ма-кы

      Они сидят на одной большой двуспальной кровати, даже не помнят, чья она. Вся компания разговаривает, обсуждает прошедший день и будущий. Планы, планы, планы. Марк ведет носом и чувствует какой-то сладковатый аромат. Джонни шутит, что это он вылил целый бутылек лосьона для кожи. Доен смеется в тон. Юта тихо подхихикивает, говорит, что это от него идет запах. Только не лосьона, а его самого. Ли ему почему-то верит.       Марк слышит, как в словах Юты во время разговора теряется «р» его имени, как в конце добавляется ставшая уже привычной за столько лет «ы» после короткого «ㅋ». Он даже не знает, как можно было бы это записать по-английски, чтобы сохранить каждый звук, который издает Юта. Он не знает, как изобразить такими некрасивыми латинскими буквами то, как Накамото сначала по-кошачьи приподнимает уголки губ, будто и не знает, что первый звук «м» надо произносить с плотно сжатыми губами. Может быть, это особенность японского языка, Ли не знает, но он просто места себе не находит из-за того, что нет такой буквы во всем мире, нет такого знака, который бы означал эту улыбку и осторожное касание нижней губы верхних зубов — вот такое своеобразное «м» от Юты.       Домашняя футболка давно вытянулась, хотя деньги, конечно же, есть. Он смотрит на то, как та соскальзывает к краю плеча Юты и все, что хочется — касаться, трогать, гладить. Плашмя класть ладонь на ровную спину в область между лопаток. В форме кошачей лапки — на колено. Чуть пошире, округлив ладонь, — бедро, выше — талия, еще выше — грудь. По шее — одним пальцем, вдоль челюсти — двумя, от ребер к животу — тремя, мелкая дробь по бедру — четырьмя, под коленкой — всеми пятью. Марку почему-то кажется, что у него на ладони обязательно останется запах Юты. Он его еще не прочувствовал и не разделил на ноты, но уже хочет ощутить на кончике языка, ведь это и случается с запахами, когда ловишь их губами — они оседают за слизистой твоего рта.       Ребята заливисто смеются. Ли не успевает отреагировать, поздно замечает, что его пальцы запутались в браслете Накамото, что он тянет на себя темные шерстяные нитки и голубые тонкие вены. Юта приподнимает ту самую руку, ладонь Марка соскальзывает в чашечку из нежной кожи и тонких костей. Внутри, если приложить палец к самому центру, можно почувствовать пульс. Он слабый и едва ощутимый, человеческое сердце с такой силой не бьется. Но под средним пальцем Марка ходит жилка Юты, и это кажется правильным и именно таким, каким следует быть. Самым кончиком немного отросшего ногтя Ли впивается в мягкую плоть, попадает в линию сердца и желает осесть в ней целиком. Пальцы Накамото движутся, ноготь скользит дальше к пересечению с линией жизни. Мизинец цепляется за мизинец. Выпущенные голубые вены оплели запястье — не оторвать.       «Уже поздно» от одного из ребят слышится будто сквозь воду. Он кивает, но не открывает рта — боится захлебнуться. Юта прямо перед ним, повернут спиной, и видно, как волосы у него на макушке немного помялись. Расправить их Марк не решается, не хочется выпускать из рук чужое сердце.       «Я пойду к себе в номер» и «Да, я тоже» бьет по ушам с большим опозданием, лишь когда к этим словам примешивается чужое размеренное дыхание. Тонкие пальцы уже распутали узлы вен, и на кончиках собственных пальцев потерялось ощущение сердцебиения. Мягкая складочка в мягкой ладони тоже пропала. Марк замечает это и лежащую рядом с ним вытянутую вместо подушки руку. Он замечает темную макушку прямо под носом; грудью, кажется, чувствует ход чужих лопаток. Его касаются холодными пальцами ног, хоть те и в носках, скользят вдоль икры левой ноги, падают в подколенную ямку и там остаются.       — Уже поздно, — повторяет за кем-то Марк, потому что знает — тот, кто сказал это раньше, не ошибся. — Я пойду к себе в номер.       Сонный Накамото разворачивается к нему лицом. Макушка падает в вовремя подставленную ладонь — волосы ощущаются куда мягче, чем они казались Ли на вид. Он чувствует, как Юта притягивает одну ногу к груди, а затем упирается пяткой в матрас и немного подтягивается выше. Он словно гладит себя раскрытой ладонью Марка, как это делают кошки, подставляясь под ласку. Сначала мягкость волос и их отросшие завитки на шее, затем — совсем немного горячей кожи и нежная ткань футболки. Она скользит ровно по постельному белью, не задирается, благодаря гибкости Накамото. Потом — еще один небольшой участок голой кожи — поясница, а за ней — мягкая ткань домашних шорт. Марк зацепляет их резинку пальцами. Совсем немного и скорее случайно, но Юта дарит ему короткую полуулыбку через закрытые губы. Наконец в ладонь Ли падает нижняя часть бедра, а мизинцем он ощущает сухожилия под коленкой.       Марк следует за парнем. Он переставляет руки, впивается в постельное белье и замирает, увидев, как белеют костяшки пальцев. Если Марк перехватит чужие запястья, его руки будут выглядеть так же. Если Марк постарается провести непрерывную линию вдоль подбородка Юты, его руки будут выглядеть так же. Если Марк вопьется пальцами в мягкость бедра Накамото, его руки будут выглядеть так же.       — Чего ты завис?       