***
— Я скучала. Часом ранее в гостиной было гораздо более людно — больше на целого одного человека. Селина очень плохо отнеслась к своеобразной манере парковки Ворующего Котенка, но быстро простила ее, стоило только девчонке как следует улыбнуться. Селина Кайл ласково обняла свою младшую копию. До чего же симпатичная девица получилась из Вороватого Котенка, нескладного, промышляющего кражами еды из супермаркетов и ночующего на холодных улицах. — Знаю, кошечка, знаю. В просторной и заполненной промозглыми сквозняками гостиной было прохладно, стоило попросить Альфреда растопить камин. И, конечно, подать угощение. Горячая еда для гостьи, для хозяйки — бокал мартини и взгляды, слишком жадные, чтобы их можно было счесть просто дружескими. Селина бездумно, как настоящую кошку, почесала девицу за ушком. И та, ничего не смущаясь, потянулась затянутыми в кожаные митенки руками к полному блюду бейглов с рыбным паштетом, разогретых специально к ее приходу. Младшая Селина была голодна. А кошки, как известно, настолько хищные животные, что могут атаковать полное блюдо выпечки с мясной начинкой. — Оставь немного! Мадам Белоснежные Лапки будет очень огорчена, если не успеет попробовать. В ответ раздалось утробное урчание — как кошка, которая подозревает, что еду у нее могут отнять. У третьей из их маленького круга, в конце концов, есть достойно обеспечивающий ее ужинами супруг, недаром же она — Белоснежные Лапки. Вороватый Котенок все еще относилась к ней с предубеждением — давно ли третья Селина Кайл покинула улицы Готэма, чтобы стать великосветской дамой? И, сколько бы старшая Селина ни пыталась втолковать взбалмошной девчонке, что они — все трое, — не такие уж разные, Котенок все еще периодически была довольно подозрительно настроена. — Как твои успехи? Котенок притворно закатила глаза в гримасе недовольства. Ну вот, начинается… Вместо ответа она разом перемахнула через ручку кресла и оказалась верхом на коленях старшей Селины. — Обнесла ювелирную лавочку и пару ячеек. Ничего серьезного, мэм, — воркующим, ласковым шепотом сообщила Котенок, стягивая с себя через голову свободную майку. Под ней, впрочем, оказалась еще одна, но эта, обтягивающая, совершенно не скрывала, что Котенок рада видеть свою старшую мисс Кайл. — Вы желаете поговорить об этом сейчас? Ах вот как, хитрый Котенок хочет успеть — до того, как явится третья неизменная участница мартовских посиделок. Ревнует… Селина чуть не расхохоталась. Но девице было не до смеха — она уже основательно взялась за пуговицы на респектабельном домашнем платье Селины. В первое время у нее не получалось сразу, и старшей пришлось потратить немало времени, чтобы ее обучить — снимать платья с дам иногда так же весело и возбуждающе, как и ювелирные украшения. Нынче Котенок со всем справилась с блеском — и аккуратно, чтобы не зацепить серьги в ушах Селины, стащила его через голову. — Нет, нет, не будем оставлять его здесь. Скоро вернется Брюс. Ох, Брюс, ну конечно же, как она могла забыть… Она, конечно, не забыла, что Селина № 1 уже битых двадцать лет изображает домашнюю кошечку при Мистере Летучей Мыши старой формации, с домом, кухней, вот этим вот всем. Но, при всем неприятии образа жизни Селины № 1, Ворующий Котенок точно была бы не прочь проводить с Селиной побольше времени. Просто потому что ей нравилось здесь. С ней. Старшая Селина поднялась и, перехватив Котенка за руки, потянула наверх. Направляясь к лестнице мимо прохода в кухню и задние комнаты, крикнула, чтобы, когда явится третья мисс Кайл, ее немедленно проводили сразу наверх.***
