Punishment Due

Дэйв в таком состоянии, в каком я никогда не видел его раньше, но это далеко не первый раз, когда мне приходится иметь дело с пьяным Мастейном. Возможно, тот факт, что я уже давно сохраняю трезвость и намерен оставаться таким, усиливает опыт. В любом случае, он словно большой ребенок, лежит на диване, как дохлая рыба, и истерично хихикает над собственными шутками. Для Дэйва есть только два вида опьянения: буйный пьяница, бьющий всех и каждого, кто бросил на него странный взгляд, или под кайфом, витающий высоко в облаках, как воздушный змей, расслабленный малыш, нуждающийся в постоянном присмотре взрослых. Сегодня я оказался с малышом Дэйвом, что, по сравнению с первым, гораздо лучший вариант. Он лежит на животе, огромный диван в шикарном номере-люкс в отеле, вместо старого, заляпанного жиром двухместного кресла в нашей старой квартире. Его длинные ноги торчат над подлокотником, руки сложены под подбородком, голова приподнята, чтобы изучать меня мутными, остекленевшими карими глазами. На лице у него самая глупая ухмылка, всё ещё вроде полунасмешки, но более мягкая. Немного покачивая ногами, он хихикает, и я закатываю глаза. Я действительно должен наказать его, так или иначе. Punishment due, какая ирония. И тут мне во мгновение приходит в голову прекрасная идея. Но я не могу воплотить её, наверное? Его глаза закрываются, и мой краткий миг колебаний проходит быстрее, чем он появился. Что с того, что он не в том состоянии духа? Сейчас самое подходящее время поймать льва, пока он не зарычал. Я хватаю один из его музыкальных журналов, которые он небрежно разбросал по всему номеру, и подхожу к нему. Он не реагирует, просто напевает себе под нос какую-то простую мелодию, которую я не узнаю. Его кудри падают на лицо, как вуаль из красных, медных и золотых цветов. Он такой красивый и спокойный. Я не могу не улыбнуться. Затем я вспоминаю, что собирался сделать, и опускаюсь на диван с такой легкостью, какая только возможна, с его ленивым телом, занимающим всё пространство. Он, однако, поднимает ноги, его бёдра простираются через мои и открывают мне прекрасный вид на его маленькую задницу, всё как я и надеялся. Он одет в черную майку и синие джинсы с высокой талией, слишком тонкие и облегающие. На этот раз нет нижнего белья, отмечаю я, поскольку не могу заметить очертания ни трусов, ни боксеров. Это может оказаться даже проще, чем я себе представлял. Я прижимаю одну руку к его правой ягодице, ощущая круглый изгиб. У него не самая большая или сочная задница, но она упругая и подтянутая. Я облизываю губы, уже мысленно представляя, как будет выглядеть бледная кожа, когда она припухнет, окрасится в пунцовый, глубокий оттенок красного. Я нежно сжимаю его, потирая и проводя большим пальцем по стороне бедра. Он мурлычет и толкается вверх. Я так и знал. Одно прикосновение, и он становится податливым в моих руках. Люди могут подумать, что он доминирует в постели, но это далеко не так. Конечно, он может засунуть свой член в меня, но трахаю его я. Я держу нитки, бразды правления, а он покорно подчиняется. Я говорю ему, как быстро или медленно двигаться, когда кончать, где трогать. Когда целовать, а когда кусать. Я приказываю, а он делает то, что я хочу. Он очень нежный и ласковый, и такой заботливый. Он никогда никого не обидит просто так, во всяком случае, ему наоборот нравится, когда я причиняю ему боль. Когда я кусаю, царапаю или щипаю его, он сходит с ума. Положив журнал на его икры, я тянусь к его талии, чтобы расстегнуть пуговицу и молнию. Он ничего не говорит, но то, как он приподнимает бёдра, даёт мне понять, что он согласен. Он нетерпеливо выгибает спину, когда я стягиваю штаны, ткань сползает чуть ниже его бледных ягодиц, обнажая круглые полушария. Я чувствую, как мой рот переполняется слюной при виде этого зрелища, а руки чешутся от желания хорошенько отхлестать его. Но я хочу сделать это тогда, когда он меньше всего этого ожидает. Сейчас слишком рано. Опустившись обратно мне на колени, как