясь, мчалась через здание от самых низин.       Многоногий транспортник пронёсся по стене, разрезая свет между супругами. Гигантское тянучее тело взбиралось от яруса к ярусу вверх, пока потолочная дымка не пожрала механического монстра.       — Если хочешь, мы можем оставить все мечты. Я скажу, что солдат умер во сне, и тело его сокроет Ферниц’Гал. Поможет ли это?       — Ты дрожишь, — дыхание ее с тяжестью выбивалось в тусклый мир. — Я тоже. Ты врешь.       — Я не…       — Рершер. Я знаю тебя тринадцать лет. Ты не откажешься от цели, от этой — точно нет.       Блёкло-синие глаза её застыли перед ним.       — Не ври, прошу. Ничто не будет как прежде. Даже если этот солдат умрёт, тебе станет только хуже. И я уже не смогу жить, видя как ты мучаешься. Как лжешь сам себе.       — Звеифель, я делаю всё ради нас. Ради твоей мечты. Клянусь!       — И от этого лишь хуже, — она повернулась к вышедшему на площадку доктору. — Рершер, во всём этом виновата я.       Ответ на сказанное исчез в лёгком вздохе. Рершер уставился на Ферниц’Гала, выросшего возле семейной пары. Незримая громадная тень его нависла, тая в себе что-то мрачное, что доктор не решался сказать.       — Солдат мёртв? — выпалила Звеифель.       — Нет. Ещё нет. Однако вы не сможете сейчас избавиться от него. Пока он жив, этот солдат останется в вашем доме.       — Что ты сделал? — Рершер ухватил своего друга за нижние плечи.       — Довольно, прошу. Мой долг был спасти раненного, однако о целостности я не ручался. Повреждения ног оказались слишком велики, в нынешних условиях более мне не по силам что-то сделать, — худые губы его скривились. — Я срезал травмированные части, их утилизирую, придётся. Вы вступили в опасное дело, друг мой, а я последовал за вами. Теперь, боюсь, нам ничего не изменить. Прошу, следите за ним, покуда жив он. А если хотите узнать что-то, то спешите. Гарантировать жизнь ему, теперь, мне не дано.       — Подожди! Что будет дальше, ты можешь сказать? — слова подобные детским рухнули со столь взрослого языка. — Ты умнее нас, выше по статусу, знаешь больше, молю. Я совершил ошибку, что привёл сюда врага?       — Нет. Друг мой, я бы сделал то же. Предки мои убедили, что жизнь должно защищать и спасать, — тёмный взор семиолоида перешёл с мужчины на стоящую позади него женщину. — И ваши жизни зависят от меня так же, как и его. Никто не узнает о нашей тайне, клянусь волею Императора и Тремя.       — Благодарю. За всё.       — Не стоит, — длинные руки сжали крупный белый ящик, таивший в себе очевидный для Рершера кровавый смрад. — Мой долг будет исполнен лишь частично, потому используйте эту жизнь, пока способны на это.       — Хорошо. Ты сделал что мог, делаешь. Если ничего не выйдет узнать, вины твоей нет.       Доктор Орайнил молча развернулся, оставив людей вне своего взгляда. Рершер тут же ощутил колкие пальцы, мягко коснувшиеся его ладони. Резкое дыхание ударило ему по затылку.       — У нас нет выбора.       — Да, мы будем двигаться наверх, — мягкие руки проскользили по телу Рершера, обхватывая его талию, спиной своей он ощутил её сердце. — Никто не виноват, Звеифель. Ни чьей вины нет.       Ферниц’Гал удалялся от них, унося с собой неведомый страх. Всё дальше и дальше, вдоль каймы громадной платформы, пока возле четырёхрукой полосы не растянулась лифтовая плита. Тонкое устройство, подобные которому шныряли от неба к днищу мира, пригласило доктора взойти. Стоило ему ступить на подъёмник, как полупрозрачный купол закрылся над Ферниц’Галом и увлёк того вниз, к лабиринту бронированных мостов.       — Мы будем делать то, что должны, чтобы выбраться отсюда. Обещаю, ты увидишь рассвет.

***

      Выяснить даже имя его оказалось труднее, чем я смел предположить. Сейчас сомневаться поздно. Гадать, поступал ли я верно или же сумасбродно помогал глупцу. Те недолгие дни, которые остались бедняге после потери ног, и без моей роли стали для того вечным допросом.       Тайн же он своих не открыл, не мне. Пока был в сознании — нет. Сказанное в порыве бреда не признают нормальным, а мысли, порождённые предсмертным разумом, стоит и вовсе отсеять от прочих. Так учили меня, и по закону этому я шёл сквозь всю жизнь, до встречи с тем солдатом.       Служителей войск я видел лишь трижды до того дня. Два раза с поверхности спускались небольшие отряды ниривинских военных, чьи тела обглодало поле боя. Не скажу, почему так ярко запомнил их, ведь мне это неведомо. Один — человек — статный и высокий, ровный мужчина с изорванной половиной лица. Кожу ему пожрали снаряды скоростного дрона, подобных которым не сыскать в подземном мире. Военные технологии здесь не нужны. Но я — тот, кто может столкнуться с жителями поверхности — должен знать и о них.       Вторым был представитель рафгантасс. Редкие они гости на нашей планете, но выбора мне не дали: все четыре нижние конечности ему раздробило каким-то мощным шагоходным устройством. Подробностей не сообщали, да и мне в них не было нужды. Две верхние, малые руки, уцелели, однако поиск протезов, да установка их заняли время. Один из труднейших случаев за все годы моего исполнения.       В Лацифине редко встретишь кого-то из этой расы, потому я был столь затруднён. Пожалуй, если эту запись найдёт кто-то из местных, то и вовсе сил вообразить то существо не хватит: четыре нижние конечности, пара маленьких рук на стыке горизонтального тельца с вертикальным, да тонкая вытянутая голова с разделённым натрое ртом. Редко встретишь таких. К гуманоидным созданиям мы привыкли, а меж тем мир сам прорывается всё глубже, сильнее в нашу жизнь. Теперь он достиг меня. И страх овладел мной: я истинно боюсь.       Меня не пугали те далёкие дни и брань незнакомца, чьи ноги мне пришлось удалить. Те события, во время которых я в третий раз столкнулся со служителем Императора, исполнявшего долг с орудием в руках. Чужого Императора. Врага.       Тогда я переживал лишь за тех двоих: Рершер оставался, и до сего цикла является мне другом, пусть судьба его для меня теперь — тайна. Они навлекли на себя угрозу, подобную которой и представить сложно. Хоть и вышло нелепо, что по итогу всё это обернулось именно против меня.       Истинно так: теперь та история может повториться. Держать в себе мысли я не в силах, ведь совершенное тогда не должно оставаться тайной. Но в тот день я промолчал. Побоялся за них, за себя, за предков своих, что жизни отдали на будущее моё, на возвышение моё. Всему этому мог прийти конец, в тот миг, когда я в четвертый раз узрел солдата: на третий день после пробуждения сашфиришца, меня призвал к ответу представитель имперской Гвардии.