Узкая обтягивающая майка, плотные джинсы, черные шортики, напоминающие мужские боксеры — всё оказалось складировано горкой прямо на туалетный столик Селины № 1, поверх флаконов, баночек, коробочек, шкатулок и прочего ненужного настоящим кошкам барахла. Покачивая бедрами по пути в ванную, Котенок заявила, что скоро вернется — и Селина откинулась на подушки широкой постели. Это точно было надолго. — Не усни там! За неплотно закрытой дверью зашумела вода, потянулись одуряющие ароматы всех средств для ванной и душа — сразу. Котенок любила комфорт, но ни в коем разе не призналась бы в этом. Вообще не хотела быть замечена в слабостях к буржуазным изыскам — и за эти самые слабости слегка презирала Белоснежные Лапки. Заснула, к слову, сама Селина, которую разбудили капли быстро остывающей воды, стекавшие с бровей и носа любовавшейся ею Котенка. Омерзительный способ побудки, если бы Селина была в данный момент кошкой, то непременно отряхнула бы презрительно лапы. Поцелуй дикого и влюбленного Котенка обрушился внезапно, мокрые губы, смеясь, ловко завладели инициативой. — О, нет, пожалуйста, — разочарованно протянула Селина, понимая, что Котенок даже не потрудилась особенно вытираться — так, для проформы. И на постели, и на шелковой рубашке Селины тут же расцвели мокрые следы от ладоней невоспитанного Котенка. — Что «нет»? — не понимая, о чем речь, Котенок прервала самозабвенный поцелуй. — Во-первых, киса, стопка полотенец была приготовлена специально для тебя — ты очень зря их не заметила, а во-вторых ты слишком торопишься… Ну вот, опять закатила глаза и скорчила недовольную гримаску. — Я просто знаю, что сейчас явится эта фифа и быстренько завладеет твоим вниманием. Селина подняла указательный палец в весьма педагогическом жесте. — Это не повод портить удовольствие! Ты же знаешь… И, прежде, чем Котенок успела мурлыкнуть что-то в ответ, Селина уложила ее на все еще мокрые лопатки, прижимая тяжестью собственного тела. Спешить было вовсе не обязательно. Острым, напряженным языком Селина прошлась вверх и вниз по следам капель, стекавших по шее и груди Котенка. Вылизывания — часть ритуала… Чуть выгибая спину навстречу порхающему над ней языку, Котенок ласково, но настойчиво дразнила коготками бока Селины, обтянутые кремовым шелком изысканной рубашки. Кожа Котенка, разогретая после ванной, быстро остывала до обычной температуры, и девушку начал охватывать небольшой озноб. Селина чувствовала эту дрожь — пальцами, своей собственной кожей, но не стремилась унять ее, наоборот — усиливала, дразня и задевая шею, плечи, грудь, соски Котенка. Она бы скорее согласилась принять крысиного яду, нежели призналась, что жаждет ласки и любви, и вообще — очень нежный зверь. Но по большей части своей сознательной жизни Ворующий Котенок воображала себя львицей или на крайний случай опасной пантерой городских улиц Готэма. К счастью, Селине удалось ее переубедить, хоть и не сразу. Теплая тягучая волна желания прошла по телу Селины, собираясь внизу живота приятной, будоражащей тяжестью. Постанывая и выгибаясь, Котенок не забывала о Селине, спустив с плеч тоненькие лямки и лаская самым настоящим молочным шагом плечи и тяжелую грудь старшей подруги. Не удержавшись, Селина застонала вслух, и этот стон вызвал у невыносимой девчонки самодовольную улыбку. Узкая ладонь Селины скользнула между бедер замершей на мгновение девушки. Удовлетворенно кивнув самой себе, она слегка погладила мягкие складки, еще сомкнутые, но уже горячие и чувствительные. Котенок ахнула, закусив нижнюю губу, и придвинулась ближе. Однозначно ближе. Улыбнувшись, Селина коснулась складочек с нажимом, так, чтобы они разошлись, совсем немного, достаточно для того, чтобы подушечка указательного пальца удобно легла у мягкого горячего устья. Уловив прерывистый вздох, Селина чуть усилила нажим, палец двинулся вверх — к пульсирующему клитору. Дикий и нежный Котенок, охваченный возбуждением, подался навстречу, торопя события. Но вторая рука Селины, мягко, но уверенно устроившаяся поперек талии Котенка, остановила безобразия — и вернула статус-кво. Намеренно