Быть проще, стать лучше

      Санджи стоит относиться проще к окамам на острове Момоиро. Во-первых, он невольный гость, — да, его не отпускают, но всё-таки — никак не хозяин положения. Во-вторых, у вернувшегося в собственное королевство Иванкова очень хорошая интуиция… Кроме того, он сильнее Санджи, — это было выяснено на собственном опыте ценой нескольких набитых шишек — так что выбор невелик.       Покурить в тишине он мог только на отдалённом утёсе, до которого окамы почему-то не добегали. Болтая ногами, Санджи с тоской вспоминал дни на Санни Го, где весь камбуз был его личной гениальной мастерской, на палубе витал вечный шум и гам, никогда не утихающий и такой любимый. Как там его накама сейчас?       Три дня, капитан дал им три дня, чтобы вернуться в рощу к Санни, и он не смог, чуть не утонув в море сначала, а потом забывшийся в беготне от одержимых окам. Санджи, наверное, больше всего хочет просто убиться, что скажет Луффи о несдержанном слове? Ничего, наверное, молча простит, как и всегда. Как он может называть себя частью Пиратов Соломенной Шляпы, если даже не в состоянии выполнить приказ капитана? От послания в газете стало ещё паршивее на душе, на Луффи, кажется, не было живого места, весь перебинтованный, и даже через плохую печать видно, насколько он устал.       Санджи должен был быть рядом, они все обязаны Луффи жизнью, и когда он больше всего нуждался в них, то накама были далеко. Непростительный поступок, который всю оставшуюся жизнь будет кусать Санджи мыслью о том, что он не достоин находиться в команде Мугивары Луффи. Никто из них не достоин.       Плакать смысла нет, этим дело не исправишь, только сердце в груди горько сжимается, выдавливая жалкие хрипы. Незажжённая сигарета падает на холодный камень и Санджи смахивает её с утёса легким движением руки. Как же хочется вернуться на Сабаоди прямо сейчас, а не через два года.       Олл блю, Луффи, накама, Санни Го… Олл блю, Луффи, накама, Санни Го…       Капитан его сможет простить на самом деле?       Луффи, мне так жаль.       — Конфетка, ты чего это тут сидишь, — Санджи крупно вздрагивает и стискивает камень под собой пальцами посильнее. Эмпорио Иванков, королева (или всё-таки король? хм-м-м) этого острова, который вроде бы так и не поверил, что он накама Луффи.       — До этого вы называли меня проходимцем, — надувается Санджи, загребает ноги к себе и прячет недовольное лицо в коленях. Его пугает Иванков, очень сильно пугает. Откуда-то возникает тяжёлое чувство, будто бы Ива своей аурой уже давит на Санджи, хотя ничего особенного и не происходит.       — Мой дорогой Инадзума навёл справки, так что теперь я тебе верю, — Иванков садится рядом на камень и смотрит вниз, на розовые макушки деревьев, от которых пахнет приторным клубничным зефиром. Санджи уже тошнит от клубники. И от зефира, — и чего это ты теперь на Вы ко мне обращаешься?       Санджи чертыхается, и правда, сам не заметил. Не высовывая лица, он показывает средний палец в сторону Иванкова.       — Я ранен до глубины души! — хватается за сердце Иванков и на пять секунд устанавливается тишина, прерываемая только завыванием ветра и хрипами «невероятно оскорбленного» Иванкова, — Или нет, потому что мне всё равно!       Санджи хмурится и поднимает голову. Смотрит с чистым удивлением и непониманием — что это вообще сейчас было? Потом его губы трогает намёк на улыбку, и он моментально осекается, но Ива успевает заметить это движение и заливисто гогочет.       — Не волнуйся, конфетка, с нами ты можешь быть любым. Печальным, счастливым, злым, мы не стесняемся своих эмоций и того, кто мы на самом деле, — Иванков мудро вскинул подбородок, продолжая свою поучающую речь, — тебе сложно принять, что мы на самом деле чувствуем себя женщинами, я понимаю. Ты привык к тем самым идеальным женщинам, девяносто-шестьдесят-девяносто, с маленьким размером ноги, длинными шёлковыми волосами и тонкими запястьями. Мы, Санджи-кун, не живём по стереотипам, хотим быть кем угодно и всё-равно оставаться счастливыми.       