***

      После наступления ночи в доме расстелилась тишина. За безвольным пленником супруги решили следить постоянно: Рершер сторожил ночью, Звеифель — днём. В короткие пересменки над солдатом надлежало смотреть дешёвому дрону, купленному для наблюдения за домом.       Усталые глаза взирали на укрытую бело-синей тканью грудь, что медленно вздымалась и падала к тонкому телу. Приоткрытый острый рот то и дело ронял краткие вздохи. Полусонный бред, из которого незнакомец не выходил с визита Ферниц’Гала, ненадолго спал, прежде чем возрасти вновь.       Полночи провёл Рершер, взирая на силуэт возле стены. Живая тень, которую он сам привёл в дом, порой выбрасывала редкие слова, лишённые смысла и связи меж собой. Усталый мужчина порой цеплялся за них, лишь бы не уснуть самому. Искал то неведомое, что мог сказать солдат: про дальние миры, огромный космос или враждующие Империи.       В тени сознания незнакомца ему хотелось нащупать свет. Полубредовые отголоски вселяли глупую надежду в Рершера, столь же сильную, что и короткие судороги, побуждавшие солдата изогнуться, словно он вот-вот придёт в себя. Усталые губы шевелились, подрагивая и роняя один звук за другим. Будь в них смысл — переводчик бы среагировал, изменил бы его речь.       — Что? — усталого слуха достигло единственное слово. — Не перевёл, значит ли это…       — Рершер! — громыхнул голос за его спиной. — Мы должны покончить с этим.       — Ферниц’Гал, откуда ты?       Свет закрывающейся двери угасал позади доктора. Тяжёлое дыхание разносилось по комнате. Небольшая голова на скрюченной шее повисла, пошатываясь вверх-вниз.       — У нас проблемы, и большие, друг мой. По дороге через арочную улицу к центральному корпусу я приметил низкого человека, что следовал за мной. Тот изучал, наблюдал. Оторваться мне удалось, однако же, в доме моём часть данных оказалась стёрта.       — Не понимаю, к чему ты ведёшь.       — Информация, что шла прямо перед записями о нашей жертве тайной, исчезла. Это значит, что кому-то удалось проникнуть в частную систему и просмотреть данные, внесённые мной. И не знаю, удалось ли им понять, во что я ввязался.       Сказанное вышибло из Рершера сон, заставив смотреть на семиолоида округлёнными глазами. На холодном свету заблестел пот, в тишине загремело дрожащее сердце.       — Кто-то знает? Разведка? Гвардия?       — Мне неизвестно. Возможно, то был сбой, или ряд совпадений. Но если нет — за нами следят.       — Ты поэтому пришёл ночью? Сейчас, после отключенного часа.       — Верно. Гвардия в это время не патрулирует, потому решил действовать быстро. Рершер, друг мой, этот солдат стал большей угрозой, нежели прежде. Подумай о себе, о Звеифель. Как ты желаешь поступить?       — Убей, — голос из тьмы издал переводчик. — Это будет наиболее разумно, ниривинец. Пожалей свою семью, пока до неё не дошли мои войска.       — Замолчи. Не смей говорить об этом. Ты ничего не знаешь обо мне и моей жене, как и о том, зачем ты здесь.       — Будто вам что-то известно.       — Одно я знаю, Хичкимсэ.       Во мраке стали слышны краткие вздохи. Неслышимые дроны гудели над головами стоявших, ожидая новых речей для перевода.       — Я произнёс его, верно?       — Назвал своё имя. Это единственное, что я смог разобрать. Видимо, не ошибся.       — Хорошо, скрывать мне его не зачем, — длинное тело поднялось на паре худых рук, подтянув к себе остатки ног. — Ради чего, доктор? Долг перед Императором и Империей? Чтобы я не смог уйти, сбежать?       — Архницоль вам не покинуть. Однако с теми ранами вы едва-бы пережили эту ночь.       — Ради чего? Я буду верен великому роду Сашфириш, не захватчикам, не тиранам, но моему, — в безмолвном крике изогнулся его рот, выпучив острые зубы. Тёмный язык блеснул в горле, прежде чем Хичкимсэ скрючился в приступе кашля. Грязная слюна заблестела на тонких губах его, руках и полу. В потоках её отсвечивала краснота. — Служу моему Императору. Я умру, но вам не сдамся.       — Вы не в плену, однако, информацию от вас, полагаю, желают получить.       — Да поглоти Пустота! — руки солдата сплелись возле груди и тонкой талии. — Я не выдам ничего, не скажу. С захватчиками я не веду переговоры.       — Мы не захватчики, я не желаю узнавать что-то о войне, о Сашфириш, — голос Рершера взвился до потолка. — Только о поверхности, о мире наверху.       — Рершер, — доктор Орайнил склонился над другом своим. — Прошу, будь спокойней.       — Ты прав, — вздохнув, он посмотрел на сокрытую чернотой дверь. — Звеифель даже во сне чувствительна. Не стоит ей всего этого слышать.       — Если так думаешь о жене своей, то оставайся… здесь…       Слова его начали тонуть в глухом мычании. Длинный рот скосился, после чего всё лицо опустилось, исчезая в ночной темени.       Рершер молча покосился на умолкшего солдата, а затем и на доктора. Ферниц’Гал насупился, выставив плоскую голову вперёд. Крохотные ноздри его задёргались, прежде чем человек сам почувствовал тошнотворный запах. Колкая вонь облепила дом, окружая каждого в нём стоявшего.       — Что это?       - Боюсь, в здешних условиях я бессилен на большее. И с подобными ранами опыт едва имею.       Безмолвно взирая на пожранные ночью ткани, Хичкимсэ прикоснулся к ним. Затем провёл по телу своему второй и третей рукой, следом скрестив их возле живота и груди. Паника тонула в чёрных его глазах, сдерживающих боль открытых ран.       — Прошу вас позволить помочь. Проявите стойкость, благоразумие.       — Не должно войну Сашфириш отдавать жизнь на волю ниривинца.       — В вашем теле уже разошлись гнойники, и металл, как и ядовитые пары, коих вы надышались, губят его лишь быстрее. Долг мой обязывает править раны, насколько это возможно. Проявите же стойкость солдата.       Ответом стало смирение. Ферниц’Гал склонился над раненным и, в полутьме, снял часть повязок. Тот, лишь шипя, сдерживал боль и отводил голову от вида красно-скрючившихся волдырей, облепивших тонкий живот и двойную грудь.       Рершер же отвернулся, согнувшись в рвотном позыве. Мерзкий запах заволок всю комнату, огибая каждую стену, задевая каждый возможный орган чувств. На глазах закололи слёзы. Семиолоид же, чьё обоняние много лучше людского, будто не ощущал этой вони. Доктор Орайнил точными движениями работал над ранами, срезая размякшую плоть у их кромок и вводя раз за разом крохотные инъекции — неужто он настолько привык к подобному?       Те тряпки, которыми был замотан солдат, насквозь пропахли израненным телом. Сейчас же, из всех тканей на нём осталась лишь нашейная накидка. Беспристрастно сменив повязки, доктор подошёл к другу своему, держа в руках чёрно-красный вонючий свёрток.       — Я избавлюсь от этого, — Ферниц’Гал сокрыл пропахшую ткань в герметизатор. — Запах мог бы привлечь лишних лиц.       Доктор оглянулся на солдата, стойко принявшего свою слабость. Тот тяжко дышал во тьме, скривив громадное тело на небольшой постилке.       — Le bietald séré-dimortit, — заговорил доктор.       — Powaiqer se sparie genniv léngatin? — изумился Рершер.       — Yon désie coverit ine-waiquer… Le nei uprenoe genniv léngatin.       — Если хотите что-то выяснить, говорите через устройство.       Хичкимсэ лежал, выдохнувшись. Безразличное лицо его упиралось в мягкую подкладку. Толстые тени смыкались на нём, обогнув перед тем все края комнаты.       — Не знаю, что делать теперь. Смогу ли я что-то узнать?       — Ситуация не простая, Рершер. Хотелось бы решить её иначе. Долг велит мне бороться за жизнь до конца, ежели то — жизнь разумная.       — Неужто ниривинец считает меня разумным? — хищный рот растянулся на желтоватом лице. — Я посвятил жизнь убийству ваших сограждан. Таких как вы. Встреть я вас там — уже всё могло кончиться. Так с чего вы, рабы Ниривин, спасаете врага?       — По той же причине, что и прежде. Это долг мой.       — Если он станет опасен, — Рершер заговорил тихо, шёпотом, но почему-то на родном языке. — Сможем ли мы избавиться от него? Химчискэ — солдат, если передать его гвардейцам и забыть обо всём, получится ли вернуться к прежней жизни?       — Вы думаете, что сдадите меня Гвардии? — косая улыбка окончательно скривилась на лице. — Верите в это? Для вас же будет лучше, если добравшись до оружия, я вас перебью. Не знаете вы, что бывает на военном трибунале. Как расправляются с изменниками. Не видели вы Фронтовой дуги, не видели войны. В зверствах своих Ниривин уж точно не уступит Сашфириш. Для вас, как и для меня, нет в её рядах спасения. Знай, теперь ты, Рершер, враг своей Империи.

***

      О Фронтовой дуге мало кто говорит в мире нашем. Она не волнует нас, хоть и знает о ней каждый. Сейчас я думаю о ней иначе, нежели раньше: обрывки воспоминаний Хичкимсэ теперь стали точными образами, кои вижу я и сейчас. И миллионы жертв, что каждый миг прибывают к стыку двух галактик на гибель свою — все они на совести тех, кому не по силам спасти их.       Я полагал, что мыслю верно. И жизнь свою вёл путём Арфициловой клятвы. Великий мудрец, что поборол мелицкую хгу и положил конец временам эпидемий, вырвавший Сарифима Второго из рук смерти. Каждый шедший путём моим знаком с законами его, с Арфициловой клятвой, своды которой — есть основы жизни любого доктора. Но трактовал я их неверно.       Спасать любую разумную жизнь учил он, и боролся я за судьбы и граждан и солдат, в том числе врага нашего. Не понимал, что делаю не так. Арфицил’Глау Рагтим, выходец из знатного рода ранне-имперских времён считал разумными лишь жителей Ниривин. Служащих же Сашфириш он описывал как чудовищ, что подчинены лжи и обману. Убийц этих он велел спасать лишь одним верным способом — лишая их жизни за мгновение. Ибо жизнь в мире рабов и предателей есть мука, страшнее любой эпидемии.       Узнай я эти слова раньше, может, поступил бы иначе. Теперь их трудно воспринять. После короткого знакомства моего с солдатом из иной Империи я принялся изучать, что же таит в себе война и Фронтовая дуга. Стал узнавать об армии нашей, после встречи моей с Гвардией.       Тогда меня вызвали в центральный корпус, отчего желание двигаться оставило моё тело. Помню, как холод пробрал конечности, как шею не мог согнуть я, а зубы впились в нижнюю губу до крови. Прежде не думал я об этом, но за день до встречи моей с ними, Хичкимсэ поведал мне с Рершером о жуткой судьбе, что ждёт предателей. И хоть сейчас я жив, причины врать у него, в тот миг, едва ли были. В одном я уверен — Ниривин не нужны изменники, и Империя их не прощает.       Не видя ничего, я прошёл через половину города. Над головой в туннелях ревел гул, а по зданиям двигались транспортники. Мимо меня ползли фигуры горожан: людей, семиолоидов, кажется, даже рафгантасс и яайэ. Хотелось застыть и взглядом утонуть в толпе, скрывшись от поглощавшей меня реальности. В тот миг казалось, что многоуровневые здания вот-вот пошатнутся и каменный потолок рухнет на меня, придавив всей тяжестью внешнего мира.       Но я был жив. Продолжал двигаться через редкие аллеи, под скалистыми сводами, из теней которых тянулись крытые мосты. Многими уровнями выше блестели лампы. Всюду стучали шаги. Грохот. И я думал о нём, о шуме, что разносился везде. Был ли он наверху?       Об этом желал я спросить у выжидавших меня Гвардейцев. Блюстители мира и порядка, стража, что есть в каждом городе. В центральном корпусе я был окружён блеском их чёрно-золотой брони да набедренных плащей. Помню лишь остроконечный герб Ниривин на груди того, кто говорил со мной. Он просто спросил про толчки, про то, как теперь я исполняю данный мне долг и исправно ли служу Империи. Тогда страх владел языком моим, не я. Ответы покидали память, едва я говорил их. И всё же, Гвардия не стала искать истину. До сих пор кажется, что им было известно про Хичкимсэ, про наш заговор. Они всё знали, лишь не решились действовать.       Может, для них тоже оставалось неясным — предатели мы или нет? Измена ли спасать того, кто той же расы, что и ты и лишь родился в ином мире? Я жив, и продолжаю поражаться тому, как легко суть действий моих могли изменить простые слова, написанные рядом с «непреклонной истиной». Арфицилова клятва. Знал бы я правду о ней, помог бы солдату тому? По всем признакам он — живое, разумное существо. Семиолоид, точно я. Потому жизнь его должно было спасти. Но также он — враг, что поклялся в верности властителям Сашфириш. Потому долг любого — сдать его Гвардии для допроса и казни.       Я принимаю правила и законы нашего мира. И продолжаю поражаться им, правилам этой войны, миру двух Империй.