Ли поднимает глаза. Его несильно хватают за плечи и ткань кофты, тянут на себя и укладывают совсем рядом, роняя руки по обеим сторонам из ниоткуда взявшейся подушки. Юта глубоко вдыхает и маленькими порциями, смеясь, выпускает воздух. Его губы растягиваются так, как если бы он звал парня по имени. Ладонь Ли ложится ему на живот, он чувствует под ней, как сильные мышцы пресса выгоняют из тела воздух, сопровождаемый тихим «ха», так сильно похожим на Ютовое «ма».       Марк знает — Юта отличный певец. У него никогда при нем не срывался голос, и даже кажется, будто бы тот у него никогда и не ломался. Голос Юты для Марка это что-то вне времени. У него нет возраста. Он и не молодой, и не старый. Это не голос мальчика-подростка, но и не молодого юноши и совершенно точно не взрослого мужчины. Марк знает, что голос Юты способен на различные ноты. Но сейчас, пока он осторожно проводит самыми кончиками пальцев по контуру татуировки Накамото, ему интересно, как он будет звучать на тяжелом выдохе, на продолжительном стоне. Марку интересно, как будет ощущаться его имя, если его выдохнет Юта, пропадет ли привычное «ы», сомкнутся ли губы на «м», сколько продлится «а». Он готов поспорить, что его имя будет звучать как воздух. Ему почему-то кажется, что Юта, запрокинув голову назад — именно так, Марк не может представить себе это иначе, — не сможет сомкнуть губ, а раскроет их еще шире и выпустит едва слышимую «м» сквозь щель зубов, а на последнем «ㅋ» обязательно споткнется, отчего имя прозвучит как вязкое «а-а-ак-кы».       — Что с тобой, Ма-К-а?       В голосе Накамото не слышно ни волнения, ни интереса. Марк осознает, насколько дежурный этот вопрос. Он здесь, чтобы чем-то заполнить воздух между ними, потому что иначе их притянет друг к другу. От ловит его слова на лету, трет между пальцами, а затем опускает парню на грудь. Ладонь тут же скользит к плечу, чтобы словно объяснить такую ничем не оправданную близость. Ли мягко мнет мышцы, бормоча:       — Ты за сегодня устал.       Накамото весь как застывший пластилин. Марк смотрит на него и видит это. Он видит, что того, чтобы расплавить, нужно нагреть в руках, совсем немного и нежно помять, возможно, как делал Ли в детстве, если кусочек особо сильно сопротивлялся; погреть своим дыханием, осторожно, не касаясь губами, но при этом держать у самого рта. Марк уверен, что если приблизиться к Накамото настолько сильно и не касаться губами, эффект будет тот же. Наверное, если так же греть своим дыханием, например, сгиб его шеи или уголок плеча, Юта расплавится, обмякнет в руках, станет податливым.       У него тонкая талия, но не как у девушек. Марк по привычке кладет на нее ладонь, чуть сжимает, ожидает ощутить девчачью мягкость кожи. Она, на удивление, есть. А еще есть запах сладкого лосьона для тела, ягодного уксуса для волос, хвойного одеколона. Все запахи смешиваются в один. Ли готов поспорить, что с каждым вдохом он все прочнее оседает у него на языке. У этого запаха вкус спирта и соленого пота. Парню хочется попробовать Накамото на вкус, узнать, какова его ямка между ключицами наощупь.       У Юты тонкая талия, но плотные бедра. Они не толстые (хотя Марк не смог бы определить, где эта граница, когда какие-то части тела уже считаются толстыми), а большие в обхвате. Большие настолько, что Марк невольно представляет себе, какого было бы ощущать кожу их внутренней поверхности щеками. Ради такого он бы брился намного чаще, чтобы случайно не поранить. От представшей перед его воображением картины Юты со слегка разведенными ногами он ерзает на месте, Накамото, словно услышав его мысли, тоже. Он шумно вдыхает, говорит тихое «Ма-Кы» и тут же улыбается. Ли позволяет себе коснуться его, задержаться губами, руками, кончиками пальцев на коже, оставить на ней свой след.       Юта совсем как девчонка, решает для себя Марк, но при этом совершенно другой. Он тоже реагирует, если его поцеловать за ухом и спуститься к месту, где шея переходит в плечо. Он тоже задерживает дыхание, если провести рукой, широко, но при этом почти невесомо, по контуру ребер и кромке живота. Он тоже тихонько стонет, почти воет, если опалить дыханием внутреннюю сторону его бедер, даже если это место совсем близко к его худым коленкам.       Но он совершенно другой. Мышцы Юты плотные, а у девчонок мягкие, даже у самых спортивных. Конечности у Юты длинные, но как будто непропорциональные, а все девчонки на памяти Марка были складными, какого бы роста они ни были. У Юты вот здесь — и Ли осторожно касается груди — твердо и тонкокостно, а там — он опускает взгляд на бедра и тянется к коленкам — плотно и полно. В одном месте ладонь лежит плашмя, а в другом — большой палец оттопыривается в сторону, чтобы можно было обхватить. Все девчонки Марка (подружки, двоюродные сестры, не только девушки) были другими. По ним, даже если не трогать, видно, что ладонь плашмя лечь не сможет, а пальцы в стройную лодочку собирать не нужно. Ладони на девчонок ложатся мягко, пальцы почти всегда расслаблены и параллельны друг другу, а расстояние между ними зависит от того, насколько эта девчонка фигуристая. На Анджеле ладони лежали ровно, почти как сейчас на Юте, если опустить их к его бедрам. А на Марте — занимали так много места, что иногда казалось, что и она под ними пропадет. Сама по себе фигуристая, объемная, но низенькая. А потому грудь была хоть и большая, но при этом маленькая. Грудь Юты под эти определения почему-то не подходит.       