неторопливо, размеренно-ласково Селина прикасалась к напряженному и жаждущему большего — да, да! сейчас же! — узелку влажной плоти. Как можно было так преступно медлить? Но Селина точно знала, что делала — и не спешила. Знала, что не может быть ничего точнее верного прицела — оптического, потому что по какой-то причине не выносила лазерные, — и затем одного меткого выстрела. Точно в цель. К несчастью, дикорастущие котята редко имеют врожденные представления о воспитании, да и выдержку нужно вырабатывать годами… Поэтому, когда вокруг запястья руки, мучившей слишком долгим ожиданием, сомкнулась когтистая лапка, Селина, можно сказать, даже не удивилась. Она приподнялась на колени, развела бедра своей визави пошире, так, чтобы случайно не задеть ногтями нежную внутреннюю поверхность, и устремилась внутрь, во влажную глубину, под аккомпанемент уже не сдерживаемого стона Котенка. Чувствуя, что и сама желала бы подобных прикосновений, потому что тяжесть становилась уже не сладкой — мучительно, истязающе томящей, Селина, не вынимая указательного пальца, чуть подразнила мягкую горошинку над входом. — Ах-х… — Только без ругательств, юная леди, — выдохнула Селина, помня, что уличный Котенок может позволить себе очень виртуозно злословить в некоторые моменты. И это тоже безумно возбуждало. От двойного нажима — внутри и снаружи, — под пальцами Селины узкий вход и тесная глубина сжимались, влажно и жарко, все чаще, и, когда Котенок вздумала рефлекторно свести колени, стало ясно, что она совсем близка к разрядке. Волна удовольствия прокатилась валом, выгибая талию Котенка почти в дугу, приподнимая от копчика до лопаток, потом — еще и еще. Движения пальцев становились все более отрывистыми, изматывающими, безжалостными, и в какой-то момент Селина извлекла их, вызывая разочарованный стон из-под ладоней, которыми Котенок закрывала себе лицо, чтобы заглушить крики и всхлипы. Вдохнув и выдохнув, облизнув пальцы, Селина вновь приникла ими к самому входу. Но теперь, уже не томя, почти сразу подалась внутрь, занимая все свободное пространство, чуть растягивая в стороны и вновь находя самые чувствительные местечки — внутри и снаружи. Она тоже двигалась, сжимаясь внутренне, уже зная, что произойдет после того, как Котенок подхватится в финальном стоне, как повалится обратно, уверяя, что ничего не может видеть, потому что у нее перед глазами только взрывающиеся звезды. Селина тоже разрядится, чувствуя, как жар возбуждения и спазмы охватывают ее саму, приподнимая над реальностью. Как только она немного приходила в себя, то сворачивалась клубком прямо на коленях у Селины, и та шептала ей, что другого такого симпатичного Котенка на всем побережье не найти, а то и во всем мире. И Котенок ласково и доверчиво мурлыкал, изредка от большой любви впиваясь пальцами в мягкие бедра Селины. — Ты не сердишься? — обычно потом спрашивала, хлопая глазами, Котенок, понимая, что, если Селина и сердится, то уж никак не сможет наказать ее. По крайней мере, не таким же варварским способом. Селина вообще не собиралась ни на что сердиться и никого наказывать: она была слишком счастлива и готова была точно так же громко и раскатисто мурлыкать, любить, обожать, сворачиваться калачиком.***
— Как вы думаете, Альфред, — с видом отрешенности от земных забот и одновременно мрачной убежденности, что все это — зря, потому что мир все равно обречен, спрашивал Брюс, пока Альфред разливал очередную порцию коньяка, уже не пытаясь маскировать возлияния чаепитием. — Как вы думаете, будут ли положительные прогнозы на котировки наших акций в будущем полугодии? — Не могу знать, сэр, но обязуюсь предоставить вам к утру подробный отчет от Нордмана и Сондерса, наших ведущих финансовых экспертов, сэр. — Не стоит, но спасибо за предложение. Брюс грустно улыбнулся, закусывая оставшимся от ужина бейглом с паштетом. Паштет