Глава 1. Непокорный.
Крылатый серафим, упав с лазури ясной Орлом на грешника, схватил его, кляня, Трясет за волосы и говорит: «Несчастный! Я — добрый ангел твой! узнал ли ты меня? Ты должен всех любить любовью неизменной: Злодеев, немощных, глупцов и горбунов..."
Но отвечает тот упорно: «... Не хочу!»
Ш. Бодлер
В просторной светлой комнате искусно отделанной деревом и расписным нежно-розовым шелком было свежо. Из прикрытого невесомыми резными ставнями окна, вместе с прохладным весенним воздухом напоенным запахом мокрой земли и цветущей яблони, проникал аромат сладкой сдобы, перченого кунжутного масла и топленого жира. Легкий ветерок тщетно пытался сдвинуть богатые темно-пурпурные занавеси из дикого шелка Чесуча сдерживаемые красивыми плетеными шнурами с россыпью мелких яшмовых бусин, но с легкостью колыхал праздничный бумажный фонарик с нарисованной мордочкой кролика, закреплённый на тонком прутике у стены рядом с окном. Такие фонарики продавали в городе на зимнем праздничном фестивале три луны назад, и потому мордочка была уже не так красива и ярка, а бумага казалась немного мятой и серой. Солнечные лучики играли на тонких бумажных ушах игрушки и ложились затейливым ковром на деревянный пол повторяющимся геометрическим узором резных оконных ставней, но не правильным, изменённым. Скользили дальше, высвечивая серебристые искорки из гобелена на противоположной стене, и скатывались по лакированным чешуйкам Цинлуна — дракона олицетворяющего весну и счастье, а затем по скульптурным лепесткам магнолии, акации и хвойным лапам вырезанным на боковых стойках богатого украшенного ложа. На нем, кутаясь в сбитое одеяло, лежал красивый мальчик лет семи на вид, с нежной светлой кожей, со сплетенными в нетугую косу мягкими густо-каштановыми волосами и глазами цвета темных чернил, что в тени занавесей более всего напоминали два глубоких черных колодца... Его взгляд так же как и солнечные лучи скользнул по шелковому пологу, расписной бумаге, напольному узору и замер на вспыхивающих светлым серебром нитях, покрывающих затейливым узором ярко-алый гобелен. Гобелен с изображением солнца. В углу комнаты на специальной подставке курился дымок от едва тлеющей палочки сандаловых благовоний. И там же, старческие, изрезанные морщинами руки перебирали тугие струны циня, извлекая слегка тянущие низкие и быстрые звонкие ноты, собирая их в меланхоличную, томную мелодию... — Я снова упал, да, най-най? — Да, сяо-гуй. Снова. Как ты себя сейчас чувствуешь?.. — мелодия прервалась и пожилая женщина присела рядом с ребенком, помогая приподняться и протягивая пиалу с терпко пахнущей травами темной жидкостью. — Мм... матушка сильно разозлилась? — Нет, что ты... Она очень переживала за тебя... — Хах, конечно, настолько сильно, что при первой же его оплошности решила отослать подальше. Прекрати, Чанчунь-эр, твой сяо-гуй уже не маленький, — язвительный смешок и строгий ворчливый голос разнесся по комнате, и из-за ширмы вышел седой мужчина в простом темном одеянии, несущий очередную горькую микстуру и оправляющий завернутый рукав. Несмотря на то, что взрослые люди были практически одного возраста, в отличии от женщины, мужчину назвать пожилым язык просто не поворачивался. Возраст в нем выдавали лишь редеющие седые волосы и белесая борода, да покрытое редкими морщинами и тонкими шрамами лицо. Тело же его было крепким, походка твердой, а жесты уверенными. Конечно, ведь в отличии от женщины, этот мужчина в прошлом был заклинателем. — Ты, мальчишка, имел неосторожность свалиться этой дикой кошке прямо под ноги. Как будто не знал, чем это может закончиться. Теперь, как только поправишься, этого молодого господина будут ждать в сердце Шэньси — будешь тренироваться в школе в Цишань Вэнь и меньше болтаться у нее под ногами. Строго говоря, матушка, которой так неудачно попался под руку Вэнь Мэймао, а именно так звали мальчика, матушкой ему и не являлась. Она была четвертой женой Вэнь Юйлуна, назначенного главой ордена Вэнь наместником северного города Цзесю. Его первая жена подарила ему двух сыновей-погодок, что были старше Мэймао на полтора десятка лет, и погибла, рожая мертвую девочку... Со старшими братьями, уже взрослыми заклинателями, ребенок не был близок из-за большой разницы в возрасте и виделся крайне редко. В основном по большим праздникам, когда те