Марк, конечно, за свою жизнь трогал и других парней. Он знает, какие они наощупь, некоторых даже знает на вкус, но Юта, кажется, и на них не похож. И Ли не знает, в чем тут дело. Может быть, это особенность воспитания Накамото как японца, может быть, у них там особая диета, отчего он вроде и не девчонка, но и не совсем парень. Он словно где-то между, но не в том смысле, как это случается в природе. Он словно между ними не буквально, не телом, не физически, и даже не ментально. Он между ними в целой системе. Если бы все население планеты можно было разместить на квадрате, поделенном на четыре части, где оказались бы в одних его углах «девочки-девочки» и «мальчики-мальчики», а в других — «девочки-мальчики» и «мальчики-девочки», Накамото был бы точно посередине. Он все и ничего одновременно. В нем все ото всех и ничего ни от кого.       — …а-а… К-кы…       Тихий шепот раздается где-то рядом. Сейчас Марк осматривает ключицы Юты, и губы Накамото едва-едва касаются кончика его уха. Парень зовет, и Ли тут же отзывается. Он поворачивает голову к японцу, а у того глаза — щелочки, слегка приоткрытый рот (вот почему «м» так плохо вышло) и ровные белые зубы. Из-под края верхнего ряда совсем немного виднеется язык — острый кончик, а на вид мягкий.       Марку внезапно хочется его попробовать на вкус и на ощупь, и, осторожно приподнявшись на локтях, он тянется к лицу Накамото. Юта, словно понимая его, открывает рот чуть шире и высовывает язык совсем немного, но достаточно, чтобы за него можно было схватиться губами. Марк думает, что сейчас он похож на кота, на всех тех девочек из хентайного аниме с мягкими ушками на голове и плюшевыми рукавичками без пальцев. У них на шее висит крошечный бантик или бубенчик, а на шее Юты непременно должны быть следы от его поцелуев.       Потому, что Юта не парень и не девчонка, Марк не знает, что с ним делать. Ли кажется, что он неизбежно скатится в одну или в другую крайность, а Юта — не такой. Он касается его языка своим, но не целует — слишком по-девчачьи. Он хотел бы провести по его деснам пальцами, а затем облизать — это звучит мерзко и Марк даже не против быть мерзким, — но все это слишком по-пацански. Он не хочет быть для Юты слишком нежным или слишком грубым, он хочет быть для него как раз.       Ли опирается на стопы, садится на пятки и смотрит на парня чуть отстранившись. Тонкая белая футболка немного задралась на животе — там Марк касался его и слышал тихие постанывания. Ткань мягких домашних шорт сбилась в районе левого бедра, и даже виднелась кромка темно-серых боксеров — здесь пальцы Марка касались особенно осторожно, но он все еще помнит, какая на ощупь была кожа, и как плотно облегала бедро темно-серая ткань (он бы мог поспорить, что на его ногте, когда Ли осторожно запустил под белье самый кончик указательного пальца, остался небольшой след от резинки, а вот Накамото хоть бы что). Черные волосы с парой заплетенных прядей — Доен хотел поиграться в косички — лежат на подушке, теряются в складках ее светлой гостиничной ткани.       Юта глубоко дышит, грудь его вздымается высоко, но размеренно. Обе руки лежат по бокам от головы внутренними сторонами ладоней наружу, тонкие пальцы едва-едва касаются кожи, а черные ногти слабо поблескивают в свете прикроватной лампы. На внешнем уголке правого глаза немного смазавшейся плохо смытой подводки — Марк бы слизал ее, если бы Юта позволил, а спрашивать разрешения слишком неловко. На ногах короткие белые носки, пятка левого съехала, и стала видна кожа и красноватый след от резинки. Пальцы Ли, кажется, созданы для стоп Накамото — так ловко он снимает оба носка, роняя их у кровати.       — Хочешь меня раздеть? — Тихое бормотание в районе подушки.       Марк, воспользовавшийся возможностью коснутся кончиком носа коленки Юты, пока та была согнута, поднимает на парня взгляд. У того все еще глаза-щелочки и кошачья улыбка, застывшая в немом «Ма-Кы».       — May I?       Ли почему-то спрашивает по-английски — он всегда забывает второй родной язык, когда нервничает. Юта на это улыбается еще шире и бормочет что-то на японском — сейчас не разобрать. Марк ведет пальцами по коже на ноге, немного отросшие волоски небольно колются, напоминают о ходе времени. Ли шире разводит пальцы, кладет ладонь полностью, а второй — хватается за резинку шорт. Накамото молча приподнимает бедра, позволяя стащить с себя одежду и запутавшись в ней словно маленький ребенок. Он снова улыбается, снова смеется, ему приходится держаться за плечи Марка, чтобы не упасть. Юта обхватывает его одной рукой за шею, скользит пальцами по линии роста волос, но потом удерживается на ней сгибом локтя. Ли в это время вырисовывает контур вен у него на стопах.       Марк знает, что по какой-то вере все сильнейшие эмоции собираются в животе — он чувствует это прямо сейчас. Из быстрого курса йоги, в который его много лет назад втянули друзья по старшим классам, он знает, что где-то в животе расположена чакра свадхиштхана. Ли уже почти не помнит, за что она отвечает, но ему кажется, что раз она есть там у всех людей, то и у Юты должна быть — ему нестерпимо хочется коснуться ее, потрогать кончиками пальцев, поцеловать губами, лизнуть. Живот у Накамото плоский и подтянутый, до чакры, казалось бы, добраться легче легкого, а вот до самого парня — невыносимо сложно. Марк кладет ладонь на край его футболки и осторожно проводит подушечкой среднего пальца по оголившейся коже, залезает под легкую ткань, почти зарывается в нее.       