***
Ночью Вудс вертелся на своей койке, не в силах заснуть, размышляя о вещах тревожащих: например, о том, что мисс Гатри слишком уж явно завладела его вниманием и он не может выкинуть её из головы. “Ах, да Бога ради!” Он сел, на ощупь зажег масляную лампу, пытался читать при тусклом неровном свете. Корабль неспешно переваливался, рассекая волны, и светильник покачивался, придавая всему вокруг ощущение ненадежности. Это уже просто смешно: он давно не неопытный юнец, теряющий голову при виде красивой мордашки, и с самого начала знал, что эта женщина из себя представляет. Протоколы судебных заседаний были безжалостны: листы, исписанные убористым почерком, повествующие о годах преступлений. Дежурные вопросы судьи и ответы подсудимой, в которых сквозили нахальство, цинизм и острый ум. “И как вы справлялись со всем этим?” — “Понемножку каждый день”. Мисс Гатри и не думала отпираться, хотя и признаваться в деталях своих преступлений не спешила. В её язвительных ответах Вудсу мерещилась... гордость? Не та, которая означает довольство своими поступками, но нежелание поступиться хоть на дюйм тем немногим, что осталось — своим достоинством. Август 1715 — Этот олух судья ничего путного так не добьется, — никакой полезной Вудсу информации, во всяком случае, а она ему очень нужна. Он раздраженно отодвинул папку с копией показаний Элинор Гатри. — Она им там зубы заговаривает. Куча признаний — и почти ничего о той стороне дела, которая нам неизвестна. Лишь то, о чем и так слышали. Да и то все перепутано. В одном месте капитана “Колониального рассвета” зовут Джонсон, в другом Фезерстоун, в третьем и вовсе Лиллиуайт. Не бог весть какой секрет имена пиратских капитанов, но использовать эти показания в другом деле будет трудновато. И судья вынужден все время уточнять и возвращаться к старому. Они ходят кругами, — у Вудса вырвался смешок. Они с Сэмюэлем Баком сидели тогда в кофейне. Снаружи накрапывал дождь. — Тянет время, — фыркнул Бак. — Зря старается, родственники из Бостона про неё не вспомнят. Джозеф Гатри нацелился на брак с маркизом или графом для одной из своих внучек, станет он сейчас мараться о такое сомнительное дело. — Не напоминай мне про этого старого хрыча. На днях Джозеф прислал ответ на его письмо с предложением стать партнером в его предприятии. Он-де безмерно опечален смертью сына, но давно уже не поддерживал с ним отношений, как и со всеми прочими родственниками с Нью-Провиденса, поэтому ничего не знает о происходящем на острове, но судя по слухам о творящемся на Багамах, предприятие это убыточное и семья Гатри не готова в него вкладываться. “Сволочь лицемерная!” Вудс в гневе смял письмо. Джозеф Гатри годами наживался на скупке пиратской добычи, хоть доказать никому ничего не удавалось: молчание одних свидетелей покупали деньги, других запугивали, третьи и вовсе исчезали. Все знали, что из года в год корабли Джозефа Гатри бросали якорь в бухте Нассау, чтобы взять на борт тюки тканей, специи, рабов и прочие трофеи с пиратских кораблей, ожидавшие своего часа на складах в городе, но никто не мог это доказать. Или не хотел. Договариваться с ним Вудсу претило, но Джозеф был богат, — нет, не так: очень богат — а его связи в Новом Свете могли быть полезны. Одни нынешние партнеры Вудса полагали: это все равно, что пустить козла в огород, другие считали, что с таким человеком, как Джозеф Гатри, лучше быть в мирных отношениях просто на всякий случай. Так или иначе, письмо было написано, и сейчас Вудс отчаянно жалел, что вообще унизился до подобного. Давненько его так откровенно не держали за дурака. — Этот хрыч может изрядно нам навредить, если захочет. — Бак помешивал ложечкой кофе. — Небось, сейчас в бешенстве, что остров, который он привык считать своей дойной коровой, от него ускользает. — Будем надеяться, он слишком напуган процессом над внучкой. — Будем. — Мне нужно с ней поговорить, — наконец решился Вудс. — Встречу в Ньюгейте можно устроить, это не сложно. — Нет. Не одну встречу. Она нужна мне в моей экспедиции. — Что?! — Бак недоверчиво уставился сначала на Вудса, потом на свою чашку. — Тебе точно ничего