Любящий мальчик и мужчина, что не смог защитить.

Серые стены кабинета убивали последние капли хорошего настроения. За окном было светло, солнце светило слишком ярко, аж в глазах рябит. На парте валяется лишь телефон да серьга, выпавшая из уха на лестнице с толпой народа. В одном помещении целых тридцать человек, практически все тупо пялятся в экраны гаджетов или в окно. Кто-то спит на парте, а кто-то обсуждает его. Он. Сал Фишер. Классный руководитель их балагана. Профессор Фишер. Черт. Голубые волосы, обычно заколотые крабиком сзади, протез на все лицо, проницательные лазурные глаза и чёрный лак на ногтях так сильно отпечатались в голове Джонсона, что тот и заметил, как влюбился. Влюбился в этот низкий рост, чуть сгорбившуюся походку и татуировку на шее – рисунок игровой приставки Super Geer Boy. Что она значит? Он так и не раскрыл эту тайну после многочисленных вопросов. – Всем доброе утро, – бросает он на лету, заходя в кабинет. – Как вы все знаете, сегодня последний учебный день. Ваше изначальное расписание... я выторговал у директрисы возможность провести вам только классный час и отпустить по домам. Все вокруг сразу закричали от радости, а две какие-то девочки кинулись профессору на шею. Ларри сжал кулаки от злости. Когда Фишер притянул их ближе за талии, Джонсон тихо рыкнул. Звук потерялся в воплях остальных. Одна девчонка настолько обнаглела, что немножко приподняла протез преподавателя и чмокнула его в щеку. Шатен встал и вышел из кабинета, бросив на ходу «Я в уборную». Хотелось бить стены и кричать. Кричать, чтобы сорвать голос. Но парень просто сел на подоконник, достал из кармана маленькую записную книжку и огрызок карандаша и начал рисовать. Линии плавно сплетались между собой, а сквозь тёмную паутину грифеля проглядывался... голубой цвет. Или это просто обман зрения. Глаза сквозь прорези протеза смотрели ласково, так, как он на Джонсона никогда не посмотрит. Тату на шее скрывал ворот чёрного бадлона, а серёжка-крестик выглядывала из под копны волос. Прошло минут десять, больше задерживаться нельзя, да и не хочется. Есть только желание глянуть на любимого классного руководителя не на бумажке, а в живую. Понаблюдать за бегающими глазами, жестикуляцией рук... Заходя в кабинет, Ларри сначала вообще не понял куда попал. Весь класс что-то кричал, пока Сал молча пялился на свои руки. – Ну пожалуйста, ну снимите протез! – Ну мы же в последний раз видимся! – Ну профессор Фишер! Джонсон посмотрел на преподавателя. Тот явно чувствовал себя некомфортно. Пальцы сжимались в кулаки на долю секунды и тут же разжимались. Голова была опущена, а плечи подрагивали. Он явно не решался снять свое «лицо» перед большим количеством людей. У парня в груди что-то защемило. Обычно смелый, бодрый и решительный лев теперь выглядел беззащитным котёнком, на которого напала стая коршунов. Хотелось крепко прижать его к себе и не отпускать, пока птицы не улетят. Ларри был смелым подростком, только вот... разница в возрасте сильно подбивала его уверенность. Преподаватель старше его на восемь лет, к нему нельзя было подойти, как к сверстнику, похлопать по плечу и обсудить новый альбом «Смысловой фальсификации». Он другой. Он старший. Он главный. Сал никогда не показывал себя, как властного чувака с чувством доминирования. Нет, он всегда говорил, что он старается быть на нашей волне, что разница в возрасте для него ничего не значит. Но вряд-ли он встречался с человеком, что на восемь лет его младше. Да для него Ларри ещё в погремушки играть должен! Джонсон молча подошёл к преподавателю и положил руку на его плечо. Тот незамедлительно обернулся. При