Пиво в Сочи

Он правда не знал, с чего ему стоит начать. ХРАЗ мялся, пропуская слова Сеченова о выведении машин из боевого режима мимо метафорических ушей. Ведь сейчас Сергею предстояло опуститься вниз, на Нептун, увидеть всю подноготную экспериментов комплекса. Искренне не хотелось подвергать такому зрелищу товарища, впрочем, и сам ХРАЗ этого лишний раз видеть не хотел бы. Насмотрелся. — Вы и вправду хотите последовать за Ларисой? — с украдкой спрашивает напарник майора, словно опасаясь положительного ответа. Молодец, сопля, сначала делаешь, а потом думаешь, то-то достойный подход для учёного. — Ясен хер, собираюсь! Манипуляторы хуевы, я уже, блять, никому тут не доверяю. "Даже самому дорогому человеку", — произносит про себя ХРАЗ, понимая, с какой горечью, должно быть, Нечаев осознает, что даже Сеченов теряет в его глазах авторитет; Как доверие к отцовской фигуре рушится, и куски от него вырываются щипцами неосторожного хирурга из сердца, которое осмелилось сблизиться настолько хоть с кем-то. Майор идёт вдоль остановивших свои нападки "Дроф", уверенно выискивая вход в маяк. Всеми своими фибрами ХРАЗ ощущал, что Сергей готов этот маяк хоть из земли голыми руками вырвать и доставить обратно на этот грёбаный Сахалин, лишь бы докопаться до правды. И ХРАЗ с горечью осознавал, что он сам был тем, кто нарочно посеял в несломимой душе семена сомнений, которые прорастали и ломали её изнутри. ХРАЗ и был тем неосторожным хирургом. — И если она начнёт со своими фокусами, то я просто вышибу ей мозги, — не скрывая рычит в раздражении П-3, ХРАЗ же, словно пристыженный, замолкает. ...А ведь раньше Харитон Захаров считался лучшим нейрохирургом СССР. Правильно говорят, что работу и чувства нужно разграничивать. Ячейки с подопытными, словно соты в улье, издавали гудение в голове Сергея, отдавались эхом шлепки босых ног по полу и изнемогающие крики. Люди в белом нижнем белье копошились личинками в своих тесных комнатушках, и от этого у Нечаева болела голова, но ещё больнее было чуть ниже, в груди. Пальцы правой руки нервно сжимают ткань комбинезона. Стало сложно подобрать слова, чтобы ответить Ларисе. В горле застрял ком, и, даже сглотнув, всё никак не получалось его проглотить. Сергей прислонился лбом ко стеклу, боясь отрывать взгляда от прыгающих и вопящих людей, пойманных в одну общую рыбацкую сеть, отдающую им команды. Животный ужас застыл в жилах, наравне с майором, превратившимся в статичное пятно из разбитости и отчаяния. И ХРАЗ был совсем не в восторге от того, что напарнику на уши вешала Лариса. Несколько лет назад слово "сожаление" для Харитона Захарова было лишь одним из сотней тысяч в русском языке, значение которого он мог бы прочитать на страницах толстенького, приятно пахнущего временем и пылью, толкового словаря. Скажи ему, что он познает это слово за рамками словарного значения, будучи разумом в полимере, даже не обладая должными гормонами и, в общем-то, полноценным мозгом — Харитон бы, дай Бог, посмеялся, если бы не до глубины души ужаснулся. Скованность, сожаление, страх необдуманных действий Сергея, и всё, что ХРАЗ может — сдавленным голосом отвечать на вопросы П-3, загнанный в тупик, как крыса, борящийся сам с собой, делая выбор, который никогда бы не подумал, что придётся совершить. — Чё у меня с башкой, я спрашиваю?! — дёргается Нечаев от резкой боли в висках, вид цветных пятен на сетчатке глаза будто грозился сдавить его череп, как грецкий орех под колесами автомобиля. — Майор, я не фиксирую каких-либо внутренних изменений. Однако, — продолжает ХРАЗ не менее мрачно и скупо, — Ваш полимерный расширитель "Восход" принимает неустановленный поток данных извне. — ХРАЗ? С кем ты говоришь? — с явным раздражением спрашивает Лариса, но остаётся проигнорирована майором, отчаянно рвущем на себе волосы, лишь бы избавиться от соплей единорога в голове. — Какие данные? Какой "Восход"?! — ХРАЗ ощутил в голосе майора незаслуженные терпение и доверие к его фигуре, и оттого врать Сергею было невероятно тяжело. И ХРАЗ не стал. Сергей ломался на глазах. Он крушил, кричал, бился из последних сил, и ХРАЗ видел, как