Накамото тихонько стонет. Марк не знает, возможно, это знак, что он все делает правильно, что он, наверное, нашел ту самую свадхиштхану, и теперь у Юты в жизни все будет хорошо, потому что открылся какой-то очень важный энергетический поток. Он видит, как краснеют уши японца, как едва заметные пятна появляются на шее и спускаются по ключицам ниже — Марк уверен, до самой этой точки, которой он коснулся, — как приоткрываются губы, а с них срывается еще одно тихое «а-ак-кы».       Марк начинает успокаивать его как животное, почуявшее опасность. Накамото сейчас похож на насторожившегося кота, или коня, или нечто такое же большее и тихое. Ли наощупь находит то, что можно назвать холкой — левое плечо, чуть выше локтя, — и начинает размеренно по нему гладить. Мышцы Юты перекатываются под кожей. Марк ощущает это обеими руками: подтянутые — пресса, округлые — рук. Глазки-щелочки остаются почти закрытыми, но Ли видит, как темные зрачки перестают блуждать по контуру потолка и останавливаются на нем.       Взгляд Накамото как железный шар катится по телу Марка. Он вдавливает в себя его плечи, заставляет носом коснуться кромки футболки и провести вверх, обнажив еще больше живота, полоснув кончиком такого же острого, как и у Юты, языка по линиям боковых мышц, плашмя уложить его точно на чакру, название которой уже вылетело у Марка из головы.       Ли ведет ладонью выше, к талии, укладывая ее так, как делал это раньше, когда трогал девчонок. Накамото в руке кажется маленьким, но все таким же плотным. Со вздохом мышцы расправляются, и пальцы приходится расслаблять, чтобы не сделать больно. Юта дышит все глубже.       — Что же ты остановился? — шепчет Накамото. В ответ на вопросительный взгляд парня уточняет: — Ты же хотел раздеть меня.       Марк согласно кивает. И правда, на парне из одежды только футболка и боксеры, на самом же Ли ее еще много.       — Может, сначала расправимся со мной?       Накамото улыбается, грозится произнести «м», но вместо этого говорит:       — Тогда сам.       Марк не хочет отпускать парня, пусть даже и не держит его. Пальцы правой руки все еще скользят по рисунку татуировки, и Ли решает опереться на косточки запястья, чтобы освободить левую руку. Ему в голову приходит чудовищная идея. Он спускает домашние брюки до середины бедра, немного приподнявшись и ощутив участком оголившейся кожи такой же, горячий, а потом задирает край своей легкой кофты. Ткань касается голого живота Юты, и тот снова тихонько поскуливает. Легкий ветерок от движений Марка холодит влажную кожу, и парень делает нечто сумасшедшее. Он приоткрывает рот и высовывает язык — тот самый, которым очерчивал линии пресса, — а затем широко (нет-нет, не кончиком) мажет по своей левой раскрытой ладони. Зрачки Юты расширяются, кажется, за секунду. Ли берет край домашней кофты в зубы — но совсем немного, только чтобы держать и иметь возможность внятно говорить — и проводит влажной ладонью по низу своего живота, ровно там же, где трогал Юту. Марк видит в глазах напротив немой вопрос, но стоит ему коснуться своей влажной кожей кожи Накамото, и тот тут же жмурится как довольный кот, снова тянет губы в улыбке и обнажает крошечные клыки. Его правая рука находит плечо Марка и тянет на себя, чтобы коснуться не только животами, но и тазовыми косточками. Их столкновение ощущается как взрыв в соседней галактике, и Юта впервые громко стонет.       Марк сам не знает, как сдерживается. Наверное, он слишком заворожен зрелищем напротив.       — Почему остановился? — повторяет свой вопрос Юта. За раскрасневшимся яблочками щек почти не видно глаз, голова запрокинута и острый кадык ходит вдоль контура шеи. Ли с трудом удерживается, чтобы не облизать и его.       Левая рука упирается в подушку у головы Накамото. Марк видит, как расслаблены его плечи, как ключицы грозятся порвать кожу, так плотно обтянувшую их, как жесткий контур грудных мышц натягивает ткань футболки. Он припадает к ней губами, приоткрытым ртом, и снова мажет языком, выпуская из зубов свою кофту, касаясь сквозь тончайший хлопок тех мест, где у девушек образуется складка на груди, а у Юты — на удивление, мягкие мышцы. Ли хочет прихватить их зубами, но мешает одежда. Двигаться нельзя, иначе они разорвут контакт. У Накамото частично свободна левая рука, и он задирает край Марковой кофты еще выше, до самой шеи. Тот отпускает его плечо и проделывает с футболкой Юты то же самое.       Они оба тяжело дышат. Если Юта в руках Марка теплый пластилин, то Марк в руках Юты влажный песок. Он готов осыпаться в любое мгновение, стоит Накамото только захотеть. Его держит мысль о том, что под ним, в его руках, в его мыслях — Юта. И Марк держится из-за него и ради него. Он не может рассыпаться раньше, чем это сделает Накамото.       Ли отстраняется от шеи японца и боковым зрением замечает на ней наливающиеся красным следы. Одного из них будет касаться его сережка, такая длинная, с двумя колечками. Другого — нижний ряд волос, когда парень будет во сне переворачиваться на бок. Носить тот очаровательный пятнистый шарф поначалу будет неприятно. Юта тяжело дышит, его губы больше не растягиваются в особую японскую «м», а немного дрожат, потому что и воздух, который он так шумно выпускает сквозь зубы, вибрирует, светится, остается на коже крошечными капельками пота. Марк замечает их россыпь на лбу Накамото и в носогубной складке. Большой палец левой руки мажет по широкому лбу, мягкий язык касается верхней губы, чуть пробуя солоноватую жидкость на вкус. Они же не в первый раз целуются, верно? Нельзя так целоваться в первый раз.       