…На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же.
А.С. Пушкин «Евгений Онегин»
По счастью, никто с собаками меня искать не отправился – видимо, как бы это парадоксально не звучало, а, всё же, есть у нас с Пушкинской Татьяной что-то общее: ну, например, любовь к пешим прогулкам, нетерпимость светской толчеи. В общем, Ларины, похоже, махнули рукой на старшую сестру, решившую устроить краш-тест выходному платью и башмакам, и укатили домой в своей трясучей коляске. Вспомнился виденный фильм по мотивам оперы Чайковского – как там Танюша козочкой по лесам с книжкой скачет! Да, с «вхарактерностью» Татьяны я, кажется, попала в точку. Ну, хоть так побуду в тишине и спокойно подумаю! Но думать спокойно сильно мешал проклятый корсет. Прикинув шансы на успех, я решила самостоятельно разобраться с пыточным агрегатом. А для этого требовалось уединиться где-нибудь, где берёзки растут погуще, чтобы, ни дай Бог, не осрамиться перед случайно проезжающим по дороге соседом, или не впечатлить гуляющего по лесу крестьянина. А что, скажете, крестьяне по лесам не гуляют? Вот у того же Пушкина, к примеру, пейзане сплошь сахарно-рафинадные и романтичные: то песни, ягоды собирая, хорошо поставленными оперными голосами поют, то свидания в леске соседским баринам назначают. Размышляя о странных крестьянах Александра Сергеевича, я сошла с протоптанной тропинки, углубляясь в кущи. Какое ж это чудо – гулять по экологически чистому лесу! У нас, в современности, как? Идёшь и смотришь под ноги: тут бумажки, там – пивные банки незадачливые пикникёры после «отдыха» оставили. А если близко к дороге – то вообще «того», лучше в лесок не заходить. Потому что, как в общественном туалете, об воздух можно испачкаться! Тут же – красота! Никакого пластика и алюминия, никаких газет и окурков. Вот за что я искренне люблю букшифтинг – это за, так сказать, чистоту линий. Белоснежные берёзки, весёлые и по-весеннему особенно светлые, праздничные, сменили пахнущие плотно, густо, банно, выпустившие первую майскую зелень дубы. Солнечного света стало меньше, появился подлесок. Пройдя ещё немного вперёд, я огляделась: вот теперь, точно, не видно меня. Значит, можно смело заняться одеждой. Не стану в подробностях живописать ужасы самостоятельного снятия платья. Справилась. Потому что мотивация в виде появившейся одышки и головокружения от «передавлености» организма корсетом – двигатель прогресса. Стоя в тени деревьев в одном исподнем, я, выгибаясь в лучших традициях Цирка дю Солей, дёргала за верёвочки, пытаясь расслабить адский «от кутюр». Да какой же садист это выдумал? Какой женоненавистник, мазохист хренов? Как ему, извращенцу, после этого жилось? Корсет, непривычный к такой волне направленной против него ненависти и агрессии, медленно, но верно начинал сдаваться, расслабляясь. Я, аж взмокшая от усилий, уже была готова повалиться на землю, червячком выползая из его стальной хватки, когда совсем рядом, за ширмой деревьев и подлеска, раздались мужские (а-а-а, вот и устроила тут примерочную кабинку!) голоса. — Куда ты, Ленский? Как же наше пари? — Ах, Онегин, подождут утки, жирнее расплодятся! А мне пора. Чёрт возьми, вот тебе и знакомство Татьяны с Онегиным! — Допустим, я не сержусь – тем более что пари могу считать выигранным, ты ж до сроку сдаёшься? Уж не знаю, сдаётся ли Ленский, но, вот, корсет, наконец, сдался, и я, стараясь не шуметь, отбросила постылую вещь, тихонечко натягивая платье. Уф! Без корсета одежда стала туговата, но какое же это счастье – просто дышать! Капор тоже б выкинуть, но клещей в майском лесу нацеплять не особо хотелось. К тому же, если отсутствие корсета под платьем могут и не сразу заметить, то непокрытая голова – гарант того, что фейс-контроль у строгой Филипьевны я не пройду. Мужчины, между тем, не догадываясь, что прямо у них под боком устроила переодевание девица, беседу продолжили. Я уже, было, собралась тихонько отступать назад, к тропке, и чапать в усадьбу. Но, всё же, я на Чингачгука похожу мало – а ну как веточка под ногой хрустнет, эти охотники меня увидят, и опять не по канону, и опять этот спам… Оно мне надо? В итоге, я притаилась у ствола дуба, надеясь, что Ленский с Онегиным уйдут-таки первыми. «Цифры», между тем, уходить не спешили – ох уж эти мне любители потрепаться! Я, между прочим, в тени майского леса начинала подмерзать, а они всё никак не наболтаются! — Ну, нет – пари мы отложим, всё равно я подстрелю больше, чем ты! – притворно горячился первый голос, молодой и звонкий. Должно быть Ленский – кто ж ещё? Если не успею найти молот Творца до вечера, то сегодня ж и познакомлюсь. — Мечты-мечты, где ваша сладость? – с сарказмом отвечал ему второй голос, внезапно показавшийся мне подозрительно знакомым. Да ещё этот лёгкий акцент… – Но полно. Куда ты каждый день так исчезаешь? Где, позволь спросить, свои проводишь вечера? — У Лариных. Как в том фильме: «Как Гуськов? Опять Гуськов? Почему Гуськов?» Да что ж, нет других