верная собака, полностью доверяя мне, он тяжело выдыхает. Я чувствую, как его член упирается в моё бедро, уже проснувшийся и готовый к игре. Моя рука возвращается к его заднице, пальцы гладят чувствительную кожу, и он вздрагивает. Когда я провожу кончиком пальца по складке между бёдер, он хрипит и раздвигает ноги, пытаясь дать мне лучший доступ. Как мило, он думает, что сейчас я собираюсь трахнуть его пальцами. Подумай ещё раз, Мастейн. Я погружаю кончик указательного пальца между ними, провожу им по его сжатому отверстию один раз. Дважды. Трижды. Каждый раз мышцы его бёдер напрягаются, и вход подергивается в предвкушении. Когда я коротко надавливаю на него, он раскрывается и расцветает для меня, как бутон розы. Я знаю, что он предполагает, когда я убираю палец. Он думает, что я облизываю его, делая влажным для него. Его грудь вздымается, и я вижу, как сквозь обтягивающую хлопковую ткань проступают лопатки. Он выглядит так хорошо, с приподнятой в воздух талией и лицом, зарытым в руки, густые рыжие кудри рассыпаются по рукам и свисают на край дивана. Но если он хочет этого, придётся подождать. Сегодня в меню кое-что другое. Погладив его в последний раз и услышав его довольный вздох, вместо этого я беру журнал, который отложил в сторону. Плотно сворачиваю его в трубку, пару раз слегка постукиваю им по ладони, чтобы убедиться, что он подойдет. Так и есть. Сдвинув рукой его майку вверх и обнажив молочно-белую кожу его поясницы, я кладу свободную руку на впадинку чуть выше его маленькой симпатичной попки, чувствуя, как он мягко прижимается к моей ладони. Кожа влажная, должно быть, ему так жарко. Мне нравится, когда я его возбуждаю, и я чувствую в воздухе его запах. Мы всё ещё не разговариваем, в этот момент слова не нужны. Но, Боже, его ждет сюрприз всей его жизни. Я поднимаю руку и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Задерживаю дыхание. Я никогда не делал этого раньше, ни с ним, ни с кем-либо ещё. Что, если он разозлится? Конечно, от Дэйва легко убежать, но что будет завтра, когда он уже не будет под кайфом? Выбросив из головы настойчивые мысли, я крепче сжимаю журнал и резко опускаю его вниз. Громкий удар эхом разлетается по комнате, его тело взлетает вверх и почти бьётся об меня, но я удерживаю его рукой на спине. Он стонет и извивается бёдрами, но не пытается оттолкнуть меня. Он не протестует, и я мгновение любуюсь розовым силуэтом, проступающим на коже кремового цвета. Моя рука снова поднимается вверх, и я наношу второй шлепок, чуть сильнее. На этот раз он задыхается, но я вижу, что он изо всех сил старается не двигаться. Он хочет быть мужчиной и принять это, и я верю, что даже в таком состоянии он догадывается, почему заслужил хорошую порку. Я бью ещё раз, целясь ниже. Энергия отдается в моей голове, от её прилива сознание плывёт. Я чувствую, как тепло разливается в моей промежности и по лицу, наблюдая, как журнал опускается снова и снова. Его щёки меняют цвет, когда на них появляется румянец. Я думаю, что нахожусь на десятом или одиннадцатом ударе, когда он выгибается, поднимает задницу вверх и издает мычащий звук, тело извивается. Клянусь, я никогда не слышал от него таких звуков удовольствия, но теперь, когда я знаю, как их вызвать, я собираюсь извлечь из этого максимум пользы. Я наношу ещё пять шлепков, быстро и без перерывов, и каждый раз его тело содрогается. Его член уже твёрдый, он тычется в меня и впивается в бедро. Значит, ему это нравится. Приятно это понимать. Я не должен удивляться, но всё равно, довольная улыбка закрадывается на мои губы. Идеально. Выкинув журнал за плечо, я наклоняюсь к дивану и нежно целую больное место на середине его правой булки. Под моими губами его кожа пульсирует, жарит, и я пользуюсь случаем, чтобы прикоснуться к ней. Она покрыта пятнышками едва заметных веснушек, и меня завораживает этот замысловатый узор. Он снова одобрительно гудит. Дэйв никогда не был очень громким в постели, но он всегда был отзывчивым. Очень, только больше