***

      Звеифель выжидала на платформе, не видя ничего вокруг. Она смотрела на упёршиеся в потолок мира здания, не отводя глаз. Ночной белый свет медленно затухал, уступая дневному яркому сиянию. В огромных тоннелях проползали один за другим транспортные потоки, в окнах загорался свет, и жизнь выплывала на платформы — город оживал.       — В скором времени мне придётся что-то придумать, чтобы отдавать долг Империи.       — Вернёшься в шахты?       — Иначе мы лишимся выплат, тогда и Гвардия придёт за нами.       — Если этого не произойдёт раньше, — глухой голос её хлыстнул по ушам.       Рершер застыл. Утренние тени облепили изумлённое лицо, фальшивый ветер колыхнул его грязно-чёрные волосы. В глазах блеснуло сомнение.       — Ты что-то слышала?       — Да, — выдохнув, она повернулась. — Этим утром. Вчера доктор Орайнил не приходил, вернее, так я думала. Он был здесь, прошлой ночью, и в эту ночь ты ждал его. Что вы скрываете? Почему ты не договариваешь, врёшь мне? Ты даже не сказал, что знаешь имя этого солдата. Ответь, скажи мне это!       — Хичкимсэ. Он произнёс это в бреду.       — Так, почему ты не рассказал об этом, не рассказал о Ферниц’Гале? Почему теперь стоишь и молчишь, словно стена? Я думала, ты мне доверяешь. Я не могу понять тебя.       Рершер отвёл глаза. Ему стало трудно смотреть на Звеифель. Её вид колол больнее ядовито-золотого света ламп.       — Не хотел втягивать тебя. Гвардия слишком опасна. Не хотел, чтобы ты всего знала.       — Ты втянул меня в это, себя, нас обоих. Не делай вид, что трудно говорить об этом! В тот миг, когда привёл этого сашфиришца в наш дом! Не претворяйся, будто твоя ложь теперь что-то изменит.       Он искоса посмотрел на неё: глаза Звеифель дрожали. Она покачивалась, ссутулив плечи, упершись горящими щеками в бордовую накидку. Тревожные руки за спиной постукивали по ограждению.       — Ты уже всё сделал. Теперь просто пытаешься отмолчаться, свалить всё на себя и сделать вид, что меня вовсе нет. Хочешь закрыться в своей мечте, убеждая себя, что делаешь это не только для себя.       — Звеифель, прошу тебя, а как же твои желания? Как же рассвет, настоящий, над горизонтом? Тебе это больше не нужно?       — Как ты не понимаешь? — она ухватилась за голову, топя пальцы в скального цвета волосах. — Сейчас, у меня есть не только мечты и желания. Есть и жизнь, наша жизнь, неужели для тебя она ничего не значит?       Мысли скопились на его языке, готовые сорваться, но Звеифель пресекла их:       — Ты выбрал худший момент, чтобы предать меня.       Предал. Это слово встало поперёк всего, что мог сказать он. Предатель Империи, теперь и предатель собственной семьи. Он не мог даже взглянуть на сжавшуюся в дрожи жену. Холодные слова её вновь и вновь отдавались в голове.       — Я не собирался врать, правда, ни в чём, — затараторил Рершер, мысли его склеились воедино. — Клянусь, мне просто хотелось защитить тебя. Уберечь от этого, от…       — От чего? Объясни!       — Фронтовая дуга, Звеифель, реальность. Мы оба мечтали о мире наверху, о лучшей жизни, но от Хичкимсэ я узнал много, слишком много. И теперь боюсь столкнуться с этим, вывести тебя к опасностям.       — Каким? Я слышала про Гвардию, про эту дугу… но не понимаю. Мне ничего не понятно. Ты боишься, и из-за этого оставляешь меня. Ты думал обо мне в этих желаниях, или только о своих страхах?       — Звеифель…       Она отвернулась. Слышать Рершера не хватало сил. Даже вид его приносил сейчас боль. Глаза её повлажнели.       — Я не знаю про Гвардию, но сейчас бы предпочла исчезнуть. Чтобы меня пытали солдаты Ниривин, а не стоять здесь! — её крик увял в дрожащий шёпот. — Мне больно Рершер. Просто больно.       Ответ его поглотил вой взмывшего над ними транспортника. Звеифель всхлипнула и пошатнулась в неровной тени.       — Не подходи ко мне. Не говори. Не хочу даже слышать!       Гнев сковал Рершера. Его язык не мог шевельнуться, ноги не двигались.       Механическая фигура склонилась перед его женой, распахнув вертикальную дверь. Оно звало её вдаль, от него, от их мечты.       Стоило Хичкимсэ умереть там под завалами!       — Звеифель!       Крик его угас за рёвом громадной техники. Её фигуру поглотил механизм, унёсшийся в глубины тёмного города. Теперь лишь он стоял на площадке, в свете громадных ламп и вспышек генераторов.       В голову ему ударила ярость, выгнав тревогу и смятение. Рершер влетел в дом, устремившись к сокрытому углу. Тень того таила причину раздора. Он выхватил ящик из завалов доспеха и уставил взор на Хичкимсэ. Тот безмолвно, хищно наблюдал.       — Семейная ссора, не так ли? — шипел его переводчик.       — Отвечай мне, — Рершер выставил устройство пред собой. — О чём ты говорил ночью? Ответь обо всём: об Империи, о войне, о Фронтовой дуге.       — Видимо, во сне я сильно сговорчив, — солдат выгнулся в кашле. — Собрался угрожать мне, человек? Ты не активируешь мой пикшет. Оружие именное. — Знаю. В бреду ты и это сказал, — рука его скользнула по верхушке ящика, выпустив из того тонкий клинок. — Но предохранитель с лезвия снять могу. Говори. Что мне грозит наверху? Почему мне теперь так страшно?       — Боишься выйти наверх?       Солдат поднялся, подпирая тушу нижней парой рук. Его худое лицо качнулось на длинной шее. Злобные глаза сочувственно упёрлись в дрожавшего перед ним человека.       — Можешь убрать лезвие. О, Пустота. Про войну вы, гражданские, и в Ниривин не знаете ничего. Рершер, я отвечу на вопросы, и расскажу о дуге, если выполнишь условие. Опусти оружие и ответь, ты согласен отречься от Империи своей и сделать, что скажу? Таково условие. Можешь убить меня, а можешь — принять его.       — Клянусь своим родом и именем, — он всё ещё видел женскую фигуру, согнувшуюся в свете ярких разрядов. — Я сделаю, что буду должен. Клянусь.

***

      Понять Рершера мне не суждено. Он стремился наверх, к другой жизни, и ради этого отказался от всего, что знал. Всё, что имел, предпочёл другому. Он рассказывал мне о том, что узнал от солдата Сашфириш. Если вспомнить, то удивительно, что прежде ко мне явился не Рершер, но Звеифель.       За жизнью их я не следил — не в том был мой долг. И всё же, едва ли до того дня они ссорились. Два безумца — вот кем они всегда были в глазах моих — решившие вместе идти к своей сказочной цели. И ведь не сдались, во Имя Его и Их, они не сдались!       Подобные существа далеки от меня. Если задуматься, даже Хичкимсэ мне ближе тех двоих, пусть они мне и были друзьями. Те, кто посвящают свою жизнь одной цели, одному существу, не способны отдавать долг во имя высшей цели. Нас это роднит с солдатом. Лишь цель его — забирать жизни, в то время как мне суждено спасать их. И оба мы видели нечто большее в собственном выборе.       Интересно, отказал ли он идеалам своим перед смертью?       Я мог сам столкнуться с тем, о чём Хичкимсэ поведал Рершеру. Реалии нашего мира страшны, и чем больше узнаёшь о нём, тем скорее желание покинуть собственные стены угасает. Война, что идёт более трёх тысяч лет, на слуху у каждого жителя Империи, и всё же лишь побывавший на ней передаст те ужасы, которыми полна дуга. И раз так, то какой ужас перенёс Рершер, от рассказа которого у меня от шеи до ногтей потемнела кожа? Ведь ему о Фронтовой дуге поведал солдат, занесённый к нам войной Империй.       И мне не забыть его слова.       Небеса в мирах дуги пожраны дымом. Из тьмы его выбиваются лишь сотни и тысячи бомбардировщиков, к вою которых солдаты привыкают спустя пару суток, сумев пережить их. Бойня, что может закончиться менее чем за один оборот, растягивается порой на сотни лет. На планетах не остаётся жизни. Только грохот техники и взрывов, да крики, крики, крики.       Хичкимсэ бывал на трёх планетах. Три забитых телами пустоши. Потоки смертников прибывали туда одни за другими на бесконечных крейсерах. Десятки и сотни лет. Представить не могу, сколько трупов скапливалось там. По словам его, в некоторых мирах мертвецы под толщей своей скрывали землю. Их тёмно-красные тела сплетались грязной склизкой горой, что расползалась до горизонта. И полчища солдат вязли среди гнили. В вони. Какой же запах там должен быть? Не готовых порой выворачивает от смрада одного лишь трупа, но что чувствует тот, кого окружают миллиарды мертвецов?       Хоть мне по силам понять мысли солдата, но волю его — никогда. Выжить там, где правит смерть — возможно ли? Под воем выстрелов рубить, крошить и разрывать попавших под удар, не видя лиц их за маской шлемов. Не видя ничего вокруг, во тьме сгорающего мира. За взрывами, что рвут поля сражений, не слышны крики и приказы. Вслепую сжав пикшет, остаётся им лишь рваться, биться, убивать.       Единожды я видел установку, подобные которой ходят по планетам дуги — громадное чудовище. С десяток орудий высились на квадратном корпусе. Столкнулся я с этим уже после тех далёких событий, после того, как узнал об ужасах фронта. И увидев самоходную установку ту, представил лишь хруст, с которым лопались рухнувшие под ноги ей тела.       О Рершер, глупец! Ты узнал об этом раньше, больше меня, так зачем вышел в подобный мир? Тебе не должно было рисковать собой там, себя не посвятил ты чужим жизням.       Теперь мне кажется, что в Империи есть место лишь тем, кто живёт ради других. Одни служат, иные приказывают. Кто-то спасает, а кому-то суждено убивать. Прочим выход лишь смерть.       И при том я верю, желаю верить, что ошибаюсь. Безумие Фронтовой дуги охватило две галактики, но не все миры. Те двое могут быть где-то, где угодно. Они глупы и стоили друг друга. Логику солдата понять можно, а с таким как Рершер этого не выйдет. В день ссоры Звеифель он явился ко мне и, узнав, что меня преследовала Гвардия, поведал мне о рассказе Хичкимсэ.       Не мне было должно решать их спор. Не тому я обучен. Но отчаяние, если не страх, толкнули его в тот день на безумство. Возможно, мне стоило остановить Рершера. Стоило не вмешиваться, не давать данные! И всё же сделанного не изменить. Я был втянут в его планы с самого появления Хичкимсэ и до тех самых пор, пока Рершер с Звеифель не добрались до защитных костюмов.       Есть ли в том моя вина или заслуга? Свой долг я исполнял, и всё же подверг тех двоих опасности. Мне по силам было помочь лишь ранам тела, но не им. Даже ссора их угасла не по чьей-то милости, но по воле нашего мира. Кажется, они оба боялись тогда, но что может пересилить страх, если не больший страх? И чего стоит бояться больше, если не самой стихии, решившей уничтожить всё вокруг?       Один из страшнейших дней в памяти моей — второе землетрясение с тех пор, как мы столкнулись с Хичкимсэ.