покрепче не подлили в кофе? — Мне нужен кто-то, кто знает остров. Знает их пиратский бизнес. Ричард Гатри мертв. С Флинтом Хьюм провалился. А она, — Вудс кивнул на папку, лежащую на столе, — ничего не скажет в обмен на виселицу. А вот если предложить свободу... — Ты спятил, — авторитетно изрек Бак, откинувшись на стуле. — Может быть. Но я не вижу другого выхода. Ноябрь 1713 — Почему ты просто не можешь остановиться? — Сара свернулась калачиком в кресле, обхватив руками колени. Из-под подола сорочки выглядывали босые ступни. Он засиделся в кабинете — будто бы из-за срочных дел, но на самом деле тупо пялился на карту с проложенным на ней маршрутом. Кто мог подумать, что Сара еще не спит и спустится к нему поговорить. Она избегала его в последнее время. А он её. — Остановиться? Что ты имеешь в виду? — Прекратить вот это все, — она кивнула в сторону стола, явно подразумевая карту. — Одно плавание. Другое. Может, хватит? Я хочу спокойной жизни. Не хочу больше сходить с ума, не зная, вернешься ты или нет. — Утратить рассудок тебе не грозит, определенно. — Да, наверное, — как-то уж слишком просто согласилась Сара. Она смотрела на огонь в камине. Обычно аккуратно причесанные светлые волосы растрепаны, в глазах усталость. — Я прочная. Считаешь меня бессердечной? — Почему? — удивился Вудс. — Не знаю. Иногда так кажется. Или я сама себе такой кажусь, — добавила Сара. — Даже уже и не знаю. — Она выпростала ноги из кресла, встала, подошла к камину. Огонь подсвечивал её фигуру сквозь тонкую ткань сорочки, она казалась одновременно очень красивой и очень усталой. Давно Вудс не хотел её так сильно, как той ночью. (Они так и не поговорили по-настоящему в тот раз. Если бы он доверился ей тогда, спрашивал он себя потом, это бы что-то изменило?) Через неделю он отплыл на Мадагаскар. Декабрь 1715 В Нассау к ним было приковано всеобщее внимание — новый губернатор и бывшая хозяйка острова. Вудс даже не сомневался — о них шепчутся все, начиная от его офицеров и кончая самой последней шлюхой и бывшим пиратом в таверне. Некоторым людям просто нечего делать, кроме как перемывать косточки другим. Что ж, он давно научился извлекать из этого выгоду. Если б не успех в охоте за галеоном из Манилы, не видать бы ему должности губернатора, прежняя слава, пусть и подувядшая, проложила ему дорогу к этому посту. Та победа — испанский галеон, набитый трофеями — была куплена слишком дорогой ценой, и теперь ему кажется делом чести во что бы то ни стало довести начатое здесь, в Нассау, до конца. “Если я проиграю — это будет как если бы Томас умер впустую”. Дурное дело — искать смысл в чьей-то смерти, прежде Вудс всегда говорил себе, что это удел слабаков. Смысла в гибели Томаса и правда не было. “Но раз уж так вышло, - упрямо думал он ночь за ночью, когда подробности того рокового боя с галеоном снова и снова воскресали в памяти, не давая ему заснуть, — я не допущу, чтобы это было зря”.***
— Как так вышло, что ты никогда отсюда не уезжала? — вопрос этот занимал Вудса все сильнее. — Почему отец не пытался устроить твою жизнь? На его месте я бы пытался найти дочери мужа среди колониальных чиновников или купцов. — Не то чтобы Элинор легко было представить в роли жены чиновника, но покойный Ричард Гатри, оставивший столь заметный след в жизни острова, и его отношения с дочерью все чаще занимали его мысли. После Сары это было странно: её отец, адмирал Уэтстоун, частенько отсутствовал, но не представлял никакой загадки. У Элинор вырвался не очень приличный смешок. — Сначала ему было не до того, я полагаю. Он сбежал на Харбор-Айленд оплакивать свои раны и оставил меня здесь. — “Наедине с твоими”, — докончил за неё Вудс. Он знал, что после смерти матери Элинор они с отцом почти перестали общаться, и это все еще казалось ему диким — и вызывало тихую злость на покойного Ричарда. — А потом оказалось, что его все устраивает. И меня тоже. — Она гордо вздернула подбородок. — Этот остров нельзя оставлять без присмотра. Я управляла имуществом предприятия Гатри здесь, он занимался сделками с купцами и прочим жульем у себя на Харбор-Айленде. Был один... человек, — Элинор