Герцогиня Женевьев!
Я, Октавия Алва, благодарю Вас за то, что Вы читаете сейчас это письмо. Какие счеты не стояли бы между нашими покойными мужьями, я пишу Вам, следуя долгу не жены, но матери. Я пишу Вам от имени вашего старшего сына, Ричарда. В первых строках, пока Вы не бросили это письмо в огонь, я сообщаю Вам, что ваш старший сын жив, здоров телом, но тяжело пострадал душевно и сейчас находится подле меня в Алвасете. Он почти ничего не помнит, ни о той ночи, когда мы с ним покинули Кабителлу, ни о местах и временах более ранних, но иногда спросонья говорит на незнакомом мне наречии, вероятно, на родном надорском, и часто, забывшись, называет Рамиро Эдвардом. Если Вы ещё не сожгли это письмо, даже если читаете его из холодного любопытства и не верите ни одному слову, в нём написанному, я всё же рискну рассказать Вам историю нашего побега, но Ушедшими заклинаю Вас: ни единой живой душе не рассказывайте об этом! Стоит агарисским крысам узнать, что силы стоят за титулом повелителей, и нас с Вами и детьми не спасут никакие стены: стены бессильны против слов и ядов. Но я отвлеклась, простите, я тяну время, лишь бы не возвращаться памятью на три года назад. Я пролежала в послеродовой горячке и тот день, когда погибли наши мужья, а Вы стали женой другого, и следующие три. Единственное, что я помню из того дня, когда родился Рамиро, это глаза Франциска — его злой, хозяйский взгляд. Он сообщил мне о гибели мужа, как о погоде, справился о ребенке и вышел. Больше я, к счастью, не видела его. Вечером третьего дня горячка отступила и кормилица принесла мне Рамиро. Он раскапризничался на моих руках и я попросила их остаться: хотела увидеть, как кормят моего ребенка. Когда мальчик наелся и задремал, тряхнуло в первый раз. Нам с Вами, разделившими с мужьями осаду Кабителлы, зазорно было бы бояться такого, но охрана — не мои кэналлийцы, а люди Франциска, — ещё час назад утверждала, что город пал, а гарнизон сдался. На третьем ударе Лурдес, кормилица, не выдержала и выскочила в коридор. Охрана, до того толкавшаяся у наших дверей, к тому времени уже разбежалась, и Лурдес, оставив меня с сыном, пошла искать хоть кого-нибудь, кто мог нам помочь. Она вернулась с Ричардом. Я с трудом узнала его — он был только в исподнем, весь в грязи и крови, с огромным синяком на пол лица. Он твердил по кругу только два слова «надо уходить» и мы послушались. Я сама с трудом могла идти, почти висела на Лурдес, поэтому Ричард взял на руки Рамиро. Он вёл нас ему одному ведомыми путями, он каждые полсотни бье останавливался, прислушиваясь, иногда возвращался и искал другую дорогу. Вокруг продолжал трястись и разваливаться дворец Раканов, но мы ни разу не попали под обвал. Я почти уверена — это ваш сын уронил дворец на голову бастарду, пытаясь выбраться из того подвала, где люди узурпатора его заперли. Мы не пошли ни в сад, ни через казармы дворцовой стражи, Ричард повёл нас через кухни, вниз, в дворцовый ледник, и уже из него подземным ходом мы вышли в город. Я почти уверена, что тот подземный ход не существовал, пока мы не спустились туда, он вёл в часовню, расположенную внутри у самых стен Кабителлы. Я больше не могла идти, и Ричард устроил гнездо из алтарных покровов, закутал нас с Рамиро. Сам он сел рядом и не то уснул, не то потерял сознание, а Лурдес отправилась за помощью. Дом Ветров те три дня, что я была в горячке, был всё равно что в осаде. Людей моего мужа не разоружили, но запретили покидать казармы и выходить в город. Их охраняли ещё серьёзнее, чем меня, ведь что может сделать недавно родившая женщина? Но когда начался закат во дворце, марагонец отозвал большую часть людей и снял оцепление, Лурдес удалось пробраться в дом, где её ждала полугодовалая дочь, а