flashback
— Феликс! — парень переводит на подошедшего к его столику в столовой Хёнджина усталый взгляд, молча задавая вопрос. Напротив в обнимку сидели Джисон и Минхо, смотря что-то в телефоне и тихо смеясь. — Сегодня в кино вышел новый фильм, пойдёшь с нами? — Хван отодвигает соседний от Ли стул и садится, ставя на холодную поверхность стола клубничное молоко. Феликс поджал губы. — О, точно, кино! Джисон, напоминаю, что мы идём сегодня в кино. Сеанс в шесть вечера, успей одеться к этому времени, пожалуйста! — Хан оторвался от просмотра какого-то видео на телефоне, перевёл свой взгляд на Минхо и, нахмурившись, снял один проводной наушник, шуточно кидая его куда-то в район груди своего парня. — Иди в задницу, душнила, — Минхо громко засмеялся, положил руку на талию Хана, крепче прижимая своего надувшего губы парня к себе. Феликс на это как-то криво улыбнулся, заставляя Хёнджина начать беспокоиться. — Что-то не так? Ты не любишь кино? — Я никогда не был в кино, Хёнджин, — за столом воцарилось молчание. Минхо, усилив хватку на талии своего парня, который, к слову, успел вовсю развалиться на его груди, перевёл удивлённый взгляд на младшего. Хван и Джисон сделали точно так же. — В смысле? Тебе семнадцать лет и ты никогда не был в кино? — и кто бы мог подумать, что такой, казалось бы, безобидный вопрос заставит нижнюю губу Феликса мелко дрожать. Маленькие ладони сжались в кулаки, а потом и вовсе пропали со стола, прячась в длинной кофте. Взгляд опустился в столешницу, глаза моментально заполнились слезами, пока тело начинало неконтролируемо потряхивать. — Эй, Ликс, ты чего? — Хёнджин тут же встрепенулся, повернулся всем корпусом к младшему и, обхватив своими холодными пальцами его острый подбородок, заставил его посмотреть в ответ. А Феликс смотрел неуверенно, даже с каким-то страхом в глазах, будто если он сейчас сказал бы, по какой причине он никогда за свои восемнадцать лет не был в кино, то все трое над ним начали бы смеяться, тыкая пальцем. Младший всхлипнул. — Ликс… — Хван смотрел с каким-то сожалением в глазах, но это была не жалость. Это было что-то между пониманием и состраданием. Карие глаза старшего бегали от одного зрачка Феликса к другому, стараясь по ним понять причину такой резкой перемены настроения, понять причину слёз. — Моя семья… Родители очень любят искусство, — блондин стёр скатившуюся по щеке слезу рукавом кофты и отвернулся от Хёнджина. — Они ездят по всей планете, лишь бы успеть на очередной аукцион. Меня они таскают с собой абсолютно всегда, объясняя это тем, что одного они меня жить точно не оставят. Ребят… — Феликс поднял заплаканные глаза на троих парней, которые слушали очень внимательно, — у меня никогда не было друзей. Никогда, — последнее слово утонуло в новом предательском всхлипе. Хёнджин не сдержался. Он схватился за край стула, на котором сидел младший, а после резко дёрнул на себя, заставляя его оказаться, кажется, слишком близко. Руки Хвана моментально оказались на теле мелко дрожащего Феликса. Он обнимал трепетно. Обнимал ласково, чувственно и по-настоящему. Старался показать, что теперь Феликс не один, что у него есть друзья, пускай они и были знакомы всего ничего…end of flashback
Именно после этого момента всё встало на свои места. Хёнджин наконец-то целиком и полностью понял причину постоянной грусти в глазах Феликса, понял, почему в карих радужках слишком часто была видна тоска. Хван долго не мог правильно истолковать эту тоску, не мог понять, почему во взгляде Ли так часто читалось слово «боль». Однако как раз после этого самого момента, случившегося практически в самом начале их дружбы, Хёнджину всё же удалось докопаться до правды. Можно ли назвать его желание быть ближе к Феликсу обычной жалостью? Абсолютно нет. Можно ли это растолковать как искреннее желание быть рядом? Однозначно да. После того разговора в столовой парни всё