в ночь

решение собрать остатки надломленной жизни и уехать в страну гор и вкусной кухни никогда не обговаривалось. более того, его даже вслух никто не произносил. илья просто появился вечером на пороге диминой квартиры и с какой-то хтонической грустью посмотрел почерневшими от отчаянья глазами. он тогда все понял и без слов, так оглушающе быстро, что тишина звенела, словно их двоих обухом по голове ударило. тогда мир коваля не просто разделился на до и после, он разрушался с каждым днём на мелкие кусочки, норовил превратиться в пыль сам и превратить его тоже. никакая терапия не поможет диме сказать это пресловутое "я хочу с тобой". остаётся только прыснуть и вмешиваться в жизнь овечкина, пока он ещё здесь. помочь вещи собрать, обсудить дорогу до грузии, поискать им с арианой съемную квартиру. все, что угодно, чтобы "помочь", чтобы сублимировать скопившуюся в груди боль, чтобы надышаться ильей вдоволь и запомнить. выжечь в памяти взгляд потемневших глаз, в которых так легко читается оглушающее "пожалуйста, езжай со мной". илья тоже молчит, но он же не преисполнен всякой "психологической хуйней", это его выбор. дима не обязан. они оба друг другу не обязаны, но легче не становится. он сначала противится помощи, думает, что лучше быть в одиночестве, отвыкнуть хоть немного, но сам потом пишет и вызывает такси. каждый раз ощущает, как чувство тоски удавкой душит, но остаётся с димой на ночь. остаётся только чтобы прижать коваля ближе к себе, загребущими руками собрать простыни и носом уткнуться в ложбинку над острой ключицей. каждый вечер пропитан неловким молчанием. иногда оно заполняется хриплыми стонами, иногда они все же молча засыпают, даже не раздевшись, иногда обрывают фразы на полуслове в страхе сказать что-то лишнее, иногда скромно обмениваются подколами. — че, в твоих планах разжиреть на этих булках? — поглядывая в потолок, говорит дима и тут же косится на овечкина. тот еле смех сдерживает. — ой, да блядь, я забыл, как их там... — да не, мне больше хинкали нравятся. — он улыбается и целует в лоб, хотя дима все равно чувствует на волосах рваное дыхание. — да че ты, давай смейся уже, долбоеб. — обиженно бубнит коваль. он показательно обижается, чтобы рассмешить илью и тот правда не выдерживает и смеётся, прижимается губами ко лбу и обнимает. им нравится, они не устали за столько дней жаться ближе друг к другу. и разговоры про еду даются легче, чем признания, что им просто необходимо друг друга досконально запомнить. пусть каждый утащит свою частичку, просто чтобы не скучать. так они и доживают. в ночь перед отъездом илья не отпускает чужие тонкие пальцы, переплетает их со своими, украдкой целует руки и каждый раз дарит ему свою улыбку. в ночь перед отъездом дима думает, что руки у овечкина всегда теплые, что ему хочется курить, напиться вдребезги и в истерике собирать чемоданы. или просто дождаться, когда пыль от его разрушенного мира унесет теплым ветром в грузию.