Лопе Эчеверрии и его людям выбраться наружу, не привлекая к себе внимания. Рэй Эчеверрия, правая рука моего супруга, нашел нас только к утру. Он смог собрать новости по городу. Так мы узнали, что Вы снова овдовели и смогли покинуть город, пожар во дворце перекинулся на особняки, а в старом городе ушли под землю несколько улиц целиком. День мы провели в той же часовне, Ричард очнулся только к вечеру, попросил пить, от еды отказался, но Лурдес нацедила ему своего молока и уговорила выпить. Возможно, Вы проклянёте меня ещё и за это, но мы сделали это сознательно: теперь ваш сын — молочный брат моего и они никогда, что бы ни случилось, не поднимут руку друг на друга! К полуночи все кэналлийцы, кого мы смогли разыскать, кроме кавалеристов и конюхов, собрались в нашей часовне, и спустились в подземный ход вслед за Ричардом. Мы шли очень долго, почти без остановок. В этот раз Лурдес несла Рамиро на руках, а Беллу - свою дочь - примотав платком за спиной, а меня, сменяясь, поддерживали, а потом и несли сразу двое бойцов. Ричард шел впереди — обезвреживал ловушки и показывал дорогу, Мы вышли в хорне от города, в какую-то заброшенную мельницу у Данара. Полдня ждали людей дора Лопе, что прорывались из города с боем и путали следы. Они хотели сберечь как можно больше лошадей, ведь в окрестностях Кабителлы не осталось не разграбленным ни единого постоялого двора. Вы знаете об этом не хуже меня. Вы ведь тоже выбирались из города всего на полтора дня раньше нас. Нас взяли в сёдла люди рея Эчеверрии и далее мы без столкновений с войсками Франциска покинули Талигойю. Останавливались только чтобы дать отдохнуть лошадям. Ричард за всю дорогу сказал хорошо если десяток слов — «есть», «пить», «спать», «туда нельзя» и «гонятся» когда уже у самой границы, в горах, на тракте за нами показались всадники. Мы бы не ушли, если бы не вмешательство высших сил или может, наследия вашего сына — прямо на тракт, между нами и преследователями сошел сель, полностью уничтожив дорогу. Когда мы спустились с перевала уже в Кэналлоэ, то остановились в первой же деревушке и три дня просто отсыпались. Дор Лопе приказал перекрыть перевалы, и с тех пор проехать из Талигойи в Кэналлоэ могут только беженцы, и только те, за кого поручится кто-то из кэналлийцев. Ричард с тех пор окреп, наш семейный лекарь считает, что его сильно ударили по голове ещё во дворце, до нашей встречи с ним. Возможно, его пытались убить, и только сила Ушедших сохранила ему жизнь — этого я не знаю, ведь он не рассказывает, и скорее всего не помнит ничего из того, что произошло до их встречи с Лурдес. Возможно, и к лучшему. Он растёт и учится у тех же людей, что через несколько лет будут учить маленького Рамиро. Он привязан к моему сыну и эта привязанность взаимна. Он говорит на талиг и кэналли, ему легко даются языки, но боюсь, ещё пара лет — и родной надорский диалект он уже не вспомнит, ведь ему не с кем на нём разговаривать. Но, простите мне это, я не отпущу его к Вам сейчас. Здесь, в Алвасете, он в безопасности, о том, кто он такой, знают только дор Лопе и Лурдес. А проехать через все Золотые Земли из конца в конец и не попасться на глаза соглядатаем Оллара у него вряд ли получится, ведь он похож на своего отца, как один кленовый лист похож на другой. Франциск не забыл и не простил мне бегства. Он жаждет сделать Кэналлоэ своей провинцией, он уже дважды засылал посольства, он хочет беспошлинный проход через Астраповы Врата для своих купцов, кэналлийский флот для их охраны, наши полки для войны с Вами и право воспитывать Рамиро в Талиге. Я отказала и откажу ему снова. У Рамиро не будет отчима, мой ребенок не станет заложником чужих интриг. И Ричард тоже не станет.Алвасете, 14 Летних Волн 2го года Круга Скал