Санджи схватился за рубашку где-то в районе груди. Почему так тепло внутри и хочется верить словам Ивы? Разве он… Способен пойти на такие изменения, принять окам и может даже подружиться с ними. Послание Луффи, конечно, дало ему кучу времени на то, чтобы измениться, но вместе с тем поселило в душе чувство ужаса. Он, похоже, всё-таки боится вернуться на Сабаоди, увидеть такого же радостного капитана и вообразить себе, насколько плохо ему было на самом деле.       — Ива-сан… — Санджи отмахивается, стоит Иванкову натянуть отвратительно широкую улыбку от этого обращения, — я вряд-ли смогу вернуться через два года. Мой капитан, он… Самостоятельно покорил самую охраняемую тюрьму и сражался при Маринфорде. И я должен был быть там, но не был. Я не смогу смотреть Луффи в глаза после такого.       — Сделанного не воротишь, Санджи-кун. Капитан дал вам два года, чтобы стать лучше, он не отказался от вас, раз оставил целое послание, которое можете расшифровать только вы. Вместо того, чтобы корить себя, стань лучше, вернись к накама и встань плечом к плечу с Шляпкой.       Санджи шмыгает носом и опять позорно ловит себя на этом, зажимает лицо руками. Иванков смотрит на него, просто смотрит, а ему уже хочется расплакаться как в детстве, рыдать, пока не вытекут к чертям глаза. И ведь правда, капитан всё-равно убьет за каждого из них. Луффи невероятен, до каждого кусочка резинового тела, такой простой на Санни Го и такой сложный в бою.       Иванков прав. Раз Луффи выбрал его в команду, значит, доверяет. Узнав новости о произошедшем в Маринфорде, Санджи не поверил собственным глазам, груз ответственности придавил его похлеще силы любого фруктовика, вина, злость на себя, ужас за Луффи, всё навалилось разом и до сих пор не отпускало, на самом деле. Вспомнились моменты, когда Санджи пинком вышвыривал Луффи с камбуза, позволял себе поднять ногу на капитана, находя оправдания в том, что Луффи болван. Это же не так, он знает.       За собственное отношение к капитану стало так стыдно, что он в очередной раз захотел удавиться, лишь бы не знать о том, что Луффи ни за что из этого не в обиде на Санджи.       Тяжело сглотнув, Санджи отводит взгляд от Иванкова.       — Думаю… Вы правы. Но я совсем не хочу переодеваться в женские вещи, меня сюда отправил Кума, а не желание стать кем-то другим.       — Конечно, если хочешь, то ты можешь и так остаться, но ни за что, — Иванков сам появляться в поле зрения Санджи и сверкает гигантскими глазами, — не смей обижать моих конфеток! Можешь попробовать, конечно, сбежать на следующий остров, мы будем все-е-е молиться, чтобы тебя не сожрали.       Санджи передёргивает, когда он представляет себя в зубах проплывающего мимо чудища, которому кока даже на слабенький перекус не хватит.       — Нет, всё хорошо, я останусь, — Санджи выуживает последнюю сигарету из измятой пачки и закуривает. Иванков морщится, когда до него долетает горький табачный запах.       — Ну-с, тогда обустраивайся, будем ждать твоего возвращения, конфетка. Не засиживайся только, и не вздумай сигать вниз, — посмеивается Иванков и исчезает в клубничных кустах. Санджи провожает его безразличным взглядом и снова отворачивается в сторону открывающейся панорамы острова. Ему потребуется много времени, чтобы привыкнуть к жизни бок о бок с окамами, но если так он станет лучше, то оно того несомненно стоит.       По возвращению Санджи встречают окамы Тибани и Кэролайн. Он сперва пугается их неожиданного появления около себя, чуть не выпрыгивает из штанов, но быстро успокаивается. И тут окамы заводят полу-эро разговор о том, как бы прелестно он смотрелся в красном вечернем платье на тонких лямках, и как жаль, что Ива-сама запретил докучать ворчливому коку. Санджи облегчённо вздыхает, значит, у него есть особые привилегии.       