***

      Холодный свет бил из-за спины. Вялые ноги переплетались одна с другой, неся Рершера через поток туш. Среди них он невольно высматривал одну фигуру: высокую, бледную, вероятно, ещё облачённую в её любимый багряный наряд. Но цветом волос её отливали лишь серо-песчаные скалы, висевшие между домов.       Рершер глазами цеплялся за всё, окружавшее его: город, камни, мосты и транспорт, люди и семиолоиды. И всё же, мысли его держались за разговор с доктором. Тот пусть и невольно, но сбавил волнение. И также, не по воле своей, дал Рершеру совет.       Звеифель была у него. Она расспрашивала Ферниц’Гала об их разговорах, о Фронтовой дуге, о тайнах. Но в тот момент, доктор знал лишь толику истины, что, возможно, и спасло Рершера. Его жена не исчезла среди бесконечных стен и тоннелей и, подобно ему самому, что-то искала в городских тенях.       — Возможно, она вернётся в дом, — бормотал он, волочась через толпу. Двигался Рершер медленнее многих: он заставлял себя ускориться, начинал идти всё быстрее, но силы вновь и вновь испарялись из его ног. — Я должен достать костюмы. Звеифель поймёт, я уверен, она всё поймёт. Меня волнуют не только мечты, но и реальность.       Он умолк, заострив взор на четырёх фигурах, нависших над толпой. В их длинных тенях поток имперцев протекал через широкую улицу, расползаясь к цилиндрам своих домов. И Рершер, подобно прочим, поплыл под блестящим мостом, не отрывая глаз от угрожающей четвёрки. Их тела покрывала блестящая чёрным золотом броня, и ткани темнее ночи, украшенные пятиконечным гербом Империи, тянулись с их массивных талий. Лица каждого скрывал острый шлем, протянутый до ворота на изогнутой шее.       Но не вид их взволновал Рершера, не весь. Только длинные ниривинские пикшеты, лезвия которых блестели подобно тому, что сам он недавно направлял на Хичкимсэ.       Четверо гвардейцев взирали на многоглавую массу, уставив орудия к скалистым небесам. Они ждали, искали. Будто знали.       В полумраке моста Рершер укрыл свои мысли и страхи. Не следовало Гвардии знать о его целях: о том, что он шёл за защитными костюмами.       Ослепительный свет вернул его в ползущую сквозь улицы толпу. Мимолётом Рершер поднял глаза, проведя ими по громадным плоским лампам и, оглядев весь город, проверил оставшийся позади мост. Те четверо превратились в блестящие полосы среди серых теней, так и оставшись на своих местах.       — Не двинулись, — прошептал он. — Видимо, зря я так переживаю. Но нет, не зря. Всё не зря. Я добуду защиту, а после вернусь, докажу Звеифель что я вижу реальность, вижу опасности, которые ждут нас. Она поймёт, что я готов.       За каждым поворотом, за каждым углом выискивал Рершер кого-то. С опасением ему приходилось красться в толпе, едва среди тёмных дорог рождался чёрно-золотой блеск. И в надежде вглядывался в чужие лица, пытаясь найти среди них одно. Ему мешало это, разрывало надвое. Каждый новый шаг, новый взгляд делил мысли на страх и желания, что сливались в кровожадных порывах. Они терзали его, перетягивая из стороны в сторону, мешая идти к заветной цели.       Мерзкая дрожь пробирала порой, в тени ли огромных зданий или же в лабиринте серых навесов, раскинувшихся над транспортными путями — сквозь весь город она следовала за Рершером, сковывая мускулы и принуждая застыть на миг. Она призывала его отступить.       Более десятка улиц и двух десятков уровней остались позади, когда заветный спуск предстал перед ним. Под сводом переплетённых производственных домов дорога уходила вниз. В глубинах тоннеля манил свет, искрящийся из каменистой пасти.       — Я тут не был несколько дней. Должно быть, что-то изменилось.       — Рершер? — его слова оборвал знакомый голос. — Мне казалось, ты на восстановлении.       — Верно, зашел кое-что проверить и уточнить.       — Хорошо, а я уже начал переживать за тебя. Как домашние?       — Всё хорошо, у Звеифель свои заботы.       — Вот как, — мужчина, на полголовы ниже Рершера, подошёл к резкому спуску. — Я давно хотел кое-что у тебя спросить. Нам же сейчас по пути, верно?       — Да. Что у тебя за вопрос?       — Очень простой: почему ты выбрал её?       — Звеифель? — самоходная платформа зашаталась под весом двух человек, едва ступивших на неё, после чего пискнула и начала спускаться в тоннель. — Не могу сказать. Зацепился за неё. Пожалуй, у нас были общие взгляды, интересы. Мы просто могли спокойно говорить о будущем, не думая о чём-то другом, и большего мне не хотелось.       — Могли?       — Да.       В мерцающих полосах света Рершер задумался о ней. Всё, что связывало их, рухнуло где-то позади. Огромный мир ждал его на поверхности, над пещерами и городом. В том мире властвовали Империи и бушевала война, и бескрайняя галактика ждала его. Здесь же, под нависшими среди скал лампами, ждала его лишь Звеифель. Ждала прежде.       Теперь тьма мешалась с ослепительными вспышками, что резали окружение его на части. Неясность сменялась озарением, пока тело его опускалось всё дальше во мрак, и мысли Рершера терялись в холодной пустоте.       — У вас точно всё хорошо?       — Конечно. С чего ты начал этот разговор?       — Помнишь последнее землетрясение? — Красшик скрючился и отвёл лицо перед ответом. — В тот день обвал убил Зициалу. Мне казалось, что она со мной навсегда. С её смерти идёт пятый день, и, думаю, я уже нашёл ей замену. Ты со Звеифель уже столько лет, но, случись подобное, смог бы оставить её? Было бы это правильно?       — Я не хочу думать, что она умрёт. Что с ней что-то случится.       — Но это не зависит от нас, Рершер! — сгустившаяся тьма раззадоривала собеседника. — Я не понимаю, что чувствую. Правильно ли это? Семиолоиды, считается, находят одну пару на всю жизнь и едва ли из сотни у них двое нарушат верность. Рафгантасс же стыдят тех, кто не сменит хотя бы трёх партнёров. А что мы, люди?       Скрежет металла о скалистый путь усиливался, всё больше пожирая тревожные слова. Платформа разогналась, несясь в неровном свете подземелья ко дну его.       — Я не предам Звеифель. Пока я жив, — горло его сжали незримые руки, мешая договорить. Голос, знакомый хриплый голос Хичкимсэ злобно зашипел в голове, повторяя «ложь, ложь, что жизнь её с Империи масштабом?». Кто сказал подобное? Едва ли кто-то говорил такой безумный вздор! Рершер сжал кулаки, стараясь вытянуть из себя желаемое: слова, в которые сам хотел верить. — Я не оставлю её. Пока мы живы. И я не планирую умирать.       — Но тебе не кажется, что мы теряемся среди других? Может, людям суждено быть самими по себе?       — Прошлого не изменить. И ошибки не исправить, — кому он это говорил? — Особенно если речь идёт о жизни, её не вернёшь. И дело не в людях, Красшик.       — Да Пустота! Ты слишком спокойный, как? В тебе нет страха, или жалости, или…       — К кому? — подавленный голос Рершера окреп и зазвенел. — Я спокоен.       Яркий свет воссиял в конце пути, предвещая скорую остановку. Эхом летали голоса среди камней, перебрасываясь словами.       Рершер знал, что выберется, и понимал, что сделает это не один. Она не потеряна была, лишь напугана, удивлена. Долгие поиски приведут Звеифель туда же, куда привели когда-то: к Рершеру, к спасительному миру над их головами. Ему суждено было вернуться, лишь в это он хотел верить, забыв о катастрофах, Империях, дуге и Хичкимсэ.       — Спокоен. И если ты винишь себя так, значит и впрямь делал что-то неверно, — платформа дёрнулась, после чего двери её раскрылись среди шахт. — Людей во Вселенной слишком много, и одиночками мы быть не можем. Мы не семиолоиды, не рафгантасс и не иная раса. И меня не волнует это, только реальность.       Договорив, он ступил с платформы в залитый серым светом ход. Рершер двинулся через подземную дымку, тянущуюся среди зубастых стен. Позади него всё еще стоял, не решаясь сойти во тьму его старый знакомый, провожавший взглядом темноволосого мечтателя.       Мрачная дорога дробилась на множество ветвлений. За каждым углом выселись пробоины и углубления среди камней, из острых валунов торчали угловатые светодиоды, а под неровным потолком тянулись потоки кислородных труб. Каменный лабиринт, невнятный, как и весь город, весь здешний мир, вёл человека сквозь свои путаные коридоры.       Через тьму он шёл за тусклым светом, вырывая шаг за шагом свою тушу из затхлых ходов к громадному ущелью. В проблесках за камнями Рершер видел силуэты громоздкой техники и слышал треск чудовищных механизмов. Место долга его, шум его жизни гремел здесь, под землей.       Он вышел к сиянию пещер. Датчик в громадной арке средь камней блеснул золотом, признавая знакомое лицо.       За ветвлением труб и механизмов долг исполняли служители империи — подземники. В их разрозненной толпе Рершер ощутил холод, зябь пробрала тело его и толкнула вперёд к просторным рудным низинам. Блеск очищенных металлов и грохот массивных установок теснили спустившегося в родную тьму человека, бросая от одного места к другому, от углублений с бесценными залежами к нескончаемым трубам, гонящим сквозь себя мерзотный газ. В сером дыму, впервые за многие годы, Рершер ощутил боль и ненависть к этому месту. Ощутил тоску, скалами нависшую над мостами сквозь ущелья. Он захотел вернуться наверх.       — Давно не видел тебя, — механический голос перевёл слова управляющего. — Ты разве не оставлен на восстановление после землетрясения?       — Йодимьяр Флацион? — Рершер учтиво вытянул руки вдоль живота и склонил голову. — Всё верно, просто потребовалось кое-что.       — Попрошу конкретнее. И покажи сферу.       Мрачные глаза семиолоида упёрлись в перчатку Рершера. Тот тихо развернул руку, открыв перед управляющим инкрустированную полусферу.       — Истинно так, — длинный рот йодимьяра скривился. — Тебе ещё не менее пяти суток не следует появляться. И тут же, — он вновь провёл тонкой ладонью над рукой подчинённого. — Тут же сказано, о риске. Требую объяснений.       Данные были перед ним. Однако и указаний доктора Орайнила оказалось недостаточно, чтобы убедить этого блеклого йодимьяра.       Рершер подумал об этом: о своём старом друге, и о том, кто стоял перед ним. Ему стало ясно видно, сколь сильно различаются между собой те, кто прежде казались так похожи друг на друга. Даже кожей: в сравнении с этим тучным скопищем тьмы, Ферниц’Гал сиял аристократичной белизной. Словно все семиолоиды, подобно людям, разом отделись от серой мглы, обретя многоцветные лица. Словно мир стал больше вокруг него, разделившись на миллиарды осколков, каждый из которых был неповторим, сложен, реален.       — Мне необходим защитный костюм. Две штуки.       — Рершер, это часть оборудования. Пока ты не выполняешь свой долг, тебе не положено его брать.       — Я должен его забрать.       Проходящие мимо направили на говорящих поток света. Йодимьяр махнул одной из рук, приказывая вернуть привычный мрак.       — Моё состояние сейчас не представляет угрозы. Однако и жена моя, и доктор Ферниц’Гал Орайнил могут рисковать собой, просто находясь рядом. Это приказ, который дан мне. Я должен его исполнить: не подставлять жизни других.       Неведомый прежде звон вновь отдался в голосе Рершера. Краткое изумление покосило лицо семиолоида, после чего тот вытянулся и отступил во тьму, к звону машин и холоду гигантского обрыва.       — Пусть так, — просопел он сквозь зубы. — Ты обязан вернуть, Рершер. А теперь покинь карьер.       Управляющий растворился в полумраке пещеры. Окруженный нескончаемым звоном и скрипом, Рершер зашагал к инструментарному центру. Небольшое строение протянулось в одной из каменных стен, обставленное заборами и крохотными светодиодами. Через весь карьер пришлось пройти до входной будки, минуя датчики газовых выбросов, буровые установки и толпы сотрудников, исполнявших свой долг.       В жёлто-рыжем полусвете не было больше ни души. Рершер ступил к полукруглой двери, моментально впустившей знакомое лицо в крохотный центр.       — Давно не видел тебя, — низенькая фигура среди витиеватых полок двинулась к вошедшему. — Разве ты не умер?       — Всего лишь прохожу этап восстановления.       Следом за грохотом опустившейся двери рухнула давящая тишина. Под белым светом два человека смотрели друг на друга.       — Если тебе что-то нужно, то сперва иди к Флациону, — собеседник Рершера отполз к одной из оплетавших здание труб, ухватив механической рукой рудный детектор. — Без его дозволения я не смогу что-то выдать.       — Зацим, у меня есть дозволение.       — Как? — мелкая фигура его выкатилась из глубинки склада. — Не могу поверить.       — Мне прошение предоставил один из высших обследователей, доктор Орайнил. Нужны два защитных костюма высшего ранга.       — Высшего? — серое лицо Зацима скривилось в странной гримасе. — В такое верится с большим трудом.       — Я могу показать прошение.       — Тогда, — он провёл ладонью с полусферой над устройством в руке Рершера. — И правда. Будь благодарен этому доктору. Это вне рамок его долга.       — Почему? Они же обязаны спасать жизни.       — Конечно, — Зацим отвёл глаза к проекционному экрану, на котором тут же стал что-то перебирать. — Однако, костюм этот нужен для защиты твоей жены, разве нет? Никто не должен выдавать его, по закону — нет.       — И всё же йодимьяр Флацион уступил, позволив забрать пару штук.       — У него не было выбора. Закон Империи обязует выполнять каждому свой долг, а также, — он умолк на мгновение, окинув взором сотни мелких и крупных полок, забитых инструментами, костюмами, минералами и камнями. — Закон запрещает препятствовать исполнению чужого долга. И доктор твой указал, что без защиты не сможет проводить осмотры, не сможет исполнять долг. Выйди на свет такое, и Флациона забрали бы гвардейцы, за нарушение имперского закона.       — Ты, как и прежде, весь в информации, правилах. Иногда, кажется, что ты все законы знаешь.       — Увы, Рершер, это не так. Я лишь люблю изучать их, понимать, использовать.       — И при этом взялся за добычу руд, шахты? Почему ты выбрал это своим долгом?       — На нашей планете это самый надёжный путь. Я верно делаю то, что должен. Мои наследники же смогут получить более высокий чин и покинуть Архницоль.       — И ты не думал сам выбраться отсюда?       — Выбраться? Куда? Мы простые труженики, и будто смогли бы оплатить такое. С нашей планеты не летают корабли, не для низших чинов, да и куда, скажи, ты бы подался?       — Вселенная огромна.       — Так быстро выпалил, так уверенно. Жизнь не бесплатна, Рершер. Ты всё никак не отойдёшь от своих фантазий. Нас бы ждали такие же колонии, как эта планета, или того хуже — миры на Фронтовой дуге.       Знакомые слова на миг вогнали Рершера в ступор. Между тем, с потолка поползли несколько металлических рук, протянулись вдоль стеллажей и вытянули сперва один, а затем и второй костюм.       — Вот они.       — Ты знаешь что-нибудь о дуге? — слова сами сорвались с языка.       — Не больше, чем другие. Откуда мне, да и зачем? Хотя, уставы тех территорий я всё же знаю.       — Понятно. Действительно, странный вопрос. Не бери его в голову.       — Тебе следовало бы заняться своей головой, — с этими словами Зацим подал два тяжёлых свёртка. — Возьми их, приди в себя, и используй семью как подобает. У тебя всегда были хорошие показатели, так пора завести детей, подумай о наследии своём. Обсуди это со Звеифель.       — Это я решу сам, — он выхватил костюмы и прижал к себе. — Благодарю за помощь, больше она не нужна.       — Как скажешь. Приходи в себя, налаживай жизнь и выбрасывай фантазии из головы. Пытаться сделать всё самому также глупо, как пересекать целую галактику — это удел аристократов. Просто оставь мечты наследникам своим.       — Я подумаю, — Рершер ступил в жёлто-серый мрак пещеры, преодолев порог. — Прощай.       Дверь рухнула в свой проём, поглотив ответ. Раздражённый, уставший, но добывший желаемое, Рершер пошёл к подъёму. Среди каменных троп и разломов ему встречались толпы сотрудников, умы которых затянуты были подземным дымом. Из чужих и знакомых лиц он отделил Красшика, но тот и глазом не повёл в сторону старого знакомого. Среди воя пещерных машин они разминулись, будто стремясь никогда не встретиться вновь.       Тёмный лабиринт долгими ходами вывел человека к платформе, что подняла его к жёлтому свету города.       — Значит, дело сделано.       Рершер облегченно вздохнул и, покрепче сжав два свёртка, поспешил к дому. Ему хотелось добраться туда, всё приготовить, сделать. Где-то среди каменных столбов, что здесь называли домами, он желал найти Звеифель. Он знал, что она не потеряна, что всё теперь изменится.       Дрожь пробежалась под ногами. Шатнулись тени, и мосты над улицами скривились под своей тяжестью. Мелко нараставшая толпа в один миг обернулась кричащим скопищем, подгоняемым тысячей подземных толчков. В вое дрожащих зданий гремел топот спасавшихся горожан.       Пытаясь вырваться из живого потока, Рершер лишь оказался в самом его центре. Он вцепился в свой груз и рванул вперёд, сквозь набившиеся, разлетавшиеся по улицам тела, спасаясь от землетрясения.       Гремящие скалы посыпались сверху, каменным дождём разрывая головы и тела жителей. Дрожащая в обломках кровь скользила под ногами, бегущие толкали, кричали, падали, разбиваясь о треснувшую дорогу. Под ногами Рершера рухнула женщина, придавленная куском дома. Он прищурился, сжал нос и рот, сдерживая рвотные позывы. Никогда прежде его не забрасывало в центр катастрофы, никогда он не видел, как вся планета сжимает город каменным месивом.       Толчок за толчком вырывали куски улиц из-под ног, швыряя Рершера к обломкам и придавленным телам. Вновь удар, и щель родилась перед ним. Шаг, дрожь и с болью, резкой до слепоты он понёсся к взлетавшим обломкам дороги. Мягкие костюмы спасли Рершера от смерти, смягчив удар, но крик ужаса вырвался из его горла. Попытавшись встать, он не смог. Правая стопа его завернулась, застыв и разрывая тело изнутри сломанными костями. Ладони Рершера заскользили в крови, земля дрогнула и согнулась, покатив его тело следом за кучей остальных, под тень падавшего дома.       — Нет! — он закричал, дёргаясь и вырываясь от смерти. — Сука! Дерьмо! Нет, нет! О, Пустота! Я не могу, нет! Звеифель!       Грохот гибнувшего дома заглушил вопль всего мира. Частый стук шагов мгновенно врезался в слух. Движение, тяга. Нависшая тень взвилась и рухнула позади Рершера, обратив мертвецов в ничто. Он всё ещё кричал, не в силах шевельнуть ногой. Мёртвой хваткой липкие руки его держали два свёртка.       Кроваво-слезящееся лицо его повернулось, в поисках спасителя. Тонкие четыре руки удерживали Рершера, чёрно-золотой шлем поблёскивал над ним. Он повёл ноющими глазами, прикусив губу, заставляя себя молчать перед спасшим его семиолоидом. Заставляя себя не привлечь ещё больше внимания вытащившего его гвардейца.