явно колебалась, — который предлагал мне бросить все и уехать, но разве я могла? “Ты тоже не умеешь останавливаться, да?” — Это был Вейн? Тот, кто предлагал тебе уехать? Нервный смех Элинор говорил о том, насколько абсурдной ей казалась эта идея. — Чарльз? Ты что! Да он чуть ли не молился на то, чтобы Нассау и дальше был пиратской базой. Еще бы понимал хоть что-то в том, как ведутся дела, — она покачала головой. — Нет, он бы удавился, но не покинул Нассау по своей воле. Это первый раз, когда она упоминала о бывшем любовнике так непринужденно. И в то же время — словно бы с легкой долей презрения. “Не умел вести дела” в устах Элинор звучало как приговор. У Вейна, осознал Вудс, не было шансов. Не убей Вейн отца Элинор, все равно не сегодня, так завтра она бы его бросила — эта женщина не станет тратить жизнь на того, кто не может принести пользу Нассау. — Тогда кто? Тот человек, кто предлагал тебе уехать отсюда? Элинор отвела взгляд. — Это уже не важно. Та история в прошлом и на наши отношения никак не повлияет. Да и все равно я бы не согласилась. Он заколебался: спросить, здесь ли этот человек и, возможно, дать волю ревности — или поверить Элинор на слово. Инстинкт подсказывал: ему может не понравиться ответ, — но разве не выбрал он доверять ей? Стоит ли портить отношения из-за бессильного призрака прошлого? В одном Вудс был уверен твердо: Элинор никогда не оставит Нассау по доброй воле. А желание защитить человека, который любил её и предлагал провести жизнь вместе, вполне естественно и даже, пожалуй, свидетельствует в её пользу. Что бы ни утверждали враги Элинор на острове, она отнюдь не бессердечна и добрее, чем кажется. “В конце концов, ты тоже не обо всем ей говоришь”. — Этот человек среди людей Флинта сейчас? — Это единственное, что ему действительно необходимо знать, если подумать. На этот раз Элинор посмотрела ему прямо в глаза: — Нет, — покачала она головой. — Я точно знаю.***
Во сне Вудс на побережье Флориды – он никогда там не был, но мысли об этом месте преследовали его с того момента, как в Лондон пришли вести о крушении «Урки де Лимы» и пиратах, начавших охоту за сокровищами с корабля, — стоит по щиколотку в воде, волны то набегают, то откатываются назад с легким угрожающим шипением — и песок вокруг него усыпан золотом. “Это стоило того?” — Томас смотрит на него единственным оставшимся глазом (из второго торчит кусок корабельной обшивки, рассекая лицо). Кровь стекает вниз, по его шее, на одежду и смешивается с изумрудно-зеленой водой, образуя завитки. “Я этого не хотел. Ты знаешь”. Это того не стоило, думает Вудс, но если бы не то путешествие, он никогда бы не задумался о том, чтобы основать английскую колонию на Мадагаскаре. Он высаживался на берег в дальних краях на другой стороне земного шара, в диких местах и во владениях других стран — и представлял себе, насколько легче был бы их путь, имей Англия колонии там. Сколько выгодных сделок можно было совершить и сколько товаров продать, насколько проще был бы ремонт корабля и вербовка людей взамен убитых или умерших от болезней. Это вертелось в его голове опять и опять, когда они пересекали Тихий океан. Рана, полученная во время боя с чертовым галеоном, болела, из головы не выходил погибший брат — “Это ведь я его уговорил отправиться со мной, он мог быть дома, в безопасности”, — и водный простор, отделявший их от ближайшей суши, выглядел бесконечным. Они будут плыть, и плыть, и плыть, казалось ему порой — и никогда не вернутся домой. Иногда Вудс думал — это и к лучшему. Вода, смешанная с кровью, закручивается водоворотами у его ног, вокруг покачиваются на волнах другие мертвецы. Изуродованные, какими бывают жертвы артиллерийского залпа: с оторванными конечностями, со свисающими из ран лохмотьями плоти и торчащими наружу белеющими сквозь красное костями. И выглядящие вполне благопристойно — по меркам мертвецов: распухшие, посиневшие, с жуткими невидящими глазами. Команда “Урки”? Он слышал, их перебил Джек Рэкхем: высадился со своими людьми у лагеря испанцев — половина были больны лихорадкой, другие еле живы от голода и полученных во время