Горе а котором нельзя говорить

Дилюк не может уснуть. После долгих двух недель работы на винодельне днем ​​и патрулирования Мондштадта по ночам он, наконец, позволил себе провести день, чтобы отдохнуть у Люмина. . . дом.  Он до сих пор не совсем понимает, как это работает, но друзья-адепты Странника иногда посещают его, так что они должны ему доверять. Однако может быть приятно проснуться в другом месте. Такой же безопасный, как его собственный дом, но менее знакомый. Тот, который наполнен не фамильными реликвиями и мастерством, а магией адептов. Незнакомый. Тем не менее, он не может спать. Часы, которые он проводит в качестве защитника Мондштадта, делают возвращение к здоровому графику сна почти невозможным, особенно когда он сегодня не устал до костей. На самом деле он провел день в кабинете внизу, молча читая, пока астролог Мона практиковалась в своих предсказаниях. Он хотел бы проверить Странницу, но она целый день провела в своей комнате, и он позволил ей остаться. Мона рассказала ему о том, через что Странник прошел в Инадзуме за последние несколько месяцев. Сражаясь на войне, сражаясь с предвестником, сражаясь с богом. . . она заслужила отдых. Вот почему странно видеть свет под ее дверью несколько часов назад, когда остальная часть дома ушла на пенсию. Он рассматривает дверь. Он планировал оставить ее в покое во время своей полуночной прогулки, но если бессонница настигла ее так же, как и его, иногда разговор (как бы ему не было противно это признавать) помогал уснуть. Он поднимает руку в перчатке, чтобы постучать, но дверь распахивается прежде, чем он успевает это сделать. Путешественница стоит в свете свечей, все еще одетая в свою белую одежду. Одна рука сжимает ручку накрытой плетеной корзины. Она вздрагивает, и искрящиеся частички ее меча начинают материализоваться, прежде чем она опускает руку с красным лицом. «Ах, — говорит она, — извините за это. Я не привыкла к мужчинам, вырисовывающимся за моей дверью». Она посмеивается над этим, но это звучит немного натянуто. — Извинения должны быть моими, Странник. У меня не было намерения напугать вас, я просто хотел вас проверить.  "Да, конечно. Я бы никогда не заподозрил тебя в чем-то подобном. Я доверяю тебе свою жизнь. В конце концов, я пригласил тебя сюда. Он может сказать, что ее слова искренни, но она выглядит рассеянной, как будто ее что-то беспокоит — или, возможно, беспокоит уже давно. Что-то отличное от беспокойства, которое приносит поиск ее брата. Он задается вопросом, распространится ли ее доверие на то, чтобы разделить с ним это бремя.  Должно быть, он смотрел слишком долго, потому что она слегка кашляет и пытается пройти мимо него. Он уходит с ее пути, снова извиняясь. — Прости меня, Путешественник. Поздний час, должно быть, действует на меня. Я погрузился в размышления». "Все в порядке. Я тоже могу стать немного рассеянной, когда не сплю так долго, — она качает головой. — Но у меня на самом деле есть кое-что, что мне нужно сделать сегодня вечером, так что спать еще далеко. Спасибо, что проверили меня. Я ценю это, мастер Дилюк. На кухне много еды, если ты проголодался, и я надеюсь, ты скоро сможешь заснуть. Все это говорится, почти не глядя в его сторону, и когда она закончила, она направляется к лестнице. Такое странное поведение. "Путешественник?" Она останавливается. "Да?" Голос у нее хрупкий. — Могу я сопровождать вас? Она замирает, повернувшись к нему спиной. "Почему?" Она звучит настороженно, почти защищаясь. — Прогулка может пойти мне на пользу. — Сон пойдет тебе на пользу. — Ты же знаешь, бессонница так не работает. Он подходит к ней и следит за тем, чтобы его голос звучал мягко, чтобы не казаться угрозой. «Путник, что в корзине? Вы в опасности? — Нет, я… здесь нет ничего, что могло бы причинить мне боль. Я сделал это своими руками. Я просто иду в павильон в бамбуковом лесу». Она смотрит на него сейчас.  «Люмин». Ее глаза искрятся страхом. — Обещаю, это не опасно, но тебе может быть больно знать. Она выглядит почти пристыженной. Тревога закрадывается в его сердце. — Должен ли я знать? "Нет." Она смотрит вниз и бормочет: «Я не знаю». Ее слабость в этот момент поражает его. Никогда, с тех пор как он встретил ее больше года назад, ее плечи никогда не показывали тяжести, которую они несут. Она имеет дело со своим пропавшим братом, опасностью своих путешествий, богами, которых, как он знает, она встречала, и проблемами Мондштадта, Лию и Инадзумы до сих пор, и все это с прямой спиной и сильной волей . Если бы кто-то попросил постоянную улыбку, она бы дала и это. И все же здесь на глаза наворачиваются слезы. Эта уязвимость и доверие вызывают ностальгию, но он заржавел в этом. Прошли годы, и за это время он находит в ней зеркало себя. Оба в масках. Тем не менее, он с удовольствием делает знакомые движения.  «Пожалуйста, позволь мне быть рядом с тобой».  Одинокая слеза ломается на крышке корзины. Она шепчет: «Тогда следуй за мной. Павильон, — и поворачивается, чтобы спуститься по полой лестнице. Павильон находится в бамбуковом лесу на самом дальнем от особняка острове и предназначен для спокойного уединения даже из этого уединенного мира. Таким образом, прогулка длинная, удлиняется из-за напряжения между ними. Люмине с каждым шагом становится все неудобнее. "Путешественник-" Она прерывает его. "Вы знаете мое имя. Пожалуйста, используйте его». Ее тихий голос застает его врасплох, но он принимает поправку. — Тогда Люмин. Я прошу прощения. Я хотел спросить-" И снова она мягко прерывает его: «Пожалуйста, не надо, иначе я не буду с этим сталкиваться». Это никак не успокаивает его беспокойство, но, поскольку его попытка заговорить не удалась, он ведет себя тихо до конца прогулки.  Когда они, наконец, добираются до бамбука, остроконечный павильон Лиюань представляет собой долгожданное зрелище. Люмин поднимается по лестнице, становится на колени у скамейки в дальней части павильона и достает предметы из своей корзины, снова отказываясь признать его. Он подходит к ней сзади, чтобы посмотреть. Первое, что она вытаскивает, — это зеленая сфера размером с его голову, сотканная из того, что выглядит как виноградная лоза. К ним привязаны сорванные цветы, а в центре горит яркий, ровный белый свет. Она ставит его на скамейку, которую использует как стол, и он мог бы описать этот предмет как фонарь, если бы он не был таким… инопланетным.  Она кладет следующий объект, тлеющий красный цветок в золотой оправе, на скамейку на расстоянии вытянутой руки от фонаря. Рулон бумаги, перевязанный шпагатом, идет рядом с фонарем. После этого Люмин колеблется, наконец взглянув на него, прежде чем потянуться за тем, что он считает последним предметом. В центре помещается потрепанная и обожженная маска.  Он сразу узнает дизайн, и его глаза расширяются при виде. Ла Синьора, восьмая из Предвестников Фатуи. Предвестник, сражавшийся с Люмином и погибший от рук архонта Инадзумы. В этом царстве нет ни чирикающих птиц, ни насекомых, наполняющих постоянную тишину.  Дилюк не знает, что и думать. Зачем путешественнику строить то, что может быть алтарем только одному из фатуев? И Предвестник не меньше? "Путешественник. Что это?" Его голос звучит холоднее, чем он хотел, и он уже сожалеет об этом. Она морщится, но шепчет: «Я думала, ты узнаешь маску. Это Ла Синьора. «Да, я вижу это. Почему ты оплакиваешь ее? Он, откровенно говоря, сбит с толку.  Она сворачивается, обхватив себя тонкими руками за талию. «Почему я оплакиваю ее?» Голос Люмин срывается, и она поднимает на него заплаканный взгляд из положения стоя на коленях. "Можешь мне сказать почему??" «Люмин!» Дилюк быстро опускается на колени рядом с ней, едва не коснувшись ее дрожащей кожи. — Люмин, ты в порядке? «Я фактически убил ее, Дилюк. Я выиграл битву, и она умерла ». Люмин теперь рыдает, сгорбившись, зажмурив глаза от мира своего царства. Фонарь мерцает. "Привет. Привет." Он нерешительно притягивает к себе ее дрожащую фигуру, прижимает ее к себе и гладит по спине. Наконец-то показав свою уязвимость, Люмине чувствует себя такой хрупкой в ​​его объятиях; и все же она сделала так много, победив двух Предвестников, даже не самый впечатляющий подвиг.  