***

      И от страшнейшей катастрофы миру пришлось прийти в себя. Излишняя роскошь — переживать, скорбеть, заменять свой долг болью. Не в последний раз жители брели по развалинам, обходя неудачливые тела. Не в первый раз они переживали ужас, что преследовал их всегда, и останется с ними до их смерти.       Однако смирение других лишь мешало ей. Она залетела в первый же транспортник, что двинулся над руинами после землетрясения. С безумной скоростью машина неслась над побитыми домами. Улицы обратились красно-каменной смесью, раздробленной обломками зданий и рухнувшими мостами. В потоке мелких образов она замечала блестевшие чернотой плащи, носящиеся то тут, то там. Они. Те, мысль о ком изменила её мужа. Слуги Империи, теперь спасавшие уцелевших.       Звеифель же волновалась лишь об одной жизни.       В очередной раз транспортник сошёл с маршрута, остановившись под руинами дома. Следующий пункт посадки в безумных десяти уровнях от неё.       Выскочив из устройства, Звеифель устремилась кверху, платформе, лишь бы продолжить путь. Умершая связь и обрушившаяся под скальными ударами сеть мешались, напоминая, что связаться с мужем она не в силах. И тысячи раненных глаз следили за шагами её, кололи взглядами, коря, что жива и цела она, хоть он мог уже и погибнуть.       — Он жив, жив…       Задрав голову, Звеифель приметила путь, ведущий к скривлённой платформе. Одна покорёженная лестница обвивала иную, уползая через обломки зданий. Только вверх, только к нему осталось стремиться. Наверх, где должен ждать свет. Там должен ждать и он, рядом с ней.       Увязнув в мыслях своих, Звеифель споткнулась о растянувшееся тело и врезалась в нечто твёрдое. Чёрный блеск оторвал её от страхов и мыслей.       — Вы ранены? — спросил гвардеец через переводчик.       — Nei, — невольно выпалила она. — Нет.       Мгновенное сомнение со страхом пали в её голове от рождённой мысли.       — Скажите, прошу, есть ли информация об этом человеке? — раскрыв ладонь перед гвардейцем, Звеифель активировала сделанное когда-то изображение мужа, что держал её за руку.       — Вы запрашиваете данные о смерти?       — Я… — холод сжал горло, глаза дрогнули от вида Рершера, от того, сколько времени минуло с их счастливых дней вместе. — Скажите, есть ли он среди раненных, среди других?       Отчаяние губило рождённые слова. В ней росла боль, рос гнев. Мгновения и дни проведённые с ним мелькали в памяти, пожираемые Пустотой, словно губя их. Убивая их. Убивая всё, что было прежде. Кто-то будто губил их. Не Рершер. Не его была вина.       — Это всё он, — прошипела Звеифель, сдавив зубы.       — Прошу успокоиться, — семиолоид приложил руку к загнутому шлему. — Данных нет. Либо тело не нашли, либо Рершер Тонмалис жив.       — Это, этого достаточно.       — Берегите себя. Да хранит вас взор Его и Их.       — Благодарю, да, хранит он вас.       Отбросив невнятно привычную фразу, она обогнула гвардейца, стремясь дальше вверх. Звеифель бежала через тела, бредущие и лежащие под ногами, мрачные, слабые. Невольным взором она искала среди них одного, но видела только чужие глаза и лица, отвечавшие на её взгляд. Непонимающие и слабые, дикие ей, те, что привыкли к этому миру, что готовы были сегодня умереть.       — Прочь, не думай! Он жив!       Она столкнулась вновь, и ещё и ещё раз, вглядываясь в тех, кто оказался на её пути: люди, да семиолоиды, что брели между руин. Верные жители этого мира. Не те, кто приняли бы в своем доме врага.       Шаг и последний вздох, за которым она ощутила удар фальшивого ветра. Сияющая среди скал платформа встретила её видом мёртвого города и толп, ползущих по низинам. Звеифель приметила транспортник, блеснувший за тенью тонких домов.       Закрыв глаза, она сжала кулаки и вновь представила Рершера, их дом, их мечту, их мир, что не рухнет однажды.       — Он не виноват, — шепнул её дрожащий голос. — Никто не виноват. И я скажу это ему. Точно скажу. Не наша это вина!       Стук механического тела громыхнул перед ней. Звеифель зашла на борт и, едва двери закрылись, прильнула к стеклу, выискивая во мраке руин то, чего не увидеть. Ища одну фигуру среди тысяч. Столь глупо, что самой ей от того было тошно.       Ещё и ещё пролёт, а за ними — блеск знакомых генераторов. Знакомые строения. И спуск, что ждал её шагов.       Ступив на родную платформу, она рванула к входной двери. Благо, дом выстоял.       — Рершер!       Комната лишь промолчала в ответ. Никого не было в ней, никого родного, только посланный самой Пустотой солдат. Мерзкая туша, что свесилась у стены. Из заспанных губ его вырывались бессвязные слова, хватаемые рухнувшим на пол переводчиком.       — Рейтонная… дуга… Трое… мой, ты… жаль… не отступать до… ждите света его… сын мой…       — Ублюдок.       Она подступилась ближе, затем шагнула ещё и споткнулась о нечто, брошенное на полу. Неясное устройство, отнятое доктором у пришельца. Из края его торчало лезвие. Звеифель подняла неведомый предмет, наставив остриё на солдата.       — Просыпайся! Очнись, тварь! — Хичкимсэ поднял гладкую голову, моргая третьим веком. — Отвечай, где Рершер?       — Кто? Где, что это такое? — невнятную речь его цитировал переводчик. — Кто ты? Я должен связаться… подожди, что происходит? Это мой пикшет!       Он ринулся вперёд, дёрнулся и скрючился в приступе боли. Длинное тело рухнуло на пол, повалив побагровевшие ткани. Часть ран снова открылась.       — Не дёргайся, Хичкимсэ. Мне плевать, как ты страдаешь. Из-за тебя, из-за того что ты здесь страдала я. Если не хочешь умереть от него, от этого пикшета, — потяжелевшие руки её сжали оружие, силясь подавить страх. — Ответь, куда делся Рершер?       — Вспомнил, — прошипел он. — Твой муж ведь тоже использовал его. Наставил на меня это лезвие. Заставил рассказать всё о войне, о дуге, двух Империях. Что мне было скрывать? Вы в Ниривин, гражданские ещё, будто совсем ничего не знаете о мире.       — Хватит рассуждать, где он?       — Пошёл искать, — Хичкимсэ кашлянул, опёрся на тонкие руки и поднял тушу свою на былое место. — Решил, что пора выбраться. Спросил то, что хотел, и направился за тобой. Глупость его мне даже напомнила кое-кого.       — Плевать мне. Куда он пошёл?       — Переживаешь? Интересные вы двое, даже жаль, что мы по разные стороны. Но мне неизвестно, где он. Ваш город и не значится на военных картах. Думаю, я единственный из Сашфириш, кто знает о нём.       — Значит, это неизвестно. Он мог быть там, в самом центре. Его могло завалить там. Что же произошло? — пикшет выпал из её рук, мир смазался за слезящимися глазами. — Может, я ошиблась? Может, он там? Всё же, это я ему сказала. Я надавила. Что я наделала?       Хичкимсэ вздохнул и отвернулся. Редкие слова его исчезали за тихими возгласами и стенаниями. Звеифель ходила из комнаты в комнату, не решаясь выглянуть на платформу, не осмеливаясь подумать о чём-либо. Она гнала мысли прочь, проверяла приёмник на руке — связь не появлялась, с первых толчков и который час уже висела тишина.       Ей казалось, что прошли годы. Звеифель не замечала своих движений, не слышала звуков вокруг. Время сжалось и растянулось в вечность, заполненную одиночеством.       — Он не хотел этого, — тихо твердила она. — Не хотел. И я не хотела. Мы просто ошиблись, не поняли друг друга. И всё же я здесь, дома, жива. А Рершер, где ты?       — Он жив.       Она подняла заплаканное лицо, столкнувшись глазами с бледным семиолоидом. Рука Ферниц’Гала мягко лежала на плече Звеифель, унимая дрожь. Его длинный рот медленно двигался, отрывисто произнося:       — Рершер у меня. Живой.       — Как давно ты здесь?       — Недавно. Связь так и не восстановили, и Рершер попросил проверить, не пришла ли ты сюда.       — Он в порядке? Почему не пришёл сам? Что-то случилось? — она подорвалась, вскочив из отсиженного за день угла. Искажённое лицо её вылетело на свет, разрывая Ферниц’Гала измученным взглядом. — Ответь, ответь, прошу! Вас не тронуло землетрясение? С ним всё хорошо?       — Боюсь, он был не у меня, — голос доктора был холоден, фальшив. — Я оплошал. Рершер оказался среди обвалов, и после, один из гвардейцев принёс его ко мне. Его нога была вывернута, стопой сам шевелить он не может.       — Как?       — Я поставил протез. Рершер сможет ходить, пусть пока и хромая. После, всё будет как прежде, ранение страшное, но исправимое.       — Я, тогда хочу поговорить с ним. Гвардеец, — она злобно глянула на Хичкимсэ, косившегося на них из своих обмоток. — Понятно.       — Отправляйся в мой дом, он цел. Рершер сейчас учится ходить, но к твоему прибытию должен освоить временную стопу, — он плавно говорил с ней, заботливо, словно то был его долг. — Вам есть что обсудить. Я прослежу за солдатом. Поспеши к нему, Звеифель, он ждёт.       Сказанное ударило в голову. Забыв эмоции, страхи и злобу, она выбежала на платформу, на ходу схватив вечернюю накидку. Быстрые шаги её исчезли в затихающем городе, среди бегущих под потолком транспортников и прозрачных тоннелей. Звеифель умчалась из дома, не зная, что не с ней планировал говорить Ферниц’Гал.       — Неведомо мне, что ты задумал, — произнёс он, едва дверь отделила комнату от мира. — Но запомни одну вещь, Хичисмэ. Ты расскажешь Рершеру то, о чём умолчал.       — Невероятно, — зашипел солдат. — В Ниривин лишь семиолоиды что-то знают? Или в ином дело? Я так и так уже не жилец, доктор. Тебе известно это лучше других. Угрожай как угодно, меня это не тронет.       — Угроз ты не дождёшься. Но я не столь низок, чтоб ничего не знать о войне.       Голос доктора Орайнил звучал мрачнее, чем когда-либо. Тёмный силуэт его мелькал перед прокажённым взором солдата. Медленно двигался в вечернем полусвете, точно разведчик на допросе.       — Мне не ясно, есть ли для такого как ты нечто ценное во Вселенной. Волнует ли тебя что-либо. Может, тебя не тронет и гибель всей жизни в двух галактиках.       — Не стоит судить так, доктор. Я лишь исполнял долг перед своим Императором.       — Убивать всех вокруг?       — Убивать врагов моих.       — Рершер — тебе враг?       — Он подвластен Ниривин, как ты, как жена его и все на этой планете.       — Рершер — твой враг?       — Он один из врагов моего народа.       — Ты обязан убить его?       — Я, — острые зубы его впились в едва заметную губу. — Мой долг обязует защищать всех от гнёта Императора Ниривин.       — Тогда если хочешь умереть солдатом, выполняя свой долг, отдай жизнь, лишь сохранив другую. Рершер уже отрёкся от долга своего, так защити его, как клялся. Расскажи ему, и лишь ему, без Звеифель, о Трёх. И не вздумай умолчать о рейтонных бомбах.

***

      Мне было известно больше других. С рождения я знал то, что оставалось неведомо многим до самой смерти. Таковы правила, таков уж мир: одним дано всё от начала, другие не получат ничего. Мы не равны.       Я верил в это и верю. Рершер был существом иного плана, не биологически, и даже не по мысли. Он родился среди рабочих и должен был всю жизнь отдавать долг Империи, не думая даже о том, что находится за пределами стен и скал вокруг него, но в нём ли дело, в обстоятельствах, в солдате, рухнувшем с неба?       Сейчас меня поражает то, что я успел сказать ему, попросить. Хичкимсэ бредил, и не думаю, что полностью понимал слова мои. Он был солдатом чужого мира, чужих правил и законов. Даже говоря в полном здравии и на одном языке, мы бы не поняли друг друга. Впрочем, и с Рершером, и с кем-либо ещё, полного понимания мне было не достичь. Сейчас я думаю: возможно ли понять хоть кого-то в этой Вселенной? Смогут ли те, кто увидят послания мои, понять, о чём думал я?       Желания же мои и попытки привели к одному: всё кончилось. Сам я боялся поведать Рершеру о Фронтовой дуге, о правилах мира, в котором мы живём. Каждая планета в Империи ограничена своими правилами и скованна ими, и любой житель её способен лишь отдавать свой долг. Для имперцев моего статуса это смешно, но многие, особенно на колониях, не знают даже ориентации своей системы. Ниривин делится на тридцать гигантских секторов — сеньринов, каждый из которых тянется на тысячи световых, и в каждом из них миллионы планет. Многим же неведомы их названия, расположение и то, какие сеньрины касаются Фронтовой дуги.       Возможно, Хичкимсэ знал об этом. Ему было ведомо, в какой части галактики он оказался и как далеко от центральных миров находился. В сеньрине Римсиф его войскам искать было нечего, лишь разрушать города Империи, убивая войска и прорываясь дальше, вглубь, на другой край галактики, к столице. Простой солдат и тот мог думать о подобном, просчитать ход союзников своих. Гражданским же, что живут день ото дня лишь своим долгом, и не стоит думать о таком. В незнании их благо.       Представить не могу, что чувствовал Рершер, когда в последний раз говорил со своим «пленником». Сознание Хичкимсэ затуманилось ещё до второго землетрясения, а после — от солдата осталась лишь оболочка, да куски памяти.       Мой старый друг, ты столкнулся с объяснениями безумца. Едва там осталось что-то от воина, от семиолоида вражеской стороны. Ты видел лишь тело, что издавало звуки умирающего разума.       Но большего я предложить не смел. Я дал Рершеру информацию, помощь, дал шанс уйти.       После тех толчков, что город размололи в прах, мне встретился уникальный пациент. Он корректировал скважины, ведущие к поверхности. Такие быстро заделывались, дабы сохранять фильтрованный воздух в городских глубинах. Токсичные испарения поверхности всегда были врагами столь же страшными, сколь и Сашфириш с одним из Трёх во главе.       Тот низкорослый человек, скрючившийся, горбатый, помню его как сейчас. В отплату за спасение жизни его он предложил чем-то помочь, отблагодарить. Удивительно, что просьба моя о личном доступе к новым скважинам, рождённым минувшей катастрофой, сработала. Я получил шанс подобраться к путям, что вели к вершине мира. И конечно, доступ этот передал ему.       Рершер, мой самый первый друг. Возможно, именно потому я столь сильно помогал ему. Потому вновь нарушил клятву, сделав выбор между двумя жизнями. Я пренебрёг Хичкимсэ. Сейчас, думаю, его можно было спасти, но жизнь его угрожала бы мне и тем, кто втянут был в прошедшее. Ему оставалось только умирать от полученных ран, отдав всё, что он мог. Сказав то, что знал. И я надеюсь, что слова его в последние дни жизни, какими бы пустыми не сделались, были честны. Что они смогли помочь другу моему с женой его.       Всю жизнь, Рершера пытались спасти от самого себя. Я — доктор, и долг мой, как и предков моих, спасать других. И я делал всё, чтобы помочь ему. Продвигал вперёд. Не думаю, что мог защитить тех двоих от грёз их, но пытался уберечь от чего-то иного. От того, что сам ещё не понимаю.