был превосходен. Но мрачные мысли все не уходили. Брови уголками сдвинулись над переносицей. — Я тут подумал, может быть, мисс Кайл не будет возражать, если я навещу одного старого приятеля. Бедняга все хотел отойти от дел, даже думал о переезде на другой континент. Быть может, мне удастся его разубедить. Альфред нахмурился. — При всем уважении, сэр, Готэм — такое место, где не может быть слишком много героев на квадратную единицу. Дворецкий, сохраняя невозмутимое выражение лица, подумал о своем коллеге, который имел возможность убедиться, что тот, другой мистер Уэйн, счастлив, хоть и далеко от мрачной красоты и острых башен Готэма.***
— Я опоздала? Белоснежные Лапки приподняла красиво изогнутую бровь, напуская на себя образ оскорбленной в лучших чувствах светской дивы. Ах, ее роскошные ноги — от самых ушей, как иногда шепотом говорила старшая Селина, так, чтобы самолюбивая черная кошка не слышала ее — это был бы слишком пошлый комплимент для бархатных ушек. — Да! — безапелляционно заявила невоспитанный Котенок, и прямо в безупречно накрашенное лицо третьей гостьи полетела подушка. К счастью, реакция у Белоснежных Лапок была получше, чем у протеже Селины № 1, поэтому она перехватила боеприпас на подлете и нейтрализовала его на тот же туалетный столик, который уже с лихвой был завален одеждой Котенка. Следующим движением большая кошка бросилась вперед, атакуя зарвавшуюся мелочь. Прижатая к кровати Котенок стоически оборонялась, но на ее коже — у шеи, на груди, — оставались следы алой помады и укусов. Белоснежные Лапки с невоспитанными котятами не церемонилась. — Иди сюда, — протянула руки Селина. — Оставь ее, пусть подумает о своем поведении на досуге. Недовольно взвизгнув, Котенок вывернулась из когтей Белоснежных Лапок и оказалась в объятиях Селины раньше соперницы. Теперь пришел черед закатывать глаза черной кошке. — Поглядите только на нее… Котенок фыркнула в сторону Белоснежных Лапок через плечо, за что получила чувствительный укус меж лопаток. — Помоги мне, пожалуйста… Ах, конечно. Селина так залюбовалась второй гостьей, что даже не предложила ей снять платье, какая наглость со стороны хозяйки дома. Опомнившись, она ловко расстегнула едва приметную молнию. Выскользнув из обтягивающей, интригующей темноты узкого платья, Белоснежные Лапки осталась только и исключительно в чулках, безупречно державшихся на стройных бедрах. От такого вида даже ревнивый Котенок ахнула и завистливо вздохнула. Величаво кивнув, Белоснежные Лапки одним движением устранила Котенка из зоны поражения. Но та особенно не возражала, уже предвкушая ту картину, которая с минуты на минуту должна была развернуться на ее глазах. Белоснежные Лапки тоже соскучилась — перебирая пальцами пряди светлых волос Селины, она убирала их с шеи, целуя каждый сантиметр нежной кожи. Приподнявшись и оказавшись позади нее, Белоснежные Лапки крепко прижалась грудью к ее спине, очень по-кошачьи, ласково потерлась — всем телом, гладя бока и бедра руками, накрывая ладонями грудь так, чтобы пропустить между пальцев чуть твердевшие нежно-розовые соски. Котенок задрожала. Она подавила желание немедленно прикоснуться к себе: не хотела отвлекаться ни на мгновение. Мягко и настойчиво Белоснежные Лапки положила ладонь на загривок Селины, всхлипнувшей от немедленно нахлынувшего желания. Накрывая ее сверху, Белоснежные Лапки крепко прижалась бедрами к Селине, заставляя ту прикрыть глаза и закусить губу — таким острым и волнующим ощущением окутало в это самое мгновение всех троих.***