Юта стонет, или пытается. Голос не слушается, иссушенные глубокими вдохами голосовые связки тихо хрипят. Это даже не похоже на шепот. Ему нужно откашляться, рефлекс подсказывает ему сделать это, чтобы вернуть голос, но он может только глубже дышать, громче шептать «Еще, Ма-Кы, еще» и тянуть за ворот его футболки куда-то наверх, чтобы задеть отросшие волосы на шее, зарыться в них пальцами.       Накамото не дышит грудью. Он ломает физиологию своего тела, пропуская воздух в живот и, кажется, не в желудок, а сквозь легкие и диафрагму запускает его между органов. Иначе как объяснить это распирающее изнутри чувство? Живот сильнее прижимается к Марку. Ли вспоминает о чакре и особенности его веры, Юта думает о своем собственном боге, чьим телом — хотя всем доподлинно известно, что у бога нет физического воплощения — сейчас оказывается придавлен. И он хочет еще. Еще глубже в матрас, чтобы лопатками чувствовать торчащую пружину (а ей лучше сейчас выпирать, иначе Накамото напрочь потеряет себя и свое тело). Еще глубже в кровать, чтобы упереться макушкой в изголовье и ощущать эту тупую боль, так некрасиво и неприятно давящую ему на голову. Чтобы морщиться от этого, а не от того, как Марк лижет его. Буквально вылизывает его. Шею, плечи, губы. «Маленький щенок, — выпускает воздух Юта, — а не тигренок. Ты маленький щенок».       Ли молчит. Видимо, слова Накамото потерялись в жалких попытках выдавить стон. Может, это и к лучшему. Может, это хорошо, что Марк не слышит, какой слабый под ним сейчас Юта. Может, это даже правильно, что Ли не знает свою власть над ним. Марк сейчас как песок, он полностью поглотил Юту, ему не продохнуть. Он облепил его, такую жалкую, но прочную фигуру, такого слабого, но крепкого. Накамото убеждает себя в этом, в том, что он еще цельный, что его не поделили на части как глину, как пластилин. Он прикидывает в голове, с какой силой сжимает Марково плечо, останутся ли на нем синяки и можно ли будет их списать на неудачную тренировку. Он перечисляет по порядку их последние совместные прогулки: кафе, библиотека, книжный магазин, парк аттракционов, снежная горка… Он хватается за эту часть рациональности, которая еще жива в нем. Иначе он точно пропадет, не будет никакого Накамото Юты, будет лишь след на смятых простынях и влажное пятно на животе Марка. Нет-нет, так нельзя. Он старается держаться хоть за что-то.       Ли шипит от того, как крепко за него хватается Юта. На плече точно будет след, на бедре — даже чуть повыше, не совсем на талии, но где-то там, в области бокового пресса, — наверное, тоже. От острых пяток Накамото синяки будут на обратной стороне икр и бедер. Ничего страшного. Хорошо. Отлично. Марк уверен, что они сцепились в плотный клубок, не разъединить. Между ними расстояния так мало, что разрыв их тел будет подобен взрыву крупнейшей на планете бомбы.       Ли отпускает Юту и опирается обеими руками по бокам от его головы. Парень под ним загнано дышит, все еще держится за его плечо и талию, впивается накрашенными ногтями в ткань домашней кофты и, возможно — Марк слышит треск ткани, — даже рвет ее. Накамото загорелся за секунду — как же это очаровательно.       — Зачем ты прекратил?       — «Почему».       — Э? — по-японски бормочет Юта.       — Ты слова перепутал, idiot. — Жар от короткого английского «d» ударяет по щекам. — «Почему ты прекратил?»       Накамото дышит глубже. Он по привычке пытается успокоить бешеное сердце и как и раньше заучить верную конструкцию на чужом языке. Его живота все еще касается живот Марка. Нежная кожа под пупком краснеет из-за трущейся о нее тонкой дорожки мягких волос. Мысли о том, как она спускается ниже, тут же набрасываются на него.       Ли довольно улыбается, жмется еще ближе, используя руки как опору. Так можно делать с девчонками. Так можно делать с парнями. Так можно делать с Ютой. На всех работает одинаково. Они все протяжно скулят. Голос парня прорезается после их недолгого разговора, и Марк наконец-то слышит его стон в полную громкость. Уши закладывает как от давления, где-то в области шеи горячо и тянет, под кадыком рождается собственный стон. Ему хочется ругаться. Накамото что-то бормочет по-японски.       «You’re such an idiot», — выдыхает Юте в ямку между ключицами Марк. Футболка так неправильно мешается. Ли хватает парня за талию и, поднявшись вместе с ним, усаживает себе на выставленное вперед правое бедро. Накамото снова скулит. «Как щенок», — проносится в голове у Марка. Он тянет за нижний край футболки Юты, снимает ее через голову быстрее, чем тот успевает прийти в себя. Его ноги согнулись в коленях, когда Ли оторвал его от поверхности матраса, и сейчас упираются пятками в задницу. Японцу неудобно. Японцу хорошо. Он держит Марка за талию левой рукой, а правой тянет его кофту вверх. «Сними же», — шепчет он по-японски. Канадец не так хорош в иностранном.       — Сними.       — What?       — Марк.       Он улыбается. Хватается за воротник, немного горбится, ощущает на втором боку ладонь, пальцы, ногти.       — Осторожно.       Ли отодвигается немного от Юты, чтобы не задеть его. Роняет кофту прямо рядом с собой, потому что тут же ловит в ладони лицо напротив. Темные волосы красиво обрамляют острые скулы и большие глаза. Полные губы, сложенные в форме буквы «о» — как странно, у них в именах нет этой буквы, зачем он так сделал? — выпускают горячий воздух, полоска пота у носа все еще блестит. Почему он так потеет? Это какая-то особая физиология? Марк надеется слизать пот со всего тела Юты, если это будет позволено. Он надеется, что это будет позволено.       — Ну и чего ты опять ждешь?       Ли смыкает губы и улыбается. Ладони держат лицо Накамото под бока нижней челюсти словно дорогое сокровище, он едва касается его шеи кончиками пальцев, осторожно проводит ногтем по контуру сережек. Большим пальцем правой руки достает до внешнего уголка глаза — места, где осталась несмытая подводка — и вытирает. Глаз — щелочка. Пушистые ресницы слипаются от проступивших слез из внутренней стороны слизистой нижнего века. Марку хочется слизать и их. Стоит ему отпустить палец, глаза Юты распахиваются. Он такой прелестный.       У него нет сил. У него нет ни единой силы ни воли, ни тела терпеть это. Он так измотался, ожидая, что хочет, чтобы все побыстрее закончилось. «Да-да, вот так, быстро» — Марк хватает его под бедра и прижимает еще ближе к себе. Их тела не совпадают точками, грудь одного упирается под ямку ребер другого. Как странно, они же одного роста. «Долго еще ждать?» Губы Ли снова у него на плечах, на груди, он спускается все ниже, отрывая парня от кровати, от своих бедер, на которых тот сидел, удерживая его на весу силой собственных рук и рук японца, которыми тот упирается в чужие плечи.       — Нет, не так быстро, подожди.       — Мне остановиться?       — Да, нет-нет, стой, подожди, просто дай мне минутку…       Марк пробегается кончиками пальцев по позвонкам Юты. Накамото прижался к нему всем телом, немножко дрожит и глубоко дышит — все тот же, как и весь вечер. Спина плотная, вся в мышцах, позвоночник прощупывается слабо, ребра — хорошо. «Двигайся», — тихо шепчет Ли. Пара тонких косичек Юты щекочут ему лицо, он осторожно сдувает их и негромко смеется.       — Надо мной смеешься?       — Нет.       — А тогда…       — Это нервное. Ты же знаешь.       Ему в ответ кивают и оставляют неглубокий след от передних зубов на левом плече. Потом — чуть выше, уже совсем рядом с шеей. Затем — на ней самой, цепляя выступающую вену. В конце — самой мочки уха касается влажный язык. У Марка нет сережек, да и, кажется, не было никогда, а вот у Юты их целая россыпь. Парень думает о том, каково было бы по очереди каждую из них брать на язык, ощущая кисловатый привкус металла, чтобы в итоге добраться до самого Накамото, до кожи у него за ухом, попытаться ее осторожно прикусить или хотя бы задеть зубами.       Юта отрывается от него. Он все так же стоит на коленях, ладони Марка — у него на бедрах, чуть пониже талии, ровно на линии резинки боксеров. Оба средних пальца уже под ней, он почти не шевелит ими, но готов поклясться, что чувствует левым контур круглой родинки на пояснице. Юта снова кажется Марку очаровательным. Даже как он смотрит на него сверху вниз — уже прелесть.       — Ты прелесть.       — Э?       Ли снова негромко смеется. Улыбка уходит уголками вниз по привычке, яблочки щек розовеют в свете неяркой лампы. Он мотает головой и не пытается повторить свои слова. Все пламя выходит из его груди с выдохом.       — Так ты сделаешь что-нибудь?       Улыбка Накамото намного шире Марковой. По привычке он упирается языком за щеку и немного морщит нос. Спрашивает.       — А чего ты хочешь? — Отвечает.       Юта все еще стоит на коленях. Ноги его не подводят, он весь крепкий и тренированный, так что если Марк хочет проверить его на прочность, у него ничего не получится. Их бедра перекрещены — правое между двумя другими. «Как девчонки», — думает Ли. Смеяться ему не хочется, чтобы не смутить Юту, но улыбка не остается незамеченной. Тот лишь вопросительно приподнимает бровь, а затем, ощутив движение чужого правого бедра — немного вперед и вверх — и правой руки — чуть ниже, прямо к тому месту, где поясница переходит в задницу, — улыбается сам и опускается, как ему велят, садится. Марк жмурится в улыбке как от солнца.       — Я правда без понятия, что делать.       — Я знаю. — Снова успокаивает, как большое животное, снова тянется рукой к плечу и заботливо сжимает.       — Это проблема?       — Ни в коем случае. — Пальцы Марка смыкаются на татуировке-цепи.       — Хорошо.       Взгляд скользит по плечам напротив. Ли кажется таким большим, хотя на деле маленький. Юта чувствует себя совсем не таким, какой нужен Марку.       — А если мы просто полежим?       — Не думаю, что это получится.       Ли снова улыбается. Накамото ерзает на месте и согласно кивает, а затем ловит губами чужой громкий выдох. У него в голове все еще крутится мысль, что в нем что-то не совсем так, как нужно, но он не может понять, что именно. Он чувствует, как левая ладонь Марка проезжается по его пояснице под тканью белья, большой палец лежит ровно на линии позвоночника, упирается в него как рычаг.       