Гиацинт

Тачихару мутит, когда он снова обнаруживает себя стоящим посреди ночи над заляпанной кровью раковиной. Выскальзывая, нож звякает о кафель, и Мичидзо рычит от боли, обматывая руку полотенцем, что моментально перестаёт быть чистым. Он снова сделал это — в который раз? Голова кружится, он сползает на пол, не помня, спал ли он сегодня, был ли на работе, отвечал ли на сообщения, говорил ли хоть с кем-то, пил ли снотворное. Он не хочет смотреть на руку, не хочет смотреть в раковину, ощущения смазываются, обманывая, он чувствует невыносимый жар. Не хочет вспоминать и не хочет видеть — сколько пальцев он отрезал себе на этот раз. * В кабинете Йосано ослепительно чисто — как никогда не бывало в его голове. Она смотрит без осуждения — с сожалением, даже участием. Но кого она видит? Правда, что теперь она видит во мне его? Тачихара злится на себя, но старается не думать, старается не вспоминать. Он молча раздевается, ложась на операционный стол. Яркая лампа и холодный металл — всё, что ему нужно прямо сейчас, и они оба об этом знают. Это не первый раз, и Йосано больше не спрашивает, не пытается об этом поговорить — лишь склоняется над ним, надевая перчатки. Поправляет ворот медицинского халата, под которым ничего нет. Мичидзо смотрит в одну точку — на яркий блеск стальной бабочки в её волосах. Она касается пальцами его щеки, чуть поглаживая, успокаивая — вместо слов, всего на мгновение — прежде, чем вспарывает ему горло. Быстро, профессионально. Мичидзо захлёбывается пару секунд, чувствуя лезвие внутри себя, пока не доходит до состояния на грани смерти, в котором она сможет его исцелить. Всё заканчивается так же быстро — как вспышка света, как глоток воздуха. Он часто дышит и хватается ладонью за своё горло — оно в порядке. Его пальцы тоже. Акико отходит, снимая перчатки. Он садится, рассматривая свои руки и залитую кровью грудь. Поднимает взгляд — халат на ней тоже испачкан, как и её лицо. Она медленно расстёгивает пуговицы, уже привычно кивая в сторону душевой, расположенной здесь же — в её кабинете это необходимость. Мичидзо молча следует за ней, обнажённый. Видит голую спину, когда халат спадает с её плеч в корзину. Щёлкает душ — вода горячая, но не слишком. В кабине достаточно места, чтобы не касаться друг друга, но Йосано сама приближается, не говоря ни слова, кладёт ладони на его плечи — успокаивающе, профессионально. Вода стекает между ними, пока расстояния практически не остаётся. Тачихара прикрывает глаза, позволяя смыть с себя усталость и боль, что никогда не исчезает полностью, только притупляется. Он держит руки вдоль тела, не прикасаясь, пока Йосано, осторожно обнимая, кладёт голову на его плечо. В плеске воды он не слышит её дыхания и не знает, что она чувствует, представляет ли не его? Поэтому она это делает? Он старается не думать, не вспоминать, лишь в благодарность касается ладонью её мокрых волос — всего на мгновение. Пока в голове не остаётся только шум воды. * Возвращаясь домой после таких «сеансов», он чувствует лёгкость в обновлённом теле, но он не должен заблуждаться — это едва ли продлится долго. Иначе бы это не повторялось из раза в раз, так? В общем коридоре сердце неприятно бухает — он видит Дзёно, стоящего у двери. Лёгкости не остаётся, как только тот говорит — чуть устало, без раздражения: — Ты опять не отвечал на сообщения. Хотел узнать, как ты. Они заходят в квартиру. Тачихара позволяет ему, не спрашивая, пройти на кухню и сделать им обоим чай, пока сам роняет своё тело в гостиной, откидываясь на спинку дивана. Слышит, как Дзёно проходит в ванную, как недолго шумит вода. Мичидзо молчит, и Сайгику тоже — он умалчивает о том, что наверняка заметил и плохо вымытую раковину, и выброшенное полотенце, от которого за версту должно нести кровью. Тачихара не помнит, вынес ли мусор, но, скорее всего, отрубленные пальцы всё ещё лежат на дне мусорного ведра. Как и в прошлый, и в позапрошлый раз— Но Дзёно молчит, никак это не комментируя — делает чай, от которого пахнет травами, ставит на журнальный столик, садится рядом на диване. Спрашивает, как работа. Придвигаясь, опускает руку на его плечо. — Как ты спал сегодня? Наверняка он понимает. Но Тачихара не хочет об этом говорить. Делает глоток и не отстраняется, позволяя чужим пальцам скользить по его спине. Он не просит Дзёно остаться, не просит даже приходить, и сам не знает, что испытывает, когда тот всё-таки приходит — ждёт в коридоре, хотя мог бы ждать и в гостиной; когда уходит, не спрашивая, хочет ли Тачихара, чтобы он остался. Мичидзо просто позволяет этому происходить, ни о чём не прося и не зная, что Дзёно чувствует. Не зная, действительно ли он простил, но боясь заговорить об этом. * В следующий раз Тачихара почти уверен, что сделал это не нарочно. Он опять обнаруживает себя над раковиной — с канцелярским ножом, точащим карандаш. Он помнит, как рисовал что-то. Кажется, гиацинты. Нож соскальзывает, он приходит в себя от боли — раковина забрызгана