Клетка.

....С самого раннего детства, помнится уж больно отчётливо, этот дворец, куда он смотрел, восхищаясь раньше, смотрел, желая попасть туда, внутрь, смотрел, в мечтах прогуливаясь по каждому светлому уголку, смело выйти на перила и вздыхать от красоты; внизу было бы так великолепно! Были бы все радостны и искренне, смеялись бы дамы, прикрывая элегантно свой рот веером; казалось бы, их личико, часть его, игривые глазки, словно бусинки зрачки, и улыбка бы в них светило, как на губах тонких; нежных и мягких на ощупь наверняка. Знать бы каждому такое невинное желание; возможно, станет он в миг почтительным и известным, ворота бы ему открылись с честью. Однако, что удивительно, смог дитя малое попасть туда, да и не по воле. ...Сейчас уж не вспомнить, как это произошло. Но одно Зонтик понял точно— лишился он всего, чего только мог. Отца смелого и бесстрашного, мать крохотную и чувствительную; противоположности свелись магнитом, но рассказ сейчас не об этом; да и бессмысленно всё — больше в живых их не будет. Странно думать о таком порой, и сейчас, в ограничении, Зонт винил тихонько себя малого— кто о жизни мало узнать, кто ничего не осознал. ... Атмосфера того дня неотстирываемым пятном осталось в памяти. Он верил, думал, хотел закрепить факт такой; попадёт он за порог и жизнь его грустная, тоскливая, душа горючая, наконец, процветание начнёт. Увы, всё получилось практически наоборот, и знаете, возник следом немой вопрос: как такой трусиха приглянулся кому? Младший господин того дворца приходил к нему и моменты, когда он был заперт; заперт в золотую, богатую клетку. Ах, до чего цветы там были великолепны! Розы, пионы, ромашки, тюльпаны.. И жизнь с той поры казалось ему мрачней; раньше ты был весел, хоть и мало разговорчив, а сейчас.. поник весь, сидишь задумчивый, и глянешь ты на луну; Луна огромна, величественна, красива и почтенна. Прям как его господин.. ... Эту часть дворца он не видал и из маленького окошка любимого дома; был он поломан и слаб, холоден и сыр, но в объятиях нежных матери, когда, плача порой от детского кошмара, ложился он рядом, вздыхая рвано и дрожа, и та, улыбаясь, так же нежно глядя по спине мальца, шептала всякую прелесть и целовала чувствительно, жадно, протирая веки влажные и красные от слез. А сейчас, вот приятность, тепло тебе и сыто, но боги, как одиноко!.. ...И как же пугающим казался он сейчас. Увесистые стены давили на сердце, и покрытая кровавыми занавесками, едва показывая свет наружный; и как на зло, убивая парня в клетке сильней, погода была вечно холодна и мрачна; густой туман покрывал всё небо, и не один лучик солнца игриво не игриво не проникнет внутрь, не увенчались успехом и попытки бедолаг; погода, подло смеясь, смотрела на страдания его, не предпринимая ничего. Бывало скучно. Даже очень. В то время, пересиливая себя, голос душевный, горький внутри, эхом раздавался по практически пустому помещению. Зонтик любил пение; этот дар получил он от матери; она с улыбкою рассказывала о том, как, будучи на поле, обсыпанный цветами под летней зарёй, в свободном платье своей, она пела о горе и радости, хохотала безжалостно и плакала безостановочно, и отец, восхищённый этой красотой небесных высот, только и глядел, вздыхал, глядел и краснел, заворожённый мимолётной любовной судьбой. Матушка говорила, говорила о том, что и малыш найдет свое счастье построенной дорожкой в жизни. Зонт тогда улыбался. И сейчас улыбается. Так горько, так отчаянно и грустно, что вот и пение он мог свободно оборвать своё, но продолжал, продолжал с заплаканными глазами, глотая их бездумно. Не заметил и сам господин, и сам "птенчик", как успели они сойтись в помещении одной. Один был испуган, другой — восхищён. —.. у тебя великолепный голос. — сказал господин, и по привычке своей, освобожденный от дел, приходил и сидел, молчал и смотрел на радость свою. —.. благодарю вас.. — вот и скромно выдал следом и Зонт, и нервно провел по локонам своим; обросшие и шелковистые, те спадали ниже плеч и будем честны, это единственное, что успокаивало его. И не понять, — сколько недоразумения вокруг— когда успел и господин встать с места и взяться за волос, пригладить лицо, словно фарфор, сесть напротив и вздыхать; насколько он был очарован тобой. —.. спой мне почаще, хорошо? — любезно, лишь с ним, предложил господин, и голос ранний, без капли тоски, прозвучал вновь; до дрожи на теле, до жути прекрасный.