Под сводами тронного зала

В зале с шахматным полом потолочные своды были головокружительно высоки. Особенно, если твой рост составлял какие-то смехотворные 155 см. Впрочем, почему это “смехотворные”? Для 11 лет-очень даже неплохой показатель. По крайней мере, так говорит директор. А раз уж говорит он — значит, иначе быть не может, так ведь? А смеяться над маленьким Хаджиме не было дозволено никому-в противном случае допущенный смешок быстро обрывался. -Вызывали, директор? -звучным голоском поинтересовался юный командир отряда “оггай”- маленьких, беспощадных зверят, неукоснительно преследовавших свою жертву. Пока не загонят. Пока не застынет ужас в навечно меркнувшем взгляде. Им определенно по нраву упиваться теплой кровью на нежных и тонких, пока еще детских, губах. -Вызывал. Все в той же манере откликнулся Кичимура, поднимаясь со своего места. Трон Цунейоши был очевидно великоват для его худощавой фигуры, затянутой в строгую вороную форму, но по мнению самого новоявленного директора- в самый раз. Он принадлежал к этому месту, а оно- к нему. Для мальчишки предназначалась улыбка иная, особая, нежели для “этих”, рядовых следователей. Та самая, приправленная леденцовой сладостью настолько, что, кажется, сводило скулы. Кто только умудрился добавить в предназначенные детям конфеты губительный яд? Нимура первым сократил расстояние, отделявшее его от ребенка, что тут же ощутил безотчетное беспокойство при его приближении. Беспокойство, скручивающее внутренности в леденящий узел. Коу нередко ощущал перед этим человеком (?) подобие благоговейного страха с явной примесью восхищения, но сейчас...это что-то другое. Только вот что? -Мое драгоценное дитя, в последние дни ты как никогда превосходно справляешься с возложенными на тебя непростыми обязанностями по охране покоя жителей нашего славного города. Это достойно похвалы. Помещенная на поясницу рука заставила худенькие плечи мальчишки вздрогнуть от пробежавшегося по позвонкам холодка, но тот ни в коем случае не подал виду. Старался не подать. Даже забавно выпятил грудную клетку, вздернул миниатюрный острый нос, ведь он так долго ждал прозвучавших слов. Признания его способностей, и не кем-то, а самим bureau chef. А это без сомнения значило одно: он, сиротка по имени Хаджиме Хазуки-исключительный. За те краткие секунды, что ребенок пребывал в своих мыслях о раскрывающихся перед ним перспективах грядущего, директор уже как-то ухитрился переместиться ему за спину. Слепая зона. Иногда кажется, что он движется совершенно неслышно, как тень. Руки, отчего то вечно жаждущие телесного контакта, теперь умостились на плечах. Ладони хрупкие, но отчего-то такие тяжелые, будто давят, стремясь пригвоздить к полу. -У меня для тебя особое задание, Ха-джи-ме~ Нараспев прошелестел тот, почти касаясь горячими губами трепетной кожи уха. -Помнишь нашего старого друга, Канеки Кена? Он ревностно нуждается в том, чтобы ты нанес ему дружественный визит. В штаб...Черной козы, понимаешь? Притворись, скажем, брошенкой. Неужели они оставят одинокое, блуждающее в поисках защиты дитя? Нимура наконец отстранился, оставив свою извечную привычку вторгаться в личное пространство, и принялся расхаживать по кабинету, туда-сюда. -И возьми с собой вот это. Перед носом у Хаджиме появилось крохотное устройство слежения, на которое возлагалась функция определить местоположение носителя. -Не потеряй это. Очень важно. Металлически отчеканил Фурута, но почти тут же спохватился, прокашлявшись, и вернул на лицо прежнюю “дружелюбную” улыбку, так и грозящуюся расползтись в недобрый оскал. -Я надеюсь на тебя, Хаджиме. Не подведи меня ~ Произнеся это, Фурута мягким касанием огладил подбородок мальчика, ни капли не заботясь о том, насколько личным может выглядеть этот жест, а Коу лишь нервно сглотнул, проводив взглядом коснувшиеся его тонкие холодные пальцы, но мысль о том, что медлить с ответом нельзя, вовремя достигла его сознания. -Е-есть, сэр! Я все сделаю, я отправлюсь как только будет приказано! Сердце в его груди заходилось от важности миссии, мысли лихорадочно роились, силясь выстроиться в слаженный план без единого изъяна. Промах был недопустим.