же пошли в кинотеатр. Джисон смог быстро и легко перевести всё в шутку, а Минхо, поняв это, поддержал своего парня, заставляя Феликса, до сих пор сидящего в крепких объятиях Хёнджина, улыбнуться. Во время просмотра фильма, сюжет которого, кстати, завязывался в основном на каком-то непонятном конфликте влюблённых друг в друга персонажей, которые два часа не могли прийти к решению своей проблемы, между Феликсом и Хёнджином чувствовалось некое напряжение. Вернее, его чувствовал младший. Феликс сидел как на иголках, ведь Хван, с которым он делил двухместный диван, сидел в опасной близости и реально действовал на нервы, особенно когда его бедро, оголённое большим количеством дырок на джинсах, постоянно касалось колена младшего. Переломным моментом стал тот самый сюжетный поворот фильма, во время которого персонажи наконец-то нашли решение своей проблемы и помирились. Весьма красноречивым образом. Хёнджин не смотрел фильм не то что в это время, он не смотрел его вообще. Всё его внимание тогда было обращено на колено Феликса, которое постоянно касалось его бедра и ни на секунду не прекращало это. Феликс ему нравился давно. Нравился очень сильно и безвозвратно. И единственная причина, по которой Хван до сих пор не делал первый шаг, — та тоска во взгляде карих глаз, с которой всегда смотрел Ли на старшего. Теперь эта грусть и боль были весьма объяснимы. И именно теперь Хёнджин решился на то, чтобы сделать первый шаг. Парень медленно развернулся, посмотрел на младшего, порозовевшие от смущения щёки которого были видны даже в полумраке, что подсвечивался только экраном кинотеатра. Хёнджин потянулся к его щеке, обхватил её и заставил обратить на себя внимание, нежно огладил бархатную кожу большим пальцем, а затем подался вперёд, прижимаясь своими губами к губам Феликса в мимолетном касании. И эмоции Феликса, которые он испытывал на тот момент, не описать никакими словами. Не описать, потому что Ли был готов поклясться: этот поцелуй — лучшее, что было в его жизни. И то, как Хван развернулся в тот момент, то, как он положил свою руку на подрагивающее от волнения колено, то, как трепетно он его оглаживал, не заходя дальше, тоже не передать словами. Не описать, потому что не хватит никаких метафор и эпитетов, чтобы доказать, что эмоции эти были такими нереальными и волшебными, что хотелось кричать на всю округу. С того поцелуя всё и началось. Начались слишком частые ночевки, которые были вовсе не дружескими. Если раньше парни приглашали ещё и Минхо с Джисоном, то сейчас эти двое либо уходили через пару часов, либо не приходили совсем. Не приходили, потому что теперь, ложась в кровать, Хёнджин лежал не на спине, как он привык, а на боку, обнимая рукой Феликса за талию. Утро сопровождалось ленивыми поцелуями, пропитанными нежностью и искренними чувствами. Всё было хорошо. Целый месяц Феликс и Хёнджин находились в собственном мире, наслаждаясь близостью и вниманием, которое постоянно уделяли друг другу. Было хорошо ровно до того момента, пока мамино «сынок, мы переезжаем во Францию», сказанное в его семнадцатое день рождения, не стёрло улыбку с веснушчатого лица. Далее следовали ссоры, крики, ругань и нескончаемые потоки слёз. Феликс разбил о пол дорогую тарелку, начал в истерике крушить абсолютно всё, что только попадалось на его пути, потому что сейчас тот самый момент, когда он нашёл своих людей, и дело тут не только в Хёнджине — дело в том, что теперь у него есть настоящие друзья. Друзья, от которых уезжать Феликс никак не хотел. И если отец Ли просто сидел за столом и наблюдал за истерикой сына со скепсисом на лице, то мать старалась хоть как-то успокоить парня, обнять и утешить, сказать, что они обязательно сюда вернутся в ближайшем будущем. Однако проблема была в том, что это неправда. Они не вернулись бы ни завтра, ни через месяц, ни через полгода. Феликс своих родителей знает