физически, чем устно. Моя рука на его спине теперь потирает круговыми движениями, мои мозолистые пальцы прослеживают каждый маленький бугорок его позвоночника вплоть до копчика и погружаются в ложбинку меж бёдер, а затем снова уходят в сторону. Я слышу, как он пыхтит через открытый рот, дыхание быстрое и неровное. Я собираюсь сжалиться над ним, но сначала настало время для разговора. Выговора. Пришло время мне изложить суть дела, а ему впитать её, как губка. Так уж мы устроены: я устанавливаю правила, а он соглашается жить по ним. Несмотря на это, он умудряется нарушать их слишком часто. Наклонившись, я приближаю свое лицо к его лицу настолько близко, насколько это возможно в данной позиции, и прижимаюсь целомудренным поцелуем к изгибу его обнажённого плеча. — Почему, ты думаешь, я это делаю? — пробормотал я, почти воркуя. — Потому что я... плохо себя вел, — почти сразу же отвечает он, его голос низкий и хриплый. — Ты сожалеешь? — спрашиваю я, на этот раз отвешивая новый шлепок. Он вскрикивает, прежде чем ответить, дико кивая головой: — Да… — Насколько сильно? — надавливаю на него я, и снова шлепаю, на этот раз так сильно, что моя ладонь горит. — Правда п-пиздецки сильно, — вздыхает он, и я понимаю, что добился от него того, чего хотел. Выпрямившись, я решаю, что хватит, любуясь своей работой и тем, как отпечатки каждого из моих пальцев гордо красуются на белом холсте. Я засасываю указательный и средний пальцы в рот, убедившись, что они стали влажными и мокрыми, капают слюной, когда я позволяю им выскользнуть с громким хлюпом. Дэйв бормочет что-то бессвязное, дрожа от предвкушения. Мои пальцы возвращаются к его маленькой дырочке, и я знаю, чего он хочет. Ему нравится такая стимуляция гораздо больше, чем он когда-либо хотел в этом признаться. Из стыда или конфиденциальности, я не знаю. Я не предупреждаю, прежде чем ввести оба пальца в его вход сразу, растягивая его одним движением. Его дыхание сбивается, бёдра вздымаются, но я знаю, что он выдержит это. Я знаю, что ему нравится, когда немного больно, это его ещё больше заводит. Я не вижу его лица, но мне это и не нужно. Я и так знаю, что его верхняя губа сжата в фирменном рычании, а глаза закрыты. Он так великолепен, когда подчиняется мне таким образом, позволяя мне взять инициативу в свои руки и владеть им. Я медленно вытаскиваю пальцы почти до конца, а затем ввожу их внутрь, неторопливо двигаясь. Он снова извивается, и я понимаю, что он молча умоляет меня найти его особое место. Я улавливаю звук шевелящихся губ, несмотря на беззвучные движения. Кто я такой, чтобы разочаровывать его?  Как и много раз до этого, я слегка сгибаю пальцы и тру их о небольшой бугорок, который нащупываю, и с удовольствием слышу его рычание. Я снова всё делаю правильно, чередуя круговые движения, вверх-вниз и из стороны в сторону. Он практически дрожит, мои ласки доводят его до предела, и он раскачивает бёдрами, его твёрдость целенаправленно трётся об моё бедро. Он оставляет мокрые следы, как обещание того, что будет дальше, но я не возражаю, всё, что приносит ему облегчение, для меня золото. Без каламбура. Я надавливаю изо всех сил на нежную точку, и он напрягается, как тетива лука. Я знаю, что это сигнал, я знаю, что он на грани. Схватив его клубнично-блондинистые локоны, я дёргаю его голову вверх, шипя низким и опасным тоном. — Лучше тебе, блядь, кончить для меня, Мастейн, — требую я, делая слишком грубый, слишком резкий толчок в его точку. И он делает это, как и было приказано. С гортанным, звериным рыком, за которым следует мягкое урчание, я чувствую, как его бёдра напрягаются и теплая влага просачивается сквозь ткань моих собственных джинсов. Я знаю, что я тоже твёрдый, мой член пульсирует, но дело не во мне. Речь идёт о том, чтобы поставить его на место и сделать это так, чтобы он никогда об этом не забыл. Я успокаиваю его, поглаживая спину, слушая, как затихает его тяжёлое дыхание. Это то, ради чего я живу. Я живу, чтобы побеждать, и Дэйв Мастейн — мой приз.