дотлевает в нём последний уголёк сомнений, сменяясь на злобу, отрицание, затем и усталость. Усталость от непонимания и манипуляций, усталость от двойственности и тайн, а самое главное — от своей причастности к этому. И ХРАЗ не мог препятствовать, молча наблюдая, дожидаясь, когда наконец сможет встрять, окатить его, разгорячённого от мыслей и расстройств, холодной водой правды. "Как ты хочешь называть себя его другом, его товарищем, если ты заткнулся в тряпочку и сидишь, урод?" — задает себе вопрос ХРАЗ, извиваясь в перчатке и проламывая себе проход наружу, решив посмотреть своим деяниям в лицо и больше не мучать себя душевными терзаниями майора. — Очнулся наконец! А я уж подумал, что тебя там откачивать придётся, урод! И Нечаев вовсе не скрывал, что ждал, когда же, сука, эта полимерная тварь соизволит вылезти из перчатки и продолжить свои стыдливые речи, только вот "сопля" не сильно спешила начинать извиняться. — Ну, давай, расскажи мне, какой из тебя Хранитель Знаний, а? Молчанием могилу себе не копай, вырву тебя нахуй, сорняк полимерный! — Майор. Дело в том, что Вы поспешили с выводами, — начинает ХРАЗ, скованно изгибаясь на ладони вопросительным знаком, и так же скованно ёжась. ...Вместе с Сергеем сломался и зачин Захарова. Он будет огромнейшим лжецом, если скажет, что вырвавшись от Сеченова тут же не составил план по достижению своих целей руками П-3. Педантичный, расчётливый, сухой план, ровно как и он сам — Харитон Захаров, никогда не считавший себя за живого человека, задравший планку куда выше, чем любой мог бы себе представить. Стремясь к вершине, полагал, что отсутствие человечности есть то, что определяет способность существа к выживанию. К прогрессу. К эволюции. И Сергей убил в нём уверенность в этом, убил его безоговорочное хладнокровие. Заставил ледяную душу оттаять, заставил впервые за всю жизнь почувствовать тепло, за которым все люди гонятся, осознать, насколько это приятно, насколько это... естественно. Это естественно для человека — любить и быть любимым. Тогда всё и пошло под откос. Натянутая маска трескалась, когда Нечаев улыбался и смеялся; Трескалась, когда Нечаев проявлял интерес к знаниям Харитона, то и дело задавая вопросы, словно и такая мелочь, как обычный разговор, уже была чем-то особенным; Окончательно разбилась о твёрдость правды, когда при произношении фамилии Волшебника, в глазах Нечаева плескалась ненависть, а голос черствел, тонул в разочаровании и обиде. Харитон понял, что он и сам недостоин стать Сверхчеловеком. Лифт гудел. П-3 стоял, прижавшись ко стене спиной. Сергей молчал, вслушиваясь в робкие слова ХРАЗа, которые он неумело вязал между собой, боясь сболтнуть лишнего, и в то же время стараясь выложить всё, как есть. Майор терпеливо не встрявал. Лишь слушал. У него не было желания устраивать сцены перед Ларисой, считая, что им стоит поговорить об этом подробнее наедине, но изредка ХРАЗ подмечал, как нервно Нечаев потирает переносицу или отстукивает ритм ногой. — ...И я надеюсь, что Вы сможете простить меня за то, что я не рассказал Вам всю правду о Дмитрии с самого начала. Право, я тоже пал жертвой сомнений, — заключил Харитон, ничуть не соврав, опуская сенсоры, и, словно заключённый, ожидал смертного приговора. Находиться под прицелом пустого взгляда Нечаева было пыткой, но и спрятаться в перчатку ХРАЗ не смел. После тридцати секунд молчания сорняк из жгутиков грубо ткнули пальцем в бок. — Да пошли вы нахуй, причём обе, разгалделись, блять, старые кошелки с базара! — орал на Ларису и Зинаиду Сергей, расхаживая из стороны в сторону. — Если вам так легче, нате! — кинул он с резвостью в баб дробовик, и Филатова, не ожидав такой силы, грохнулась на пятую точку, прижимая ствол обеими руками к груди. — Подавитесь, блять, сами туда идите, прострелите кому надо башку, героини ебучие! С меня хватит вашей хуйни! Я, может, прямо сейчас пойду, и выпью, блять, пива в Сочи! П-3 взмахивает руками, словно стремясь улететь с этого сраного предприятия куда подальше, бросает ещё пару ласковых, и оставляет женщин, недоумённо хлопающих своими огромными глазами, ни с чем.