виде страха в голубых глазах у парня сердце сжалось. – Если Вы хотите, я заткну их всех раз и навсегда, – наклонившись ближе к преподавателю, прошептал Джонсон, краснея. Фишер лишь кивнул. Робко и неуверенно, будто осознавая и секундно ненавидя себя за эту слабость. Желание обнять этого котёнка все росло, но Ларри лишь сжал его плечо и кивнул. – Хватит! Человек сказал нет! Ещё раз заикнетесь о протезе и я зубы вам выбью! Понятно?! – тридцать человек мгновенно смолкли. – Профессор Фишер, а может все же снимете протез? – чёртов Тревис с последней парты, что постоянно клеится к Салу. Джонсон молча отпустил преподавателя и подошёл к дерзкому блондину. Тот даже ухом не повёл. А в следующую секунду не успел даже пискнуть. Тревис вместе с разбитой губой и кусочком зуба полетел назад. Джонсон вытер несколько капель крови с костяшек о футболку и вернулся за спину преподавателя. Именно сейчас, стоя за его спиной он почувствовал себя тем, кого не стоит воспринимать за ребёнка с погремушкой. – Тревис, сходи в медпункт, я подойду туда через пару минут, – сказал Фишер чуть дрогнувшим голосом. – Ларри, выйди из кабинета, я с тобой поговорю минутки через три, хорошо? – спросил тот, хватаясь за листок и ручку, до этого лежавшие на столе, как за спасательный круг. – Да, без проблем. В голове промелькнула мысль, что после этого профессор и видеть его не захочет. И прежде чем парень успел её отогнать, она подбила его на поступок. Хороший или плохой, шатен не знал. Тонкие пальцы выудили из кармана джинс записную книжку и тихо положили её на стол преподавателя. Не прошло и трех секунд, как Джонсон выбежал из кабинета. Уши горели со стыда и предвкушения. В мыслях крутились воспоминания о тех рисунках, что там запечатлены. Ларри лезет в карман, чтобы посмотреть на одну вещь, только вот... её там нет. Нет вырванной страницы из блокнотика и приколотой к ней новой парой сережек. Эти серёжки парню подарил Сал на его день рождения. Каждый год Фишер дарил каждому из класса какую-то мелочевку в их дни рождения на память. Кто-то с удовольствием носил подарки, а кто-то выкидывал или передаривал. У Ларри дома есть отдельная коробочка под эти подарки, которую видел только он. Эти серьги не в коробке просто потому, что они необычные. Это дорогая бижутерия, одна из самых дорогих в городе. Тогда, после уроков он подходил к преподавателю, чтобы узнать сколько он за них должен, кидая украшение на стол. Фишер взял его за руку и вложил туда серьги, закрыл ладонь в кулак и поцеловал костяшки пальцев, прошептав, что если Джонсон ещё раз подойдёт к нему с этим вопросом, он выдерет все его тёмные волосы. Серёжки с тех пор никто так и не надевал. Первой мыслью было, что Ларри оставил рисунок в уборной. Рванув туда, он чуть не сбил с ног Миссис Пакертон, пару ребят помладше и Тревиса, выходящего из кабинета медсестры. В уборной клочка бумаги не оказалось, он даже мусорку проверил, хотя было и мерзко. Стало страшно. А если Сал увидит? Если посчитает, что он псих, позвонит родителям и шатена направят в психушку? Если видеть его не захочет? – Джонсон! Ты где? – доносится голос Фишера из коридора. Он называет всех учеников по фамилии. Всех учеников, но только в пределах школы. На дополнительных, при случайной встрече и так далее по списку, он обращается по именам. И каждое «Ларри» впечаталось в сознание будто намертво. Ларри молча побрел обратно, спрятав дрожащие руки в карманы. Сейчас ему отрубят бошку. Или отправят эту бошку лечить. Или приложат эту бошку о батарею. Сал выглядел спокойным в момент, когда Ларри подошёл к нему. Вроде безопасно. – Вот, ты, наверное, обронил, – Фишер