приезжали домой или когда отец вызывал их по делам города. Его родная же матушка ушла из жизни во время пожара, едва настала четвертая весна в жизни мальчика, оставляя его безутешным, на попечении пожилой Вэнь Чанчунь, что приходилась ему прабабушкой. Третью жену достопочтенного господина Вэнь Юйлуна Мэймао даже ни разу и не увидел — во время церемониального шествия свадебный паланкин невесты опрокинулся, юная дева получила незначительные раны. Но спустя пару месяцев, уже являясь супругой его отцу, пораненная в тот день нога вздулась и женщина стремительно сгорела от лихорадки, так и не представленной детям мужа. Четвертая и нынешняя жена отца — Бао Шунь, из маленького клана Бао присоединившегося к ордену Вэнь примерно три года назад, оказалась довольно желчной молодой госпожой и, несмотря на нежную внешность с густыми блестящими волосами и розовыми губами, подобными цветку сливы, ни мужа, ни детей та не любила. Как чужих, вроде Вэнь Мэймао, так и своего — недавно рожденную маленькую девочку с молочным именем Жоу, полностью переданную на попечение кормилице и слугам. Так что не было ничего удивительного в том, что стоило попасться ей на глаза таким непотребным образом и она тут же нашла причину сослать пасынка подальше из поместья, под предлогом получения подобающего юному господину образования и воспитания. Не то чтобы Мэймао был сильно против, наоборот, в Безночном городе была роскошная библиотека и лучшие наставники, там обучались наследники великого ордена Цишань Вэнь, там обучались его братья, но... Но из Цзесю до уезда Цишань нужно было добираться несколько суток в карете — слишком неудобно и извилистой была дорога по предгорным холмам. Вэнь Мэймао не был глупым ребенком, наоборот, после очередного транса он иногда узнавал такое, что могло поставить в тупик и некоторых благородных мужей... Ребенок безмерно любил свою драгоценную най-най, но то самое, в глубине сознания, со всей безжалостностью отмечало, что Вэнь Чанчунь уже слишком стара, а гибель матери Мэймао и странная болезнь ее "милого сяо-гуя" за последние годы подкосили женщину еще больше. В обмороки сяо-Мэй стал проваливаться совсем недавно и в целом, не так часто, всего три раза за последние шесть лун, но и до этого он частенько мог уйти настолько глубоко в себя и длительное время не отзываться зовущим его людям, чем вызывал у них немалое беспокойство. Это началось после пожара, того самого, в котором погибла его родная матушка... Тот год в провинции был засушливым, ни дождей осенью, ни снега зимой почти не было, и потому молнии разрывающие небеса в сезон весенних гроз нередко становились причинами пожаров в городе. Мэймао помнил как бегали слуги, пытаясь потушить вспыхнувший павильон Красного Солнца, его и других людей, одетых лишь в нижние одежды, вывели во двор заполненный едким дымом, прямо под дождь, подальше от набирающего силу пламени. Он слышал грубый голос заклинателя, что никогда не отходил от его най-най, слышал, как отец громко и четко отдавал указания слугам, как захлебывалась рядом в рыданиях крошечная малышка, дочка одного из прислуги поместья, завернутая в пеленки на руках своей матери, как причитали снующие всюду слуги и как отчаянно все это время стонало небо. Казалось сам Шэньлун пробудился от сна и выпустил свои когти в яростной битве!.. Злые молнии разрывали темное небесное полотно ослепительными вспышками! Там, среди темных тяжелых туч казалось лениво ворочалось нечто колоссальное, а в грозовых раскатах слышался свирепый и мощный рёв. Напуганный очередным всполохом, ударившим совсем близко, Мэймао бросился в сторону, туда, где мелькали знакомые лица матушкиных слуг, но попался прямиком в пасть очередной обжигающе-яркой белоснежной молнии, которая торжествующе сомкнула свои острые зубы на попавшей в ловушку беспечной жертве. Следующее, что помнит маленький сяо — это монотонный вой сирен, холод под щекой и тепло под боком, горячие укусы искр слетающих с разбитой неоновой вывески, жалящие лицо и грудь, и петрикор. Следом — тяжесть одеяла, влажную повязку, крепко стягивающую бедро и бок, густой аромат ладана из курильницы, зверобоя от мазей на столике у кровати и его добрую най-най, что за один миг прибавила сразу с десяток лет. В тот день маленький Вэнь узнал на себе, что бывает, когда небеса гневаются и лишился матери. В