слишком хорошо, чтобы поверить в эту ложь, которую попыталась повесить на его уши миссис Ли. После этой фразы случился переломный момент. Феликс оттолкнул маму, схватил вазу, купленную родителями на аукционе в Пусане, и, подняв её над своей головой со словами «да пусть в аду сгорят ваши горшки», бросил её на пол, смотря на то, как ваза разбивалась на миллионы осколков. Боль, которая так отчётливо была видна в глазах матери, Феликс не забудет никогда. Предательство. Вот какое слово видел парень в темных зрачках напротив. Ли решил поставить вопрос ребром. Да, грубо. Да, некрасиво и очень неприятно. Но как он должен был поступить ещё, если иначе родители его не понимали и не хотели понимать? И это сработало. Мистер и миссис Ли действительно оставили Феликса в покое, только… Только они насовсем оставили его в покое. Оплатили этот маленький домик в Сеуле на месяц и уехали, громко хлопнув дверью. Переживал ли Феликс после этой ссоры? Нет. Парень наконец-то чувствовал свободу, самую настоящую радость от того, что он всё же смог повлиять на родителей и заставить их перестать таскать его по всем уголкам планеты. Феликс был уверен в том, что он поступил правильно. Он знал, что он остался там, где его любили, там, где у него были настоящие друзья, и там, где он был действительно нужен. Но… Видимо, Феликс ошибся. И ошибся он по-крупному…flashback
— Хёнджин! — Феликс увидел своего парня на том конце школьного коридора и улыбнулся. Помахал старшему рукой и сорвался на бег, желая поскорее оказаться в объятиях старшего. Хотелось поскорее рассказать всё, хотелось увидеть гордость в глазах напротив и услышать такие нужные в тот момент слова «я счастлив, что ты остался со мной». Хван остановился, посмотрел на бегущего к нему младшего с непроницаемым лицом и даже не обнял, когда Феликс прижался к нему всем телом, когда как по традиции клал руки на талию, а носом зарывался в ложбинку между плечом и головой. Ли отстранился и неуверенно посмотрел на своего парня. — Джинни? — Хван обхватил ладони Феликса своими руками, крепко сжал, посмотрел в испугавшиеся глаза младшего и закусил губу, не зная, что делать дальше. Как правильно сказать? Как сказать те страшные слова, когда Феликс с самого начала их дружбы стал искренне смеяться, ярко улыбаться и общаться так много, будто он молчал вечность. — Ликс… — Хёнджин прочистил горло, тихо кашляя в слишком сильно сжатый кулак, и повёл Ли к скамейке, стоящей у окна. — Нам надо расстаться… — улыбка на красивом лице, усыпанном миллионом веснушек, померкла моментально. Уголки губ быстро опустились, а искорки в глазах молниеносно потухли, тут же сменяясь той самой болью, что была во взгляде карих глаз в самом начале их знакомства. — Как… — Феликс выдернул руки из хватки старшего и отсел подальше. — Почему… Как ты можешь такое говорить, Хёнджин? — Феликс, так надо. — Надо? Это всё, что ты можешь сказать, Хёнджин?! Надо?! — младший оттолкнул своего бывшего парня и вскочил со скамейки. Слёзы заполнили глаза моментально, дыхание сбилось от подступающей истерики, а картинка начала постепенно плыть. Младший прижал дрожащую руку к груди, куда-то в районе сердца, почувствовал бешеное его биение, которое отдавалось гулкой болью в грудной клетке, и сделал пару шагов назад. — Я с родителями поссорился, чтобы остаться здесь, — Хван сжал губы в тонкую бледную полоску и опустил взгляд на собственные подрагивающие руки. — Я сказал родителям, что ненавижу их, они уехали и оставили меня одного! Всё это было ради того, чтобы быть с тобой. Видеть тебя каждый день, обнимать и целовать… — Феликс… — А ты бросил меня! — ещё пара шагов назад. — Как ты можешь вообще говорить такое?! Я думал, что ты, Минхо и Джисон — самые близкие мне люди! — Феликс горько всхлипнул, прижал другую руку ко рту, вгрызаясь в ребро ладони зубами, пытаясь подавить нескончаемую истерику. Хёнджин скрыл лицо