Юта понимает, что его успокаивают. Он сам так часто делал, он знает все эти движения. Если положить на человека руку, обычно подходит плечо или бедро, и медленно погладить и немного сдавить — это поможет заземлиться, даст возможность сделать пару глубоких вдохов и прийти в себя. Юта делал так раньше, сейчас это делает с ним Марк. Он чувствует благодарность напополам с тревогой. Это ведь он сам привел ситуацию туда, где они сейчас находятся? Это ведь он начал, а теперь медлит? Почему-то же Марк ведет себя с ним как с неразумным?       Ли не отрывает взгляда от пушистых ресниц. Свет лампы падает на лицо Юты неравномерно, отчего тени удлиняются до пугающих размеров. Сейчас они закрывают всю правую половину, левая — словно светится в темноте. Парень дышит спокойно, ему сейчас так как надо. Юта же вдыхает неровно, попытки успокоить его ни к чему не приводят. Это ведь он, Марк, виноват? Начал все это, не спросив, нужно ли, можно ли, а теперь не понимает, почему все так, как оно есть?       — Все хорошо.       Юта согласно кивает. Он знает, что все хорошо, он уже просчитал все возможные отрицательные исходы сегодняшнего вечера и ни один из них не кажется ему настолько ужасным, чтобы нервничать по-настоящему.       — Мы можем прекратить, если ты хочешь.       Накамото снова кивает. Он знает, что Марк остановится сразу же, стоит ему попросить об этом. И Юта уже попросил, немного раньше. Но он не хотел останавливаться насовсем, он хотел лишь перевести дыхание. Он боялся, что перестанет мыслить здраво и что-то обязательно пойдет не так. Он не мог допустить, чтобы что-то пошло не так. Он хочет прикоснуться к лицу Марка, очертить контур его губ, когда тот улыбается, или оставить влажный след на щеке.       — Юта. — Он не тянет высокую ноту, как делает это обычно, а тихо шепчет.       — Ма-Кы. — Звуки выходят на выдохе, двумя большими порциями, опустошая легкие.       Он касается губами лба Ли и осторожно спускается к губам.       — Ю-Та.       Его имя звучит так, словно создано для поцелуев. Губы вытягиваются в трубочку, рот слегка приоткрывается — идеально.       Юта не может поверить, что Марк такой маленький. Хватает лишь пары широких движений руками, чтобы обхватить его всего. У него широкий пресс, но тонкая талия. Плечи по-мальчишески угловаты, от лопатки до ключицы хватает расстояния между большим и средним пальцами.       Он кажется Юте совершенно другим, не таким как он сам. Там, где Накамото широкий, Марк — узкий. Там, где Юта плоский, Ли — объемный. Он хватается за его спину — она не такая ровная, как у японца, а вся в вытянутых бугорках мышц. Он держится за его бедра — они широкие и немного девчачьи, не как у Юты, совсем уж как у мальчишки. Когда Марк обнимает его и сцепляет руки у Накамото за спиной, тот сдавленно хрипит — сразу понятно, кто из них сильнее.       — Можем повернуться.       — Я не хочу сейчас двигаться.       Юта негромко шепчет в самое ухо, жмуря глаза, прогоняя яркие вспышки. Внизу живота горячо и тянет, рука на чужом бедре — тоже горячая, сжимает кожу, перекатывает мышцы. Парень невольно задается вопросом, насколько они сильные, выдержали ли бы они его или пришлось бы помогать себе, опираясь на грудь Марка руками. Чужие пальцы зарываются в его волосы и несильно тянут. Он подставляется под поцелуи — уже выучил его привычки.       — Может… — Юта чувствует слово губами. На его бедре под тканью белья лежит ладонь Марка.       — А если так?       — Можно и так. — Он улыбается, поднимает ладонь к лицу парня. — Но тебе придется помочь мне.       Слюны у Юты накопилось достаточно. Он некрасиво собирает ее на язык и открывает рот, словно собака — пасть. Псу предлагают сочную кость, ему — широкую ладонь и мягкие пальцы с чуть отросшими ногтями. Накамото запинается на третьей фаланге, проходясь ровно между указательным и средним. Оттуда слюна стекает по внутренней стороне, попадая в желобки линий и складок, капает на запястье, с него — на грудь Юты. Он тихонько шипит — неприятно и холодно. Марк широко улыбается, убирает ладонь от лица и, прежде чем притянуть парня к себе за талию, слизывает каплю. Накамото прошибает холодный пот. Влага проступает на лбу и в складках шеи, стоит Ли запустить руку в белье. Его левая ладонь снова находит чужое плечо в успокаивающем жесте.       — Да ты издеваешься.       — Ты правда хочешь сейчас поговорить об этом?       Накамото скулит как девчонка. Это отпечатывается в памяти Марка как достижение. Он знает, что ни при каких других обстоятельствах не услышал бы его таким, какой он сейчас, не увидел бы его таким, какой он сейчас.       — Да, я хочу обсудить, почему ты такой засранец.       Ли улыбается еще шире. Немного грубо мажет ладонью, левой — возвращается на талию, поясницу, забирается под кромку белья. У Юты уже нет сил терпеть. У Марка их, видимо, неисчерпаемый запас. Он осторожно покусывает линию нижней челюсти парня сквозь улыбку.       — Чего лыбишься?       Ли смеется еще сильнее. Его ладонь ложится почти плашмя и касается самого живота, задевая влажными пальцами участок с чакрой. Он проводит линию по едва заметной границе между половинками нижнего пресса. Ноготь задевает кожу. Накамото тонко скулит.       — У тебя сладкий голос.       