семейств в округе? — Вот это чудно! Помилуй! И не надоело тебе там каждый вечер убивать? — Ничуть. Надо же мне было именно на этих «подберёзовиков» в дубовой роще напороться! — Я не могу понять. Хотя, постой… Поправь меня, коль я не прав: Ларины, как я вижу, – простая, русская семья. К гостям усердие большое, варенье, вечный разговор «про дождь, про лён, про скотный двор». А Онегин, заочно поливающий грязью моих «цифровых» родственниц, очевидно, тот ещё засранец! — Простые, да… И в чём, по-твоему, здесь беда? — Да, скука, вот беда, мой друг. Только влюблённая дурочка-Татьяна могла что-то углядеть в этом напыщенном павлине! — Я ненавижу этот ваш модный свет! – загорячился Ленский за кустами. – Мне милее домашний круг, где я могу... — Опять эклога! Да, бога ради, полно, милый! «Милый»? Кхм! Вот не зря Онегина с Ленским в нетрадиционных вкусах подозревают! Но Онегин, видно, решивший не продавливать тему… чуть не сказала «классового превосходства», нет, на самом деле, тему вечного задранного носа столицы по отношению к провинции, вновь спросил у друга: — Ну что ж? Мне тебя не переубедить? Жаль. Ага, сейчас, переубедишь ты его! Там Ольга, поди, уже вся извелась, своего жениха поджидаючи, так и будет он тут, с тобой, в кустах лясы точить? Было слышно, как Владимир вскочил в седло. Уезжает, ура! Нужно поторопиться, а то не успею в усадьбу – кто знает, как симуляция на это отреагирует. Помолчав, Евгений уже совсем другим тоном добавил, типа, только что пришедшую в его голову идею: — Ах, слушай, Ленской; да нельзя ли и мне увидеть ту Филлиду, предмет и мыслей, и пера, «и слёз, и рифм et cetera?..» Вот явно ж стебается «друг»! Неужели Ленский этого не видит? — Представь меня! – между тем настаивал Онегин. — Ты шутишь! – шутит он, ага! Тебе, поэт без чувства юмора, потом из-за таких «дружеских» «шуточек» на дуэли… — Нет, – ну всё, ветки-не ветки, хрустнут-не хрустнут, но если я сейчас же не выберусь из этого леска, эти двое верхом, уж конечно, доскачут до Ларинского имения быстрее, чем я на своих двоих. Подхватив юбки, я тихонько, внимательно глядя под ноги и по возможности быстро, начала выползать из подлеска. — Я рад, – «радовался» позади дурачок-Ленский. — Когда же? – уточнял Онегин. — Хоть сейчас. Они с охотой нас примут! О да! Оленька примет с охотой, да и Пашет спит и видит, как бы дочурку замуж сплавить. А вот мне нужно… поторапливаться. В смысле, поскорее отсюда выбираться – кто знает, в каком там моё тело состоянии в реальном мире? Я отвлеклась, и тут же под ногой предательски хрустнуло. Мужские голоса за спиной тут же смолкли. Блин! Они ж охотники! Не приняли б за дичь (несмотря на то, какая дичь тут творится!) и не подстрелили! Что было силы, я дунула прочь, уже не заботясь о том, что меня услышат. Петляя, что твой заяц, я бежала между деревьев, пригнувшись и задрав подол. По-спринтерски ловко перепрыгнула через поваленный ствол. Чуть не свалилась кубарем в овражек. Но ни разу не посмотрела через плечо назад – спасибо, кино мы все видели и знаем, что стоит оглянуться, как обязательно сломаешь каблук, растянешься, а там уж и зомбяки тебя нагонят. К счастью для меня, «зомбяки» в этом букшифтинге не водились. И пули у виска тоже, вроде, не свистели. Спасибо, Александр Сергеевич, что Вы писали романы, а не вестерны с ужастиками! В общем, я успешно достигла луга, на границе с которым уже и господский дом виднелся. Не снижая скорости, пронеслась, приминая зацветающие травы, и остановилась, чтобы отдышаться, лишь когда меня окрикнула фраппированная маман. — Mon ange, да что с тобой? — Всё ок, к благотворительному марафону готовлюсь, – махнула я рукой, согнувшись пополам, чтобы восстановить дыхание. Блин! «Согнувшись!» Я ж корсет в лесу забыла! — Немедленно иди в свою комнату и приведи себя в порядок! Акулина! Не-ет, только не Акулина, хотела, было, взмолиться я… Но тут послышался топот копыт. По дороге, в клубах пыли, к усадьбе стремительно приближались двое всадников – на белом и вороном конях, всё в лучших традициях романов XIX века. Маман подхватилась, кинулась к двери: — Оля, Оленька! К нам гости! Засуетилась, оправляя платье, чепец. Скользнула тяжёлым взглядом по моей расхристанной фигуре. — Так я пойду? – попыталась под шумок исчезнуть я. — Кто это там, с Владимиром? Это уже Пашет, игнорируя меня, обратилась с вопросом к выпорхнувшей на крылечко Оленьке. — Кажется, наш новый сосед – тот самый, из столицы! – захлопала та в ладоши, произнеся «столица» с придыханием. В мгновение ока маман, продемонстрировав чудеса прыткости, одёрнула мне, отползающей за порог, платье, поправила капор, расправила плечи (о, эта традиционная для XXI века привычка сутулиться, сидя за компом!). — Может, мне лучше… – было пикнула я, но красноречивый взгляд маман был, как в той рекламе, «вместо тысячи слов». Сосед. Из столицы. Конечно. Ладно, потерплю светские условности, а потом найду предлог, чтобы уйти и, наконец, осмотреть дом в одиночестве.