за накинутым на голову капюшоном. Его фигура осунулась, пальцы вжались в деревянную поверхность школьной скамейки, а ноги, ступни которых стояли ровно по стойке смирно, были до невозможности сильно напряжены. Последнее предложение Феликса заставило старшего резко вздрогнуть и зажмуриться, чего Ли, конечно же, не заметил. Не заметил, потому что капюшон скрывал лицо Хёнджина. Не заметил, потому что слёзы, которые стекали по холодным побледневшим щекам нескончаемым потоком, и не собирались останавливаться, мешали это сделать. Не заметил, потому что и замечать-то, честно сказать, больше не хотел. Феликс больше ничего не хотел…end of flashback
Да. Именно тогда-то Феликс и понял, что по-крупному облажался. Парень действительно верил, что глаза, зрачки которых всегда сияли, стоило только младшему появиться в поле видимости старшего, не врали. Он верил, что все те упаковки клубничного молока, трубочки которых гуляли от одних губ до других, были не просто для галочки. Верил, что все сообщения перед сном были написаны от чистого сердца, что они не были ложными и что они не имели скрытого подтекста. Как же больно, оказывается, ошибаться. Как же больно, когда ты искренне веришь во все слова человека, которого действительно любишь, когда ради него готов сделать всё, а главное — ты делаешь это самое «всё». Феликс поссорился с родителями. И поссорился он по-крупному. Он заставил их отстать от него, оставить наконец-то уже в покое, а в итоге что? В итоге у парня на месяц был проплачен этот одноэтажный домик в Сеуле, а дальше что? Феликс искренне думал, что даже если родители не захотят платить за жилье, что, в общем-то, и случилось, он сможет переехать к Хёнджину. Он ошибся даже в этом. Наверное, это нормально… Ошибаться в людях. Мы ведёмся на красивые картинки, которые они умело показывают окружающим, надевая при этом очередную маску, что подойдёт какому-то конкретному человеку. Они говорят то, что мы хотим слышать, впитывают информацию, которую мы им сами же и выдаём, а потом переворачивают всё с ног на голову, выставляя человека, в лучшем случае, посмешищем. Люди жестоки. Более того — любой человек жесток. Кто-то показывает это слишком открыто, нагло демонстрируя всем своё превосходство; кто-то предпочитает действовать более скрытно, поэтому в их речи или жестах эта жестокость проскальзывает достаточно редко, чтобы лишний раз не спугнуть человека; а кто-то настолько мягок, что не может быть жесток по отношению к другим людям. Однако факт остаётся фактом. Жестоки все. Феликсу, видимо, достался второй тип, потому что парень верил Хёнджину и не мог даже предположить такого исхода событий. Почему он так поступил? Что заставило Хвана смотреть на младшего такими глазами, будто бы он для него ничего и не значил никогда? Почему он не обнял в ответ, почему не попытался успокоить или хотя бы объяснить причину такого своего поступка? Почему-почему-почему?! Этим вопросом Феликс задавался потом слишком долго. Он продолжал учиться с Хёнджином в одном классе, однако Хван больше не сидел за своей партой, предоставляя младшему возможность хотя бы дышать свободнее. Он перестал красить волосы в яркие цвета, а потом и вовсе отстриг свои шикарные локоны, которые доходили чуть ли не до плеч. С его рук пропали браслеты, с пальцев исчезли кольца, а из его речи исчезла та искорка, та отдушина для радости и счастья, что проскальзывали в его голоске тогда, когда он что-то увлечённо рассказывал Феликсу. Хотя, может быть, парню просто так казалось. Возможно, он просто хотел, чтобы так было. Они больше не общались. И речь идёт не только о Хёнджине. Джисон и Минхо быстро приняли Феликса в свою компанию, они действительно были рады общаться с младшим, однако после расставания Ли и Хвана… После этого младший сам отдалился от них. Он не отвечал на их сообщения, не брал трубку, когда те пытались дозвониться, не