крушения ран — и завладел охраняемым ими золотом. Стоило ли оно того, если в итоге они все могут умереть в битве за право объявить Нью-Провиденс своим? (Велика ли разница между ним и Рэкхемом?) Лиц команды “Нуэстры Сеньоры де ла Энкарнасьон и Десенганьо” Вудс не помнит. Он вообще плохо помнит все, что было сразу после того рокового залпа с галеона. Несколько дней словно частично выпали из памяти и в туманной дымке. “Нам будет трудно это объяснить нашим компаньонам в Англии”, - сказал Томас Довер, нервно промакивая лицо платком — он даже в тропиках продолжал строить из себя типичного английского джентльмена в напудренном парике. Дампир, сидевший рядом, нервно хохотнул. “Вы обьясните, что это то, что случается, когда моряки отправляются на охоту за добычей. Или можете ничего не объяснять. Если мы привезем достаточно денег, возможно, им будет плевать”. Самому Дампиру с деньгами не везло, знает Вудс: на его счету было несколько экспедиций, включая ту, что финансировало Королевское общество — но он куда больше денег заработал, издавая книги о своих путешествиях. “Вам это, конечно, привычно, вы полжизни знались с пиратами”, - презрительно процедил капитан Кортни. Еще один, пытающийся строить из себя благородного. Вечно норовил дать понять, как плохо он думает о Дампире, хотя у того опыта и знаний о море было больше, чем у всех собравшихся здесь, вместе взятых. Вудс молчал — в основном по причине того, что даже попытка говорить с раной в челюсти причиняла дикую боль. Один из мертвецов хватает его за ногу, тянет вниз — в свое царство мертвых, под воду. Вудс бьет его рукояткой пистолета и пятится назад, на сушу. Но море словно следует за ним по пятам. Вода понимается, лижет колени, бедра. “Куда же ты? — слышит он сзади знакомый голос. — Здесь же твой дом!” Элинор. Она стоит по пояс в воде в этом своем красном платье цвета свежей крови и улыбается ему. Полоска пляжа, еще недавно бывшая в нескольких футах от него, теперь маячит где-то вдалеке. Чертов прилив, думает Вудс. Надо же было проглядеть. Он ускоряет шаг и тянет за собой Элинор — только не хватало утонуть так по-глупому! — но та упирается, тащит его назад. “Перестань! — кричит он ей, — Берег там!” Она мотает головой. “Это мой дом, — повторяет она. — Твой тоже теперь”. Что за бред? Вода захлестывает уже по грудь, и мертвые — его? Рэкхема? — тянут к нему руки. Откуда ни возьмись из воды появляется Вейн с петлей на шее — он и живым-то не был красавцем, а смерть сделала его только уродливее. Длинный конец веревки, оборвавшей его жизнь, он пытается набросить Вудсу на шею. Тот уворачивается, кричит “Иди к черту!”, поскальзывается и падает в воду, увлекая за собой Элинор. “Вот дерьмо!” — успевает подумать он прежде, чем десятки рук хватают его и тянут вниз… Вудс проснулся в темноте, с неистово бьющимся сердцем. Таких мерзких кошмаров ему не снилось с первых месяцев после смерти Томаса. — Что? — лежащая рядом Элинор зашевелилась. Она плохо спит в последнее время, и это заметно — миссис Хадсон даже пыталась заваривать ей успокаивающие травки, но, кажется, не помогло. — Ничего, дурной сон. В спальне повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь звуком дыхания. — Что тебе снилось? — Томас. Тот бой с галеоном из Манилы, — наполовину соврал он. Ей вовсе ни к чему знать, что Вейн теперь часть и его кошмаров тоже. — Принести выпить? — Не надо. Спи, — в темноте он наугад поцеловал её, губы скользнули по волосам к виску. “Какие кошмары видишь ты?” — Не хочу. Не могу заснуть. —- Тоже дурные сны? — первый раз он прямо спросил об этом. Молчание в темноте, слабый шорох движения. — Да, — с усилием ответила она, видимо, сообразив, что вряд ли он видел её кивок. Элинор, ненавидящая признавать свои слабости. — Кажется, нам обоим не помешают эти мерзкие травки миссис Хадсон. — Не такие уж они и мерзкие. Но бесполезные, по большей части. —- Пойду принесу нам выпить, —- вздохнул Вудс. При свете единственной зажженной свечи они уселись на кровати и по очереди отхлебывали ром из бутылки. Нассау за окном жил своей жизнью, где-то недалеко от них, в темноте, волны лизали берег.