Воды?

— воды? — откажусь. он пропустил ее в узкую комнату, в центре которой был размещен тяжелый стол и два одиноких стула. ему иногда казалось, что комнаты для допросов выбирают психи, потому что даже ему было тяжело дышать в окружении серых холодных стен, которые в скудном унылом свете ламп дарили ощущение неизбежности, словно его закинули на самое дно отчаяния, отрезая от реального мира и всего того, что происходило за пределами душной сырой коморки. он видел ее фигуру, обтянутую в бархатную ткань черного платья, доходящего до колен: разрез на правой ноге, узкие туфли на тонком каблуке и иссиня-чёрные волосы, подобранные в тугой конский хвост. ее тело не источало ни скованности, ни страха, ни напряжения, которое испытывают люди, ступая за порог убежища фбр. она вела себя так, словно зашла к супругу в рабочее время, либо же вернулась к себе домой, и даже зрители, собирающиеся возле широких окон, чтобы следить за ходом допроса, ничуть не смущали ее. для нее все это будто декорации или кино, где ей отведена главная роль. с грацией кошки они заняла положенное ей место, откинулась на спинку стула и расслабленно сцепила руки в замок на поверхности стола, не смущаясь разбросанных снимков убитого мужчины со всех возможных ракурсов. ее тонкие запястья с тяжелой цепочкой закрыли обзор на фото изувеченного бывшего судьи города, головной мозг которого после отравления с хирургической точностью извлекли из черепной коробки и поместили на его место сердце. это и близко не стояло с почерком подражателя, но некоторое буквы шрифта этого убийства были на него похожи. уилл стоял и просто смотрел на женщину, не в силах дышать воздухом, пропитанным сладким ароматом ее парфюма, сырости и еще чего-то такого необъяснимого, словно снимки были способны источать аромат крови и полуразложившегося тела. приподнимая оправу очков, устало потер переносицу, жалея, что не глотнул горсть таблеток перед таким затяжным процессом. его словно кругами водило — допрашивать женщин никогда не составляло труда, ведь все они были для него на одно лицо, теряя пол и очертания. убийца был убийцей. до этого самого дня. она плохо на него влияла, ему не хватало воздуха, словно легкие вмиг заполнились вязкой тягучей жидкостью, которую он не в силах был вытолкнуть из своего организма. тем временем люди за окном требовали от него дальнейших действий. — когда вы в последний раз спали, уилл грэм? — голос приглушенный, с легкой растяжкой, словно она не говорила, а наслаждалась каждой буквой, делая жирный акцент на его личности, известной всем в этом городе и за его пределами. — или правильнее будет сказать «профессор грэм»? — здесь вопросы задаю я. вы подозреваемая. советую не растрачивать силы на бесполезный треп, мисс моро. вы здесь надолго. поэтому устраивайтесь поудобнее. — о, ради всего святого. такое мог сделать только опытный хирург. он усмехнулся. хорошая попытка, но он был значительно умнее, потому что сейчас был в своей тарелке. в отличие от нее. — да, мисс моро. или любитель, который ушел с четвертого курса медицинского университета, так и не став врачом, потому что у него случился приступ и он покалечил нескольких студентов. а затем его исключили и упекли на год в лечебницу. вам сказать ее название или вы сами мне поведаете? — если человек способен на такое зверство, значит, его подтолкнули более чудовищные события. я не сожалею, мистер грэм. мои действия были продуманы и выверены. и это не было импульсом, или сбоем в коре головного мозга, а на бумаге можно написать все, что угодно, — она пожала плечами и на мгновение потянула нижнюю губу вглубь чувственного рта. на корне своего языка он ощутил горечь. вивьен моро была настоящей психопаткой, лишенной каких-либо эмоций и чувств. впервые он споткнулся, пытаясь распутать клубок. погружаясь в силу своих мыслей, проецируя события той ночи, когда произошло убийство, он видел только смазанную картинку, которую его воспаленный мозг воспроизводил на повторе: комната, мужчина, обнаженные красивые бедра женщины и темнота. впервые он не мог обличить события, узнать мотивы, прочитать ее по жестам тела — она словно замуровала разгадку в крошечные фрагменты одной картины и разбила ее на мелкие части, разбрасывая по всему миру, чтобы он не смог отыскать их. уилл был не из сдержанных. он был противоположен. эмоциональный, со своими чертями в голове, с кошмарами и помешательством. он глотал таблетки, которые делали солнечный свет ярче и притупляли приступы лунатизма, он пытался как можно дольше задержать в себе человека, не позволяя ему обернуться в монстра. и если бы не все эти люди за пределами этой комнаты, он бы сковал ее руки наручниками и трахнул прямо не столе. может, тогда ему удалось бы распутать эту головоломку. нить за нитью. — чем больше вы будете упрямиться, тем больше пробудете здесь. вы ведь понимаете это? — так