проговаривал «привет» на их излюбленное «привет, котёнок». Да. Это прозвище Джисон подарил Феликсу ещё в самом начале их знакомства, когда Ли пришёл в школу в длинной кофте, под которой была надета майка с котёнком. Минхо на это лишь поддакнул и добавил, что этот нашитый пушистый комочек действительно чем-то похож на парня. Как же всё, оказывается, может измениться в считаные секунды. Иногда достаточно одной единственной причины, чтобы потерять всё. Феликс потерял всё в тот момент, когда услышал самые страшные для себя слова. Вопрос о том, как жить, а главное, на какие деньги, оставался открытым. Феликс нашёл себе работу в каком-то небольшом кафе, которое находилось совсем рядом с домом, что было достаточно удобно. Его начальник Бан Кристофер Чан был просто наипрекраснейшим человеком, а главное — понимающим. Мужчина, которому оказалось двадцать один год, быстро вошёл в положение Феликса, стоило только услышать всю его историю. Отношения с Чаном были очень хорошие. Феликс честно выполнял свои обязанности, выходил на дополнительные смены, когда об этом его очень сильно просил Кристофер, поддерживал хорошие отношения со всеми сотрудниками заведения, и всё это помогло постепенно забыть Хёнджина. Кофе и круассан с ванилью, что Чан всегда приносил Феликсу после окончания смены, заставляли красивые губы растягиваться в нежной улыбке, а щёки краснеть от смущения. Старший умело смог заполнить ту душевную дыру, которую оставил после себя Хёнджин своим уходом. Сначала Феликс думал, что просто благодарен Бан Чану и что он будет прекрасным другом, но когда пересохшие от волнения губы Кристофера коснулись немного потрескавшихся от постоянного их жевания губ Феликса, второй понял — ему нравился его начальник. И сейчас всё просто прекрасно. Прошёл ровно год с начала их отношений. Феликс переехал к Бан Чану, окончил старшую школу и поступил в университет на кулинарную специальность. В какой-то день, придя домой, старший почувствовал приятный шоколадный запах, а войдя на кухню, заметил своего парня, на теле которого был повязан милый фартук. Феликс приготовил брауни, а Чан готов был поклясться: это лучший брауни в его жизни. После этого последовало предложение попробовать себя в качестве кулинара, а младший, не знающий, на кого ему вообще учиться, просто пожал плечами, соглашаясь. И казалось бы, всё — конец. Хёнджин исчез из его жизни окончательно, стоило им только провести вместе выпускной; Минхо и Джисон тоже пропали, однако не потому что они смирились или забыли Феликса, а потому что младший сменил номер телефона и аккаунты в социальных сетях; сам Ли нашёл свою любовь в Бан Чане, который окутал своего парня такой заботой, что казалось, лучше уже и быть не может. Но нет. Оказывается, может… Понедельник. Полтора года назад Феликс расстался с Хёнджином. Кафе Бан Кристофера Чана. Сеул. Звонок, что висит над входной дверью, громко звенит, оповещая работников кафе о новом посетителе. До закрытия остался всего лишь час, в будние дни гостей не так уж и много, а вечером и подавно. Феликс сегодня на смене один. Парень неплохо так показал себя, работая официантом, так что теперь он занимает должность старшего продавца. Поваром он пока что отказывается быть, обосновывая это тем, что он всего лишь учится. Чан не напирает, принимает решение своего парня, позволяя ему работать тем, кем он хочет работать конкретно сейчас. — Добрый вечер, — Феликс выходит из помещения для персонала, что располагалось прямо напротив прилавка, надевая на лицо фирменную улыбку «здравствуйте-я-действительно-рад-вас-видеть», и подходит к своему рабочему месту. — Здравствуйте… — парень застывает с перчатками в руках, которые он так и не успел надеть, а через несколько секунд всё же решается: медленно поднимает голову, с опаской оглядывая того самого посетителя. — Джисон… — тихо выдыхает Феликс, тут же отворачиваясь от парня