Не в первый раз он задается вопросом, сколько ей лет. Ее зрелость и проницательность в сочетании с миниатюрной формой затрудняют определение, но бывают такие моменты, когда она кажется слишком молодой, чтобы пройти через то, что она имеет. Она отрывисто выплевывает: «Она украла гнозис Венти, она пыталась убить меня и убила других солдат Сангономии, она член Фатуи , и все же я все еще оплакиваю ее! Почему??" Дилюк ничего не говорит, просто позволяет ей выплеснуть свои эмоции ему на плечо. Пальто придется постирать, но Люмине нужно все утешение, которое он может дать, независимо от того, насколько он неквалифицирован или неопытен. — И это даже не… это не похоже на то, что я… как будто я никогда раньше не убивал. Я не какой-то неопытный новобранец! Это была даже не первая моя в ойна! Но я никогда раньше, Эфир и я. . ». Она успокаивается, лишь слегка дрожа в его руках. Шепот, такой тихий, что он почти не слышит его, срывается с ее губ. — Прости, Дилюк. При этом он отстраняется, чтобы посмотреть ей в глаза. В этом есть глубокая вина и печаль, которые он никак не ожидал увидеть на лице Странника. Это не правильно. Она последний человек, которому нужно извиняться за что-либо. — Люмин, посмотри на меня. Она поднимает голову, и блестящие глаза встречаются с его глазами. — Почему ты извиняешься передо мной? «Она . . . она была . . . Фатуи. Я знаю, как сильно ты их ненавидишь. Они не заслуживают того, чтобы их оплакивали, не после того, что они сделали». Люмине зажмуривает глаза, как будто ожидает выговора. Дилюк вздыхает. — Люмине, я не собираюсь тебя останавливать. И я не буду судить вас. Вы не оплакиваете синьору, чтобы чтить ее. Ты оплакиваешь ее для себя. Ты не должен передо мной извиняться. Люмин открывает рот, поэтому Дилюк продолжает, прежде чем она успевает возразить. — Или объяснение. Вы должны позволить себе чувствовать, даже если не знаете почему. В бою это нормально. Она влажно хихикает. — Это от тебя, Дилюк? Он игнорирует комментарий, переводя взгляд на предметы на скамейке. Его снова поражает, как . . . другой этот обряд кажется. Особенно его интересует цель этой похожей на фонарь штуки. — Люмин, что это все такое? Он указывает позади нее на скамейку. — Хочешь, я объясню? Ее глаза все еще влажные, но она, кажется, не сопротивляется. — Если хочешь поделиться. Она кивает и высвобождается из его объятий, садясь вместо этого рядом с ним. Протянув руку, она осторожно берет поврежденную маску, держа ее обеими руками. Она проводит большим пальцем по темному кружеву. «Не ожидал найти это в рюкзаке после боя». Голос у нее мягкий. Ему приходится наклониться к ней, чтобы услышать это, но он не возражает. «Обычно я беру на память — некоторые полезные, а некоторые нет — о битвах, которые я выиграл, но я не брал это сознательно. На самом деле я ничего сознательно не делал в то время. Я не был… там точно. Я не знаю, как это назвать. Я знал, что мир вокруг меня, но я не чувствовал, что нахожусь в нем. Пеймон говорила со мной, но я не мог понять. Может, это был шок, не знаю.  «Но когда сёгун убил ее, все, что осталось, это эта маска, и я забрала эту часть ее…» она замолкает и долго смотрит на маску, так незаметно лежащую в ее руке. Как только Дилюк протягивает руку, она, кажется, останавливается. "…в любом случае. Здесь он служит для представления Ла Синьоры». Одной рукой она роняет его на алтарь и тянется за цветком. Похоже, это какой-то артефакт. «Это я нашла в одном из владений Ли Юэ. У меня есть основания полагать, что он когда-то принадлежал Ла Синьоре, до того, как она стала Предвестником. Заинтригованный Дилюк тянется коснуться цветка. «Но это явно пропитано пиротехникой. Ее иллюзия была крио». Он переводит растерянные глаза на Люмине. «Ах, ее заблуждение было крио, а видение — нет. Однажды она вызвала большие разрушения своим пирозрением. Она была известна как Багровая Ведьма Пламени до того, как Царица заключила ее в крио. Ее пиросила была высвобождена во время нашего боя. Дилюк кивает, хотя объяснение заставляет его задуматься об остальных Предвестниках. Отличается ли каждое