— Вы все не спите, сэр? — Не получается, Альфред. Тяжело засыпаю, когда налетает восточный ветер. Думаю о том, что надеть завтра на заседание совета акционеров. Как вы думаете, почему мисс Кайл с таким удовольствием засыпает на моих пиджаках и пуловерах? Есть ведь этому какое-нибудь более или менее разумное объяснение? — Полагаю, сэр, что лучше всего отдать предпочтение серой шерсти — на рассвете прогноз обещает дождь. По второму пункту у меня нет предположений — я просто заказал четырнадцать новых пледов в расцветках ваших выходных и домашних костюмов. — Думаешь, это поможет? — В случае с мисс Кайл, сэр, лучше всего проверить. — Верно, Альфред. Спасибо тебе.***
Селина подалась вперед, невольно стремясь ускользнуть от слишком острого удовольствия сразу, но рука на загривке удерживала ее — да и Белоснежные Лапки не постеснялась укусить ее в правую лопатку. Пропустив руку под животом Селины, Лапки осторожно и вместе с тем уверенно касалась влажного входа и дразнила ее — легкими движениями, то и дело убирая руку и заставляя разочарованно-взволнованно постанывать и требовать больше внимания. Котенок, наблюдавшая со стороны, лихорадочно размышляла о том, что еще одна рука бы Лапкам не помешала — например, собственно котенкина. Она видела, как нависающая фигура Белоснежных Лапок приникает к Селине, закрывает ее, как обе — от соприкосновения бедрами, — вздрагивают, отрываются друг от друга, а потом снова и снова ищут прикосновения, как они сталкиваются, и от звуков шлепков влажной кожи становится горячо и очень волнительно. И влажно между ног. Белоснежные лапки еще даже толком не взялась за Селину, только гладила кожу, пощипывая, тянула на себя, изредка — нагибалась вперед и целовала. Иногда покусывала, и тогда Селина вскрикивала каким-то чужим голосом, Котенок не узнавала его, и в то же время очень хотела его услышать — по отношению к себе. Она ревновала и сгорала от стыда одновременно, будто подглядывая за чужим таинством, но все равно не могла оторвать восхищенного взгляда. Сдвинувшись чуть ниже и освободив вторую руку, Белоснежные Лапки чуть приподняла ягодицы Селины, раскрывая сзади ее влажно поблескивавшие, чуть припухшие нижние губы. Облизнувшись, широко и размашисто, — Котенок даже поежилась от того, насколько у Лапок длинный язык, — она приникла глубоким поцелуем к этим самым губам, чуть выпяченным, горячим, покрытым влагой с ее, Селины, запахом. «Я это облизывала, теперь это мое» — припомнилось Котенку что-то из далеких детских игр. Какая жалость, что нельзя вот так претендовать на целого человека! Она ревновала — к этой сильной и красивой женщине, яркой брюнетке в безупречных нарядах. Она — простой уличный Котенок… Совершенно не осознающий своей привлекательности. К счастью, Селина знала о комплексах Котенка, и не собиралась поощрять их. Она-то точно, как та хороша, и, кроме того, что за респектабельным фасадом Белоснежные Лапки скрывает немало тайн и немалую боль пережитого. И что Лапки, несмотря на внешний лоск и некоторую снисходительность к окружающим, к Котенку испытывает очень нежные чувства. Хоть дикое создание и нарывается постоянно на неприятности. Язык Белоснежных Лапок, длинный и очень напряженный, ласкал Селину, проникая внутрь, поддразнивая снаружи. Она то втягивала складки кожи в рот, то, выпуская, самым кончиком, напряженным до каменной остроты, ласкала комочек клитора, перемещая его вверх и вниз, будто писала языком какое-то только ей известное заклинание. Черная кошка — магическое животное, это и последняя бродяжка знает. Потом к языку присоединились пальцы. Там, где не могла справиться, помогала себе руками, и, под мягкий стон Селины, давно уже желающей именно такой ласки, Белоснежные Лапки проникла в нее тремя тут же утонувшими во влажной глубине пальцами. От этого зрелища захотелось зажмуриться, но Котенок не хотела ничего пропустить, и смотрела во все глаза, как Белоснежные Лапки, не церемонясь с постанывающей от удовольствия Селиной, трахает ее — тянет на себя, впиваясь в белую кожу бедер и ягодиц острыми коготками, пронзает до боли полно, до крика, до мурашек по покрытой испариной коже. Котенок вздрагивает