напротив и поджимая губы, кажется, слишком сильно. Хан ни капли не изменился. Он всё такой же: невысокий рост, подтянутая фигура и тонкая талия, которая теперь ещё подчеркнута свободными брюками с высокой посадкой. Поверх футболки накинута джинсовка чёрного цвета, а в руках телефон. Феликс встряхивает головой и натягивает улыбку на лицо. — Чего желаете? — Феликс, нам нужно поговорить, — Джисон указывает на булочку, покрытую какой-то глазурью белого цвета. Ли кивает, достаёт кондитерское изделие и упаковывает в крафтовый пакет, не удосуживаясь спросить, «здесь» ему или «с собой». Хан оплачивает свой заказ картой и повторяет: — Феликс. Это правда серьёзно. Выслушай, пожалуйста. — Джисон, если это касается Хёнджина, то давай не будем. Я начал новую жизнь, у меня есть работа, любимый человек и дом, где меня ждут, поэтому… — Хёнджин умер. — Что? — Феликс роняет чек от покупки Хана на столешницу и медленно оседает на стул, что стоит ровно позади него. Ли смотрит стеклянными глазами куда-то в район живота Джисона, пытаясь понять, что он сейчас чувствует. — Это произошло несколько дней назад. Хёнджин просил тебе кое-что показать, как только это случится, Феликс. Посмотри, пожалуйста, — Джисон включает телефон, пару раз тыкает в экран и кладёт гаджет на столешницу, прямо перед носом своего, по мнению Хана, друга, нажимая на кнопку «Play». — Посмотри, прошу тебя. Ради Хёнджина, — Феликс переводит стеклянный взгляд на телефон, с экрана которого на него смотрит Хван. — Привет, мой котёнок… — старший сидит на своём любимом кресле коричневого цвета, что располагалось за его рабочим столом. — Если ты смотришь это видео, значит, я всё-таки умер, — Хёнджин невесело усмехается, проводя рукой по своим перекрашенным в чёрный цвет волосам. — А это значит, что я всё-таки расстался с тобой, — Феликс пододвигается ближе к столешнице, берёт похолодевшими от страха пальцами телефон, поднося ближе к лицу. Хёнджин всё такой же красивый: идеально ровная кожа, бархатностью которой так любил наслаждаться младший; шёлковые волосы, в которые Ли обязательно запускал свою ладонь; чёрный вязаный свитер, мягкость которого была настолько манящей, что хотелось прижиматься к Хвану постоянно. — Ликси… Солнце моё… — Хван пододвигается поближе к камере, смотря чётко в объектив. — Я бы отдал всё, лишь бы никогда не расставаться с тобой. Ты даже представить себе не можешь, как сильно радовала меня твоя нежная улыбка, как я наслаждался твоими красивыми веснушками и как твой смех заставлял моё сердце биться чаще, — старший всхлипывает и вытирает нос рукавом свитера. — Я бы отдал всё, чтобы наши отношения продлились хотя бы на секундочку дольше, но… — Хван вздыхает, взлохмачивает волосы, устраивая на голове полный беспорядок, — Феликс, у меня обнаружили рак мозга. Опухоль злокачественная, лекарства, которые могут продлить мою жизнь хотя бы на пару лет, стоят слишком много, наша семья просто не может позволить себе такие расходы, — Феликс громко шмыгает носом, тут же затыкает рот рукой, стараясь сдержать слёзы, но они предательски стекают по покрасневшим от стресса щекам. — Я принял решение расстаться с тобой не потому, что не люблю тебя, а потому, что я люблю тебя так сильно, что не могу причинить тебе такую боль, — слёзы начинают литься градом, мешая нормально видеть. Картинка на экране стала размытой, лицо Хёнджина расплылось, а голос, такой любимый Феликсом когда-то, слышался будто бы из-под толщи воды. — Прости меня, котёнок. Я правда тебя очень люблю. Я не говорю в прошедшем времени, потому что я живу с этой любовью, я же с ней и умру, — Хёнджин снова усмехается, пока Феликс чуть ли не кидает телефон обратно на столешницу, не в силах его держать. Руки трясутся слишком сильно, а ком, который не спешит покидать горло, неприятно давит. — Я знаю, что тебе было больно. Я видел разочарование в твоих глазах, и последнее, чего