тот же день он впервые подумал, что, возможно, он — нечто большее, чем просто сяо-Вэнь, Вэнь Мэймао... Далеко не каждый день ему снились яркие и такие четкие сны. Видения приходили постепенно и они рассказывая о жизни некой Лин Цзыху. Сначала ребенка, потом девушки, затем женщины. Лин Цзыху родилась и выросла в многомилионном Шанхае. Она подростком потеряла мать, умершую от онкологии, и твердо решила идти в медицину. После потери ее отец начал сначала пить, следом играть, а потом он привел в дом женщину с двумя маленькими детьми и Лин Цзыху ушла — ей там больше не было места — мачеха сама заботилась об отце и он начал возвращаться к жизни. А она не хотела мешать. Для учебы пришлось брать кредит, а для жизни подработку, потом еще одну. Университет девушка закончила не в числе лучших, но вполне достойно, в течении учебных лет ее охотно приглашали на стажировку и по окончании учебы она стала работать в одной из не самых плохих клиник родного города. Через четыре года получила первое повышение, потом, пройдя курсы, выбила себе еще одно. В этот же год познакомилась со своим будущим мужем, одним из пациентов, забеременела и вышла замуж. Счастлива была просто до ужаса. А потом была в ужасе — ребенок родился с патологией, жизнь рухнула. Два года в декрете она провела разъезжая по клиникам, общаясь с коллегами, выспрашивая и ища ответы и возможные решения. Заболевание было генетическим, поддерживающая терапия дорогой, а шансов пережить критический возраст пятьдесят на пятьдесят... Но они боролись, действительно боролись, с супругом в этом плане ей действительно повезло, он тоже боролся за жизнь их крошки. По окончании декретного отпуска Лин Цзыху, после подтверждения квалификации, предложили перевод и новую должность — в престижной частной клинике освободилось место ведущего хирурга в отделение гнойной хирургии. Работы стало резко много, но и платили в разы больше — поэтому муж ушел со своей должности, посвятив себя уходу и воспитанию ребенка, а она стала их обеспечивать. Дома появлялась все реже, с мужем и ребенком виделась все меньше. Однажды, придя домой, она обнаружила следы чужой помады на своей наволочке, молча перестелила белье и позвала семью за стол ужинать. Её малышке нравилась молодая медсестра, что Лин Цзыху наняла делать массаж ребенку, и она рассказывала, как они все вместе ходили в парк. Лин Цзыху улыбалась. Ее жемчужинке наконец-то становилось лучше от нового экспериментального препарата, которое женщина смогла получить благодаря своим новым связям. Казалось все стало налаживаться, ей исполнилось тридцать четыре, она взяла на работе отпуск, и они всей семьей провели на побережье почти две недели. Отдыхали, загорали, фотографировались... А через три месяца на эстакаде произошло серьезное ДТП — на одной из машин крупной компании грузоперевозок лопнул удерживающий груз трос и крупногабаритные товары полетели прямиком на дорожное полотно! Движущийся сзади пассажирский автобус пошел юзом и в итоге опрокинулся, его протащило и развернуло поперек дороги, перекрывая все три дорожные полосы. А следом в него влетели движущиеся сзади легковушки. В образовавшейся свалке тогда погибло больше сорока человек, включая ее малышку, что со своим отцом ехала на очередной сеанс плановой терапии. Единственное, что тогда хоть немного успокаивало Лин Цзыху — это то, что она не мучалась — ее забрала не изнуряющая болезнь и не пожар, вскоре охвативший половину того железного ада. Компания-перевозчик выплатила всем пострадавшим крупную компенсацию, но мертвых это не вернуло. Страшно было то, что в жизни Лин Цзыху, по сути, мало что изменилось. Ее супруг сломал бедро, поэтому все так же оставался дома и иногда ездил на терапию уже для себя, а она по прежнему, большую часть суток пропадала на работе. На работе она узнала, что та, нанятая ею медсестра ходила в женскую консультацию и обсуждала с одной ее коллегой возможность прерывания беременности. Поэтому Лин Цзыху купила себе небольшую квартирку недалеко от работы, а свою старую, вместе с полученной компенсацией передала мужу вместе с документами на развод. Она совсем не хотела становиться причиной гибели еще одного ребёнка. Это было бы просто нечестно... Лин Цзыху было тридцать шесть, когда кредиторы отца объявились в первый раз. Оказалось, отец крупно проигрался на ставках и