протянул парню бумажку, – ты красиво рисуешь. Заберёшь блокнот на моем столе когда захочешь, кабинет всегда открыт. – Я не захочу. Это мой Вам подарок за все те подарки, которые Вы мне дарили. И да, это я обронил... В-вы не смотрели? – с надеждой спросил парень. – Извини, – искренне, по-настоящему. В Ларри что-то рухнуло. Одно слово так много сказало. – Я посмотрел... Единственное, что могу сказать, так это то, что твои чувства взаимны, – сердце совершило кульбит, – А теперь мне пора, скажи остальным, что урок окончен. Фишер развернулся и ушёл куда-то в сторону медицинского пункта. Джонсон лишь глупо улыбнулся ему в след. *** – Ларри! Ты чего до сих пор здесь? – спросил преподаватель, выходя из кабинета медсестры. Парень провел всего лишь два часа в коридоре, чего орать-то... – В-вас жду, – шатен запнулся от волнения. – Меня? Что-то случилось? – действительно, ты же всего лишь сказал, что влюблен в Джонсона, совершенно ничего. – У меня к Вам в-весьма странная п-просьба... – Сал успокаивающе положил руку ему на плечо. Стало не так страшно, – М-можно я сегодня у Вас п-переночую? Ларри вспомнил Лизу. Его мама – прекрасная женщина, но... у неё иногда едет крыша. Как и у всех людей. «Ну, у каждого свои заскоки» – подумал парень, когда увидел мать, колотющую посуду о стены. Тогда Джонсону было десять. Это случилось ещё в бабушкином доме, незадолго до переезда в подвал апартаментов. До этого семья Джонсонов в полном составе жила на пятом этаже, а теперь... Всё началось со случайно разбитой любимой отцовской чашки. Тогда у Лизы внутри что-то перемкнуло, и она начала остервенело колотить посуду о стены и пол, выкрикивая оскорбления в адрес мужчины. Маленький Ларри сбегал к Эшли, она была старше его на шесть лет. Они пили чай, разговаривали, рисовали и смотрели телевизор. Было весело. А сейчас сбегать было некуда. Только врубать металлику на полною в наушниках и вставать перед мальбертом. Мама забирала каждый рисунок, что нарисовал сын во время её срывов. Говорила, что это позволяет ей не скатиться до уровня селфхарма и самоубийства. Очень хотелось убежать. Чтобы в тепло, в ласковые объятия, тёплый плед и старое кино по телевизору. Эшли, возможно, его и не помнит, в апартаментах молодёжи не так много, да и все какие-то наркоманы да алкоголики. Приходилось шляться по улице пока светло, а по темноте идти в домик на дереве. Его крепость одиночества. Его пристанище. – Да, конечно, ты мог даже не спрашивать, мой адрес же у тебя есть... – Голубые глаза смотрели ласково, по-отечески. – С-спасибо... – парень невольно всхлипнул. Сал молча взял Ларри за руку, закинул его портфель себе на плечо и повёл того к выходу из школы. Его ладонь была мягкая, бархатная. Только пальцы грубоваты – преподаватель часто говорил о своей пристрастии к гитаре. Длинные пальцы с редкими кольцами мягко, ненастойчиво сжимают руку шатена, на что тот внутренне визжит, как восьмиклассница перед лучшим учеником школы. Преподаватель усаживает парня на пассажирское переднее сидение и вскоре сам садится за руль. Ларри тянется рукой опять к его ладони, но тот притягивает его к себе за талию. Джонсон утыкается носом в крепкое плечо. Всё, что копилось долгие месяцы... вырывается. Мысли о невзаимной любви, срывы матери, незажившая рана от ухода отца, сегодняшние переживания – все выходит вместе со слезами. В этот момент Ларри снова сравнивает себя с ребёнком. Взял и разрыдался. И ладно бы маме в плечо, другу, подруге, а тут ему... Он разрыдался в плечо Салу Фишеру! – Тише, тише, слишком много эмоций, – шепчет старший, поглаживая парня по спине и целуя того в