вместе с каждым движением Селины, повторяя за ней, и тоже чувствует в себе эти длинные пальцы с ярко-алым лаком на коротких ногтях, каждое движение, каждый удар сердца. Котенок сжимает ноги — плотно, и чувствует, что из ее собственных глаз сейчас посыплются искры. Селина, приподнимаясь, вскрикивает, закидывает голову назад, и Белоснежные Лапки целует ее вот так, через плечо, не отнимая рук и не прекращая движений. Но не успевает как следует распробовать поцелуй, потому что, сотрясаясь в спазме наивысшего пика, Селина обрушивается на постель, сжимая бедрами руку Белоснежных Лапок, и та, не желая или не имея сил вырваться, следует за ней, вновь накрывая сверху и ласково целуя в затылок, на котором все еще остался след от нажима ладони.***
Брюс тоскливо топтался по библиотеке, рассчитывая поискать что-нибудь из чтива на ночь — он сомневался, что сможет уснуть, и колебался между из римскими классиками и пособиями по составлению бухгалтерских отчетов. Огонь в камине давно погас, и Альфред, недовольно покашливая, убирал посуду, норовя укрыться от бесед с мистером Уэйном в полумраке просторной кухни. Но оторваться от преследования Брюса Уэйна, тоскующего на мартовскую луну, было не так-то просто. — Альфред, как вы думаете, стоит ли заказать Мисс Китти III новый игровой комплекс? Мне кажется, диваны в гостиной выглядят не очень хорошо — с зацепками на обивке. — При всем уважении, сэр, это не Мисс Китти. Если вы вспомните, когда и при каких обстоятельствах они появились, то вы сразу все поймете. У вас на спине тогда появились точно такие же. Брюс густо покраснел и вышел обратно в гостиную.***
— Поди сюда, кошечка, — поманила Селина пальцем. Ворующий Котенок, все еще взлохмаченная и покрытая испариной, втерлась между ними, лежащими поперек кровати, — и Белоснежные Лапки беззаботно рассмеялась, когда случайно нежные соски Котенка поддели ее тяжелую грудь. Ласково обмакивая язык в губы Котенка, Лапки прижала ее к себе — всем корпусом, чтобы дать возможность для маневра все еще не отдышавшейся Селине. Получилось, не без усилий Котенка, что они обе повалились в сторону: Белоснежные Лапки навзничь и Котенок, довольный и яростно целующийся в ответ, сверху. Потом Белоснежные Лапки снова будет упрекать Селину в недостатке воспитания ее протеже. Ну и пусть. Пропустив руки под бедрами Котенка, Белоснежные Лапки осторожно раскрыла ее прикосновениям Селины, пока — ленивым и по сути ни к чему не обязывающим. Сама Котенок чувствовала себя хозяйкой положения. Она уже давно нацелилась на самолюбие Белоснежных Лапок, и теперь с удовольствием наблюдала, как гордая черная кошка таяла под ее прикосновениями. Котенок вздрогнула от неожиданности, понимая, что именно хочет от нее Селина. Пока она вольготно лежала поверх Белоснежных лапок, сама Селина, усевшись рядом, поглаживала нежную кожу на внутренней стороне бедер Котенка, понемногу подбираясь к сладко ноющим от острой нехватки прикосновений складкам и складочкам. Она никуда не торопилась — снова, и, осознав намерения Селины, Котенок оглянулась, бросив игривый взгляд через плечо. Белоснежные Лапки покрепче обхватила талию Котенка и легко рассмеялась. Пальцы Селины вдруг исчезли, и Котенок осознала, что они сейчас — рядом, но ласкают другую женщину. От этого ощущения: острой ревности и невыносимого сладострастия, пришлось закусить щеку изнутри — иначе стон перешел бы в громкий крик. Мягко и ласково пальцы Селины легли и в одну, и во вторую, и, стараясь согласовывать движения, обе руки двинулись вперед. Обе были восхитительно жаркими, сочными, мягкими, обе постанывали и двигались не в такт, только раззадоривая друг друга еще больше. Их тела терлись друг о друга, и грудь задевала грудь, от этого зрелища Селина буквально сходила с ума, уговаривая себя не переставать, не останавливаться, дать все, что она