Между бровями Юты появляется складка. Марк рад бы ее расправить, но обе руки заняты, поэтому он целует парня ровно туда, затем — чуть выше, в лоб. Он чувствует его прерывистое дыхание у себя на шее и ключицах. Мышцы плеча перекатываются под кожей, и это зрелище завораживает Накамото, он находит, на чем сфокусировать свое внимание, за что схватиться в попытках сохранить разум.       — Ты так сосредоточен. Можешь посчитать от одного до двадцати, хён?       Ли дразнится. Юта опускает обе руки ему на бедра и немного приподнимается навстречу движениям. Марк успевает просунуть под парня левую ногу для удобства. Его икры давно гудят от боли, колени дрожат, а стопы сводит в судороге. В ответ на это он делает себе пометку — увеличить походы в тренажерный зал, — но ни на секунду не отрывается от Юты.       — Выпрями ноги, идиот.       — В таком случае, мне придется лечь. Не уверен, что мой пресс достаточно сильный, чтобы удержать нас обоих.       — Придурок.       Накамото упирается одной рукой Марку в бедро, а второй — оттягивает резинку его боксеров. Дорожка мягких волос и правда спускается ниже — люди все до одури одинаковые.       — Догонишь?       Ли на выдохе смеется. Чужое имя смешивается с тихим стоном. Сквозь воздух слышится ругательство. Еще одно. Теперь очередь Юты смеяться. Его ладонь сухая и шероховатая из-за тренировок. Марк с ума под ним сходит. Он теряет концентрацию, совсем как подросток. Юта точно не как девчонка. Он скалится в улыбке, ловит чужие стоны кожей.       — Ты первый.       — У нас же здесь не соревнование.       Они говорят одновременно.       — Еще какое соревнование.       — С чего ты взял, что я первый?       Слова неровно дрожат в воздухе. Юношеский голос Марка срывается на последних словах. Юта тихо хохочет, набирая в грудь побольше воздуха, расправляясь под чужими руками, вытягиваясь в росте. Ли же наоборот, сосредотачивает себя в одной точке, его брови сведены к переносице, он весь словно ушел внутрь себя.       Волна жара прокатывается вдоль позвоночника Накамото. Он по-кошачьи льнет к Марку, зажимая их руки между телами, и морщится от сладкой боли. Ли одобряюще стонет. Юта сейчас слишком чувствительный, Марк знает, что стоит остановиться, но пространства между их животами катастрофически мало. Он удивляется, как Накамото умудряется продолжать двигать рукой. На следующем глубоком вдохе японца он перемещает ладонь ему на живот. Пальцы легко скользят — помогают остатки невпитавшейся слюны. Марк с трудом сдерживает себя, чтобы не плюнуть прямо туда, на руку. Он боится, что Юта может неверно понять.       — Ты у нас чемпион или типа того?       Губы Ли в очередной раз за вечер растягиваются в улыбке. Его выдают лишь покрасневшие кончики ушей. Никаких пятен на груди, никакой испарины — он выглядит как скала, как те самые парни из постельных сцен во второсортном кино. Накамото хмурится. Он хочет, он ждет реакции.       Плечи Ли слишком напряжены, а его рука скользит по чужому животу. Он впивается пальцами в твердый бок Накамото. Тот сдавленно шипит — спереди его придавливает широкая влажная ладонь. Ее ногти царапают снова и снова — пальцы скользят по коже. Юта переносит вес на колени и подается немного вперед. Левой рукой он хватает Марка за заднюю часть шеи, запускает пальцы в волосы, тянет на себя и влажно целует. Он знает, что Ли укусит его — не удержится. Сейчас он правит сломанную линию его тела. Плечи отводит немного назад, живот и бедра — чуть вперед, чтобы получилась прямая. Марк садится на собственные пятки, уже не чувствуя конечностей.       — Я должен сказать тебе что-то пошлое, чтобы помочь?       — Заткнуться будет лучшим вариантом.       Накамото звонко смеется, пропуская через легкие чужое имя. Это заставляет Марка расслабиться. Он тоже улыбается в ответ, чувствует на губах поцелуй, в волосах — крепкие пальцы, на талии — железную хватку чуть влажной ладони. На выдохе стон смешивается с невнятным ругательством. Почему-то ни один из них не звал другого по имени, как это случается в западных сериалах. Марк задумывается об этом лишь на секунду, Юта — не думает вовсе. Его верхние зубы оставили едва заметный отпечаток на виске парня, когда он, улыбаясь, прижимал его к себе.       — Ты меня испачкал.       — Могу сказать о тебе то же самое.       Накамото снова улыбается и, отстранившись, сначала облизывает свою ладонь, а затем — тянется к чужой. Марк завороженно наблюдает за ним, не сопротивляясь, протягивает руку, видит, как во рту за пухлыми губами по очереди скрываются одна за другой фаланги.       — Это было слишком пошло.       Юта согласно кивает, переплетая их пальцы.       — Я принесу полотенце.       Он поднимается с кровати и идет по направлению к ванной комнате. Марк впервые за весь вечер выпрямляет ноги, шумно повалившись на спину. Ли упирается пальцами в изголовье кровати, чувствует, как кровь постепенно заполняет опустевшие прежде сосуды. Ноги гудят, мышцы практически визжат от боли. Он закрывает глаза и глубоко дышит. На живот ему ложится теплая влажная ткань.       — Уже уснул, придурок?       Марк морщится от ставшего ярким света под потолком. Волосы Юты мокрые и собраны в короткий хвост, на плечах — капли воды. Живот плоский и влажный. Ли проводит по нему пальцем. Мышцы пресса сокращаются, заставляя татуировку двигаться.       — Готово. Теперь ты чуть больше похож на человека…       Он поднимает глаза на Юту. Тот снова по-кошачьи улыбается, готовя губы для его особенного «м», и наконец произносит:       — … Ма-Кы.