Кибербабуллинг

      На поверхности разруха, не та, которую Сергей наблюдал, по ощущениям, две вечности назад, а окончательное затишье, когда шуметь более не чем - только остатки пепла, выражавшие теперь собой все бывшее хозяйство. Пахло горелым, порохом и машинным маслом.       Мелкие камешки под ногами глухо хрустнули, как всхлипнули, и посреди результата восстания стоял майор. Что-то неприятно екнуло в груди, похожее на потуги ностальгии, но вместо умиления с прошлым приходит болезненная горечь, что отдается во рту металлическим привкусом.       "Мира больше нет"       Так знакомо. Так отчаянно.       Тишина похожа на пустоту, всепоглощающую как Черная Дыра, и Нечаев поскорее идет вперед - агония агонией, но внутренний голос настойчиво твердит о действии. Да и Сергей слишком стар для былой сентиментальности.       Место знакомое. Только сухие редкие ели напоминали о своем существовании тлеющими стволами, в камнях появились выбоины, по краями залитые чернотой, и редкие постройки в виде сортира и "лифта" были стерты с лица Земли окончательно. А вот и контейнеры рядом, в коих богатый арсенал оружия не подходил своему владельцу.       План прост, краток и понятен: забрать пару пушек, и дальше решать по ситуации, где и как их использовать. Майору, было дело, приходилось справляться с задачами в миллионы десятков раз сложнее, и проблем со стопроцентной вероятностью возникнуть не должно.       Только нога в ботинке задевает что-то под слоем пепла и пыли, податливое, и причудливой формы. Формы человеческой руки, жилистой, покрытой старческими пятнами. Нечаев невольно отводит глаза на десять метров влево.       Баба Зина напоминала собой порвавшийся мешок, нежели целостную оболочку для органов, телесных жидкостей и прочего, что собралось на сырой почве за её спиной, очерчивая силуэт (остатки силуэта) кровавым бордовым пятном. Сероватая кость торчала обломанным краем из плеча, оплетаемая нервами и кусками плоти, словно веревка тряпками. Весь живот Петровны зиял сквозными отверстиями от пуль, которые напоминали собой темные красные озерца.       Алексеевич хотел отвернуться - на мертвецов он и в свое время насмотрелся, и в настоящее - как замер, будто в статую обратился. Перед глазами мелькнула картина, очень странная. Странность её заключалась в том, что майор однозначно, с вероятностью в сто два процента, мог заявить, что впервые видит подобную композицию у себя в голове, хотя в то же время было стойкое ощущение...словно он что-то вспомнил.       Белые занавески с красным узором, зеленая трава за окном, и размытая фигура прямо на переднем плане. Единственное, что удалось рассмотреть (воспроизвести в памяти) это кисти рук и старческие ладони.       Мышцы передернуло без вести хозяина тела.       - Майор. - ХРАЗ напряженно прошептал, слегка боязливо. - Что-то случилось?       - Да. Нет. - Нечаев слышал свой голос со стороны, как из динамиков, не смея отвести глаз от трупа. Внутри начало что-то закипать, похожее на электрические импульсы. В обычное время, Сергей был бы не против, но в действующей ситуации это напрягало, очень напрягало. Алексеевич сделал шаг вперед. - Я кое-что сделаю. Быстро.       - Ты меня пугаешь. - заявление ХРАЗа осталось без ответа.       Мужчина стоял, возвышаясь, над мертвым телом Зинаиды, напряженно её разглядывая. Пережитые годы выработали своеобразный иммунитет к мертвецам, и что сейчас изменилось, майор не мог понять. Он заметил, как привлекательно труп лежит на земле, что на ум приходили мысли о величайших произведениях искусства. Как кровь капала из носа по морщинистым щекам, и как стекло очков впилось в глазное яблоко, что начало вытекать из орбит.       Опустив глаза вниз, Сергей Алексеевич видит свой вставший член. На секунду в голове мелькает мысль взять автомат и разнести себе череп к чертям.       - Сергей, какого...!? - видимо, перчатка является первым в мире роботом, потерявшим дар речи. Нечаев молчит, как школьник, которого отругал учитель. И перед взором престает ещё одно воспоминание: он держит кого-то мертвой хваткой, ощущает ледяную кожу подушечками пальцев.       Эта картина так далеко и так близко. Воспоминания составляют понятие "человек", но чтобы их обрести, придется пасть в самую Преисподнюю. Буквально отвергнуть человечность.       Майор опускается на колени, хватая двумя руками тело бабушки под колени, придвигая к себе, пока в голове верещит некто посторонний. Расстегивает ширинку и приспускает нижнее белье, разглядывая красную головку, блестящую от прозрачной смазки. Дальше, Сергей резким движением сдергивает с Петровны два слоя нижней одежды, изумленно хмыкая от вида дряблых ляжек и сморщенного влагалища, покрытых синюшными пятнами и толстыми черными волосками. Анус Зинаиды был покрыт странными пятнами, похожими на грязь но с красноватым оттенком, а по краям дырки скопился сантиметровый слой кала разного цвета: где черный, где чуть желтоватый или оранжевый.       В близи затвердевшая, кое где по консистенции напоминающая загустевший соус, масса источала отвратительнейшее зловоние, к удивлению Нечаева возбудившую в нем животный интерес. Словно в маленьком мальчике, который узнал, откуда берутся дети, и что такое "секс". В смысле, банальное любопытство насчет того, как же устроены тела и свое и чужое, и что можно испытать, занимаясь этим.       Прикрыв глаза, Алексеевич проводит языком по налипшему говну, забирая в рот чуть больше, чем ожидалось от первого раза, и настороженно перекатывая сформировавшийся шарик от щеки к щеке, стараясь распробовать и растянуть как можно дольше (как странно, что возмущенные причитания перчатки прекратились).       Вкус был терпким и горьким, с отдаленным привкусом сена и кисломолочных продуктов, вероятно творога. Горло сжалось в рвотном позыве, и желчь подступила к краю языка, но Сергей все равно проглотил, чувствуя, как говно, немного подтаявшее, оставляет тонкий след в глотке. Майору казалось это...эротичным и достаточно заинтересовало его, чтобы отважиться на ещё один мазок языком.       Второй шарик из кала прошел в глотку уверенне, а за ним и третий и четвертый, так что вскоре Нечаев вовсе не отрывался от засранного ануса Петровны, безостановочно работая языком и вычищая каждый миллиметр отверстия, неистово надрачивая себе, проходя по головке и задевая чувствительные вены.       Излившись на руку, Алексеевичу приходит в голову ещё одна идея. Он неглубоко засовывает два пальца в анал бабе Зине, и смазывая остатками говна и спермой свой ствол, параллельно поглаживая себя рукой в перчатке (и на это у ХРАЗа не нашлось ничего в качестве слов, так что он просто молчал и не подавал никаких признаков жизни) и напрягаясь, чтобы половой орган затвердел вновь, чего долго ждать не пришлось.       Равномерно размазав липкую массу по члену, Сергей сжимает сероватую кожу, приподнимая тяжелый груз мертвечины, ровняя себя со старческими половыми губами, а после с трудом проталкиваясь внутрь. Со шлепком его яйца врезаются в морщинистые, сексуальные, ягодицы.       Почему-то Нечаевначал терять голову. Не сколько от своего положения, а столько от того, насколько чувство туго обернутых холодных стенок вокруг ствола было знакомым.       Сначала, майор убеждал сам себя, что должен вспомнить детство. Капельку от моментов, в которых он может быть счастлив. Теперь хотелось бежать от себя, от своего прошлого. Не разрушать действия "защитного механизма" (Алексеевич уверен, причина в этом), что заставил его забыть...забыть.       Тупые ногти рвали тонкую, помертвевшую оболочку кожи. Было ощущение, что совокупляешься с куском мяса, никогда не бывшим человеком, и именно это заставило ускориться, беспощадно вдалбливаясь в расшатанную годами дырку. В ноздри пахнуло мазью и смертью.       