может, обеим женщинам. Изгибаясь в талии, Белоснежные Лапки прижималась ближе к Котенку, и жар кожи доводил до исступления. Селина задыхалась, не успевая за ними, разгоняя ритм до предела, упиваясь синхронными вскриками. Котенок, опять решившая поиграть то ли в львицу, то ли в пуму, поймавшую добычу, впилась очень крепкими, болезненными, с укусами, поцелуями в грудь и шею Белоснежных Лапок. От неожиданной боли та едва не согнулась пополам, и острое ощущение — соприкосновения, одновременного и разделенного, накрыло обеих яростной волной. Кажется, кто-то из них все-таки кричал.***
Брюс явился в спальню почти под утро — держался, сколько мог, до невозможности утомив Альфреда отвлеченными разговорами, шарадами, обсуждениями новостей и биржевых прогнозов. В перерывах играли в карты, в шахматы, в шашки и в слова. Когда подошла к концу вторая пузатая бутылка с коньяком и Брюс, чуть пошатываясь, отправился наконец наверх, Альфред вздохнул с облегчением — теперь, наконец, и ему можно будет отдохнуть. В спальне царил полумрак, однако свет из распахнутой Брюсом двери немедленно отразился в трех парах вопросительно уставившихся на него с кровати глаз. Вопросительно, несколько изумленно и рассерженно. — Мне уйти? — забеспокоился обескураженный хозяин особняка, понимая, что абсолютно все спальные места уже заняты. Зевнув на него с видом «можешь остаться, человек, но претендовать тебе особо не на что», Селина отвернула круглую голову и опустила подбородок обратно на собранные в булочку лапы. — Кхм, прошу прощения, леди… — Брюс осторожно подвинул к центру кровати белоснежную тушку пухленькой Селины, со всем возможным почтением и предупредительностью. Старшая из сегодняшних гостей Селины, черная и изящная, потянулась, вытягивая вперед чрезвычайно длинные лапы. От вида когтей, впивающихся в кашемировое покрывало, Брюса несколько бросило в холодный пот. Младшая, попушистее и попроще сложением, мягкими танцующими движениями поднялась и отошла подальше от вторжения, свернулась в клубок и укрыв мордочку пышным дымчатым хвостом. — Селина! — Брюс осторожно погладил ухо котообразной в данным момент любимой женщины. — Мр? — неодобрительно окинули его сонным взглядом. Что с него взять — мышь есть мышь, хоть и летучая. — Селина, пожалуйста, если проголодаешься под утро, — не нужно тыкать мне усами в нос, очень тебя прошу. Если так уж хочется — спустись к Альфреду, он все-таки ближе к холодильнику ночует… «Посмотрим», — ответила мимолетным взглядом Селина, отворачиваясь и позволяя Брюсу забраться под одеяло — с самого края.***
— Как вы думаете, Альфред, как мисс Кайл относится ко мне? — Думаю, она искренне и от всей души любит вас, сэр. — Почему вы так думаете? Альфред убил почти все утро на уборку и консультации с садовником по поводу клумбы — чтобы обустроить там специальное парковочное место, если гостье мисс Кайл так нравится оставлять там свое транспортное средство. Да, внешний вид особняка несколько испортится, нарушится гармония. Но подъездные дорожки будут чистыми, а мисс Кайл — довольна. — Потому, уважаемый мистер Уэйн, что мисс Кайл, имея безусловные возможности проводить свое драгоценное время где угодно, тратит его на недостойных нас. Брюс как-то странно взглянул на Альфреда, понимающе, грустно и пронзительно одновременно. У Селины Кайл были тайны — но у кого их не было, скажите на милость? У Селины Кайл был дар гулять самой по себе, и она им пользовалась. У Селины Кайл была свобода и доверие тех, кто ее любил, и она горячо отвечала всем им взаимностью. У Селины Кайл был целый мир — а она предпочитала спать на его костюмах, требовать угощение из его тарелки и засыпать в его доме в самых неожиданных местах. К счастью. К его, Брюса Уэйна, большому счастью. — Даже когда она приходит спать прямо на мне — потому что замерзла? — Особенно в этом случае, сэр.