бы я хотел, — это стать причиной твоего разочарования, Ликси… Просто знай, котёнок: я никогда бы не сделал тебе больно, просто сейчас… Сейчас такая ситуация, что лучше сделать больно сразу, чем потом ты будешь стоять и смотреть, как моё тело опускают в землю. Прости меня, пожалуйста… — Хёнджин ласково улыбается, снова смотря в объектив камеры. Феликс смотрит в ответ, и такое ощущение, будто бы они смотрят друг другу в глаза. — Я искренне надеюсь, что ты нашёл своё счастье, малыш… Ты достоин быть счастливым. Прощай, — видео останавливается, а Феликс продолжает сидеть всё в той же позе. Истерика даже не думает стихать, лишь сильнее разгорается, заставляет горячие горькие слёзы быстро стекать по веснушчатым щекам. Дыхание сбивается, вдохи постоянно прерываются частыми всхлипами, мешая нормально получать необходимую дозу кислорода. Феликс начинает задыхаться. Он моментально прижимает руку к груди, пытается успокоиться, однако выходит слишком плохо. Джисон тут же срывается с места, огибает прилавок и падает перед другом на колени, обнимая его ноги руками. — Ликси… Ликси, маленький наш котёнок, прошу тебя, не плачь… — от этого обращения Феликс начинает плакать ещё сильнее. Он прячет своё лицо в ладонях, что зарылись в свободные рукава его кофты. Джисон гладит его по дрожащим ногам, смотрит с огромным сожалением в глазах и даже представить не может, что сейчас чувствует Феликс. Когда Хёнджин рассказал о своей болезни Хану и Минхо, те были, естественно, в самом настоящем шоке. Однако ещё в большем шоке они был тогда, когда Хван им выдал самую глупую фразу, которую он только способен был выдать: «Я расстанусь с Феликсом. Не хочу делать ему больно». И как бы потом Джисон и Минхо ни пытались вразумить своего друга детства, у них не получилось. Хёнджин в этом вопросе упёрся как баран, не желая уступать. И ладно бы он расстался, рассказав Феликсу хотя бы причину такого своего поступка, тем самым позволяя младшему понять его. Но нет. Мало того, что Хван отказался рассказывать правду и даже говорить ложь, он заставил молчать ещё и Хана с Минхо. Парни, конечно же, не были в восторге от такого решения, однако всё же послушались. Послушались, потому что это было последнее слово Хёнджина. Единственное, о чём он их попросил, — не говорить Феликсу правду до его смерти. — Ликси, он очень сильно любил тебя, — тихо шепчет Джисон, отнимая руки младшего от лица и обхватывая своими ладонями, бережно поглаживая бледную и холодную кожу пальцами. Он смотрит обеспокоенно, видит, как спустя, казалось бы, большой промежуток времени Феликсу больно так же сильно, как если бы было больно, когда Хёнджин бы умер, будучи в отношениях с младшим. План Хвана был провальным изначально. — Как же так, Хани… — Джисон вздрагивает от такого ласкового обращения, вспоминая школьную жизнь. Так нежно его называл только Феликс, особенно когда встречал друга перед уроками и крепко обнимал. — И вы всё знали, да? Ты и Минхо. — Прости нас, котёнок, — Хан крепче сжимает руки младшего, утыкаясь лбом в его колени. — Мы очень хотели сказать тебе, но мы не могли. Хван просил. Он умолял нас молчать. Называл это предсмертным желанием, — Джисон жмурится, стараясь подавить подступившие к глазам слёзы. Он очень старается не заплакать перед Феликсом, тем более с учётом того, что четыре дня назад он рыдал в плечо Минхо, а три дня назад ревел навзрыд перед могилой Хёнджина, которого только что похоронили. Феликс кладёт руку Джисону на голову, ласково гладит, зарываясь в густые каштановые локоны и наслаждаясь их мягкостью. От Хана исходит всё тот же приятный запах кокоса, как тогда, полтора года назад. И называет он младшего «котёнком» так же, как делал это, ещё будучи старшеклассником. — Прости нас… Прости нас всех, Ликси… — шепчет Джисон словно в бреду, всё крепче и крепче стискивая в объятиях своего друга. Феликс сползает со стула, садится рядом с Ханом и тут же прижимается к нему, утыкаясь покрасневшим, заплаканным и опухшим лицом в его грудь. Джисон сжимает в объятиях слишком крепко, так сильно, что хочется пискнуть, но кроме всхлипов из груди ничего не вырывается. Ладонь Ли сжимает ткань футболки в кулак, заставляя нити предательски трещать. — Прости нас, прошу тебя… — продолжает тихо шептать старший. — Вы ни в чём не виноваты…***