***

      В 2367 году на одной из планет Ниривин была использована особая бомба. Увидевшие её застыли, ослепленные белым сиянием. Кто-то бежал, прятался, иные замирали, не зная, как быть. Едва свет её исчез, все выдохнули, но вспышки вновь разнеслись над ними, окидывая всё небо огненными полосами. Они начали разрастаться, пожирая и поглощая всё вокруг: воду и горы, дороги и города, технику и армии. И лишь гул нарастающего взрыва разносился по целому материку.       Технология рейтонных двигателей, запрещённая в Ниривин за пару десятков лет до того случая, была похищена Сашфириш. И рейтонные частицы, известные лишь своей разрушительной силой, местные учёные использовали единственно верным путём — они создали страшнейшее оружие, что видела Вселенная после планетарных разрушителей.       Эти факты врезались Рершеру в мозг и звенели, отдаваясь головной болью.       — Зачем ты всё это рассказал?       Хичкимсэ лежал перед ним. Глаза его потемнели и закатились, рот без конца висел приоткрытым.       — Солдат, почему? Что ты хотел…       — Знаешь, почему в Ниривин над гербом одна дуга, а у нас — две? — он пролежал некоторое время, выжидая ответа. — Мы желаем свободы, всем. Обе галактики должны процветать. Ниривин хотят держать всё в своих руках, контролировать. Одна дуга, один мир и одна Империя. Вас же так воспитывали?       — Нам никогда не говорили о подобном.       — Что?       — Про герб. Он просто есть, и трактовали его по разному.       — О чём ты? — Хичкимсэ смотрел в пустоту ночной комнаты.       — А ты, что ты несёшь? Ответь, зачем ты начал говорить про оружие?       — Бомбы, точно, — за механическим голосом переводчика шуршала утомлённая речь семолойда. — Да. Рершер. Здесь ты. Ты хочешь подняться в тот мир, который наверху, да? Туда, где я провёл жизнь. Хочешь туда? Забрать туда и себя, и свою жену?       — Я всё делаю ради этого.       — Какая глупость! Ты рвёшься туда, где правят сильнейшие этого мира, где воля таких как я не стоит ничего, а твоя жизнь — меньше чем пыль. Ты готов остаться среди вечных разрушений, в вечной войне, в космосе, где властвуют планетарные разрушители?       — Мы можем погибнуть и здесь. Любой момент наших жизней — наш риск. Но я хочу умереть под настоящим небом, а не под завалами. И я возьму Звеифель с собой, пусть там будут хоть крейсера, хоть армии, хоть рейтонные бомбы.       — Глупец, — солдат отвёл усталый взгляд. — Бойся их. Бойся бомб этих. И Трёх.       — Я знаю о них, изначально Шестеро, но сейчас трое из них — за Сашфириш.       — Ошибаешься. Даже говорить о них страшно, но голос твой не дрожит. Тебе неведома их сила, то, чего боялись все Императоры и с чем никакое оружие нашей мысли не сравнится! Лишь с их воли можно использовать рейтонные бомбы. Лишь они могут словом уничтожать планеты. И один из них рядом, где-то. Где-то. Его шаги разносятся в тени. И гром гремит ночами. Он скалится, злится. И идёт, всё ближе. Никто и не заметит как он подойдёт совсем рядом и ударит. Таким неведома жалость, они иные, — блеснувший страхом взгляд впился в Рершера. Хичкимсе рванулся, кашлянул и протянул худые руки к человеку. — Они — не люди! И встреча с ними несёт лишь гибель, даже тем, кто следует за ними. Рершер, если ты отрёкся от прошлого, отрёкся от своей жизни, запомни правило Двух Империй! Беги от Трёх, по чью бы сторону ты ни был. И молния в ясный день — знак. Увидишь её, тогда лишь прощайся со Звеифель.       — Неужели ты так их боишься? — прежде стоявший, Рершер присел возле раненного.       — Бесстрашных нет. Видел бы то, что мы — не остался бы равнодушен.       — Я видел другое, много.       — Смерти от обрушений? Природные трагедии? Не думай даже, — кривой рот оголил острые зубы. — Это — лишь мелочи, в сравнении с ужасами дуги.       — Я понимаю, что мир над нами намного опаснее, чем здесь. Но не могу остаться. Мы не сможем тут жить.       — Тогда вам придётся выживать. Снаружи ждёт только война.       — Хичкимсэ, — семиолоид повернулся на собственное имя. — Скажи, ведь ты — враг Ниривин. Почему ты говоришь это, почему сейчас помогаешь мне?       — Ты готов умереть за своего Императора? — голос его звучал всё тише. — Умереть. Да, точно, смерть! Только ей ведома истина, и она правдива. О, Пустота, как я мог решиться на ту же глупость, что и он! Теперь меня ждёт тот же исход, та же нелепая кончина. И ненависть, ненависть, ненависть!       — Хичкимсэ, приди в себя!       Рершер коснулся солдатской руки. Кожа семиолоида была холодной, шершавой. Умирающей.       — Солдат Сашфириш, ты слышишь? Что ты говорил? — он прикусил губу в сомнении. — Нет, я не хочу погибать за род Ниривин. Не сейчас.       — Это предательство. Вы будете привлечены к трибуналу и, — Хичкимсэ моргнул и приподнялся, окидывая человека взглядом. — Это ты. Понял. Вспомнил. Да, ты уже предал свою Империю, хоть ничего и не сделал. И теперь хочешь сбежать куда угодно, вместе со своей Звеифель, да?       — Да, ты прав.       — Поэтому я и пытаюсь помочь.       Солдат приподнял ткань, укрывавшую длинное тело. В ночном свете заблестели свежие подтёки среди соединённых тканей. Раны открывались вновь и вновь, и кровь его всё вытекала.       — Мне осталось недолго. Долг солдата — умереть на Фронтовой дуге. Однако, моя раса, что в одной, что в иной Империи, ценит близких своих. Мы не предаём.       Он выждал паузу, после чего голос Хичкимсэ ударился дрожью.       — Если выберитесь, то сможешь исполнить просьбу мою? Если спасёшься из этого мира, выполнишь клятву, которую я потребую с тебя?       — Я уже отрёкся от Ниривин.       — Я — не идеальный солдат, — Хичкимсэ скрестил тяжёлые руки, закрыв ими десятки ран. Голос его тянулся, превращаясь в хриплый вой. — В детстве отец мой отправился на дугу, где и погиб. Я ненавидел его. Не мог простить. Верил, что он бросил нас. И теперь, когда моя семья осталась в самом центре Сашфириш, я умру здесь. В Ниривин. Неведомый для них. До самого конца я верил, что отец оставил меня. Не хочу, чтобы мой сын думал также! Жил с этим!       Новый рывок его прервался кровавым кашлем, пожравшим поток слов.       — Рершер, — точно живой мертвец, он потянулся к человеку. — Обещай, если вы покинете планету, отправитесь прочь, доберитесь до сердца Сашфириш. До планеты Класхафан. Моё имя — Хичкимсэ’Глай Милит. Сообщи его солдатам, найди моих родных. Скажи им, что наследник Милитов умер от ран в бою. Умер за свободу своей семьи.       — Клянусь предками, я сделаю всё что смогу.       Рершера бил озноб. Он наблюдал за бессильным семиолоидом, столь крупным, опасным врагом, которому теперь было ничем не помочь. В тени комнаты лежала лишь с трудом дышавшая тень, согнувшись под круглыми полками и моля о последней воле.       — Дай пикшет.       Оружие перешло из людских рук в семиолоидские. Слабые пальцы заскользили по устройству, меняя форму того. Из ящика сперва вытянулось дуло, проявились датчики заряда и опорная ручка, спусковая система под корпусом и, наконец, наплечное крепление, венчавшее громадный пикшет.       — Он активирован. Энергии там мало, лезвие скоро затупится. Он именной. Покажи его солдатам, назвав имя моё и дав им это, — Хичкимсэ выронил крохотную брошь, окаймлённую двумя дугами. — Сашфириш примут тебя. Вы сможете выбраться. Ты передашь послание моё.       — Конечно, — приняв оружие, что было ему по плечо, Рершер склонился над раненым. — Хичкимсэ, могу ли я что-то сделать? Чем-то помочь?       — Помочь? Даже доктор твой это не в силах, — между слов его прорывались тяжёлые вздохи. Судороги раз за разом били по семиолоиду, сбивая речь и мысли, возвращая в сон. Столь реальный сон. — Ты знаешь, как это сделать, так иди. Пусть знают истинное имя моё. Имя. Раньше у нас могли солдаты носить их полностью. Но последние две сотни лет, подобно Ниривин, мы должны отказываться от постставных имён. Всё они, они. Из-за них я стал Хичкимсэ. Но это не так! Я — Хичкимсэ’Глай Милит!       — Рершер?       — Звеифель, — он оглянулся на сонный голос. — Почему ты здесь?       — Я слышала, почти всё, — слова её были тихи. Она не устала, не спала, лишь наблюдала. — Мы сможем это сделать? Мы выберемся? А если эти бомбы, армии, или… они достанут нас?       — Тогда всё закончится в свете настоящей звезды, а не подземных ламп.       Звеифель упёрлась головой в его плечо, давя в тепле их тел свой страх. Морозным блеском искусственная ночь озаряла комнату, но холод её отгоняли от себя два человека.       — Нам стоит идти. Мы долго мечтали, и теперь можем это сделать, — она говорила быстро, волнительно, не отлипая от Рершера. — Раз всё готово, то двинемся сейчас. Ты… ты сможешь идти?       За прошедшую ночь он и забыл о протезе, облепившем его ступню. Подперевшись пикшетом, Рершер шагнул и чуть согнулся.       — Справлюсь. Не бойся. Всё будет хорошо.       — Тогда, — она отступила во мрак, поджав руки. — Мы оставим всё здесь?       — Пускай. Я устал от этого места, от этого дома. Разве что, он.       — Нет. Рершер. Всё конечно.       Посмотрев в тёмный угол, он увидел лишь недвижную тьму. Длинные руки спадали до пола, и тишина витала над приоткрытым ртом. В ту ночь, в их доме не осталось ни одного живого существа. Ни следа от людей. Лишь мёртвый семиолоид, растянувшийся перед тем, как выронить последний вздох.