макушку. – П-прости, – всхлипывая, тихо говорит Джонсон. – За что? – искренне не понимает Фишер. – Взял и разрыдался при тебе, как маленький, – шатен отстраняется, боясь заглянуть в чужие глаза и увидеть там осуждение за свою слабость. – Ларри, солнышко, – парень зарделся на этом прозвище, – Это не слабость, это обыкновенные эмоции. Поделись, почему ты плакал? Я могу как-то помочь? – Давай не здесь? Спать хочется, – после истерики слабость навалила, как снежный ком. – Спи, котёнок, – нежно, от всей души, с любовью... Джонсон молча отвернулся к окну, но уголки его губ все же поднялись. Сал завёл машину и они выехали с парковки. Ларри медленно начал засыпать. *** – Солнце, пора вставать, – ласковый шёпот у уха, – Я тебя на руках не дотащу, милый. Парень только улыбается, продолжая нежиться в сладком полудреме. Вставать совершенно не хочется. Хочется остаться в этом мгновении навсегда. – Родной, давай дойдём до квартиры и я нормально тебе постелю, м? Шатен промычал что-то нечленораздельное, но глаза все же открыл. Сал тут же отстранился от него, отчего Ларри чуть погрустнел. – Умничка. Давай, просыпайся и пойдём, – мужчина на полном серьёзе дал ему время на то, чтобы одуплить происходящее и растормошить сонный мозг. Не мужчина, а мечта. *** Сал отвёл Джонсона в свою спальню, а сам скрылся за дверью кухни. В его комнате все пропахло его парфюмом. На тумбочке покоились часы, копия его протеза, какие-то документы и... успокоительные? У него все в порядке? Раздеваться парень не стал. Преподаватель мог зайти в комнату в любой момент. Ларри перевёл взгляд на красную электрогитару. Фантазия будто назло подсовывала картинки, как Сал ловко перебирает пальцами по струнам и грифу. А ещё было интересно, что ещё умеют эти пальцы... У парня встал. – Солнышко, ты чего в проходе встал? – голос из-за спины заставляет вздрогнуть, – Тише, ты чего так пугаешься? – П-профе... – Можно просто Сал или Салли. – Э... Сал, т-тут прос-сто... – Ты сегодня слишком много нервничаешь. Давай попьём чай и ляжем спать, а? – Фишер обнял парня за талию, утыкаясь лбом меж острых лопаток. Джонсон почувствовал себя хорошо и неловко одновременно. – Хорошо, Сал. Можно мне в душ? – собственное возбуждение болезненно давило на ширинку джинс. – Да, иди конечно, – мужчина отстранился, лишив шатена тепла, – Возьми в шкафу вещи, я буду ждать тебя на кухне. *** Вы когда нибудь дрочили в хате другого человека? Нет? Попробуйте, адреналин повышает знатно. Ларри садится за стол. В помещении горит только торшер, свет мягкий и тёплый. Тишина нарушена только звоном кружек. – Ты не против, если я сниму протез? – смущённо спросил преподаватель, ставя чашки на стол. Он сам заговорил об этом. Сам! Даже уговаривать не пришлось! – Н-нет, что ты... – парень смутился. Щелк. Щелк. Глухой стук о поверхность стола. Лицо преподавателя было исполосовано шрамами. Несколько на скулах с каждой стороны, на лбу и шрам, будто перечеркивающий все лицо. На шрамике под глазом выступил небольшой гной, видимо, такие сильные повреждения плохо и неимоверно долго заживают. Джонсон не испытывал отвращения, лишь восхищение. – Не смотри так, пожалуйста, – тихо и неуверенно, с отведенным взглядом и поалевшими щеками. Смутился, – Мне неловко, когда ты чуть ли не с открытым ртом меня рассматриваешь. – Оу, – парень смутился и стал разглядывать налитый в кружку чай, – Прости, не подумал. Просто... Ты же первый раз снял протез в моем присутствии, вот я и засмотрелся... – Тише, солнце, все в порядке, я привык. Как у тебя дома дела? Как мисс Джонсон? – решил перевести тему преподаватель. – Мама... – Ларри тяжело взглотнул