кровью. Снова. В кабинете Йосано стерильно чисто — как никогда не будет в его голове. Мичидзо вздрагивает, когда, зайдя, видит не только её, но и сидящего рядом Дзёно. Тот улыбается — ему приятно чувствовать моё замешательство? Тачихара инстинктивно прячет перевязанную руку за спиной, нервно спрашивая: — Почему ты здесь? Дзёно встаёт ему навстречу, и Мичидзо делает шаг назад. — А ты? Он подходит, пока Тачихара не оказывается прижатым спиной к стене. — Что это? Мичидзо вынужден сдаться, показав руку — Дзёно касается, поглаживая бинты, нащупывая то место, где не хватает части указательного пальца. Вздыхает. — Знаешь, Тачихара, ты ведь мог просто попросить меня. Крепче сжимает запястье, и Тачихара вздрагивает, округляя глаза, замечая за его спиной взгляд Йосано — без привычного сожаления, сощуренный, заинтересованный. — Ты же хочешь этого? Голова начинает гудеть, Тачихара чувствует себя загнанным в угол, но в то же время — на пороге освобождения. Он не может противостоять, когда Дзёно говорит с ним так. Когда крепко держит, не отпуская, подходя вплотную, на глазах у Акико. Мичидзо не хочется останавливать, но и не хочется говорить об этом — и он рад, если ему не придётся. Он позволяет подвести себя к операционному столу, под яркий свет лампы. Раздевается, не задумываясь и не оборачиваясь. Слышит, как за его спиной они тоже избавляются от одежды. На миг в мозгу вспыхивает тревожная мысль — почему Йосано согласилась? Что Дзёно, придя сюда, успел сказать ей? А что она успела ему сказать? Что они оба знают? Но, ложась на стол, он уже не может думать, видя их так близко — в медицинских халатах на голое тело. Взгляд замирает на шее и ключицах Дзёно, выглядывающих из-под незастёгнутого ворота. Становится жарко, и прохладная сталь стола приятно остужает кожу. Всё, что он видит, это яркий свет и их спокойные лица, склоняющиеся над ним. Йосано, надев перчатки, молча передаёт другую пару своему новому ассистенту. Мичидзо часто дышит, его прошибает дрожью, когда ладонь Дзёно, обтянутая латексом, ложится на его горло. Знакомые ощущения. В то же мгновение холодная сталь касается его живота, и дрожь становится невыносимой. Пальцы сжимаются на горле, пока другой рукой Дзёно ведёт узким лезвием по коже — выше, делая глубокий надрез. Тачихара вскрикивает, но вырывается только хрип, во рту отдаёт кровью — Дзёно душит сильнее и, откладывая скальпель, проталкивает пальцы в сделанный надрез, и Мичидзо хрипит от боли, задыхаясь, пока внутри него копаются, будто желая добраться до самого сердца. Но тут же видит яркую болезненную вспышку света, и всё прекращается. Всё ещё помня те ощущения, он судорожно проводит ладонью по животу — всё в крови, но надрезов нет. Его мутит, и одновременно он испытывает странное возбуждение. Рывком садится, тяжело дыша. Дзёно привычно улыбается ему, поднося окровавленную ладонь к своему лицу, оставляя след на губах. Акико, стоя полубоком, пристально смотрит на эту картину, но Тачихаре сложно прочесть её взгляд. Он не может думать, слыша только собственное загнанное сердцебиение. Он просто позволяет этому происходить, и через пару минут их заляпанные кровью халаты оказываются в корзине. В душевой становится чуть теснее, и теперь они вынуждены касаться друг друга. Горячая вода стекает по телу, успокаивая, и Тачихара наконец может усмирить дыхание, хоть он всё ещё взволнован — особенно когда Дзёно, стоя за спиной, кладёт ладони ему на плечи, а Йосано, опустив глаза, гладит по груди, и они оба медленно приближаются, в итоге зажимая его между собой. Мичидзо чувствует их горячую кожу своей, и по ней всполохами идёт дрожь, когда он явственно ощущает такую близость — как затвердевшие соски Акико щекочат ему рёбра, как напрягшийся член Дзёно упирается ему в бедро. Ощущения смешиваются, и он не может различить, что из этого нравится ему больше. В этот момент он чувствует лёгкость и правильность, одной рукой осторожно обнимая Йосано, другую заводя вверх и назад, зарываясь пальцами в мокрые волосы Сайгику, склонившего голову на его плечо. Дзёно ведёт ладонью по его животу, и Тачихара вздрагивает, сжимая губы, но стон всё равно вырывается прямо Йосано на ухо. Она поднимает голову, обдавая дыханием подбородок и опуская ладонь всё ниже — накрывая его вставший член, что уже упирается ей в живот. Мичидзо горячо, он со стоном прикрывает глаза, целиком отдаваясь этому чувству. Он не хочет думать. Ему слишком хорошо — впервые за последние недели. Впервые с того дня, как всё полетело ко всем чертям. Всё это время он не мог найти правильные слова для них обоих — чтобы избавиться от груза прошлого и наконец раскаяться. Перед Дзёно — за то, что не доверился и не рассказал. Перед Йосано — за то, что винил и так ошибался. Теперь он понял, что слова больше не нужны. Что его простили. Что тени прошлого наконец рассеялись — что его любят здесь, в настоящем. И он тоже любит, больше не боясь. Принимая их горячие прикосновения, Мичидзо шепчет им обоим: — Спасибо.