— …Феликс! Феликс, проснись! — парень трясет Ли за плечи, легонько хлопает ладонями по лицу и сам уже не на шутку пугается. — Ну же! — он трясёт его за плечи сильнее, начиная паниковать от безысходности. Резкий вдох. Лёгкие наполняются воздухом. Спина отрывается от мягкого матраса, тело принимает сидячее положение, а глаза, полные ужаса, распахиваются. Феликс дышит часто, дышит загнанно и прерывисто, осматривает родную спальню, в которой провёл вот уже пять лет бок о бок со своим любимым человеком, стараясь понять, что происходит. — Ликс, господи! — Хёнджин обхватывает бледное, что видно даже в ночной темноте, лицо своего парня, обеспокоенно смотря то в его правый, то в левый зрачок. — Что с тобой, солнце моё? — шепчет старший, ласково оглаживая бархатную кожу. — Сон… Мне приснился страшный сон, хён… — Феликса всего трясет, да так, что Хван ощущает это, даже не касаясь тела младшего. — Мне приснилось, что мы расстались с тобой практически в самом начале наших отношений, — младший кладёт свои руки поверх ладоней старшего, цепляясь за его длинные пальцы мёртвой хваткой и прикрывая глаза, сильно жмурясь. — Мне приснилось, что ты бросил меня после того, как я поссорился с родителями, а потом оказалось, что ты был смертельно болен! — Феликс всё же не сдерживается, начинает тихо всхлипывать, сильнее хватаясь за руки своего парня. Хёнджин тут же прижимает дрожащего младшего к себе, позволяя уткнуться лбом в своё плечо. Рука сразу перемещается на сбившиеся после недолгого сна пряди, бережно перебирая их. Парень начал немного покачиваться из стороны в сторону, стараясь успокоить своего любимого. Феликс начинает потихоньку расслабляться в родных руках. Он вдыхает аромат любимого геля для душа с ароматом персика, которым Хёнджин пользуется абсолютно всегда. Он чувствует размеренное дыхание, чувствует, как бьётся сердце старшего, и чувствует, как тот шепчет успокаивающие слова. Хёнджин осторожно укладывает парня обратно на кровать, ложится следом и поворачивается набок, оказываясь лицом к лицу со своим парнем. В глазах Феликса по-прежнему виден страх, видна боль и горечь от потери, которой на самом деле и не было вовсе. Хван ласково улыбается, протягивает руку и заправляет прядь светлых волос за ухо, нежно проводя потом по линии нижней челюсти. Феликс блаженно прикрывает глаза, тянется за этой лаской и понимает, что присутствие Хёнджина, что с нежностью и любовью смотрит на своего парня, действует на него как настоящее успокоительное. — Всё хорошо, Ликси… — Я думал, что ты умер… — парень придвигается ближе, утыкаясь в ложбинку между шеей и плечом. Рука старшего тут же оказывается на талии Феликса, бережно сжимает бока, плавно перемещаясь на спину. – Я так испугался, хён... — Это всего лишь сон, — Хёнджин коротко целует парня в лоб и поудобнее устраивается на своей подушке. Смотрит на Феликса, который кажется в его руках таким крохотным, что хочется закрыть его ото всех. — Я никогда тебя не оставлю, Феликс. — Обещаешь? — Обещаю, – Хёнджин немного отстраняется, подцепляет край теплого одеяла и ложится обратно, укрывая и себя, и Феликса. Младший жмется сильно, крепко сжимает в руках пижамную рубашку Хвана и наслаждается такими же трепетными объятиями в ответ. – Я всегда буду жить ради тебя... Фраза остается без ответа, утопая в тишине ночного Сеула, звёздное небо которого навсегда запомнило этот страшный, но в то же время и прекрасный момент. Момент сна, смешанного с реальностью.