я уже преступница? джек постучал указательным пальцем по стеклу, давая сигнал затормозить. он был слишком правильным и компетентным в своих обязанностях. джек считал, что каждый имеет право на адвоката, раскаяние и второй шанс. он был убежден, что пока все факты не будут раскрыты, никто не смеет клеймить подозреваемого столь громким существительным. уилл же был другого мнения. но остановился. подошел ближе к столу и уперся в него ладонями, склоняясь к ней. — зачем эти игры, ви? ты ведь за это боролась в ту ночь? ты хотела правосудия. почему? так где же твое сердце и смелость признать собственное поражение, как тогда, на четвертом курсе? скажи, они сильно кричали? она улыбнулась, обнажая ряд белоснежных зубов, смотря на него снизу вверх и ничуть не ощущая опасности — только извращенное больное возбуждение от происходящего. — многие люди желали ему смерти. он работал ради наживы, а не ради правды. скажите, уилл, вы тоже здесь ради этого, или же это просто попытка сделать менее заметными шрамы на своем теле? — на вашем теле куда больше шрамов, мисс моро. — вы ничего не знаете обо мне, — она понизила голос, а в следующий миг четко и громко произнесла: — я не отвечу ни на один вопрос, пока все эти глазеющие ждут, когда я скажу то, что им хотелось бы слышать. она словно прочла его мысли, но он не мог позволить себе остаться с ней наедине, иначе у него отнимут шанс не совершить фатальную ошибку. если бы только джек знал, как трудно уиллу с каждым днем все больше контролировать себя, но он счел это ее правом, поэтому жестом указал всем разойтись по своим местам. от волнения стало душно. — вы не бог. — мы все подобие бога. ведь если бы бог не любил убивать, все мы обрели бы бессмертие. но никто не дал нам такую привилегию. она поднялась, и стук ее каблуков отлетел от стен, вынуждая уилла поморщиться от напряжения, не в силах больше делать вид, что все под контролем. он стоял одной ногой на начале конца и был готов в любой миг сигануть туда. женщина приблизилась, и он практически перестал дышать. ее аромат проник в легкие, и те отозвались неприятными иголками. пальцы ее потянулись за наручниками в кармане его пиджака. цепи звякнули, перекатываясь и ударяясь боками. он на мгновение закрыл глаза, ведя обратный отсчет, чтобы отвлечься от желания разорвать ее прямо здесь и сейчас. без разбирательств и выяснений. она доставила ему слишком много проблем и, чем чаще он допрашивал ее, задавая ряд одинаковых вопросов, тем больше она влияла на него. да, он определено был внушаем. — они очень сильно кричали. но они заслужили. каждый удар канцелярскими ножницами был аккуратен и точен. каждый был расплатой за определенное отношение ко мне. думаешь, я всегда была такой, как сейчас? — ее шепот резал слух сильнее, чем если бы она кричала. — заткнись. я все равно распутаю это дело. ты просто женщина, а не чертов неуловимый призрак. и если это сделала ты, то богом клянусь, ты навсегда останешься в смертельной рубашке. белый тебе будет к лицу. жестко взяв ее руки, он сковал запястья в наручники, а затем подтолкнул ее к столу, вынуждая пошатнуться на своих высоких каблуках. ему было плохо. ужасно плохо. до тошноты плохо. он ненавидел ее, чувствовал презрение и вместе с тем зачем-то ощущал сострадание и некий налет больной влюбленности. не в ее длинные ноги, точенную фигуру, красивые глаза или чувственный рот, а в ту силу, которую она пробуждала собой. он с цепи срывался. она мешала его работе. он хотел поскорее закрыть это дело, но знал, что джек не оставит его в покое. — ты никогда не узнаешь правду, уилл. ведь ты не бог, — посмеялась она над ним, она даже с зафиксированными за спиной руками, цепочкой пристегнутыми к специальному кольцу на столе, выглядела бросающей ему вызов. — ты права. я не бог. задержав ее на одном месте, прижатой ягодицами к столу, он впился в ее губы кусающим поцелуем, сталкиваясь с ней зубами. больно и неприятно. руки потянули края платья, сминая его к талии, кружево белья обожгло пальцы. ее красная помада оставалась на его губах, вынуждая поцелуй принять окрас крови, металла, сладости вишни и ярости. она тяжело дышала, замерев, желая отстраниться, словно передумав, но он уже принял правила ее игры, хватая пальцами за подбородок и сжимая его. — ты чудовище. самое настоящее чертово чудовище. монстр. — какого это понимать, что ты сам склонен к садизму, который столько лет прятал в себе и отрицал? он сильнее сжал ее бедра, стараясь причинить как можно больше боли. если это не правосудие, то что? у нее действительно был шрам на тазовой косточке, уходящий к низу живота. он провел по нему большим пальцем, надавливая. — садизм — это механизм, который, запустив хотя бы раз, невозможно остановить, не сломав рычаг. и я тебя сломаю. пальцы коснулись ее затылка, сердце пропустило удар и, кажется, сейчас ему не нужны были таблетки.