из их заблуждений от их видений? Они все обладатели видения? Если он когда-нибудь окажется в драке с одним из них, эта информация может оказаться бесценной. «И для чего он здесь служит? Еще один сувенир? «В некотором роде. Этот предназначен для обозначения ее молодости. Обычно мои люди использовали что-то, связанное с младенчеством человека, но это лучшее, что я смог придумать». - Он закрывает большие двери без единого щелчка, их кованые петли гладкие и бесшумные. Темные арочные залы, освещенные только пламенем размером со свечу, горящим в его ладони, далеки от переулков Мондштадта, но он не может не вспомнить о своих ночных набегах.  Дилюк идет к ней на кухню, стараясь не разбудить других обитателей дома. Он не уверен, кто еще в настоящее время ночует, но он никогда не пустует, даже когда Люмин отсутствует. Он оставляет кухонную дверь приоткрытой и зажигает бра на стене. Свет должен быть заметен от входной двери, но ненавязчив. Он ставит чайник.  Нечасто Дилюк получает удовольствие готовить безалкогольные напитки для кого-то еще, поэтому он наслаждается этим. Он находит успокаивающий травяной чай в одном из ее шкафов и начинает заваривать его, как только вода становится достаточно горячей. Он гасит плиту, затем садится за маленький столик в углу и ждет, наблюдая, как золотистый цвет медленно просачивается из чайного пакетика в воду. Люмине плачет, когда возвращается. Рыдания ее тихие и мелкие, сдавленные, но слезы все равно капают непрестанно. Она проскальзывает в дверь и закрывает ее за собой. Ее глаза смотрят в никуда. Он встает и очень нежно обхватывает одной рукой ее руку и ведет ее к сиденью напротив своего. Ее взгляд останавливается на текстуре дерева под ее руками.  Чай должен быть готов, поэтому он достает чайный пакетик и размешивает его, а затем берет ее руки в свои и обхватывает ими теплую кружку. "Напиток. Это поможет." Ее лицо непроницаемо, она дует на чай, прежде чем сделать глоток. Она опускает его, но не отпускает. Они сидят так какое-то время, ничего не говоря, пока Люмине постепенно успокаивается и допивает свой чай. Дилюк не против. По-настоящему спокойных моментов в компании немного, но они самые настоящие. Он не сделал себе выпивку, поэтому находит занятие в том, чтобы просто наблюдать за Люмине. Хотя он старается не смотреть, его случайные взгляды обнаруживают как вялые движения, так и медленно проясняющиеся глаза. Она эфирная. Когда она, наконец, допивает свой чай, он говорит, рассеянно беря ее наручи, чтобы сосредоточиться. Они совсем не царапаются и не режут, несмотря на ее ежедневные бои. «Мне не чуждо горе. Для близких, человека, которым я был раньше, ситуаций, с которыми я столкнулся. Я скажу вам сейчас, что я не очень хорошо справляюсь с этим, но я понимаю.  Объяснение Люмин, очевидно, окончено, Дилюк тянется к фонарю, но Люмин ловит его руки прежде, чем он успевает до них дотронуться, паника проступает на ее тщательно контролируемом лице. "Нет! Его нельзя трогать. Вы бы дали энергии что-то, во что она могла бы влиться. Я не уверен, что произойдет!» Она лихорадочно отдергивает его руки, поэтому он прижимает их к груди и обхватывает ее холодные руки своими. — Эй, Люмин, все в порядке. Я обещаю, что не прикоснусь к нему». Она успокаивается от его слов, но линия ее тела все еще напряжена. Он стирает напряжение в ее руках. — Почему бы тебе не сказать мне, что это такое? Ее дыхание замедляется, и она высвобождает руки из его хватки, чтобы поднять фонарь. Его глаза расширяются. — Люмин? Она улыбается, немного натянуто по краям. «Это не причинит мне вреда. Если бы кто-нибудь из моих людей коснулся его, ничего бы не случилось. Однако в других мирах наши способности, кажется, ищут местных жителей. Сомневаюсь, что Тейват будет исключением. У Дилюка сейчас больше вопросов, чем ответов, но он держит их при себе. Люмин, как правило, крайне молчалива о своем прошлом. Одного упоминания об этом часто достаточно, чтобы она полностью отключилась, поэтому эту тему все избегают. Что она охотно протягивает ее в его присутствии… Он не станет беспечно попирать