уже заложил их старый дом, но денег на покрытие долга все равно не хватило и теперь за долгом пришли к ней. Она отдала все свои сбережения, продала квартиру, покрыв долг и выкупила назад дом отца, а себе сняла небольшую квартирку. Лин Цзыху было тридцать семь, когда они пришли еще раз. Отцу пришлось все же продать дом и уехать с супругой в пригород Ханчжоу, а Лин Цзыху с головой влезть в кредиты. Ей все еще было тридцать семь, когда ее обвинили в некомпетентности и непредумышленном убийстве, отстранили от работы и назначили дату судебного слушания. Это был не ее пациент и даже не ее смена, но на документах все было иначе. И теперь ей грозил хоть и не тюремный срок, ибо доказать непричастность было довольно просто, но точно проблемы с лицензией — СМИ все же успели раздуть целую историю — и трудоустройством, ее уволили сразу же, как дело получило ход. Ей все еще не было сорока, когда Лин Цзыху возвращалась с очередного дежурства в ничем не примечательной городской больнице, ничем не примечательного хирурга-травматолога, с кучей задолженностей по кредитам и снимающая уже не квартиру, а просто комнату в общем блоке. Разведенная и бездетная. На очередном дорожном переходе с ней поздоровался уже знакомый ей человек, назвал очередную сумму и примерные сроки погашения очередной отцовской задолженность, оставил визитку и пошел дальше по своим делам. Лин Цзыху осталась стоять на переходе, когда людской поток поспешил на противоположную сторону, пустым взглядом провожая дождевые капли срывающиеся с кромки яркого зонтика, и раздумывая о том, чтобы позвонить бывшему и попросить взаймы. Мимоходом отметила про себя, что этот мир определенно любит ломать ее через колено, и о том, что самые жестокие удары люди получают от самых близких. Лин Цзыху все еще не было сорока, когда рядом сверкнул один из молниевых разрядов. Последнее, что помнит Лин Цзыху — это мокрый асфальт под щекой, щекочущие укусы искр с разбитой ярко-розовой неоновой вывески магазинчика, к которому ее отбросило и пестрый флаер, прилипший к мусорной урне стоящей напротив лица, обещающий две порции острых куриных крылышек по цене одной... Это было последнее, что видела Лин Цзыху. Видения чужой жизни (чужой ли?) к Вэнь Мэймао приходили постепенно, но чем дальше, тем труднее было принимать их за выдумку. Маленький и общительный по началу Вэнь Мэймао рассказывал детям слуг и младшим ученикам захватывающие приснившиеся истории и сказки, что знала Лин Цзыху в своем детстве, ярком, беззаботном, еще не омраченном потерями... Детишки с восторгом слушали, задавали вопросы и восхищались чужим воображением. Но чем дальше, тем мрачнее становились сны, а за ними и истории, и сяо-Мэй перестал рассказывать их другим. У него самого больше не получалось списывать их на живое воображение, и теперь сны все чаще оборачивались мутными кошмарами, вытягивающими все соки из маленького тела. И потому юный господин Вэнь был особенно рад, когда на шестой год отец лично отвел его в младшую группу и представил сяо-Мэймао его первому лаоши. Не то чтобы в этом был смысл, большинство мальчишек, как и наставник, были местными и знали друг друга, но теперь все было иначе — он стал учеником и часто пропадал на тренировках, выполнял поручения и отбывал наказания, а потом, полностью измотанный спал совсем без снов. Но чужая жизнь (чужая ли?) все равно догоняла его во время медитаций. Иногда Вэнь Мэймао проваливался так глубоко, что другие ученики не могли его дозваться часами. Происходящее пугало сяо-Мэя, но еще страшнее было рассказать об этом. Наставник уже читал им истории о духах и душах, о гулях, навках, злобных призраках и одержимых ими людей. Молодой господин Вэнь даже видел однажды, как старшие ученики привели в учебные комнаты несколько преображенных мертвецов для тренировки младших... А еще как-то раз, к ним из деревни приводили одержимую девочку. Как только заканчивался час козы, она менялась — начинала ругаться грубым мужским голосом и требовала принести ей "хрустальные копытца"... Что это такое Вэнь Мэймао не знал. Увидев ее тогда, он сильно испугался и намеренно перестал заниматься медитациями, а перед сном дополнительно выполнял физические упражнения, изматывая тело. Он буквально падал на свою постель, и засыпал, словно ныряя в темную прорубь с головой. По истечении почти двух лун