Разглядывая окам, Санджи отметил, что некоторые из них действительно очень уж походят на тех самых «идеальных женщин», и что в каком-нибудь портовом городке он не смог бы их отличить. На кухне познакомился с несколькими крайне приятными окамами, все они знали этот чёртов рецепт, который так поразил Санджи в первый обед вместе с Иванковым, но пока ноги кока облегали узкие брюки, а не юбка любого фасона и материала, то говорить отказывались. А в бою, к сожалению, он им всё ещё не ровня.       Было непривычно приятно, когда они пробовали еду Санджи и расхваливали так, словно до этого ничего лучше никогда и не ели. Лёгкий румянец покрывал щеки кока, и ему хотелось треснуть их поварёшкой, чтобы заткнулись и восхищались молча. Раньше такие комплименты ему делали налево и направо, кто бы не попробовал еду Санджи, но почему-то только на острове Момоиро он стыдился любой похвалы. А его внешности так вообще касался всего один человек, и тот скорее просто плод неудачной эволюционной шутки. Нет-нет, Санджи же хотел стать лучше, никаких оскорблений. По крайней мере до личной встречи.       — Волнуешься? — мягкий женский голос ласкает слух Санджи, но он быстро одёргивает себя, когда оборачивается к собеседнику. Инадзума, революционер по профессии, окама и самая красивая женщина на этом острове по призванию.       — Э-э-э, ну немного.       — Тогда… Скучаешь по кому-то? — Инадзума сверкает разноцветными стёклами очков и мягко улыбается, баюкая бокал с терпким вином, — тот мечник, Ророноа Зоро…       — Нет! Не скучаю! — щерится Санджи и с грохотом опускает пустой поднос на стол, — и это вообще моё дело, которое никого больше не касается!       Вздыхая, он облокачивается руками на стол и переносит на них вес, раздумывая. Чёртов мечник не отпускает его даже на острове окам, что чересчур нервирует. Может, была в чужих словах доля правды, где-то он и скучает по проведённым на камбузе часам вдвоём, по ночному дежурству, когда Зоро непременно сопел уже через двадцать минут, по жарким перепалкам, будь то на Санни Го или на новом острове. Санджи чувствует кожей, как Инадзума смотрит на него изучающим взглядом.       — Ива-сама тебе уже говорил, я так думаю, здесь ты можешь быть кем угодно и испытывать что угодно, — Санджи не хочет снова слушать эту бурду, и пихает в руки Инадзумы стеклянную вазочку с фруктами и мороженным. Взгляд революционера падает ниже, когда Санджи отворачивается обратно к столу, и она удовлетворительно кивает какой-то своей мысли.       — Тибани и Кэролайн не правы. Красный не сочетается с голубыми глазами. Тебе идеально подойдет одно из моих чёрных пл-       Инадзума уворачивается от летевшей в лицо ноги, ставит осушенный бокал на стол, ловко перехватывает кинутую вслед ложку и пробует десерт от Санджи. Облизывает губы, опять улыбаясь. Тут же довольно мычит и исчезает в конце зала. Пустой бокал летит ей в спину, но не долетает, пойманный кем-то из окам.       Санджи всеми правдами и неправдами будет говорить окамам, что не скучает ни по кому и что все их догадки — пустословие и бред, но по ночам розовеющее небо острова Момоиро непременно напоминает ему о тихих деньках на Санни Го, когда всё было так просто и легко. Когда он мог залезть в Воронье Гнездо и найти там Зоро, припасть к раздражающе обветренным губам, отвлекая Ророноа от очередной тренировки со штангой, которая весила не меньше полтонны. Когда в ответ он услышит злое ворчание, но никогда не получит отказа.       Если судьба в лице Кумы занесла его на остров окам — он примет это как возможность стать лучше, и обязательно станет. Два года ему вполне хватит, чтобы принять всё то, от чего Санджи так долго убегал. Ради себя, ради капитана и своих накама, даже ради Зоро…