это доверие. Она смотрит вниз на его мягко светящееся зрение и наклоняет голову. — На самом деле я не знаю, сможет ли это защитить тебя или нет. Это не стихийная сила. Свет в тканом фонаре колеблется, когда она его двигает, но не колеблется. «Этот отличается от других. Он представляет не синьору, а скорее… — она делает паузу, как будто тщательно обдумывая свои слова, — ее… созвездие? Я полагаю, вы могли бы сказать? Она смотрит на него за разъяснениями. Люмине настолько способна, что легко забыть о недостатках, с которыми она сталкивается как путешественник в Тейвате. «Какое слово на вашем языке в прямом переводе?» "Ой." Она бормочет что-то слишком тихо, чтобы он мог услышать. «Я думаю… личность-солнце? А может быть, тож-звезда? В моем мире каждый человек рождается под отдельной звездой, а не под созвездием. Эта звезда становится их частью, связью с небесами, по крайней мере, так мы говорим. Когда человек умирает, его звезда продолжает жить без него и сохраняет память о нем». Она протягивает руку и осторожно берет рулон бумаги размером с ее палец. «Здесь написано имя, под которым, по-моему, она носила имя до того, как присоединилась к Фатуи». Он хмурится при этой идее, но она идет дальше. «Это действительно единственная ритуальная часть алтаря. Остальные по сути являются украшениями, просто напоминанием о жизни умершего, но то, что сделано с этим, символизирует переход души на небеса, поскольку она буквально соединяется со своей звездой-хранителем». Она делает паузу, либо давая ему обдумать все это, либо обдумывая это сама. Дилюк не… удивлен этим знанием. Он уже знал, что Люмин пришел из другого мира, мира, который должен был отличаться от того, что он знает. Тем не менее, концепцию звезды-хранителя он тоже не мог предсказать. Это слишком диковинно. В Тейвате говорят, что судьба человека связана с созвездием, под которым он родился, но даже это никогда не было чем-то, чему он уделял много внимания. Как и Церковь, он позволяет другим беспокоиться об этом. Он уже встретил своего бога. Напоминание о природе Люмине беспокоит.  «Дилюк…» Нерешительность. — Сейчас я начну церемонию. — Тебе нужно, чтобы я ушел? Несмотря на безопасность этого сфабрикованного царства, он не хочет оставлять ее наедине с ее уязвимостью. Если он не рядом, он не может защитить ее, даже от воображаемых угроз.  Она смотрит на фонарь, когда отвечает, бормоча: «Я просто не хочу, чтобы ты пострадал». - Он закрывает большие двери без единого щелчка, их кованые петли гладкие и бесшумные. Темные арочные залы, освещенные только пламенем размером со свечу, горящим в его ладони, далеки от переулков Мондштадта, но он не может не вспомнить о своих ночных набегах.  Дилюк идет к ней на кухню, стараясь не разбудить других обитателей дома. Он не уверен, кто еще в настоящее время ночует, но он никогда не пустует, даже когда Люмин отсутствует. Он оставляет кухонную дверь приоткрытой и зажигает бра на стене. Свет должен быть заметен от входной двери, но ненавязчив. Он ставит чайник.  Нечасто Дилюк получает удовольствие готовить безалкогольные напитки для кого-то еще, поэтому он наслаждается этим. Он находит успокаивающий травяной чай в одном из ее шкафов и начинает заваривать его, как только вода становится достаточно горячей. Он гасит плиту, затем садится за маленький столик в углу и ждет, наблюдая, как золотистый цвет медленно просачивается из чайного пакетика в воду. Люмине плачет, когда возвращается. Рыдания ее тихие и мелкие, сдавленные, но слезы все равно капают непрестанно. Она проскальзывает в дверь и закрывает ее за собой. Ее глаза смотрят в никуда. Он встает и очень нежно обхватывает одной рукой ее руку и ведет ее к сиденью напротив своего. Ее взгляд останавливается на текстуре дерева под ее руками.  