и отпил ещё чая, тянул время, – У неё... эти... у н-неё... Лёгкие горели огнём. Было невозможно сделать и вдоха. Протезник встал со стула, что противно заскрипел, подошёл к парню и развернул его на стуле в сторону. Сев перед ним на корточки, Фишер взял в руки его дрожащие ладони. – Ты можешь мне доверять. Если это слишком личное, я не стану настаивать, – медленно, будто с несмышленным ребёнком, – Ты сегодня очень много нервничаешь... Хочешь, я дам тебе номер своего психолога и капну успокоительного в твой чай? Я надеюсь, у тебя нет аллергии на препараты с волокордином? Джонсон лишь медленно кивнул. Он практически не слышал того, что ему говорили, – только отрезками «мне доверять», «не стану настаивать» и «психолог, успокоительные». Сал в тот же миг подорвался и рванул в спальню. Тело парня сковала крупная дрожь. В глазах темнело, а в ушах были лишь крики матери, треск посуды и захлопывающаюся за отцом дверь. «– Мразь! Гад! Как ты мог?!» «– Это ради вашего блага, сынок. Не говори матери.» «– Как ты посмел оставить меня одну с ним на руках?!» «–Скотина!» «–Ларри!» «– Джонсон, блять!» *** Парень очнулся в спальне преподавателя. В комнате было темно, только из приоткрытой двери падал свет из гостиной. В дверном проёме виднелась синяя макушка, склонившаяся над кипой тетрадей. Слышен скрежет ручки о бумагу, шелест страниц, недовольное цоконье и еле слышная вибрация от трясущейся ноги. Красивый набор звуков. В горле першит от обезвоживания. Джонсон старается не выдавать себя, сдерживать кашель, но все же сдаётся и палит сам себя. Сал тут же отрывается от тетрадки и идёт на кухню. Парню становится стыдно. Взрослый малый, а за ним ухаживают, как за мелким! Не хватало только сопельки подтирать! – Солнце, все в порядке? – Фишер отдаёт стакан, и шатен начинает жадно глотать воду. – Да, – на выдохе. Преподаватель садится на кровать рядом с парнем и гладит его по ноге через одеяло. В голубых глазах видно беспокойствие, анализ его состояния. – Поспишь ещё или выспался? Два часа ночи ведь... – Всё в порядке, я посплю ещё, не переживай. Только... можно одну просьбу? – почти умоляюще. Мужчина лишь молча смотрит заинтересовано, – Полежи со мной?... Парень ненавидит себя, когда Фишер ласково улыбается. Ненавидит, когда Фишер перекидывает ногу через его бедра и плюхается рядом. Ненавидит, когда Фишер притягивает его к себе и обвивает его талию руками. – Прости, – в полнейшей тишине собственный шепот звучит неестественно громким. – М? – Обычно дети просят маму лечь рядом, а я-то практически совершеннолетний... – Прекрати, – настолько раздражённо, что парень тушуется и грустнеет ещё пуще прежнего, – Сегодня у тебя был тяжёлый день. Тебе нужна поддержка, крепкое плечо, а рядом пока что только я. Вот ты ко мне и тянешься, как маленький ребёнок к матери. Но ты не ребёнок. Ты взрослый, которому в определённый момент понадобилась опора. У тебя нет опыта в подобном, поэтому ты тянешься к первому встречному. – Ты не первый встречный. – Да, я твой преподаватель, который оказался рядом и сейчас тебе треснет, если ты продолжишь считать себя ребёнком, – в подтверждение своих слов он несильно шлепает Джонсона по бедру, отчего тот охает. – Я люблю тебя, – шепчет на грани сна. Фишер лишь целует в макушку и сильнее стискивает в объятьях. Ответ «Я знаю» Ларри уже не слышит. *** Они встречаются уже месяц. Месяц! Лучший месяц в жизни Джонсона. Они начали встречаться чуть раньше выпускного, поэтому решились сразу две проблемы – пара на праздник и подготовка к экзаменам. В плане учёбы Фишер был все так же строг, но справедлив, а вот в плане романтики... Ларри помнит