Мужчина рассматривал труп, шатавшийся как манекен под стать его движениям. И чего-то не доставало: маленькой детальки, что добавит больше мерзости происходящему, и доведет его до желанного экстаза. Мысль была относительно художественная, словно Н-3 размышлял о том, где сделать мазок кистью, или поставить этакую вазу.       Уткнувшись между потрескавшихся губ Зины носом, майор вдыхает, прикрывая глаза. Изо рта смердело конкретными нечистотами, начиная со сгнивших кусочков пищи, заканчивая трупным запахом и запахом свиного помета.       Нечаев теперь убежден, что говноед он не один.       Он немного отстраняется, чтобы глянуть Зинаиде прямо в рот, раздвинув губы пальцем. Как раз вовремя Н-3 увидел, как один из желтых зубов отламывается и летит в гортань, и из проделанной дыры вываливаются мелкие личинки, хаотично двигающиеся по ротовой полости, выискивающие себе пропитание среди налета и остатков человеческой еды.       Это было последней каплей, и Алексеевич сблевывает прямо в рот бабуле, наблюдая, как личинки начинают поедать кислую желчь. Рвота струилась изо рта Зины маленькими ручейками, а остальная часть проваливалась в желудок, чтобы сгнить вместе с самой Муравьевой.       Сергей чувствовал, что страшно оскорбил, фактически швырнул голого в грязь и облепил перьями. Он сам не мог разобраться, кого имел ввиду: Сеченова, практически отца, человека, с кем Алексеевич прошел войну и грудью готов стоять день и ночь, себя самого, опустившегося на самое, самое что ни на есть дно, или саму Зинаиду Петровну, которой - как бы саркастически и мрачно не звучало - уже все равно.       Майор трахает резко, как наспех, но со вкусом: изгибаясь навстречу, задевая точки поглубже, (которые не вызовут никакой реакции) сжимает до побеления костяшек участки кожи и бормочет что-то одобрительное себе под нос. Когда смелеет, наклоняется к лицу бабы Зины и слизывает остатки глазного яблока и проглатывает вместе с рвотными позывами, приторно причмокивая губами.       Одна его рука, та самая, в перчатке, выпускает тяжелую ляжку без ведома владельца. Провода, более не искрящиеся, ловко расстегивают ремень и приспускают боксеры ровно на столько, чтобы майор почувствовал своей голой задницей прохладный ветер. Перчатка заводит руку Нечаева назад, и Сергей чувствует, как три провода щекочут его волосатое анальное отверстие. Затем один проводок аккуратно проникает внутрь. Майор шумно выдыхает, жмуря от удовольствия глаза, едва не роняя мертвый груз в виде товарища Муравьевой. Толчки стали расшатанней и небрежней. Дальше ХРАЗ запустил оставшиеся два проводка внутрь Сергея, нащупывая между узкими стенками все простату, проникая все глубже и глубже.     В комок нерв впиваются все три провода, отчего Алексеевич практически кричит, и сгибается напополам, забрызгивая слюной старый дырявый кардиган. Проворливые щупальца рьяно жмутся в простату, посылая по всему телу электрические разряды (метафорически), что заставляли мышцы напрягаться и самого мужчину сжимать зубы до кровотечения десен. Где-то в низу начало скапливаться напряжение, не похожее на скорый оргазм, что он должен испытать с минуты на минуту.             В этом майор убеждается, когда в низу живота распутывается замысловатый узел нитей, и перед глазами все белеет. Оргазма лучше у Нечаева никогда не было. Сергей кончает внутрь Зинаиды Муравьевой, ощущая постороннюю жидкость, вытекающую из уретры, затем высовывает, пачкая семенем и, как оказалось, мочой дыры от пуль, немного задевая лицо бабушки. Сергей засовывает язык в ранение, вычищая от своей жидкости, чуть ли не целуясь в засос. Приятное напряжение в области паха дало себе знать, и Алексеевич давит пальцем на головку, простонав в черную ямку. Ротовая мышца проходит по чуть неровным, обгорелым краям, затем повторно заныривает внутрь, но другого отверстия, и майор ощущает привкус внутренностей и кислоту ссанья на языке.       