Чай должен быть готов, поэтому он достает чайный пакетик и размешивает его, а затем берет ее руки в свои и обхватывает ими теплую кружку. "Напиток. Это поможет." Ее лицо непроницаемо, она дует на чай, прежде чем сделать глоток. Она опускает его, но не отпускает. Они сидят так какое-то время, ничего не говоря, пока Люмине постепенно успокаивается и допивает свой чай. Дилюк не против. По-настоящему спокойных моментов в компании немного, но они самые настоящие. Он не сделал себе выпивку, поэтому находит занятие в том, чтобы просто наблюдать за Люмине. Хотя он старается не смотреть, его случайные взгляды обнаруживают как вялые движения, так и медленно проясняющиеся глаза. Она эфирная. Когда она, наконец, допивает свой чай, он говорит, рассеянно беря ее наручи, чтобы сосредоточиться. Они совсем не царапаются и не режут, несмотря на ее ежедневные бои. «Мне не чуждо горе. Для близких, человека, которым я был раньше, ситуаций, с которыми я столкнулся. Я скажу вам сейчас, что я не очень хорошо справляюсь с этим, но я понимаю.  «Горе нелогично, Люмин. Возможно, вы скорбите о том, кем она когда-то была, о том, кем стала, о оборвавшейся жизни. Возможно, вы скорбите о собственной потере невинности или по какой-то другой причине. Что бы ни случилось, вам не нужно извиняться. Ни мне, ни кому-либо еще».  Он протягивает руку и касается ее запястья, наконец, глядя в ее покрасневшие глаза. «Люмине, ты самый добрый человек, которого я знаю. Иногда кажется, что ты в одиночку взваливаешь на себя боль всего мира. Но тебе позволено оплакивать. Тебе позволено чувствовать себя беспомощным. Вам может понадобиться время, чтобы пройти через это или даже полностью отказаться от всего этого». Слезы снова текут, и он протягивает руку, чтобы вытереть их платком. Она позволяет ему, но почти не реагирует на его прикосновения. Закончив, он благоговейно заправляет прядь золотых волос ей за ухо, клянясь: «Я буду рядом с тобой, что бы ты ни выбрала». Она сжимает его руку обеими своими и наклоняется к ней. Дилюк едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть от неожиданности. Она смотрит на него и дает водянистую улыбку. — Спасибо, — шепчет Люмин. Не в первый и не в последний раз Дилюк поражен ее силой. Порой кажется, что весь мир против нее, но она все равно держится. Для него большая честь, что ему позволили увидеть ее самый уязвимый момент, ее самые сокровенные чувства. Это доверие. . . Он обхватывает ее другую щеку. "Не думай об этом. Ты невероятна, Люмин. Ты заслуживаешь целый мир, поэтому я дам тебе все, что смогу».  Он опускает руки, когда она кивает, и некоторое время смотрит на ее заплаканное лицо. Она молчит, помешивая чай, но кажется более настоящей, чем раньше. Слезы прекратились, и ей стало легче дышать. Свет свечи кружится на ее лице, как чай в ее кружке. Он моргает, и требуется усилие, чтобы снова открыть глаза. Тепло комнаты давит на него, как одеяло, и мирная тишина кажется на этот раз идеальной кроватью для сна. Он стряхивает усталость и встает, чтобы заварить себе чашку чая. Не стоило отказываться от Люмине. Воск свечи продолжает таять, пока они потягивают чай, пока, наконец, Люмин не помешивает и не собирает чашки. Заглушая его протест, она кладет их в раковину и оборачивается, предвидя улыбку на своем лице.  — Уже поздно, не так ли, мастер Дилюк? Мне кажется, я несколько раз видел, как ты засыпал. Он качает головой. «Действительно так и есть. Ты сможешь уснуть?» Он предлагает ей свою руку. Она принимает это, и он начинает провожать ее в ее комнату. «Да, я думаю, что буду. А ты?" "Ты . . . раньше не ошибался». Затем она смеется, всего пара вздохов, но для него это лучший источник радости, чем что-либо в недавнем воспоминании. Он улыбается. Они останавливаются у ее двери, и любому наблюдателю может показаться, что двое страдающих бессонницей встретились, вместе долго гуляли и снова вернулись уставшими. И действительно, не так ли это было? Тем не менее, с плеч Люмина и, в меньшей степени, с его собственных скинула видимая тяжесть. Они стоят там, ее рука упирается в его локоть, пока она не встретится с ним взглядом. Ее голос мягкий: «Спокойной ночи, Дилюк». Она не прерывает зрительный контакт. — И спасибо за ваши слова. — Спокойной ночи, Люмине, — бормочет он. Они смотрят друг на друга еще мгновение, прежде чем он поворачивается, чтобы уйти. Он ослеплен звездной славой. "И благодарю вас."