каждое свидание. Это было незабываемо. – Джонсон, мать твою! Мы такие уравнения в шестом классе проходили, ты издеваешься? – парень привык, что сейчас преподаватель на него накричит, а после извиниться и поцелует. – Извини... Фишер громко и устало выдыхает, а после начинает объяснять как все таки решить подобные задачки. Шатен слушает, внимает, понимает и, кажется, осознает насколько сильно он любит этого мужика. Поцеловать хочется до покалываний на губах, но нельзя, злиться будет. Не любит, когда нарушают образовательный процесс. – И, после умножения, происходит вычисление корня через дискриминант. Понял? – А? Сал ударяет себя по «лбу» протеза, тяжко вздыхая. Раздаётся трель дверного звонка и тот уходит её открывать. Джонсон лишь смотрит вслед. – Ну чё, пора раскрывать карты, – доносится из коридора, – Фиш, ты выходишь из игры? – Я давно подвязал, как ты заметил, но от игры я не откажусь. Что на этот раз? Ларри напрягается. Какого хрена там происходит?! – Ник вспомнил о трагедии в апартаментах, собирается опять под тебя рыть. Тебе надо валить, причём как можно скорее, Фиш. – В этот раз я не могу так быстро все бросить. В этот раз есть то, что я не могу потерять. – Да ладно тебе, Фиш! Сгоняешь на пару месяцев в какую нибудь Колумбию и прилетишь обратно, все ок будет, я ручаюсь. – Нет, Эш. Не сейчас. Ник все равно до меня не докопает, хоть я ни внешность, ни имя с того момента не поменял. Стало страшно и странно. Если это важно, то почему они так открыто об этом говорят прямо на пороге их квартиры? Что за трагедия в апартаментах? А не про апартаменты Эддисона идёт речь? – Сал, мой тебе совет, вали как можно быстрее. В этот раз он настроен очень серьёзно, он даже у Тодду наведывался. Тревис поможет с жильём и паспортами. У тебя не так много времени, Сал. – Я что нибудь придумаю. – Сал, я знаю, что ты парень не глупый и в таких делах прошареный, но все же. Ты мне не так давно про какого-то малолетку рассказывал, с которым ты мутишь, – Ларри стало обидно. Малолетку, черт возьми?! – Скройся со сцены хотя-бы ради мальчишки. Ну серьёзно, Фиш, он и его найдёт, если захочет! Пожалей парня! Судя по звуку, преподаватель захлопнул дверь перед девушкой. В гостиную он вернулся разбитым, задумчивым. – Родной, собери учебники, пожалуйста, и, вон, в угол скинь, – от этого холодного и отрешенного тона стало дурно, но шатен резким движением захлопнул сразу два пособия. На трясущихся ногах он доковылял до этого угла и кинул книги на пол, а затем оседая самому. В глазах темнело от страха и напряжения. Почему? Как? Что произошло? Что, сука, с Салом?! В другом состоянии Фишер бы подбежал к нему, постарался помочь, а сейчас... ничего. Абсолютно. И это не шутка. Он просто развернулся и ушёл. *** Сколько Ларри провел без сознания? Он понятия не имеет. Когда он открывает глаза, первое, что он видит – влажные стены подвала. В нос ударяет запах сырости. Все тело будто деревянное после сна, руки не слушаются – ноги подавно. Чуть позже он замечает подрагивающее тело и слышит тихие всхлипы. Голубые волосы. Черт. – С-сал? – прохрипел парень. От вида мужчины хотелось плакать. Тот что-то бормотал, низко опустив голову, всхлипывал и утирал лицо рукой. Сердце сжалось до боли. Ответа не было, но Джонсон и так все понял. На четвереньках он дополз до Фишера – ноги не держали абсолютно от слова совсем. – Три ебанных дня... Как, сука?! – срывал голос Сал, метаясь в истерике. Ларри, от недостатка сил, смог лишь положить руку на его лодышку и успокаивающе сжать. Мужчина дёрнулся, но положения не изменил. – Сал, пожалуйста... – Что? – Объясни, что здесь происходит...