***

      Зачем мы исполняем свой долг?       Никто не думает об этом, не задаётся этим вопросом. Как глуп сей вопрос.       Спустя столь много времени, я стал тосковать по другу своему, по странным временам, и по солдату. Кроме Хичкимсэ не было военных, к которым я осмелился бы так подступиться.       Мне чужда война, чужды гвардейцы и те, кто носят оружие, желая отнимать одну жизнь за другой. Они не спрашивают — ради чего, ведь на то воля Императора. То верно, и вопросы такие задавать не должно. Однако многие думают: ради чего уже три тысячелетия меж двух галактик тянется война?       Причины давно канули в Пустоту, и время пожрало истину. Каждому хочется править, каждый желает большего. И если большего не достичь, то волю свою все передают наследнику, с возможностями вместе.       Рершер всегда жил в своём маленьком мире, из которого мечтал уйти, бежать. С первой встречи нашей я поражался, как человек может желать своих желаний, не оставляя их другим. Не думая о будущем, он сам рвался к поверхности. Ему не по силам было оставить эту мечту другим.       Жаль, что мир наш жесток, и катастрофы раз за разом встречают тех, кто ищет лучшего. Не знаю я, что стало с ними. Известна мне лишь участь Хичкимсэ, чьё тело должен был я, утром, выносить. Его останки я испепелил в одной из множества пещер, ведущих к окраинам города. Солдата из Сашфириш никто и никогда не найдёт. И никто не узнает, что он когда-то был.

***

      Уже давно скрылся из виду родной дом. До первого транспортника оставалось полночи. Город ещё спал, не знавший жизни двух людей.       Рершер шёл позади, опираясь на тонкое оружие. Его сбитые шаги не поспевали за Звеифель, спешившей сквозь тень подземного мира. Мчавшейся к свету.       Доступная им скважина таилась в одной из пещер под самой окраиной, среди зубчатых скал и мелких тонких зданий. Они легко дошли, оставив всё, кроме еды да того, что надето на них, позади. Мелкие запасы в набедренных сумках стучали по герметичным костюмам, блестевшим в окаймлении серебром.       Пропускная система, добытая Ферниц’Галом, сработала, позволив беглецам проникнуть в закрытую для других зону. Окружённые пустыми светильниками да спящей техникой, они смотрели наверх, через скалистые проёмы, уходящие далеко в неизвестность.       — Как нам подняться? — сквозь передатчик спросила Звеифель.       — Не волнуйся. Я говорил, что всё продуманно.       Рершер вытянул руку и нажал на панель, крепленную к левой перчатке костюма. Висевшей на поясе его трос вытянулся, налокотники с наколенниками обернулись крючковатыми устройствами.       — Они рассчитаны на защиту тех, кто спускается в самые глубины. Трос поднимет нас, затем ещё, и ещё, до самой поверхности. Нужно, — он качнулся, поджав ногу под себя. — Спокойно, лишь протез барахлит! Всё хорошо. Нам надо лишь отталкиваться от камней.       Звеифель доверчиво смотрела через шлем, перескакивая глазами с мужа своего на незримый свет, ждавший где-то вверху. Мурашки бежали по её телу. Не холод, но страх мешал ей. Она вновь взглянула на Рершера.       — Мы справимся, да? Вместе?       — Конечно.       Он подпёрся на пикшет и, сняв с пояса крепление, выстрелил в гигантскую скважину. Трос засвистел во тьме, звякнул, после чего вытянулся и дёрнулся. Механизм заработал, начал тянуть костюм наверх.       Звеифель сделала также, доверившись технике. В первый раз трос не долетел, но затем вновь раздался звон среди скал, и вторая фигура оторвалась от каменного пола.       Они начали подниматься, ведомые своими костюмами. За широким экраном шлема Рершер видел лишь темень, пробиваемую громадными разломами в стенах пещеры. Тело его вскоре начало неметь, тяжесть поползла от пояснице к ноге, словно затягивая ту грудой камней. Плечи заныли, уставшие от фильтров, да гигантского оружие, висевшего за спиной. Мрак, мрак, и за ним ещё больше мрака.       Наконец тросы стали легче, и Звеифель нащупала ногами крупный выступ. Рершер опустился рядом, с облегчением расправив плечи.       — Тяжелее, чем я думал.       — Может, отдашь это оружие мне?       — Ты что? Это опасно!       — Но твоя нога, она и так тянет вниз. А если…       — Не бойся. Если придётся — оставлю его. Обещаю.       Подъём продолжился. На сей раз он длился дольше, но расстояние сократилось. Рершер ощущал всё большую слабость, точно, чем выше они поднимались, тем больший груз нависал на нём, утягивая вниз.       Потянулся третий заход, четвёртый. Дышать стало труднее, хоть фильтры и работали исправно. За панелью шлема лицо Звеифель покраснело. Она упиралась в покрытые чернотой камни, стараясь набраться сил для следующего подъема.       — Ещё немного, — сказал Рершер, стоило его жене прийти в себя. — Я посижу, совсем недолго.       Он поднял голову, решив отключить световые датчики. Холодная точка кольнула ему глаза.       — Оно там, я видел!       — Что?       — Небо.       Собрав остатки сил, они вновь выпустили тросы и, отталкиваясь от неровных стен, начали подъем. Небрежными движениями устройства тянули двух людей к поверхности, к огромному, реальному миру.       Вскоре точка обратилась полосой, блестящей чередой редких вспышек. Холодный свет их прыгал через скалы и проёмы, погибая на глубине, едва достигая рвавшихся к нему.       — Ещё немного, — Рершер рухнул на очередной выступ, половину которого затянул голубоватый свет. — Последний шаг. Звеифель?       Она стояла на краю, смотря вверх. Не видя глаз её, он знал, к чему они прикованы. Одинокая фигура в рыже-серебряном костюме казалась лишь частью сияния, падавшего с неба. Нереального, живого сияния.       — Стой! — Рершер кинулся к ней, едва та собралась выпустить трос, повиснув над пустотой. — Не смей!       Они столкнулись, протез взвыл и покосился, роняя владельца своего. Рершер покатился по выступу, ощущая всем телом сотни острых ударов, бивших по рукам, животу, груди и спине.       — Прости! — крикнула она, отходя от обрыва. — Я, я задумалась. Мне так жаль.       — Я жив, всё, всё хорошо, — на лице его расползалась кровь. — Кажется, костюм пробит. Давай, тогда, поднимемся?       Отвернувшись, Звеифель не смогла сдержать слёз. Бессильные руки выпустили трос, и тот зацепился за окраину скважины. Ночной свет ослепил её, резанув по мокрым глазам. Ещё несколько движений, несколько мгновений.       Она коснулась серебрящейся пыли, разбросанной всюду. Светлая линия делила мир надвое, отгоняя небо от земли. Миллиарды белых, голубых и золотых точек смотрели на Звеифель сверху, моргая среди густых серых полос.       — Мы здесь. Рершер. Мы здесь!       — Да.       Он опёрся на пикшет, оглядываясь по сторонам.       — Представляешь, это горы. Настоящие. Одна такая размером с весь наш город! И их тут сотни!       Звеифель молчала. Опустившись на колени, она смотрела в глаза своего мужа, в его блестевшее красным лицо, в трещину на его шлеме.       — Успокойся. Прошу, — Рершер открыл наручную панель. — Мы выбрались. Я жив, не бойся. Взгляни. Атмосфера разряжена, но дышать можно.       — Как? — она в тот же миг скинула шлем и глубоко вдохнула. — Такой свежий. Такой холодный. Колит в носу.       — Нам всегда говорили, что поверхность затянута газами. Но тут можно дышать, чисто. Так зачем врали?       — Так ли это важно? — тоска на лице её сменилась улыбкой. — Дай мне руку, вставай. Пойдём. Ночь близится к концу.       — Ты права, Звеифель.       Опёршись на пикшет, Рершер поднялся и сделал шаг. В тот же миг слуха его коснулся гул, разнёсшийся со всех сторон. Земля пошатнулась, и небо взревело безумным криком.       — Что это? — Она впилась в мужа руками.       — Это…       Молния рассекла ночные облака, заглушив все звуки и мысли тех, кто слышал её раскат. Спокойный мир залился золотым блеском, угасшим перед тем, как красным воссиять.       На горизонте блеснула вспышка. Она мелькнула из-за гор, обратившись светом, что разрастался над планетой всё быстрей. Белым диском он нависал над бескрайними полями, сияя в трещащих горах и взлетавшей кверху пыли.       Из неоткуда ветер понёсся к нараставшему свету, к ужасу, что родился над головами Рершера и Звеифель. Он прижал её к себе так крепко, как мог. Бесполезный пикшет рухнул в грязь, влекомый к шару в небе, что пожирал тьму и горы, пыль и облака, пожирал весь мир, разрастаясь белым пламенем. Он становился лишь больше, ближе.       — Это и есть — рассвет?       — Это… не важно. Смотри на меня, Звеифель. Уже ничто не важно. Смотри только на меня.

***

      Есть истина, открытие которой — страшно для всех и каждого. Она открылась мне сама собой, в тот день, когда исчезли Рершер и Звеифель, когда умер Хичкимсэ, когда на поверхность сбросили рейтонную бомбу.       Свет её пробился сквозь мельчайшие щели в стенах, слепя привыкших к пещерному мраку. Город трясло безумнее, страшнее, чем когда-либо. Прочнейшие дома рухнули в тот день, и все мосты и дороги превратились в кровавые руины. Я слышал нескончаемый крик за воем внешнего мира. Чувствовал удары, что волнами пробивались к самому ядру планету. Все тоннели, все ходы, что соединяли нас с иными городами, рухнули тогда. Громадные светильники обрушились на головы наши, погрузив выживших в долгий мрак среди руин и вонючих тел.       С тех пор лишь две руки остались при мне, иная пара же — протезы, которые ставил мне мой ассистент. Теперь я лишь вспоминаю тот страшный день. Ту истину, что я познал.       Мы все — на Фронтовой дуге. Наш мир касается её, ибо дуга проходит прямиком сквозь сеньрину Римсиф. Всё это время, война весела над головами каждого из нас.       Именно так Хичкимсэ попал в город, именно поэтому солдат Сашфириш рухнул на нас в тот давний день. И бомбы, раз за разом гремевшие на поверхности и привносили те удары, те толчки и катастрофы, что рушили города. Все землетрясения, что пережили мы, вызвала не природа, но две Империи, раздиравшие нашу планету на куски. И Ниривин, давшая нам всё для жизни, сделала всё, чтобы мы не встретили ужаса, гремевшего над нами.       Мой друг выбрался в опасный мир, что принял первые шаги его ударами орудий. Надеюсь я, что выжил он, что целы оба. Я верю, что и по сей день, Рершер и Звеифель где-то там, живут, вдали, нашли то, чего всегда искали.