Мужчина выпрямляется, вкарабкивается на труп, и трется членом о кровавое месиво на груди Петровны, матерясь сквозь сжатые зубы, и громко стеная. Половой орган находился в болезненно эрегированном состоянии, пульсируя и изливаясь прозрачной смазкой по всей длине, смешиваясь с лубрикантом из кала и семени.       Не о чем более не думая, Алексеевич подползает ближе к поддетому молочной пеленой глазу, и тянется к нему рукой в перчатке. ХРАЗу повторять дважды, даже говорить, ничего не пришлось: черные "руки" прикоснулись к нежному зрительному органу. Оттянули веко, обнажая красноватую внутреннюю часть, окончательно высохшую, в чем Нечаев убеждается, когда проводит пальцем по теперь видной половинке глазного яблока. Перчатка бормочет что-то нечленораздельное, следом покорно пуская свои щупальца за шарообразный орган, поддевая склеру и с ювелирной аккуратностью отделяя яблоко от неё.       Запланированное было сделано, и глаз остается в своем законном месте только благодаря нерву, тонкому, как паучья нить. Майор вынимает орган из орбиты, упираясь уретрой в тонкий нерв, а после раздавливает глаз двумя пальцами, размазывая оставшуюся склеру по длине ствола.       Головка жмется в отверстие в черепе, где раньше находилось глазное яблоко, затем втискивается внутрь. Благодаря говну, сперме и растекшемуся глазу, пенис скользил как по маслу, и в конце концов яички врезались в морщинистую щеку. Каждое движение сопровождалось чавканьем и хлюпаньем глазных жидкостей, что Сергей невольно сравнил звук с хлюпаньем ботинок по луже, отчего легкая волна ностальгии дунула в ноздри, призвав за собой запах дождя и чего-то отвратительного, Алексеевич начал двигаться быстрее, но уже упустил момент.       Может этот акт доставил не больше удовольствия, чем секс в дряблое влагалище, но уже через минуты две Сергей готов кончать.       Он остановился, вынув член, и начал расстегивать дырявый кардиган, следом задирая кофту и расстегивая лифчик (времен тридцатых годов). Соски оказались такими же сморщенными, но были невероятно огромного размера, что представлялось возможным завязать целый узел, и имели бледно-розоватый оттенок, а сами груди, испещренные родинками и пятнами, напоминали мужские обвисшие яйца, по которым ползло две-три личинки, в поисках пропитания отдельно от основного стада трупоедов. Майор сдвинул крайнюю плоть побольше, хватая рукой в перчатке Зину за грудь, и ровняя её с половым органом.       Благо для его головки нашлось достаточно места, но трахать пришлось краткими движениями. Сосок был мягким и никак не твердел, и был похож на полимер, только не влажный. Нечаев поднял руку, и шлепнул по увесистой груди, что забавно колыхнулась от удара, отправив личинок в свободный полет. Затем ещё. И ещё. Сергей просто не мог перестать бить ледяную кожу, ловя искры от каждого звонкого шлепка, отдававшего где-то в паху странным наслаждением.        Алексеевич понимает, что он не выдержит и с рыком, похожим отдаленно на звериный, заливает спермой выемку в соске, а дальше грудь, лицо и единственный глаз, так же попав в сделанное своими руками отверстие.       Сколько Сергей себя помнил и не замечал за собой даже мыслишки в голове, что когда либо кончит так обильно. И что вообще может оказаться конченным-фетишистом-извращенцем-развратником-Всея-Руси.       Тяжело дыша, мужчина жмется к сморщенным губам, смакуя собственную рвоту и выплевывая одинокую личинку, заплывшую к нему в рот, прежде чем встать и быстрым шагом отправиться восвояси, прихватив автомат Калашникова и патронов. Аморальность аморальностью, но мир спасать тоже надо.       Правда ХРАЗ перестал с Сергеем Алексеевичем разговаривать.